Читать книгу Ковен тысячи костей - Анастасия Гор - Страница 5

Вермонт встретил нас такой же стужей, какой и провожал. Снег припудрил верхушки деревьев и крышу из синей черепицы, а особняк, вновь всеми покинутый, смотрел на нас с немым укором темными окнами. Конечно, его обида продлилась недолго: как только Сэм влетел внутрь с Зои на руках, жизнь в доме вновь забурлила, как в котле с вербеной, который Тюльпана поставила на огонь. Мы все нуждались в омовении, но не физическом, а духовном. И в кожу, и в память прочно въелись грязь и боль.

Когда запах трав растекся по дому, как марево, я наконец-то смогла вдохнуть полной грудью – впервые с той поры, как обнаружила себя в клетке Ордена. Даже после побега мне не удалось ни расслабиться, ни подремать. Злость Коула, сидящего за рулем, трещала, электризуя воздух, пока мы мчались прочь от заброшенной водонапорной станции на окраине Шривпорта, под которой, оказывается, прорастал целый замок. Я сидела сзади и ежилась у окна. Коул смотрел на меня редко и украдкой: вероятно, искал на лице ссадины и другие признаки увечий, нанесенных коллегами Ван Хельсинга. К счастью для нас обоих, все окончательно зажило еще в тот момент, когда мы всей гурьбой забились в машину. Убедившись, что я невредима, Коул вновь отвернулся и сосредоточился на дороге и том, как бы не отломать баранку руля, вцепившись в нее мертвой хваткой. Даже в моменты ссор мы были связаны: метка на запястье, утратив огненный окрас, все равно пульсировала. Я чувствовала, как гнев в груди Коула сменился горькой обидой и разочарованием.

– Посмотри, нет ли кого на хвосте, – велел Коул Сэму, теснящемуся со мной и Диего на заднем сиденье. За те два дня он, кажется, окончательно вернулся в норму.

– Никакой погони, – ответил Сэм, изогнувшись и вглядевшись в заднее стекло. Его пальцы, еще больше огрубевшие за эти месяцы, непрерывно гладили Зои по волосам. Она ловко уместилась у нас троих на коленях, и ее босые ступни лежали на моих ногах, укрытые пледом.

– Коул… – попробовала заговорить с ним я, перегнувшись через рычаг передач, но он тут же прибавил на радио громкости, давая понять, что не готов.

Как только мы въехали в центр Шривпорта и припарковались на стоянке в районе Каддо Хайтс, солнце село за горизонт. Парковка оказалась безлюдной и почти неосвещенной, что идеально подходило для ритуала перемещения. На долю Тюльпаны выпала телепортация Диего, Сэма и Зои вместе с джипом – из нас двоих она была единственной, чей дар психокинеза осилил бы такие габариты, в процессе не расщепив тела на атомы.

Круг соли на асфальте. Треугольник, образованный сцепленными руками. Порыв ветра – быстрее, чем мой вздох, – и вот спустя мгновение мы с Коулом, на которого действовала лишь моя магия, остались на парковке совершенно одни. Вокруг мигали фонарные столбы и виднелись приземистые зданиями из бетона.

– Возьми меня за руки, – попросила я. – И закрой глаза… А то сосуды полопаются.

Коул смерил мои раскрытые ладони таким взглядом, будто я держала в них дюжину сороконожек, которых шкодливая ачери Гён любила подбрасывать нам в хижину забавы ради. Что-то внутри надломилось, но это было заслужено. Я в который раз обманула доверие Коула и вновь поступила так, как считала нужным, даже не поставив его в известность. Обойдись так со мной он, разве я бы вела себя иначе?

Не произнося ни слова, Коул взял мои руки в свои, и я затаила дыхание, замлев от тепла его кожи. Тонкие пальцы, израненные клинком, были длиннее моих, а правая ладонь, наспех перевязанная каким-то старым лоскутом ткани из багажника, казалась болезненно горячей. Истинный защитник – даже сгорая от ярости, он не позволит этому огню меня обжечь. И никому другому обжечь не позволит тоже.

– Ab uno loco ad alium, – прошептала я, нежно сплетя наши пальцы, что было вовсе необязательно для заклятия, но позволило мне незаметно исцелить его раны, даже если Коул этого не хотел.

Под его ресницами пролегли густые тени, такие же чернильные, как облака над нашими головами, окрашенные сумерками. В них карие глаза казались черными, но искусанные губы горели ярко, словно бутоны красных роз. Коул наверняка жевал их все то время, что мчался в Новый Орлеан через несколько штатов, гадая, успеет ли найти меня раньше, чем метка на его руке превратится в истлевший шрам.

Хитросплетение родинок и веснушек, по которым можно было составлять звездную карту, выглядывало из выреза его клетчатой рубашки. Коул послушно закрыл глаза, не догадываясь, что я соврала насчет сосудов: просто так было проще любоваться им, пока вихрь магии уносит нас прочь от проклятого города и возвращает домой.

Когда мир вокруг устаканился и Шривпорт сменился на зябкий и снежный Вермонт, я покачнулась от слабости и расцепила наши руки, чуть не упав в сугроб. Коул ловко придержал меня под локоть. Лишь убедившись, что я твердо стою на ногах и не собираюсь терять сознание, он отпустил меня и поднялся в дом, так ни разу со мной и не заговорив.

