Читать книгу Однажды летом мы спасли Джульетту - Анастасия Малейко - Страница 5

Вчера Она подарила мне кеды. Пошла в кладовку, попросила принести табурет, встала на него и с верхней полки, где лежат старый пластмассовый Дед Мороз, елочные игрушки и коробка со всякой ненужной ерундой, достала кеды. Не знаю, сколько они там хранились. Синие, с белой подошвой. Пыльные, но новые. И главное – мне как раз. Это у Нее так всегда. Ходит, шляпы старые раскладывает, а потом вдруг из шкафа или из кладовки вытаскивает мятый пиджак. Примерь. Широченный, в полоску. И никогда не признается, откуда у Нее это, говорит – волшебство, кто-то подбросил. Очень оригинально.

Я-то знаю откуда. Кто-то отдал. Или нашла на дороге. Это часто случается – Ей правда попадаются лежащие на земле сумки, шелковые платки и даже рубашки. Магический реализм. Это я недавно на одном сайте вычитал. Если в реальности происходят чудеса, которые нельзя объяснить наукой, значит, это магический реализм.

Вот и говорю Ей, как только кеды надел:

– Ну что, опять магический реализм?

Она:

– Нет, магический реализм – это когда лягушки с неба падают или стены становятся прозрачными, а это – обыкновенный секонд-хенд.

Ясно. Еще не хватало, чтобы с неба лягушки валились. Потом Она сказала, что это не просто кеды, это – чудо-обувь.

– Помнишь, – говорит, – у Рэя Брэдбери про теннисные туфли?

Брэдбери я читал прошлым летом, там еще одуванчики все собирали и в бутылки закатывали, чтобы зимой эти бутылки открывать и нюхать.

– А что там про теннисные туфли? – спрашиваю.

Зря я задал этот вопрос. Другой бы как ответил? Ну, там про одного парня, сказал бы другой, про то, как он увидел в витрине теннисные туфли, кеды по-нашему, и как он их хочет купить, но денег у него нет. Тогда владелец магазина предлагает парню работать помощником. И вот он работает месяц или два и в награду получает кеды-мечту. Но это – другой. Она же полезла в шкаф за книжкой «Вино из одуванчиков», стала листать ее, нашла место про кеды и прочитала вслух: «Люди, которые мастерили теннисные туфли, откуда-то знают, чего хотят мальчишки и что им нужно. Они кладут в подметки чудо-траву, что делает дыханье легким, а под пятку – тугие пружины, а верх ткут из трав, отбеленных и обожженных солнцем в просторах степей. А где-то глубоко в мягком чреве туфель запрятаны тонкие, твердые мышцы оленя. Люди, которые мастерят эти туфли, верно, видели множество ветров, проносящихся в листве деревьев, и сотни рек, что устремляются в озера. И все это было в туфлях, и все это было – лето».

А я в это время сижу в коридоре на низкой скамейке в новых синих кедах и слушаю. Красиво, конечно. Романтично. Чудо-трава, тугие пружины, твердые мышцы оленя… Тоже – магический реализм получается. Потому что никаких пружин, и трав, и мышц в кедах нет. Подошва – вулканизированная резина. Все остальное – из плотной ткани. Плюс шнурки. Сказочник был этот Брэдбери. Чехов бы так не написал, а дал бы точную картину – какого цвета, из чего, зачем.

Так Ей и сказал из коридора – сказки это. А Она с кухни – это не сказки, а образ. Одушевление предмета. Чтобы жить было интереснее.

– А вино из одуванчиков – тоже образ? – спрашиваю.

– Нет, – говорит, – это воспоминания о лете. Открываешь бутылку – а там травой пахнет и цветами, и ты сразу не дома с горячими батареями, а на зеленой поляне. Птицы поют, велосипедисты едут, солнце, мороженое и все такое.

– Зачем мне бутылку с одуванчиками открывать? – спрашиваю. – Я и так лето вспомнить могу, без бутылки.

