Читать книгу Тайны мадам Дюбуа - Анастасия Логинова - Страница 3

Последнее и заставило меня взять себя в руки. Я выдохнула и нерешительно двинулась к ограждениям палубы, где, тяжело опершись на перила, стояла та самая дама, на которую мне указал супруг. А мгновением позже прибавила шаг, всерьез обеспокоившись: дама, скорее даже барышня, не скучала – ее мутило.

– Господи, вам нехорошо?! Один момент, я принесу воды…

С водою помог стюард, господин Коль. Он же предложил спуститься в гостиную, где, по ощущениям, качало чуточку меньше, но новая знакомая решительно отказалась:

– Нет уж. Здесь хотя бы есть чем дышать, а внизу от духоты у меня немедленно начинается мигрень.

Стакан с водою она осушила с большой охотой, после чего ее лицо хоть немного начало менять оттенок с землистого на розовый. Дама оказалась миловидной особой лет двадцати пяти, кареглазой, с русыми модно подвитыми локонами под шляпкой, чуть сбившейся на бок и украшенной поникшими перьями. Да и в целом ее наряд – модный и продуманный до отплытия – теперь производил впечатление потрепанного жизнью и ветром.

– Ненавижу пароходы, – пробормотала, наконец, она. – И почти так же ненавижу тех, кого на них не укачивает.

Говорила она по-немецки, но не очень складно: чувствовалось, что язык ей не родной.

– Зачем же взяли билет на пароход, ежели знаете, что вас укачивает?

Шатко стоя на палубе, приложив к губам белоснежный платочек, дама одними глазами указала на верхнюю палубу. Ту самую, куда доступ открыт только господам, плывущим первым классом. На шезлонге там возлежала дама в белом воздушном одеянии и широкополой шляпке с алой подкладкой. Она как раз собиралась прикурить, поднеся к губам неоправданно длинный мундштук, а трое мужчин (собственно, все, кто был рядом) чуть не подрались за право поднести ей спичку.

– Ваша матушка? – опрометчиво предположила я.

Чем новую знакомую развеселила:

– Вы ей так не скажите – наживете себе врага. Это Жанна Гроссо. Неужто не узнали?

– Французская актриса? – я не вспомнила, но догадалась, сопоставив факты. – Простите, я француженка, но уже много лет не была в Париже и совершенно не слежу за театральными новинками.

– Француженка?!

Дама вздохнула с облегчением и даже просияла. Тотчас перешла на французский, на котором говорила хорошо и бегло. Хотя по-прежнему чувствовался в ее речи легкий акцент, происхождение которого я угадать не могла как ни старалась.

– Так и думала, что вы француженка! Представьте, страдаю здесь уже не меньше получаса, а эти добропорядочные бюргеры, делают вид, что не замечают. Терпеть не могу немцев. А что касается театра, то вы не много потеряли: театр нынче превратился черте во что. Жанна и та подумывает уйти из профессии. – Она спохватилась и по-мужски протянула мне руку: – мисс Ева Райс, секретарь Жанны.

– Лили Дюбуа, я занимаюсь переводами, – представилась я и деликатно заметила, не в силах побороть любопытство: – полагаю, и вы не немка?

– Я ирландка, – вскидывая подбородок, заявила дама. – Мои родители скончались от туберкулеза, когда мне было восемь – с тех пор меня воспитывала тетка, выскочившая замуж за немца. Скрягами они были отменными. В семнадцать я сбежала от них с парнишкой, который обещал на мне жениться, как только доберемся до Парижа. А в Париже чуть не продал меня в бордель. Спасибо Жанне, вытащила. Пристроила меня сперва служанкой, потом камеристкой. А с прошлого года я веду ее бухгалтерию да оправдываюсь перед директором «Комеди Франсез»3, когда она болеет или просто ленится выходить на сцену.

– О… – молвила я, понятия не имея, что отвечать на подобные откровения незнакомых людей.

А Ева, глянув на меня искоса, хохотнула:

– Ох уж эти французы: опомниться не успеешь, как выболтаешь им все что нужно и не нужно!

– Я, должно быть, слишком много вопросов задаю…

– Нет-нет, я рада с вами поболтать. Вы уж заметили, наверное, что женское общество здесь ограничено: либо Жанна, либо ее креолка – бессловесная тень, либо фрау Кох, жена аптекаря. А с нею разговор получается еще короче, чем с креолкой.