А теперь на плите кипела вербена. Я зачерпнула ее кружкой, умыла настоем лицо и встала под горячий душ в охапку с бутылкой шампуня. Увы, это не помогло: в зеркале я по-прежнему выглядела так же ужасно, как и чувствовала себя. Волосы категорически отказывались подчиняться расческе, напрашиваясь, чтобы я снова обрезала их. От пережитого я будто стала выглядеть старше, хотя, будучи ведьмой, еще долго не должна была стареть: двадцать один год ничто по сравнению с тремя веками, что мне предстояли. И все-таки я осунулась. Скулы прорезались, губы высохли, и серые металлические глаза казались непропорционально огромными на тонком лице. Их цвет напоминал мне о том, как много смертей было в моей жизни – у всех, кто погиб, были точно такие же глаза.

Втиснувшись в водолазку, я забрала волосы гребнем. Жемчуг в нем сверкал, но не так ярко, как жемчуг на моей шее, безупречно белый и нанизанный на тонкую золотую нить. Я больше не прятала Вестники даров под свитером, а носила гордо, с высоко поднятой головой. Регалия моего ковена сохранилась, даже когда не сохранился сам ковен.

– Да я даже имя свое забыл! Ты в курсе, что у меня магистерская степень Принстона по английской литературе? А теперь представь, что я сдавал бутылки, чтобы купить уцененный позавчерашний сэндвич на убогой заправке. И все из-за Рафаэля!

Я поднялась на третий этаж и прильнула ухом к двери. Комната с бумажными фонариками, похожая на восточный шатер, была выкрашена в цвет крыла зимородка – Зои не участвовала в строительстве нового особняка, но ей бы точно понравился наш выбор. В окружении дымящихся кадильниц, кресел с парчовой драпировкой и бдительных друзей, Зои по-прежнему спала беспробудным сном. Но это не мешало Сэму кричать во все горло, меряя ее комнату размашистыми шагами, пока Диего сидел на голом полу с черной свечой в руках и медитировал. Точнее, пытался.

– Я пришел к этому вуду-ублюдку, потребовал отвести меня к Зои, а потом он вдруг схватил какую-то тряпичную куклу с тумбы, вцепился мне в волосы, и оп, – в просвете замочной скважины я увидела, как Сэм остановился у зашторенного окна, – темнота! Ни ковена, ни воспоминаний, ни Зои. Я даже не знал, что прошло два месяца. А ведь когда уезжал, только октябрь заканчивался…

– Спасибо за исповедь, конечно, – перебил его Диего, не выдержав. Лизнув указательный палец, он затушил закоптившийся фитиль. – Но ты не хочешь спуститься вниз и, скажем, помочь Тюльпане с приготовлениями к Йолю? Он, кстати говоря, уже послезавтра, как и день рождения Морган. Или можешь еще раз принять душ. Если вывести экстракт твоего запаха, то его можно так и подписать: «Два месяца бездомной жизни».

– Слышь… – Сэм вперил руки в бока, и в хриплом прокуренном голосе зазвенела сталь. Его щетина, такая же морковно-рыжая, как и волосы, завивалась в настоящую бороду. Сэм поскреб ее пальцем и сузил зеленые глаза, выражая недовольство и желание вспомнить былую молодость. То есть накостылять кому-нибудь. – Не умничай мне тут, мучачо! Я помочь вообще-то пытаюсь, рассказываю, как дело было. Хотя тебе, наверное, и впрямь все равно. Одри сказала, это ты ей воду в уши лил, будто мы с Зои сбежали из ковена… Какого же, выходит, дерьмового мнения ты был о нас все это время?

Диего осекся, и я, наверное, впервые увидела его румянец. На смуглой коже он казался малиновым, как ягодное варенье.

– Ты хочешь, чтобы я сказал это вслух? Мне жаль. Облажался, признаю. То письмо выглядело очень правдоподобно. Даже проверку углем выдержало…

– А вот проверку дружбой – нет, – фыркнул Сэм. – Мы с Зои все это время были в полной заднице, Диего! Ладно я, но она… Она такого не заслужила! Так что вытаскивай ее оттуда сейчас же.

– А чем я, по-твоему, занимаюсь?! Ты только и делаешь, что отвлекаешь меня! Вот и иди…

– Хватит отправлять меня в душ! Я уже там был. И какой, к черту, Йоль?! Я католик и понятия не имею, что это вообще такое. Мы, люди, празднуем Рождество!

Диего втянул воздух сквозь сжатые зубы, и черная свеча в его руках снова вспыхнула против воли. Заметив, что он близок к тому, чтобы поджечь дом, Сэм капитулировал:

– Хорошо-хорошо, понял! Я буду молчать, но с места все равно не сдвинусь, пока Зои не придет в себя. – Сэм вытянулся по струнке во все свои сто семьдесят пять сантиметров. – Ну, за работу!

Я и без того знала, что Сэма и Диего нельзя назвать закадычными друзьями: кроме любви к «горячительным смесям», у них так и не нашлось ничего общего. Но я никогда не думала, что они умудрятся сцепиться друг с другом, пробыв наедине всего пару часов. Сэм уже закатал рукава твидового свитера, а Диего расправил плечи и распустил по спальне убийственную ауру с запахом ментоловых сигарет, когда я толкнула дверь, вторгаясь в комнату.

– Как у нас дела? – Выдавив миловидную улыбку, которая должна была разрядить обстановку, я оглядела обоих мужчин.

Сэм незаметно спустил рукава обратно и отошел к резному трюмо, затопленному дымом из кадильниц. Я же незаметно повела пальцами за спиной, и форточка у постели приоткрылась с едва слышным скрипом. Заметив это, Диего торжествующе ухмыльнулся, ведь оказался прав: хоть Сэм и был одет с иголочки, он по-прежнему благоухал, как армейские сапоги. Я подозревала, что дело было не в питании объедками и ночлежке под мостом, а в колдовстве Рафаэля: заклятия вуду всегда впивались в несчастных намертво. Однако зловоние, которое пройдет со временем само собой, – весьма скромная плата за избавление от сумасшествия.

