Читать книгу Замысел: Продолжение. Аккредитация - Анастасия и Арсений Отчие - Страница 2

Глава 1

Оглавление

Городское оживление сменилось рядами заженных огней в окнах многоэтажек, в которые стеклось все суетное расползшееся ранее по офисам, расположенным в разнообразных заведениях. Бывает приятно наблюдать за этими усталыми работниками, через окна, в которых не сочли необходимым  занавесить шторы, полагая, наверное, что коль окно выше первого этажа, то никто не сможет в него заглянуть, но те из прохожих, кто не настолько загрузил себя несуществующими проблемами, любят поглазеть в разные семьи для того, чтобы сравнить либо ремонт, сделанный в квартире, либо царившую там атмосферу.

Так вот одним вечером, часу эдак в восьмом в средний день недели можно было наблюдать такую картину: (интересен тот факт, что каждый день картины сменялись, поэтому наблюдение не утрачивало своей любопытной составляющей за счёт регулярности, а наоборот разные окна были как пазлы, дополняемые в разные дни недели и в разное время) на первом этаже посреди всех окон, сведенных к стандарту по современному стилю, или моде находилось три отличных от всех окна, включая балкон. Рамы были пошарпаны и полусгнили от старости. Местами имелись дыры и казалось, что окна держатся каким-то чудом и не вываливаются из проемов. На балконе три отсека стекол отсутствовали вовсе и вынужденная пустота заполнялась местами тряпками, местами фольгой с пленкой. Как бы это странно не звучало, но эта квартира оставалась единственной во всем тюремном обществе, сохранившей свою индивидуальность вопреки неотступному давлению со стороны всех окружающих.

Кто проживал в этой квартире узнать было трудно просто наблюдая со стороны окон, поскольку хозяева тщательно завесили их изорванными клочьями старых покрывал, напрочь закрыв доступ вовнутрь для посторонних глаз.

Остальные окна, открывающие разные миры, были менее привлекательными, так как оставались предсказуемыми в отличие от тех, в которые нам заглянуть так и не удалось. Среди множества этих вечерних стандартных огоньков, заженных в стандартных обстоятельствах имелись ещё пару тех, которым сегодня предстояло выпасть из русла стандартности и ступить на каменистый и ухабистый путь индивидуальности, протаптывая никем не изведанную тропу, полную опасностей и непредсказуемых приключений. То был юноша пятнадцати лет по имени Аристопан. Он сидел за столом, обложенный кипой учебников, глядя на которые  приходил в затруднительное раздумье, стараясь расставить на места надобность и ненадобность данного явления.  Ему необходимо закончить два реферата до завтра, иначе его паек питательной смеси будет уменьшен. Голова у него взрывалась от всей этой информации в которой он не находил ни грамма смысла, вопреки навязанной смысловой нагрузке, пропагандируемой в общеобразовательных учреждениях.  В этот момент вернулась домой мать. Она хлопнула дверью и с порога принялась что-то оживлённо говорить. Аристопан не вникал в то, что она там бормочет – он знал, что она не умела приходить молча.

– О, Хрюня, ты наверное есть хочешь? Сейчас я тебе дам. Что там на столе лежит?… А пульт где?.. О, идёт "Безотцовщики", интересно… Что у нас там с чем? Аристопан, чай не кончился? Ой, сахар кончился, надо за ним сходить. Аристопан, ты не сходишь за сахаром? Надо кофту постирать… Наверное я сейчас в ванну лягу на десять минут… Надо отдохнуть немного, а то через час опять уходить. Что там за планы у меня на завтра?… Пора голову покрасить… – И в том же духе.

С порога мать прошла к телевизору и включила его – ритуал, которому просто невозможно изменить. Следующим шагом было покормить зажиревшую, спесивую, глупую, ленивую кошку, которую Аристопан терпеть не мог.

– Что ты там сидишь? – спросила мать Аристопана.

– Рефераты делаю. Я вот что подумал, – продолжил он, решившись говорить без обиняков, – я, наверное, брошу колледж.

Мать остановилась и уставилась на него.

– Ты что дурак? С головой не дружишь?

– Стараюсь дружить, а учеба мне мешает это делать, – с насмешкой ответил он.

– Ерунду не говори!

– Я на полном серьёзе решил больше не ходить в колледж! – настаивал на своем Аристопан.

– В таком случае иди и зарабатывай, раз такой умный! – решила напугать его мать.

– Пойду зарабатывать. Не страшно.

– Когда пойдешь? И куда? Тебя никуда не возьмут! Тебе пятнадцать лет, да ещё и оценочное табло не получено! Кому ты нужен будешь, неуч?

– Мне никого и не надо для того, чтоб я зарабатывал. Железо пойду собирать.

– Ты ещё скажи, что бутылки пойдешь собирать!!! – засмеялась она.

– А что бутылки собирать плохо?

– Ты что шутишь?