– Креолкой?

– Это чернокожая служанка, Жанна нашла ее еще до нашего знакомства, где-то в Новом Орлеане, пока гастролировала. Теперь всюду таскает за собой. Вы верите в черную магию?

– Не особо.

– Вот и я не верила… но, клянусь, эта креолка знает все и обо всех! Она угадала мое имя и день рождения, когда мы впервые встретились. Только глазищами своими посмотрела – черными, как сама преисподняя – и хоп! Брр, до сих мурашки по коже… А впрочем, увидите: Жанна просто обожает всю эту чушь и непременно потребует устроить сеанс.

Я скептически пожала плечами. И искоса взглянула на Еву: она мне нравилась, пожалуй. Да, грубовата и резковата, наивна кое в чем. Зато глядит в самую суть и все подмечает. А словоохотливостью своей напоминала о моей институтской подруге, которую я не видела уже тысячу лет. Словом, супруг мой не прогадал, когда потребовал познакомиться первым делом с нею.

Супруг…

Настроение снова ухнуло в самую бездну тоски. Даже жаль, что я себе не могу позволить быть такой же откровенной, как Ева, потому как выговориться, порой, ох как хотелось…

Обе мы невольно замолчали, поскольку мимо, чинно, едва ли не маршем прошли четверо: аптекарь Кох с супругой и двумя детьми, мальчиком и девочкой. Мальчику, наверное, лет семь, а девочке – пять. Ровесница Софи.

Семейство аптекаря я проводила взглядом столь жадным и обреченным, что Ева с ее наблюдательностью того не заметить не могла.

– Вы замужем? – прямо спросила она.

Я кивнула, опуская взгляд.

– Напрасно. Для женщины выйти замуж – все равно, что добровольно продаться в рабство, – фыркнула Ева. А я улыбнулась, но возражать не стала. Она же спохватилась: – Нет, вы не подумайте, я люблю мужчин: вся эта новомодная женская любовь – мерзость на мой взгляд. Фу! Хотя, и мужчины нынче такие, что душатся и пудрятся больше барышень…

– Возможно, вам стоит обратить внимание на мужчин, которые не так часто посещают «Комеди Франсез».

Взгляд мой против воли снова стал искать обер-лейтенанта Вальца.

– Возможно… – вяло согласилась Ева. – А впрочем, оплачивая счета Жанны, я каждый раз прихожу к выводу, что замужество – самая худшая идея, которая может прийти в голову самостоятельной женщине.

– Разве мадам Гроссо замужем? – удивилась я, наблюдая, как вокруг актрисы все еще вьются мужчины. Даже аптекарь Кох, этот добропорядочный бюргер, едва шею не вывернул, заглядываясь на верхнюю палубу. Его жена делала вид, что ничего не замечает.

А Ева хмыкнула:

– Нет, в данный момент Жанна не замужем. Насколько мне известно, по крайней мере.

* * *

4 июня, 12 часов 02 минуты

Балтика, территориальные воды Германской империи

Пароход наш был построен в Британии и спущен на воду в 1888 году под названием «Галлантик», означающим, очевидно «галантный», «бравый», «величавый». Строился по пассажирского лайнера и предназначался для рейсов в Индию. Держался на воде исключительно благодаря паровой турбине, а парусного оснащения не подразумевал вовсе – благодаря чему слыл одним из самых передовых судов в мире. И, наверное, поэтому оброс мифами и легендами еще до первого плавания. Газетчики прозвали пароход невезучим. Писали о десятках рабочих, погибших при постройке и – к сожалению, это было правдой – главный конструктор его, британский инженер Мартин Уолтер Коллинз, скончался при странных обстоятельствах за пару дней до спуска парохода на воду. Согласно легендам, дух его и теперь бродит по витиеватым переходам машинного отделения…

Леденящую душу эту историю поведал нам господин, с которым мисс Ева Райс познакомилась незадолго до ужина, и с которым поспешила познакомить меня:

– Мишель Муратов. Потомок русского графского рода, – на отличном французском отрекомендовался господин, делая при этом ударение на последнее «о» в своей фамилии.

Я, не буду скрывать, чуточку испугалась и притихла. Слава богу, собеседники мои слишком были увлечены беседой, чтобы это заметить.