– Я подобрал нужный ключ, – радостно объявил Диего, отставляя свечу на прикроватную тумбу у лица Зои, спящей в ворохе одеял. Та выглядела такой умиротворенной, будто бы знала, что снова дома и здесь ее никто не обидит. – Осталось только освятить комнату, и можно приступать.

Я кивнула, подходя ближе к постели, и Сэм тут же встал рядом. При встрече Коул чуть не задушил его в совсем не брутальных объятиях, и тот так растрогался, что обнял Коула в ответ, но теперь же вновь стал угрюмее тучи. Порядком похудевший и наверняка с гастритом от вечного фастфуда, Сэм даже обзавелся несколькими новыми шрамами: один перечеркивал верхнюю губу, а другой – правое веко. Он толком не успел освоиться в новом особняке – лишь присвистнул, мельком его осмотрев, а затем Зои вновь заняла все его внимание.

– В Ордене ты сказал, что придется отправиться за Зои в Дуат, чтобы вернуть ее душу… – припомнила я, наблюдая, как Диего обходит ее кровать по кругу, что-то высыпая на пол из бумажного пакетика. Это «что-то» мерцало в воздухе, как пыльца, и, наклонившись, я растерла между пальцами костную муку. – Значит, ты подготовил ритуал, который перенесет нас туда?

Диего насмешливо приподнял брови и сдвинул ковер в угол, чтобы начертить посреди комнаты мукой неизвестный мне знак, напоминающий жука-скарабея. Очевидно, это и был тот самый ключ, который Диего так долго выглядывал в своем подсознании, медитируя под треск свечи и болтовню Сэма.

– Не нас, а тебя. Ты пойдешь туда одна. – И, когда рот у меня беззвучно приоткрылся, Диего пояснил: – Я не смогу ее найти, ведь Зои была ведьмой твоего ковена, а не моего. Вдобавок удерживать в Дуате нас двоих слишком энергозатратно…

– Допустим, – согласилась я неохотно, стараясь заткнуть вопящий рассудок. «Верховная не должна бояться таких вещей, как какое-то путешествие в загробный мир», – повторила я себе несколько раз, помогая Диего расставлять черные свечи из вощины на комоде. – Но что именно представляет собой этот твой ритуал?

– Если расскажу, начнешь бояться, а страх может нам помешать.

– Ты в курсе, что после этих слов я уже начала бояться, да? – саркастично спросила я, но Диего только пожал плечами. – Ладно, будь по-твоему. Сколько времени я пробуду в Дуате? Сам знаешь, послезавтра Йоль… Я не рассчитывала проторчать в Луизианне несколько дней, так что готовиться к приезду Морган и торжеству придется в спешке. А если я еще и в Дуате умудрюсь затеряться…

– Не волнуйся, там ты время не почувствуешь. – Диего улыбнулся как-то слишком задорно (ну конечно, не он же отправлялся в мир мертвых!). Роясь в своем мотоциклетном рюкзаке и звеня спрятанными на дне клинками, он кропотливо подбирал нужный. – Минута здесь – около пяти минут в Дуате. Только учти, – Диего наконец-то нашел нужный нож, зигзагообразный и извивающийся, будто змея, залитая сталью, – ты не некромант – ты Верховная. Это не одно и то же. Твой дар не врожденный… И у тебя нет опыта. Мне придется отправить тебя в Дуат… насильно. Я стану твоим проводником, но для этого ты должна полностью доверять мне.

Доверять кому бы то ни было мне всегда удавалось с трудом, но раз без этого было не обойтись… Взгляд невольно упал на Зои. Как же сильно нужно страдать, чтобы смерть показалась тебе лучшим решением?

– Хорошо, – ответила я. – Обещаю, что буду доверять.

– Славно. Тогда иди и поспи.

– Что?! – воскликнули мы с Сэмом одновременно.

– Дуат высасывает жизненные силы. Войдешь туда с усталостью, а вернешься с болью. Только уже трехкратной. Если вернешься вообще… Сначала ты должна восстановиться.

Иногда я забывала, насколько Диего старше меня. Ребячливый, болтливый и, казалось бы, не воспринимающий ничего всерьез, он просто притворялся. Сейчас, готовя важнейший в нашей жизни ритуал, он был как никогда серьезен. Не только я искупала свою вину – он тоже чувствовал себя виноватым за то, что так долго верил в собственную иллюзию. Теперь, стараясь ради Сэма и Зои изо всех сил, Диего суетился в комнате, но все равно сумел заметить то, что не сразу заметила даже я сама, – мое истощение.

– Если так нужно… Шести часов сна хватит?

– Вполне. И еще кое-что… Обработай старые раны, – деликатно попросил Диего. – Помнится, они тяжело заживали. Дуат может снова открыть их. Наложи мазь… На всякий случай.

Я кивнула, несколько помрачнев от дурных воспоминаний, и посмотрела на Сэма.

– Скоро Зои снова будет с нами, – заверила его я напоследок. Он раздраженно притопнул ногой, но ничего не сказал, отвернувшись к постели и ее неподвижной хозяйке.

Я заснула поразительно быстро, даже не раздеваясь, хотя была уверена, что не смогу сомкнуть глаз от тревоги и возбуждения. Однако теплый плед убаюкивал, как и запах чабреца с жженой карамелью – запах Коула, что остался на его стороне постели. Только-только открыв глаза, я сразу приложила к ней ладонь: ледяная. Коул не приходил и не ложился со мной, а ведь за окном было уже светло, и небо превратилось в апельсиновую корку. Кажется, я умудрилась проспать больше, чем обещала, – почти целую ночь. Интересно, где в таком случае спал Коул? И спал ли вообще?

