Читать книгу Анастасия - Анастасия Маскевич - Страница 5

На следующий день за завтраком пан прочел молитву в честь праздника вознесения, и все принялись за еду.

– А где Ян? – спросил отец, разрезая кусок мяса.

– Не вьем10. – отозвалась жена, которая очень не любила болтать за столом.

– Спит?

– Може.

– Настась, позови пана-засоню, – распорядилась Берта.

Настася еще сонная побежала наверх, но в комнате Яна никого не было. А когда она вернулась, увидела его только что входящим в столовую.

– Пшепрашам11, мне сегодня очень уж не спалось, решил поохотиться. Разрешите присоединиться к вашей трапезе? – тут же заявил Ян.

– Руки вымой хоть и пожалуй, – ответила сыну Берта, расстроившись, что он не дал ей начать разговор расспросами первой.

– Ты добре себя чувствуешь? – спросила она Яна, когда тот уже сидел за столом.

Берта заметила, что он немного помят. Это выражалось его в тяжелых потемневших веках и упавших уголках губ, он сидел чуть ссутулившись будто не хотел показывать, что что-то не так.

– Як бык, мамо, – отламывая кусок хлеба, быстро ответил он.

Настася тоже мало спала, слишком засиделась вчера у Ады. Разливая чай, она случайно наступила на подол платья сидящей Берты, и та, нахмурившись, спросила:

– Чего ты Настька сегодня такая растерянная, влюбилась что ли?

– Пшепрашам, пани, – тут же затараторила ключница, ей становилось не по себе, когда пановья злились и уж тем более хмурились.

– Теперь платье придется переодевать, поможешь мне!

Настася покорно кивнула и ушла на кухню. Хозяева надеялись, что таких мелких неуклюжестей с опытом станет меньше. Ее мать, как работницу, они очень ценили. Поэтому пока молодой ключнице прощали пришитые неправильно пуговицы, забытые в клумбе лопатки или черное пятнышко от угля на ее лице.

После завтрака семья Маскевичей в полном составе отправилась в костёл12. Колокола уже звонили, когда они подъезжали, возвещая о скором начале праздничной мессы. Они вошли внутрь, людей было много, алтарь блестел и переливался, отражая кое-где свет зажжённых свечей. Маленький краснокирпичный костел с белоснежными потолками и высокими колоннами того же цвета вместил сегодня всех верующих католиков. Маскевичи встали слева от алтаря на второй лавке, напротив иконы девы Марии. Под ногами у многих лежали тонкие разноцветные подушечки, чтобы не мучать колени холодным каменным полом во время молитвы.

Когда месса началась, о чем возвестили густые аккорды органа, доносившиеся со второго этажа, все поднялись. Ян повернулся лицом к процессии священнослужителей, которые в своих парадных рясах должны были пройти прямо к алтарю между левым и правым рядами. Но прежде он заметил знакомую шаль и светлое платье, которое блистало солнечными бликами, а потом и увидел лицо Настаси.

Она стояла с серьезным выражением лица и смотрела вперед, рассматривая висевшую перед ней икону и размышляя о чем-то. У него было время рассмотреть ее, пока она еще не заметила его невольного пристального взгляда. Он очень хорошо знал ее, та маленькая девочка с каштановыми волосами и ясными зелеными глазами всегда была в его памяти и вызывала тепло в сердце. Но сейчас он видел перед собой другого человека: красивая девушка, к все таким же глазам и волосам которой прибавились точенный профиль, густые темные брови и выдающиеся губы на фоне маленького подбородка, вызывала не просто тепло. Яну показалось, что в храме душно, после того, как до него донесся дым от кадильных трав.