– «Галлантик» долго ремонтировали, – говорил месье Муратов о корабле, – вкладывали огромные деньги, однако через год вдруг продали судоходной компании «Северогерманский Ллойд», где и переименовали в «Ундину». Собственно, в 1889, когда «Ундину» снова спустили на воду, и началась ее вторая жизнь.

– Именно с тех пор здесь видят призрака инженера Коллинза? – приподняв бровь, поинтересовалась Ева.

– Так говорят.

– Я в это не верю, – решительно заявила Ева. – Склоняюсь даже к мысли, что вы это выдумали. Не считаю вас лжецом, но вы, писатели, любите сочинить что-нибудь эдакое!

– Вы писатель, месье Муратов? – изумилась я. А впрочем, он не первый русский аристократ, развлекающийся писательством. Так что ничего удивительного. – О чем же ваши рассказы?

И тот действительно принялся рассказывать долго и подробно – впрочем, без излишнего занудства. И постепенно я успокоилась. Ежели сей господин и русский, то родился и жил, наверняка, за пределами Российской Империи. Это не редкость. О том говорило не только всякое отсутствие акцента, но и манера держать себя, и даже то, как он произносил собственное имя. О том, что русских принято называть по-отчеству он будто не знал и вовсе. Лет ему, нужно думать, было чуть меньше тридцати.

Если что и подсказывало о русском происхождении месье Муратова, то лишь типичная славянская внешность: средний рост, крепкое телосложение, открытое лицо с голубыми глазами и шевелюра со светлыми вихрастыми кудрями, которые задорно трепал ветер. Нос у месье Муратова был вздернутым и чуть-чуть смотрел в бок, что портило его репутацию русского аристократа, зато подсказывало, что жизнь он знает, и рассказы его, быть может, не дурны.

– Я, видите ли, пишу авантюрные истории о молодом человеке, который снимает тесную квартирку на Риволи в Париже, а на жизнь зарабатывает тем, что расследует особенно запутанные преступления.

– Это прелестно, – саркастично заметила Ева. – Готова поспорить, что квартиру он снимает на пару с молодым же доктором, ветераном войны?

Явный намек на популярные произведения мистера Конана Дойла не произвел должного впечатления на месье Муратова. Он улыбнулся, прищурился и любезно ответил:

– Редакторы крайне рекомендовали мне именно так написать, ибо подобные сюжеты теперь отлично продаются. Но нет. Моему герою в расследованиях будет помогать прелестная молодая особа. Шотландка или ирландка, пока не решил.

– О, – темные глаза Евы с интересом блеснули, – и как же будут звать эту молодую особу?

– Увидим… – пожал плечами Муратов и вдруг повернулся ко мне: – позвольте узнать ваше имя, мадемуазель?

Глаза Евы снова блеснули, уже недобро. Она была уязвлена – это ничего не сказать. Но ссориться с новой знакомой и подыгрывать этому субъекту я, конечно, не собиралась:

– Джанин, – не моргнув глазом, соврала я. – Джанин Уитсон.

– Вас действительно зовут Джанин Уитсон? – насторожился Муратов.

– Может быть. В любом случае, мое имя не подойдет для вашего рассказа.

– Бросьте, Лили, пускай месье Муратов берет ваше имя – уверяю, мне все равно.

Ева вскинула подбородок и горделиво отвернулась к морю. Месье Муратов не поспешил ее успокоить.

– Так значит, Лили? – снова обернулся он ко мне и сделал немудреный перевод: – как цветок?

– Как цветок, – согласилась я. – Мой муж тоже так говорит.

– Ваш муж? О… – месье Муратов сконфузился и даже отступил на шажок. – Не знал, прошу простить. Вы путешествуете вместе?

Я вымученно улыбнулась:

– Месье Дюбуа едет в Санкт-Петербург по… рабочим вопросам. Он дипломат. – И постаралась сменить тему: – полагаю, вы возвращаетесь домой из путешествия?

– Путешествие мое было длиною в жизнь, – поэтично ответил месье Муратов. – Родился я в имении под Ярославль, но мне и года не исполнилось, как папенька и маменька увезли меня с собою в путешествие сперва по Европе, потом и по Америке. Позже я оставил моих дорогих родителей, чтобы выучиться на юриста, но… писательское ремесло захватило меня, и жизнь моя пошла по наклонной, – он саркастично развел руками. – Я прочно обосновался в Париже, писал рассказы, работал в некоторых журналах – небольших, едва ли вы о них слышали. По правде сказать, жил я весьма скромно и уж давно позабыл о своих корнях – когда получил весть, что в том самом имении под Ярославль умер мой родной дядюшка. Умер, увы, бездетным. И, представьте себе, оставил свое состояние не кому-то, а мне.