Наспех запихнув в себя старую пачку крекеров из закромов спальни, я подорвалась к шкафу. Кажется, Диего просил обработать шрамы…

– Что, снова болят?

Сидя на кровати и пытаясь извернуться перед зеркалом так, чтобы точечно нанести бальзам себе на спину, я вздрогнула и обернулась, глядя на Коула. Он стоял в дверях и не спешил входить, наблюдая за мной какое-то время – не то сомневаясь в том, что хочет зайти, не то раздумывая, как лучше это сделать.

– Нет, – покачала головой я. – Диего сказал, что лучше перестраховаться. Судя по всему, в Дуате со старыми травмами шутки плохи.

– Вот оно как… Дуат… Давай тогда я помогу, а то сама не достанешь.

Коул вдруг подошел, отнял у меня стеклянную банку с мазью из пустынных цветов, которую я достала из шкафчика, и забрался с ногами ко мне на постель.

Где-то внизу отдаленно грохотали кастрюли. Тюльпана ненавидела брать на себя готовку, и Коул, очевидно, все это время помогал ей: от него за версту пахло имбирным печеньем и клюквенным соусом.

– Ш-ш, – зашипел он мне на ухо, когда я вздрогнула от холода мази, остудившей рубцы.

Немного разогрев в ладонях банку, он расстегнул мой бюстгальтер, зачерпнул мазь указательным пальцем и осторожно растер ее по окружности солнца, высеченного на моей плоти его собственным клинком в Самайн.

– Когда-то Джулиан хотел сделать этот знак нашей парной татуировкой… Сейчас он был бы в восторге, – мрачно буркнула я, наблюдая за Коулом в отражении зеркала. Его руки порхали над моей спиной, работая так умело, как не работала даже я с травами и рунами. Он уже давно приноровился к этому ритуалу, который долгие недели мы повторяли ежедневно, настолько сильно болели шрамы, не давая мне спать по ночам. Так нанесение мази стало интимным полуночным моментом – после него даже секс казался излишним.

Я прижала водолазку к груди и закрыла глаза. Тренировки с Рашель сделали руки Коула шершавыми, но каждое прикосновение было пронизано нежностью, а потому превращало меня в оголенный нерв. На его месте мне было бы мерзко притрагиваться к тому, чем теперь стала моя спина. Даже дар исцеления не смог залатать до конца изувеченную плоть, но зато смогла мазь Ворожеи, изготовленная по просьбе Морган. В конце концов она заживила все раны, окончательно убрала боль… Но не убрала уродство.

– Ты красивая. Всегда красивая, – сказал Коул, будто прочитав мои мысли, и его пальцы осторожно обвели солнечный луч, тянущийся от середины позвоночника до левой лопатки. – Однажды время само сотрет их.

– Нет, не сотрет. Мази, дар исцеления, Шёпот… Все бессильно, ты же знаешь. Повезло, что они вообще зажили. – Я грустно улыбнулась ему в отражение зеркала. – Это ведь ритуальные шрамы. Они помечают не тело – они помечают душу. Потому никогда и не исчезают.

Пальцы Коула, еще скользкие и янтарные от цветочной мази, растерли мое острое плечо, хотя шрамы не заходили так далеко. Это была утешительная ласка, которую я не заслужила, но которую Коул все равно снисходительно подарил мне. Однако, вспомнив о том, что не должен, он осторожно убрал руку и поднялся с кровати.

– Все, готово. Можешь идти к Диего.

– Прости меня, – выпалила я, но Коул только тряхнул головой, снова избегая смотреть мне в глаза. – Я потеряла твое зеркальце.

Коул замер на краю постели, не успев с нее слезть: лишь спустил одну ногу на пол. Наградив меня недоуменным взглядом, явно ожидающий услышать совсем не это, он вернулся обратно на подушки. Вздох облегчения, вырвавшийся из моей груди при виде его смягчившегося лица, чуть не распахнул окна настежь.

– Ничего страшного, – ответил Коул спокойно. – Главное, что ты цела.

Невысказанное слово «почти» повисло в воздухе. Взгляд его очертил линию моей челюсти и невольно задержался на уголке рта, где еще ночью виднелась глубокая трещина. Он будто сумел разглядеть ее сквозь пелену регенерации. А может, просто Диего рассказал, в каком состоянии нашел меня в темнице? В любом случае ненависть к Дарию, как и ко всему Ордену, из Коула было уже не вытравить.

Оттого мне и было так сложно сказать это:

– Тот охотник, с которым ты дрался… Это он забрал у меня зеркальце. Он не убил меня на месте лишь потому, что увидел его. Потому что… узнал.

– К чему ты клонишь?

– Охотник назвал тебя Гидеоном, – напомнила я, и Коул отвернулся, массируя пальцами нахмуренный лоб. – Он перепутал тебя с ним. Возможно, они знакомы. Или охотник знает, что Гидеон старше, и просто не ожидал, что ты тоже успел так вырасти. Коул, я думаю, этот охотник ваш…

– Нет.

Коул никогда не был глупцом. В отличие от меня, он всегда и все продумывал наперед и уж точно мог сложить два и два. Отчего-то я не сомневалась, что уже по пути из Ордена в Шривпорт, сжимая побелевшими пальцами руль, Коул переваривал эту мысль. Чтобы смириться с ней, ему потребуются недели… А может, и годы.

Человек, пытающий женщин. Человек, с чьей подачи подобное содеяли и с твоей любовью. Я на собственном опыте знала, как это горько – делить свое семейное древо с монстром. Когда зверства творит один, они расходятся, как круги по воде, и омывают тебя, как бы далеко ты ни стоял.

