Читать книгу Циферблат - Анастасия Климова - Страница 3

– Дима, быстрее, пожалуйста, мне нужно посуду мыть, – мама металась по кухне с косметичкой в руках. – Почему ты всё время копаешься?

Я быстро проглотил остатки омлета и залпом выпил чай. Горло неприятно обожгло. Наше утро всегда превращалось в бесконечную гонку, в которой никогда не было победителей, но зачастую встречались проигравшие. Те, кто опоздал, в школу или на работу.

Маринка сидела в прихожей, причесанная и одетая, и, казалось, являлась островком спокойствия в буйном море утренней квартиры.

Я натянул джинсы, застегнул рубашку и схватил рюкзак. Сгрёб со стола тетрадь по истории, учебник по английскому и кое-как запихнул внутрь. На секунду задумался, что бы взять ещё. На полке над столом грустил учебник по истории Древнего мира, который я вчера так и не взял с собой. Я поразмыслил немного и решил, что всё равно уже не смогу ничего прочитать. А знать восемь вопросов из десяти очень даже неплохо.

– Мы выходим! – я подумал, что не знаю, откуда у папы такой громкий голос. Иногда мне кажется, что я не всё знаю о его работе.

Из подъезда мы выбежали на пятнадцать минут позже обычного.

***

– Ну что, господа, вы не устали? – Евгений Викторович добродушно оглядел парты и погладил бороду. – Я понимаю, что у нас дополнительные занятия и вы оставили часть своих сил на основных уроках, но что поделаешь, на сегодня запланирован зачёт. Надеюсь, все готовы? Соколов?

Мишка захлопнул учебник и ободряюще посмотрел на меня. Не знаю, откуда у него было столько сил, у меня ещё после контрольной по математике жутко разболелась голова.

Курс назывался «Океан истории», и инициатива пойти туда принадлежала как раз Мишке. Мне в сентябре было решительно всё равно, где проводить седьмой урок. А потом мой лучший друг случайно рассказал об этих занятиях маме, и у меня не осталось совершенно никакого выбора. За год я как-то привык к бесконечным событиям, фактам и датам, но к таким «взрослым» вещам, как зачёты, коллоквиумы и рефераты, приноровиться не мог. Евгений Викторович преподавал в педагогическом университете и считал, что шестиклассники не должны ничем отличаться от студентов, разве что «глубиной постижения материала». Мы и занимались в школе очень редко – чаще ходили в гуманитарный корпус и сидели там на жёстких скамьях.

В этой четверти мы занимались философией. Слушали о том, как древние греки и римляне пытались объяснить себе устройство этого непростого мира.

– Давайте по очереди, – Викторович оглядел класс. – Смелее. Мы всё это проходили и знаем. Ну, Сутейкин, например.

Пока Никитка радостно бормотал себе под нос (кажется, он ходил на все дополнительные занятия, на которые было возможно), я листал учебник, силясь понять, как сделать так, чтобы мне не попались последние вопросы. Выходило, что у меня довольно большие шансы – не могу же я быть таким невезучим?

– Кузнецов, вы следующий.

Я нехотя поплелся к первой парте, чувствуя на себе взгляд Мишки. Нам можно вообще ничего друг другу не говорить, мы всё понимаем без слов. Это высшая степень слияния душ, я так это называю.

У самого первого ряда я понял, что у меня трясутся колени. Из-за всех этих переживаний готов я был плохо, спорить с этим было бесполезно. Оставалось надеяться на везение.

– Ну-с, – Евгений Викторович погладил подбородок, – вы, насколько я помню, посещали не все занятия.

Я оглянулся на Мишку. Тот соединил ладони и потряс ими в воздухе, подбадривая меня.

– Я болел, – к лицу прилила краска.

– Ну, надеюсь, что всё уже хорошо, – историк улыбнулся. – Вы расскажите-ка мне про стоицизм. Что это за философия такая?

По затылку прокатилась горячая волна, затем спустилась ниже, рухнула куда-то в живот и принялась мучить меня изнутри. Метаться по телу. Затем часть этой волны, как и положено, ушла в пятки, но другая часть осталась. Сделала голос трясущимся и каким-то не моим. Десятый вопрос. Десятый…

– Это… это философия древних греков, – захотелось провалиться под землю. И больше никогда не восставать. Или сквозь землю… А какая, в сущности, разница?

Евгений Викторович задумчиво кивнул.

– Мы всю прошлую четверть проходили древних греков. Хотелось бы немного поподробнее. Так сказать, понять, что стоит за этим названием.