– И велико ли то состояние? – впервые заинтересовалась нашим разговором Ева.

Месье Муратов скромно пожал плечами:

– Признаться, пока не знаю. Поверенный моего дядюшки разыскал меня в Париже и ехать советовал немедленно. Он говорил, кажется, о двух поместьях, особняке в Москва и… назвал некую сумму на счете в банке – но она была в рубль, а я, признаться, так и не понял, сколько это во франках…

Я смотрела на месье Муратова со смесью скепсиса и интереса. Если он говорил правду, то, похоже, сам не понимает, насколько скоро станет богат.

– Вы планируете остаться в России? – спросила я, чтобы хоть что-то спросить.

Тот снова пожал плечами:

– Пока что не думал об этом. Так или иначе, в Париже меня ничего не держит: из журнала я уволился, родители почили много лет назад, а жениться, к несчастью, я так и не успел.

Произнося последнее, месье Муратов скользнул взглядом по лицу Евы. А та, давно уж перестав обижаться, глядела на него задумчиво и накручивала на палец выпавший из прически локон.

* * *

4 июня, 19 часов 30 минут

Балтика, территориальные воды Германской империи

За ужином, что проходил в ресторане с нетипичным для немецкого заведения названием «Берлинская звезда», удалось познакомиться и с другими пассажирами «Ундины».

Ресторан представлял собой пышно убранную залу – не отличишь от любого, самого высококлассного ресторана в Берлине. Разве что вместо окон узкие иллюминаторы, да и те нарочно были закрыты кадками с буйно-цветущими растениями. На стенах – пейзажи в массивных золоченых рамах, под потолком тяжелая бронзовая люстра с электрическими рожками. Она угрожающе покачивалась прямо над нашим столом, отчего-то заставляя меня нервничать.

У ресторана имелось два симметричных выхода – к лестницам, что вели на прогулочную палубу и в курительный салон. Между выходами расположился бар с хрусталем, который нестройно звенел при каждом крене парохода, и возвышенность с небольшим оркестром. В центре же – несколько столов, покрытых белоснежными скатертями и превосходно сервированных.

– Вы не находите странным, господа, что на пароходе, плывущим из Германии в Россию, так мало немцев и совсем нет русских?

Вопрос прозвучал из-за соседнего столика, впрочем, обращен был ко всем присутствующим. Я, признаться, тоже размышляла об этом, потому не замедлила оглянуться на спросившего. Это был господин, назвавшийся мистером Макгроу, как знала я уже от Евы. Делец, хозяин мыловаренного завода из Северо-Американских соединенных штатов. Но выглядел он совершенно не так, как я себе представляла: не многим старше тридцати пяти, высок, подтянут и широкоплеч. Не очень-то похож на дельца… А впрочем, об американских дельцах я почти ничего не знала.

К тому же, как ни был бы мистер Макгроу приятен на вид, его полностью затмевала дама, подле которой он сидел. Утонченная шатенка, одетая с истинно парижским шиком – в вызывающе-алом бархатном платье и с собольей накидкой на открытых плечах. В отставленной руке она держала длинный мундштук, благодаря которому последние сомнения в ее личности и отпали. Жанна Гроссо, ведущая актриса театра «Комеди Франсез», собственной персоной. Макгроу говорил на грубом американизированном английском, но француженка-актриса, судя по всему, отлично его понимала.

Что забавно, понял его и месье Муратов, которого, как и Еву, я пригласила нынче поужинать со мной и моим супругом.

– Позвольте, я как раз таки русский! – простодушно поправил американца Муратов.

Месье Дюбуа, к слову, английского не знал, и, наклонившись ко мне, немедленно потребовал перевести. А мистер Макгроу, услышав реплику молодого литератора, поправляться и не думал, а возразил:

– Позвольте, милейший, какой же вы русский, ежели совсем не знаете их языка?

Жестокая правда заставила месье Муратова даже порозоветь в щеках.

– Да, но… знаете ли, в начале века многие русские аристократы совсем не говорили на родном языке. Да что там, даже сам Пушкин порой не мог русскими словами выразить свою мысль! Вы будете утверждать, что и Пушкин не русский?