– У нас с Гидеоном не осталось живых родственников. Только мы двое, – отчеканил Коул бескомпромиссно. – Единственной, кто смог принять нас после гибели родителей, была наша бабушка. Она сказала, мы – это все, что осталось от рода Гастингсов. То, о чем ты говоришь, невозможно, Одри. Охотник мог знать моего брата, но он не часть семьи. Поверь мне.

И что на это ответишь? Коулу точно виднее. По крайней мере, настаивать было бы слишком жестоко. Я смяла пальцами водолазку и, застегнув бюстгальтер, быстро надела ее обратно.

– Есть кое-что поважнее моей родословной, – хмыкнул он, слезая с постели. Когда я уже с содроганием подумала, что он тянется к двери, чтобы уйти, Коул открыл прикроватную тумбу, вернул туда банку с мазью и вытащил книжку в потрепанном переплете из коричневой кожи. – Я нашел это в Ордене, пока искал тебя. Там была спальня… Весьма обжитая, с целым архивом всяких писем и чертежей. Вот, почитай.

Он бросил дневник передо мной на постель, и я увидела отражение собственного лица в пасти золотого льва – металлической бляшки, под которой таким же золотым тиснением значились инициалы: «Д» и «Г».

Изучив пальцами швы на обложке, я перетащила дневник к себе на колени и послушно прошерстила его. Желтый сухой пергамент. Мужской почерк с резким наклоном. Кто-то вел этот дневник годами, аккуратно и систематически. Иногда между буквами почти не оставалось свободного пространства – что ни день, то новая запись. Неудивительно, что в тканевый корешок затесался грубый клей: кто-то дошил в дневник лишние страницы, чтобы он не кончался.

– Пятнадцатая страница, – подсказал Коул, беспокойно расхаживая по комнате взад-вперед. – Переверни. Там закладка.

Мне уже доводилось держать в руках охотничьи дневники прежде – такой же дневник вел и Дэниэль Гастингс, отец Коула, только живописных описаний там не было в таком избытке. С трудом отведя глаза от целого абзаца, посвященного четвертованию ведьм Канзаса, я посмотрела на указанную страницу и вдруг забыла, как дышать.

– У нас проблемы, Одри, – шепнул Коул, усаживаясь на подушки рядом.

Тело охватил болезненный жар, такой сильный, что того и гляди со страниц дневника потекут чернила. То, что было написано в дневнике, тоже стоило бы немедленно предать огню.

– Царица Девяти Начал, – начала я едва слышно. – Пустота и Цветок Жизни, что распускается только в пасмурные дни. Всегда женщина, но никогда мужчина. Первый лепесток был божественным – пресноводный Потоп, из которого родилась дочь океана Намму, что породила небо Ану и землю Ки, которые породили владыку Энлиля, людей и всех богов. Второй лепесток был сияющим – Звездопад, что породил ворожей, демонов имина-би, себитту, галла и удугу, а также четыре стороны света. Третий лепесток был железным – Затмение, что дало ворожеям восемь сокровищ Тиамат, а людям Копья и Мечи. Четвертый лепесток был невинным – Солнцестояние, что прогрело землю ворожей, но пролило кровь людей, дабы выпустить Черную Скверну. Пятый, шестой, седьмой, восьмой, девятый лепестки мне не видны. Они опадут, только если мы сбережем Цветок от изуверов в период его цветения, когда он уязвим больше всего. Если в момент опадания лепестков срезать Цветок, он сгинет, а вместе с ним и все привнесенное им, кроме Первых Начал. Ибо Другие Начала – реки Хаоса, а Хаос существует, пока могут опадать лепестки.

Я закончила, и во рту у меня пересохло. Страница закончилась. На одной ее стороне – древний шумерский, буквы которого больше напоминали живопись, представляя собой геометрические фигуры. На другой – перевод, старательный и, без сомнений, максимально передающий суть пророчества.

Нет, то было даже не пророчество… Напутствие? Чья-то летопись?

Сглотнув ужас, я посмотрела на Коула.

– Полагаю, Орден ищет Эхоидун, – озвучил он мои мысли. – Вот почему они похитили Зои. Вот почему так интересовались Шамплейн. Здесь написано, что если успеть убить новую реинкарнацию Эхоидун, то умрет вся магия на Земле…

– Но это бред! – воскликнула я, захлопывая дневник и отбрасывая его под подушку, будто это он был виновником всех наших бед. – Коул, вспомни, что я говорила тебе раньше. Магия вечна! Она регенерирует, восполняет саму себя, как стихия. Эхоидун – это чистое воплощение магии, но не ее источник. Охотники заблуждаются… Ее смерть ничего не изменит!

– Даже если ты и права, это их не остановит. – Коул вздохнул, растирая покрасневшие глаза. Долгое отсутствие сна явно сказывалось на нем. – Охотники, должно быть, поколениями верят в эту легенду… И если они узнают, где Эхоидун – где Морган, – они придут за ней.

– Не узнают, – решительно отрезала я. – Никто в здравом уме не подумает, что царица ведьм кроется в теле пятнадцатилетнего подростка. И это уже не говоря о том, что Орден вряд ли найдет Шамплейн. Дарий и Джефферсон могут подозревать что угодно, но остальные охотники – если они вообще есть – наверняка по-прежнему считают нас вымершими.