Тут Она в коридор заглянула, посмотрела на меня внимательно и обратно в комнате скрылась. А мне расхотелось гулять, и я пошел к себе. В кедах.

Лежу, как в кино, в обуви на своем полосатом диване, размышляю. Смотрю на стену. А на стене – гитара и балалайка. Наверное, если бы в мою комнату вошел такой романтик, как Брэдбери, он бы подумал, что я музыкант. «О, молодой человек, – сказал бы он, – да вы любитель музыки!» Ну, как сказать, дорогой Рэй, как сказать. На балалайке я играю с семи лет – школа у нас такая, с музыкальным уклоном. «А гитара тогда зачем?» – спросит неутомимый Брэдбери. Видите ли, дорогой Рэй. Вам ли не знать, что, когда взрослеешь, хочется выглядеть солидно. Балалайка маленькая и смешная – особенно при моем росте в метр семьдесят два. Вот и пошел я учиться играть на гитаре во Дворец пионеров.

История про гитару, которую я вспомнил и записал 5 июня вечером

Дворец пионеров построили давно, лет пятьдесят назад. И хотя пионеров больше нет, название оставили. Его видно из нашего окна – большой, розово-белый, с огромным баскетбольным мячом на крыше. Внутри Дворца – много секций и кружков. Фотолюбители, собиратели конструкторов, вышивальщицы, туристы, художники, археологи… На втором этаже, в конце коридора, – дверь в комнату, где учат играть на гитаре. Аккорды я запомнил быстро, и пьесу первую тоже легко выучил, «Листопад» называется. Через два месяца устроили отчетный концерт. Все, кто занимался вместе со мной в кружке, выходили по очереди с гитарами на сцену, садились на стул, ставили ногу на подставку и с серьезным видом исполняли пьесу.

Пьес было две – «Листопад» и «Элегия». А участников концерта – девятнадцать. Десять человек играли «Элегию», а девять – «Листопад». Все приблизительно моего возраста, и сначала было странно смотреть, как участники тренькают с большой сцены одни и те же мелодии. Но наш руководитель Олег Палыч сказал, что отчетный концерт – это для закалки духа, ибо не каждый может на сцене сыграть так же, как в классе. Так и сказал: «ибо». Еще он сказал, что лучшему исполнителю достанется приз.

Ну вот, дорогой Рэй, если вам еще интересно меня слушать, я был пятнадцатым. Вышел на сцену, посмотрел в зал. Там сидят все наши, а горстка родителей – подальше, на галерке, чтобы не смущать. Сел я на стул. Поставил ногу на подставку. Уложил гитару на ногу. И замер.

Секунд тридцать прошло – все затихли, даже те, кто разговаривал. Ждут, когда я играть свой «Листопад» начну. А у меня не получается его играть, надоел он мне вместе с этой «Элегией». Вот представьте себе, Рэй, что у вашего героя много пар теннисных туфель – все шкафы и полки ими уставлены. Как вы думаете, мечтал бы он о них, увидев в витрине? А? В общем, посидел я на том стуле, посмотрел на всех в зале, а потом встал и вышел.

Олег Палыч вечером Ей позвонил и долго что-то объяснял – Ее на концерте не было. Сказал, что у меня страх сцены и что мне надо обязательно выступать, чтобы побороть этот страх. Она смеялась, а потом долго выспрашивала у меня подробности: как я сидел, о чем думал, какая тишина была – звенящая или не очень. И как это я додумался до того, чтобы просто встать и выйти. Ты, говорит, молодец. Ты настоящий. Горжусь тобой.

Никогда не знаешь, что именно Ей понравится.

С того концерта мои хождения на второй этаж Дворца пионеров закончились, и я стал учиться играть на гитаре по интернету. Вот такие у меня бутылки с одуванчиками, дорогой Рэй. Надо бы нарисовать к вашей истории с теннисными туфлями комиксы. Вот только с Сэлинджером закончу, потом – с Чеховым, а потом сразу возьмусь за вас.