– Пушкин, как и эти ваши прочие аристократы начала века, хотя бы жили в России – в отличие от вас, господин Муратов, – продолжал насмешничать американец. И вдруг разошелся окончательно: – да я и то больше русский чем вы, ибо уже дважды побывал по деловым вопросам в этой дикой стране.

Последнее было совсем уж лишним… Мне это стоило усилий, но, смерив американца холодным взглядом, я все-таки смолчала.

А вот мадам Гроссо, актриса, хмыкнула с явной неприязнью:

– Фу, не будьте так вульгарны, милый Рональд.

Вступился за Россию, к моему удивлению, и аптекарь Кох, ужинающий с женою за третьим столиком:

– Не могу с вами согласиться, господин Макгроу. Я тоже имел удовольствие бывать в России не раз и не два, и вовсе никакой особенной дикости не заметил. Их столица ничуть не хуже столицы любого другого европейского государства. Не говоря уж о Нью-Йорке.

– Вы бывали в Нью-Йорке? – не обидевшись, поинтересовался Макгроу.

– Бывал, – степенно согласился тот. – Мы с моей Гретой большие любители путешествовать.

Фрау Грета Кох сухо и без эмоций ему кивнула, соглашаясь.

– Что ж, не буду спорить насчет их столицы, – смилостивился Макгроу. -Однако ежели выехать за пределы ее, уверяю, вы решите, будто попали в средневековую деревушку, причем самую захолустную. Вся беда в том, господа, что территории России слишком велики. Поймите правильно, я люблю русских, они отличные ребята! Но содержать в порядке столь огромные территории они явно не способны. Жаль, что упорно не хотят этого признавать.

С этим Кох спорить не стал. Похмыкали, соглашаясь, и прочие пассажиры, даже Ева улыбнулась краешком губ и с превосходством поглядела на Муратова.

Окинув взглядом их всех, проигнорировав месье Дюбуа, снова требующего перевода, я жестом отослала стюарда, желающего подлить мне еще шампанского, и негромко заметила:

– Мне всегда было интересно, мистер Макгроу, что прочие народы раздражает больше: обширные российские территории, или то, что русские способны эти территории защитить?

– Мадам Дюбуа, если не ошибаюсь? – Макгроу недобро прищурился, хотя поклонился мне весьма светски.

Я с вежливой улыбкой кивнула в ответ.

– Ваше замечание достаточно смелое, мадам Дюбуа. Особенно учитывая, что в последний раз русские защищали свои территории как раз от Наполеона. А впрочем, мне странно, что столь хорошенькую женщину вовсе беспокоят вопросы политики.

– Я далека от политики, уверяю вас. Мой муж, месье Дюбуа – дипломат, как вам наверняка уже известно, но я лишь скромная переводчица. Хотя и слышала, что именно сейчас отношения Парижа и Петербурга близки как никогда.

– Вы о том, что Россия и Франция якобы готовятся к переговорам? – снова заговорила мадам Гроссо. И отмахнулась: – уверена, это журналистская утка.

– Пожалуй, и я не верю, что эти страны способны договориться, – согласился аптекарь Кох. – Франция – президентская республика, а Россия – монархия, которая как огня боится, как бы ни случилось с нею того, что уже случилось с Францией. Слишком много разногласий для успешных переговоров!

Зато мистер Макгроу неожиданно меня поддержал:

– Но мадам Дюбуа права. Сей союз выгоден обеим державам, так что весьма вероятно, что он состоится.

– Скорее ад замерзнет, – разозлился почему-то немец Кох. – Еще Бисмарк говорил, что Россия и марсельеза4 не совместимы!

Фрау Кох поглядела на мужа с молчаливым осуждением, и тот стих. Да и я решила не продолжать спор более – тем более что своего я добилась. Мадам Гроссо явно выделила меня среди прочих, а когда ужин кончился, остановилась ненадолго у нашего столика и любезно предложила:

– Мадам Дюбуа, месье, буду весьма рада видеть вас в своих апартаментах в любое время. Мы, французы, должны держаться вместе. Ева, и вы с вашим новым другом непременно заглядывайте…

– Мишель Муратов, литератор, – поспешил отрекомендоваться тот.

Мадам Гроссо хмыкнула на это с загадочной улыбкой. Ничего не ответила и, отставив руку с мундштуком, прошествовала к выходу в компании все того же мистера Макгроу, которого называла исключительно по имени – Рональд.