– То-то они удивятся, – хмыкнул безрадостно Коул, забирая дневник и пряча его обратно в тумбу, подальше с глаз. – В участке я постараюсь что-нибудь разузнать про тот бар «Железная дева». Хочу выяснить, кому он принадлежит и что за урод помогает охотникам отлавливать девушек. Явно ведь в курсе происходящего, небось охотники платят хорошо…

– Лучше сосредоточься на похитителе детей, – попросила я. – Из-за него я и не хотела выдергивать тебя в эту поездку. Ты и так слишком часто отвлекаешься на меня…

– Одри, не начинай. Мне казалось, я ясно дал понять, что не настроен обсуждать это сейчас.

– Но мы должны обсудить! – воскликнула я и незаметно скрестила пальцы, заставляя замок в двери повернуться в тот самый миг, как Коул дернул на себя бронзовую ручку. Та заледенела, не поддаваясь, и Коул бросил на меня свирепеющий взгляд. – Пожалуйста. Лучше бы ты кричал на меня, ей-богу! Эта игра в молчанку сводит меня с ума.

– Добро пожаловать в мой мир, – язвительно ответил Коул, сложив руки на груди. – Знаешь, как я чуть не сошел с ума, когда узнал, что ты в Ордене за сотни миль от меня?! Так что мне хорошо знакомо это чувство – сумасшествие. С тех пор как ты появилась в моей жизни, я с ним живу!

– Я Верховная ведьма, – всплеснула руками я, стараясь не повышать голос, чтобы разговор по душам не обернулся дракой. – Принимать сомнительные решения, а потом расплачиваться за них – моя работа! Как мне надо было поступить? Снова выдернуть тебя из участка и твоей собственной жизни, только чтобы… Что? Знать, что если умру я, то за компанию умрешь и ты?

– Да, Одри, – ответил Коул серьезно и шагнул к постели так резко, что я инстинктивно подалась назад и чуть не опрокинулась спиной на подушки. – Умрешь ты, умру и я. Раньше тебя или на день позже – мне не принципиально. Если до тебя до сих пор не дошло, то это, – он подвернул рукав свитера, обнажая чернильную метку – мой оживший кошмар и его величайшую гордость, – это значит, что ты и есть моя жизнь, черт побери! Сколько раз мне еще повторить это, чтобы я больше никогда не получал эсэмэски «Одри в заднице, SOS»?!

– Спасибо, – все, что мне удалось выдавить из себя. – Если бы не ты, меня бы здесь не было. Давно бы вообще нигде не было. Я люблю тебя, Коул.

– Я тоже люблю тебя, Одри, – ответил Коул вдруг, когда пауза неприлично затянулась, а я уже шепнула отпирающее заклятие, соглашаясь с его желанием уйти и не видеть меня больше никогда. – Но прекрати считать, будто ты лучше знаешь, что мне нужно. Перестань решать за нас обоих, или так начну делать я! Поверь, ты будешь не рада проснуться в наручниках, прикованная к батарее.

– Ну, вообще-то я ничего не имею против наручников. В прошлый раз мне понравилось, – не удержалась я, криво улыбнувшись, и щеки Коула покраснели так густо, будто это не он делил со мной одну постель уже второй год и испробовал все, что только можно найти на сайтах для взрослых.

Настойчивый стук в дверь вырвал меня из порочных мыслей, а нас обоих – из неразрешенного, но хотя бы сглаженного конфликта. Прокуренный голос Сэма звучал бодро и недовольно – он, как всегда, не церемонился:

– Эй, Одри! Мы тебя уже заждались. Ты проснулась или как? Пошевеливай задом!

Я встрепенулась и подорвалась с постели. Коул молча отошел в сторону, пропуская меня вперед.

Тихая молитва Осирису. Костная мука, делающая нашу поступь совсем беззвучной и мягкой, как лапки у Штруделя. За то время, пока меня не было, символов на полу прибавилось: вокруг знака-скарабея красной кирпичной стружкой были выведены те же самые сигилы, что украшали тело Диего в виде черных татуировок. Несколько клинков торчало из швов между половицами, а свечей насчиталось больше десятка: с дюжину в ногах Зои на круглом комоде и столько же в изголовье постели. Они капали воском на черное дерево и на подушки, согревая воздух неестественно синим пламенем. Такого же цвета у Диего стали и волосы: они светились в полумраке зашторенных окон, как океанский планктон. В комнате было невообразимо холодно, будто Диего призывал не Дуат, а северный ветер: он колыхал простыни, кусал щеки, несмотря на закрытые окна. Я тут же натянула рукава кофты на замерзшие пальцы.

– Вы должны уйти, – сказал Диего, указывая на Коула и Сэма, привалившихся к дверному косяку. Оба ощетинились, но быстро присмирели, когда Диего пояснил: – Смертный может умереть, а рядом с охотником магия слабеет.

– Мы будем за дверью, – предупредил Коул. Вместо поцелуя его взгляд задержался на моих губах дольше положенного. Сэм же просто выругался перед уходом.

– Сними кофту, – велел мне Диего вдруг, когда дверь закрылась. Я бы сочла это баловством, если бы заметила на его лице хоть тень улыбки. – Бюстгальтер можешь оставить.

– Это явно будет самый странный ритуал в моей жизни, – вздохнула я, лениво стягивая водолазку. Мороз так сильно злился, что без нее я тут же покрылась мурашками.

Забрав кофту, чтобы сложить ее на туалетном столике, Диего указал рукой на свободную сторону постели рядом с Зои, лежащей на боку. Матрас оказался не таким широким, каким выглядел на первый взгляд, и мое плечо прижалось к ее острым позвонкам. Костлявая Зои была такой же холодной, как и эта комната, и я невольно прижалась к ней боком, пытаясь согреть.

Я уже иду за тобой, Мадам Саламандра.