– Нет. Значит выкидывать бутылки, загрязняя наш общий дом – это не стыдно, а собирать их, очищая его от тех свиней – стыдно! Так выходит?

– Ещё не хватало, чтоб ты бутылки собирал!!!

– Вот и пойду завтра бутылки собирать! И не только бутылки, а весь мусор. Буду очищать Землю, – с энтузиазмом, свойственным пятнадцатилетнему возрасту, – а если смогу на этом заработать, – умереннее, – то очень хорошо!! Сейчас я занимаюсь никому не нужным написанием ни кому не нужных рефератов, которые даже мне не нужны. А завтра смогу нести пользу всем людям, Земле и себе в том числе. Я так и решил. Не хочу больше жить бесполезно.

Мать поглядела на него, как на безумного и ушла смотреть телевизор, который являлся бальзамом при любых жизненных неурядицах, неизменно залечивающим каждое потрясение, которое требовалось пресечь на месте, дабы не допустить мыслительную гангрену. Ментальный целитель имел свойство излечивать все попытки раздумий, касательно складывающихся обстоятельств, выпадающих из колеи.

Аристопан же всю ночь провел в размышлениях. В отличие от матери он не пресекал каждую новую появившуюся мысль, основанную на логике, в страхе перед ее разворотом, сулящим изменения, а следовательно и самое страшное их последствие – нестабильность. Эта, казалось бы простая, зародившаяся в голове пятнадцатилетнего подростка мысль, стала переломным моментом для всей его последующей жизни и взглядов на эту жизнь, повлекшая за собой ряд изменений, послуживших чередой приключений (или злоключений).

Этот день стал для Аристопана переломным моментом в его не сильно приметной жизни, не отличавшейся ранее от возведенных рамок, в которые все, включая и его, себя настойчиво загоняют, отвергая все разумное. Коренные ментальные изменения повлекли за собой и перемену окружающей обстановки, в прошлом содействующей привычному и самое главное стабильному (о, как  важно это  слово, отображающее настрой каждого, стремившегося к этой стабильности, почитая ее за верх личностного достижения)  прозябанию. Естественно, мать не поверила сыну и приняла его высказывания за пустой звук, что не помешало ему строить планы на завтрашний день, в которые входили найти пункт приема вторсырья  и разузнать все условия сотрудничества с ними.

Он, в свои пятнадцать лет, решился на серьезный шаг. Он хотел воплотить свою идею в жизнь и опробовать себя на прочность. У него оставался один существенный страх – бросив колледж он бы лишился питательной смеси. Этот страх развеивался частично некоторыми знаниями, имеющимися у него. А именно – он знал, что есть группа людей, и при том не маленькая, по всей земле,  кто отказывался употреблять питательную смесь. "Раз такие люди есть, – думал он, – и они не загибаются от множества болезней, и не умирают от отсутствия питательной смеси, значит можно жить и без нее. Буду пробовать. Посмотрим, что выйдет."

Лег спать Аристопан в полный, а главное стабильный хаус – стол завален, кровать завалена; кое-как скрючился на ней и заснул беспробудно (практически) до утра. Ночью, встав по будильнику для того, чтоб выпить питательную смесь, скинул весь завал с кровати на пол и продолжил свой безмятежный сон. В семь часов утра зазвенел будильник. Аристопан выключил его и убрал в сторону. Он решил рано не вставать, коль уж не идёт в колледж. Мать проснулась в это же время и принялась бегать по дому, ища все свои вещи. Она за всю жизнь не нашла места ни одной необходимой вещи, которыми пользовалась множество раз за день. Поэтому ее утренний монолог был, как по расписанию, каждый день одинаков:

– Где мои очки? Куда я, дура, положила очки? – она оббегала комнату, кухню, заглядывала в туалет, ванну, в комнату Аристопана, и каждый раз: по несколько раз на дню спрашивала у него: "Ты не видел мои очки?" В этом поиске она даже не заметила, что сын спит в то время, когда должен был уже встать. Она металась по всему дому поминутно повторяя: "Где мои очки? Куда же я их положила?" –  пока не обошла его пять раз. В итоге очки были найдены. Подошло время пульта от телевизора:

– Где же я бросила пульт? Аристопан, ты не видел пульт? – опять она прошла все комнаты в доме несколько раз. После пульта и включения телевизора очередь переходила на вещи, которые ей необходимо надеть перед выходом, затем телефон и перед самым выходом – пакет. Так начинался, продолжался и заканчивался каждый день ее жизни. Она третью часть дня всегда искала то, что потеряла. И она не додумалась просто определить для каждой искомой вещи свое место. Это ж насколько бы облегчило ее существование.