Я молчал. Да, это была та самая последняя тема, до которой я добраться не смог, а на занятии меня не было. В голове не возникало ни одного предложения. Может, имело смысл начать говорить какой-то связный текст, но ничего не выходило. Странно, я всегда думал, что у меня в голове роятся идеи и фразы, а сейчас в ней было странно пусто. И гулко. Я как будто смотрел на себя со стороны и понимал, что этому мальчику сегодня уже не выкрутиться.

– Допустим вот что, – Евгений Викторович взял со стола линейку. – С вами случилась какая-то неприятность. Наступила в жизни некая чёрная полоса. И так невмоготу, что вы волей-неволей взываете ко всем богам и спрашиваете, за что же эти неприятности с вами случились и как вновь вернуть ощущение того, что всё хорошо. Или, скажем, вы родились рабом и знаете, что до конца жизни будете служить не слишком доброму господину и терпеть одни унижения. Или, скажем, вы не можете видеться с лучшим другом… Есть у вас такой?

Я повернул голову и посмотрел на Мишку. Тот задумчиво грыз карандаш и читал какой-то параграф.

– Е.. есть.

– Отлично. Так вот, вы, ввиду неких обстоятельств, не можете видеться. И быть счастливым не можете. И вы очень сильно по этому поводу переживаете. Так вот, представьте, что вы стоик. Как вы будете мыслить?

– Это тяжело, – выдохнул я.

– Что тяжело?

– Не видеться.

Евгений Викторович улыбнулся.

– Молодой человек…

– А вообще… я считаю, – выпалил я неожиданно сам для себя, – что всегда нужно бороться. И рабу бороться. И господина этого… наказать.

– Однако, – историк неожиданно посерьёзнел и покачал головой. – И как же мы его будем наказывать?

Я набрал воздуха и выпалил:

– Восстать и свергнуть!

Евгений Викторович присвистнул.

– Нет, история, разумеется, знает множество подобных примеров. И борьба – это порой очень даже хорошо. Но я всё же хотел поговорить с вами, так сказать, в контексте именно стоицизма. Бывают такие моменты, когда вы не можете ничего изменить вокруг себя. Бывают же?

Я кивнул.

– Так вот, человечество уже давно задавалось логичным вопросом, что в таких случаях следует делать. Ведь человек привык, как это ни печально, всё контролировать. Держать в своих руках. Вам же приятно утром вставать и знать, что вы точно понимаете, что сегодня произойдёт?

Я снова кивнул.

– Но, как говорится, человек только предполагает. Бывало в вашей жизни такое, что все планы рушились мгновенно и ничего было уже не спасти?

– Конечно! – подо мной загремел стул. Гул в классе стих.

– Вот для этого и родилась философия – для того, чтобы человек мог объяснить себе происхождение вещей и найти из любой ситуации выход. Хотя бы даже и умозрительный. У стоиков, например, есть совершенно точный комментарий к нашему с вами разговору. И я настоятельно рекомендую вам с ним ознакомиться. Пока что дела у вас идут не очень, – Евгений Викторович взял со стола огромную бутылку и открутил крышечку, – но не всё потеряно. Покажите ваш конспект шестой главы учебника, пожалуйста.

Я машинально повернулся к парте и только потом осознал, что это бессмысленно.

В горле снова появился тот самый ком. Очевидно, поднялся вверх, из живота. Я мгновенно перенёсся в нашу квартиру и увидел со стороны, как я собираю рюкзак и смотрю на учебник на полке. А в нём лежит… двойной листок с заданием.

– Э… понимаете, у меня нет с собой этой работы. Я подумал, что это нужно к следующему занятию, а не к зачёту…

– Это правильно, – согласился Евгений Викторович. – Но вам это сейчас очень бы помогло. А так… так вынужден поставить прямо в электронный журнал двойку. Родители зайдут туда сегодня?

Я судорожно сглотнул.

– Зайдут. Но… Может быть, я…

– Замечательно. Жду вас с рассказом о стоиках.

Я поднялся на ватных ногах и схватил ручку. Двойка по истории – это последний камень в и без того чудесную гору проступков этой недели.

– Да, молодой человек, – Евгений Викторович посмотрел на меня поверх очков. – Даю небольшую подсказку для подготовки. Как мы уже выяснили, обстоятельства жизненные бывают двух видов: те, что мы можем изменить, и те, что не можем. Двойку сейчас исправить вы не можете. Зато можете подготовиться. Советую подумать об этом.

Я кивнул и поплёлся к своей парте.