Пододвинув стул, Диего взгромоздился рядом, но жестом велел мне не шевелиться. Вытянув руки по швам, я краем глаза наблюдала за тем, как он рассекает кончик большого пальца о собственный вздох. Беззвучное заклинание пронзило кожу, и выступила рубиновая капля крови. В одной лишь тонкой футболке, сквозь которую просвечивали его тату, и босой Диего прижал окровавленный палец к моему лбу.

– Бог Птах отверзает мои уста, и бог моего города ослабит пелены; пелены, которые на моих устах.

Молитва из Книги Мертвых. Диего повел большим пальцем, рисуя что-то, что пронзило меня древним колдовством, как электричеством. Оно было в каждой капле его крови – вязкая, полуночная магия, эссенция мрака, что всегда сгущался перед рассветом. Я почувствовала странную перечную свежесть в горле, будто от проглоченной мятной жвачки, и закрыла глаза. Палец Диего вильнул в сторону, распуская на моем лбу око Уаджет – глаз Гора, что оберегает от сил зла и напастей. Такие знаки рисуют на мертвых.

– А затем придет бог Тот, вооруженный словами могущества в великом изобилии, и развяжет перевязи, равно как и перевязи бога Сета, которые на моих устах.

Что-то загрохотало. Я разомкнула веки и покосилась на Диего. Он водрузил на тумбу медный чан с водой, на поверхности которой плавали янтарные капли можжевелового масла и семена фенхеля. Затем Диего снял все кольца с пальцев, сложил их на серебряном подносе и погрузил руки в священный травяной настой.

На простынь закапала магия.

– Старайся смотреть мне в глаза и не вырываться, – велел Диего, кладя одну мокрую ладонь мне на грудь, а другую – на лоб поверх кровавого рисунка. – Будет больно, hermanita. Очень больно.

Отступать было некуда. Бросив последний взгляд на безмятежную Зои, прощаясь с ней перед тем, как увидеться вновь, я кивнула. Все, что происходило дальше, длилось всего пару минут, но было настолько мучительно, что эти минуты показались мне вечностью.

– Осирис откроет врата в Дуат, и пусть вода потечет.

Вода действительно потекла по моим ребрам, когда Диего вдавил ладонь мне в грудь – аккурат в то место, где предательски быстро забилось сердце. Он будто норовил переломать мне кости, налегая всем весом. Терпеть приходилось изо всех сил. Казалось, еще чуть-чуть – и что-то внутри меня хрустнет. Стараясь держать себя в руках, я смотрела Диего в глаза, как он о том просил. Бирюзовая радужка, сияя, почти поглотила черный зрачок, а заодно поглотила и меня.

– Осирис откроет врата в Дуат, и пусть кровь закипит.

– Диего… – выдавила я, не замечая, как рефлекторно пытаюсь выскочить из-под его рук, давящих все сильнее и сильнее.

Взгляд неожиданно поплыл, и все вокруг задернула смоляная дымка. Каждую мышцу сводило и рвало на части, но больше всего ныло в груди – сердце пылало, замедляясь против собственной воли. В меня будто вколачивали раскаленную кочергу, и я вдруг поняла, что происходит с моим телом.

– Осирис откроет врата в Дуат, и пусть сердце замрет.

Стук. Стук.

– Диего! – воскликнула я, поддавшись панике, когда осознала, что именно он пытается сделать.

«Лежи неподвижно, Одри!» – услышала я в голове его голос, вытеснивший из нее Башню, хотя губы Диего шептали совсем иное:

– Осирис откроет врата в Дуат, и пусть в них ее душа войдет!

Стук. Стук.

Тишина.

По лбу растекся жидкий свинец, а в груди – металл. Сделав вздох, я уже не выдохнула. Пальцы Диего ослабли, отпустив меня, но грань была пройдена. Я откинула назад голову и почувствовала, как мое отяжелевшее тело проваливается в перину матраса.

Любой ритуал должен быть доведен до конца. Даже тот, в котором нужно умереть всего на секунду, чтобы в следующую перенестись туда, куда нельзя живым.

– Диего?

Казалось, я перестала существовать. Наверное, такой и была настоящая смерть: сплошь холод, напоминающий о спальне Зои, но душащий, как плотный туман. Я не чувствовала ног, настолько свободная, что превратилась в ничто. Зато я отчетливо слышала голос Диего:

«Дуат похож на калейдоскоп – крутишь, вертишь и каждый раз находишь что-то новое. Тысяча отражений, однако все они смотрят друг на друга. А ты, даже смотря в одно, смотришь во все сразу. Именно поэтому каждая душа видит Дуат по-своему. Необычно, правда? В детстве я мог часами бродить по нему… Но мне никогда не удавалось постичь это место до конца. И никому не удастся».

Вот что имел в виду Диего, когда говорил об относительном течении времени – я будто провисела в Дуате бесплотным духом целое тысячелетие, прежде чем органы чувств наконец-то вернулись. Сначала осязание, затем зрение и обоняние…

«Все, ты прошла. Добро пожаловать в Дуат!»

Но все, что я увидела перед собой, наконец-то вернув себе физическую (или псевдофизическую) форму, – это обычная пустыня: дюны и холмы из коричневого песка, похожего на тростниковый сахар, на горизонте которых дрожал мираж большого города.

«Это Первый Дом – один из двенадцати домов Дуата. Красиво, правда?»

– Очень, – соврала я с притворным восхищением. – Обожаю песок!

«Эй, не капризничай! Ты видишь Дуат таким, потому что я твой проводник, а мой культ – это Осирис. Кстати, случайно встретишь его – передай от меня пламенный привет. Когда-то мы были очень… близки. Мой самый необычный опыт!»