Найдя  последнюю вещь – пакет, она, уже опаздывая, и причитая при этом (она никогда ничего не делала молча, комментируя каждое свое действие): "Опять опаздываю. Да что же это такое!!!" – и так причитая, она пошла, в спешке, кормить ожиревшую кошку. Высыпала ей в чашку остатки ее покупного специального корма и ушла на работу, говоря вслух: "Надо не забыть Хрюне корм купить". Она настолько любила свою кошку, что всегда говорила с ней ласково в то время, когда на Аристопана постоянно кричала, полагая, что если понизить голос, то его способность слушать значительно поуменьшится.

Если общаться с сыном в спокойном тоне, как считала Оливьен (так ее звали), это унизит ее собственное достоинство, и это при том, что все достоинство современные люди бездумно променяли на просмотр недостойных телепередач, фильмов, клипов и сериалов. А что касается содержания сына, то деньги она ему выдавала на необходимое скрепя зубами и не забыв упрекнуть, в то время, когда на кошку  тратила больше половины своей зарплаты.

Она покупала ей наполнитель для туалета, хотя можно было выпускать животное для этих нужд бесплатно на улицу, ежедневно брала специальный корм, когда та могла есть объедки и просроченную питательную смесь, которой было в достатке и ее попросту выкидывали (поскольку Оливьен халатно относилась к продуктам и всегда помногу выкидывала, а после вновь приобретала), в крайнем случае кошку можно вообще не кормить. Ни один из рода кошачьих не умрет с голода. Это хищник. Достаточно опять же просто выпускать периодами ее на улицу, где она и сыщет себе пропитание без особых затруднений, а домой станет возвращаться лишь за теплом и лаской, которые так важны для кошек.

Также она, когда деньги полностью растрачивались, как на кошку, так и на собственные прихоти, брала в долг своей излюбленной питомице шоколад, потому что говорила: "Она что-нибудь хочет и нужно Хрюню побаловать." Ещё был случай, когда Аристопан сломал шею. Требовалось незамедлительное посещение больницы, на что Оливьен ответила: "У меня нет на это ни времени ни средств." Каким-то чудом Аристопан смог самостоятельно добраться до врача, и там встретить отказ от всяческого лечения, включая обычный осмотр, так как являлся несовершеннолетним, а для любого медицинского вмешательства требовалось разрешение законного представителя. Пришлось шее несчастного Аристопана срастаться как придётся. По видимому ровно срастись у нее не получилось, хотя зрительно этого определить было невозможно, но вот пожизненные проблемы в виде защемлений при любом неосторожном движении сопутствовали Аристопану неизменно.

Таким образом ненужный сын был принужден мучиться с последствиями, имевшими место быть исключительно по вине нерадивой  матери, которая в то время, когда говорила, что на лечение у нее нет ни средств, ни времени, продолжала тратить деньги на кошку, покупая ей всякую белебербу, включая шоколад ради удовольствия и таская ее по ветеринарам, при кажущейся ей необходимости, за непомерную плату. Вот такая дилемма. Аристопан был в недоумении наблюдая такую картину. Кошку явно предпочитали ему: о ней заботились, на него не обращали внимания даже в случае необходимости; если кошка заболевала, то на нее Оливьен тратила все деньги и таскала таки по ветеринарам, находя на это время и средства; ее любили и обхаживали, на него раздражённо кричали; кошку встречали с порога и ласкали, его же присутствие раздражало и от него хотели избавиться. Он не понимал почему матери так могут относиться к своим детям. Его угнетала эта несправедливость.

Этим утром Аристопан вспоминал все это несправедливое обращение, что ещё больше упрочило его стремление научиться зарабатывать и покинуть этот недружелюбный и попахивающий предательством дом.

Наконец в квартире наступила тишина: Оливьен, наделав множество шума, смогла таки собраться и покинуть обитель суеты.  Аристопан вытянулся на кровати, расслабившись, но понял, что уснуть не получится. За много лет выработалась привычка вставать в семь утра и теперь же уснуть после пробуждения повторно казалось невозможным.

"Странно, – подумал он, – мать даже не придала значения, что я не встал. Ей на меня вообще плевать. Умру я – она и этого не заметит. Главное, чтоб кошка была жива и здорова. Вот из-за нее то она расстроится."

Теперь настала очередь Аристопана в поисках. Живя с матерью, он перенял эту же привычку: каждый день по несколько  раз терять и искать необходимые вещи, и точно также причитать вслух: "Где мои носки", – озвучил он свои мысли, встав с кровати. Так как спросить было не у кого, он принялся шерстить, нервничая и скидывая все с кровати, поднимая все возле кровати и выгребая из под кровати, в поиске носок. Не найдя, он прошёлся по кухне, залу, заглянул в ванну и туалет. В итоге носки были найдены. Теперь дело за трусами. Они прошли ту же процедуру. После, футболка, затем штаны, телефон, очки, кепка.... Аристопан, найдя все свои вещи, включил, ещё не заблокированные ролики в видеохостинге, и сел пить чай.

Замысел: Продолжение. Аккредитация

Подняться наверх