– Фу, Диего, – скривилась я, обернувшись: позади меня возвышались идентичные дюны, уходящие на много миль вдаль. Заблудиться в этом месте было проще, чем приготовить паприкаш: я сделала несколько шагов в сторону города-миража и вдруг заметила, что мои следы исчезают прямо на песке, не давая запомнить, откуда именно я пришла. – И это царство мертвых? Как странно… Стоп, а это еще что?

«Ах, это… Копия моего браслета, да. В нем то время, что отведено тебе в Дуате на поиски Зои».

Я, удивленная, подняла к глазам запястье и внимательно рассмотрела змеиный браслет, вьющийся вокруг руки. Там, в реальности, он по-прежнему был надет на Диего, но здесь принадлежал мне. Только теперь вместо песка в длинном стеклянном брюшке змеи плескалась свежая кровь: колба с ней, изогнутая, тянулась почти до раздвоенного языка. С гремучим хвостом, завивающимся под моим локтем, змейка казалась эфемерной – слишком легкой для украшения из черненого серебра. Пока я рассматривала ее, мне вдруг показалось, что кровь в колбе опустилась на несколько миллиметров ниже…

«Нет, не показалось. Поспеши! Время здесь течет иначе, помнишь? Вдобавок Дуат изменчив, как настроение Тюльпаны. Он никогда не повторяет свою форму дважды. Вот три правила, которые тебе нужно запомнить, чтобы пройти его: не оборачиваться, не слушать и не останавливаться».

– Если Дуат постоянно перестраивается, тогда как души людей находят друг друга? – спросила я, мельком оглядев свою водолазку: слава богу, в Дуате я была полностью одета, а не щеголяла по нему в бюстгальтере, в котором отправлялась!

«Это парадокс Дуата. Пока мы живы, нам его не понять. Полагаю, все души ведет цель… Настолько сильное желание увидеть кого-то, что даже Дуат не может им противостоять. Именно так Рашель вырвалась на поверхность и нашла тебя, чтобы говорить с тобой через костяные руны. Далеко не всем это под силу. Должно быть, она очень тебя любит».

– Да… очень, – улыбнулась я мечтательно, гоня прочь надежду, что мне посчастливится встретить ее здесь. Если этого не случится, а я позволю себе размечтаться, мое сердце разобьется в третий раз. – Ну и как именно я должна понять, куда мне идти?

«Чувствуй…»

– Что именно?.. Диего? Эй! Ты здесь, Диего?

Я услышала бормотание на фоне, что-то о призраках и тенях, а затем – ничего. Да уж, «проводник» из него вышел на славу!

Вглядевшись в мираж, я ускорила шаг и с удивлением обнаружила, что не чувствую жара палящего солнца. Хотя, впрочем, солнца здесь и не было вовсе: свет тек не то сверху, не то из-под моих ног, не имея источника. Удивительное и непостижимое явление для моего ума, пусть и ведьмовского. То, что я смогу понять и увидеть, лишь когда умру на самом деле.

– Ладно… Не страшно. Я справлюсь. Не оборачиваться. Не отвлекаться. Не слушать, – повторила я себе под нос, уверенно двинувшись в глубь Первого Дома.

На практике он представлял собою совсем не дом, а настоящий город. Разбитое зеркало, собранное заново по кусочкам, – вот на что это было похоже: так же криво, но ослепительно и красиво. Я не заметила, как вдруг оказалась в самом центре загробной жизни: буквально из ниоткуда выросло засилье маленьких домиков. Неестественно яркие, будто усыпанные драгоценностями, они были совершенно не похожи друг на друга. Европейский дворец из желтого мрамора, остроконечная башня мечети, деревянная хижина в петлях лиан, резиденции в стиле барокко и даже северное иглу, откуда доносился детский смех. Жилища, выстроенные цепочкой, образовывали тысячи извилистых улочек. Между ними копошилось множество силуэтов, как на рынке в воскресную ярмарку, – и все витиеватые, полупрозрачные, живые клубки зеленоватого тумана, галдящие на непонятных языках. Мертвые? Спящие? Такие же путники, как я?

Подходя к душам или к их домам слишком близко, я неизбежно разочаровывалась: при встрече со мной все мгновенно обращалось в пыль. Таяло и растворялось в воздухе, оседая в ногах тем самым сияющим дымом, из которого здесь было сплетено абсолютно все, кроме песка. Даже местный запах не получалось узнать: горький городской смог, но со сладким послевкусием, как тропические фрукты, порядком забродившие на солнце.

Несколько шумных душ играли в деревянные кости на поверхности перевернутой телеги. Я замедлила шаг, пытаясь разглядеть их черты, смазанные запретом. Обрывки пестрых платков, штаны-шаровары, живые цветы, вплетенные в волосы. И, конечно, глаза без зрачков, горящие, как звезды. Заметив мое приближение, души, издав испуганный возглас на арабском языке, мгновенно исчезли, как и все прочие.

«Здесь ты – призрак, а не они. Хватит пугать бедняжек! Просто иди вперед».

Так я и сделала, пускай голос этот больше не принадлежал Диего – он вновь был моим безумием. Любуясь краем глаза удивительным, но непонятным мне миром, я неохотно ускорилась. Колба в браслете уже опустела на пару сантиметров – кровь почти дошла до второго кольца змейки, обвивающего мою руку выше запястья.

– Зои рядом, – сказала я вслух.

Эта уверенность возникла у меня так же естественно и внезапно, как зажигаются фонари с заходом солнца. Внутренний зов, прежде ведущий меня по Ордену, наконец-то включился и теперь вел меня по Дуату. Улицы Первого Дома были разбросаны совершенно хаотичным образом, иногда противореча законам физики и архитектуры, но мир вокруг действительно менялся и подстраивался, ведя меня туда, куда нужно, даже если я сама не знала маршрут.