Настя все-таки почувствовала взгляд пана и через секунду повернула голову. Их взгляды встретились, и это их не смутило, они уже не стеснялись смотреть друг другу в глаза, ведь были старыми друзьями. Но что-то в выражении глаз Яна заставило девушку опустить глаза вниз, ей показалось, что она даже раскраснелась. С Яном произошло то же самое. После этого до конца мессы они старались не смотреть друг на друга, безуспешно пытаясь уловить смысл чтений, псалмов и проповеди.

После обеда прибыли долгожданные гости. День стоял немного облачный, легкий ветерок шевелил только расцветшие деревья. Все вышли их встречать. Первым из экипажа, запряженного тройкой, с фамильным гербом Пилсудских на двери (желтоперая утка и липа) вышел сам отец семейства в своем сверкающем костюме и с тростью, которая была увенчала платиновым набалдашником.

Он подал руку сначала жене, потом дочери, не пользуясь помощью слуг, так пан проявлял заботу и считал, что производит должное впечатление. Хотя это было ни к чему, во всех местах, куда наведывались члены этой семьи, они уже имели определенную репутацию.

Глава семьи пан Пилсудский был очень уважаем благодаря высокой должности, занимаемой им, но настоящим другом мало кто мог его назвать. После того, как он был замешан в нескольких неоднозначных историях, его стали опасаться. Однако в университете он слыл за весельчака. Поговаривали, что он шпион, из-за связи с одной гастролирующей актрисой-француженкой. Отсюда можно было сделать вывод, что его жена Ангелика довольно свободных взглядов. Но это было не так, воспитанная в одном лучших пансионов России, она чтила семейно-сословные ценности разве что не выше короля.

Она во всем обвиняла завистников, распускающих сплетни о ее дорогом муже. Так ей было удобней. У нее не было другого выбора оставаться добропорядочной светской дамой. О их дочери Марте мало ходило мнений, говорили только, что она симпатична и образованна, как и о любой дочери достопочтеннейшего панства. Ей было около 16—17 лет. Как и любая панская дочь, она посещала все балы, устраиваемые в губернии.

Настася, увидев Марту в ее повседневном розовом струящемся платье с коротким рукавом и белых перчаточках, вспомнила слова Марыни про сговор женить детей, и еще о том, что она очень хорошенькая. Бунтовство чувств, конечно, не было ей присуще. Она чаще мирилась с судьбой, проглатывая обиду, если это касалось только ее лично. Но она всегда была готова прийти на помощь другим, даже неблизким знакомым. И сейчас, когда в голове у нее мелькнула мысль «от чего я не дочка шляхтича», она отогнала ее от себя своими повседневными заботами.

А Ян, стоявший на террасе рядом с перилами, вспомнил тот момент, когда возвратился из гимназии. Еще только приближаясь к родным местам, он ощущал такой трепет, и его сердце учащенно билось. Тарантас вез его через знакомые и любимые с детства поля и леса. Наконец вдалеке показалась родительская усадьба. Дымы от печных труб сельских мазанок поднимались в небо и неспешно плыли, сливаясь с облаками. Вспомнилось и, как его встречали родители и слуги, а светлый фасад дома слепил его.

Мама обняла его при встрече, а он не удержался, чтобы поцеловать ее в покрытый морщинками уголок глаза. Он и отца крепко обнял и только потом пожал ему руку. Но Настася его не встречала, она служила в тот день мессу за упокой своей матушки.

Они рады были видеть друг друга в последующие дни, но собственные горести и радости занимали их больше. Поэтому они не придавали персонам друг друга большого значения, хотя в детстве были совсем неразлучны. Теперь они считали себя взрослыми, свободными от детских привязанностей. День возвращения домой запомнился ему еще и радостным ощущением окружения родных стен, Ян крепко уснул тогда на знакомой постельке, под теплым одеяльцем.

Гости грациозно двигались ко входу. Женщины, поздоровались, расхвалили платья, шляпки, зонтики и украшения друг друга, красоту дочери Пилсудских выделили отдельно, как того требовали правила приличия; а мужчины не могли не упомянуть о холёности Яна и добротности своих животов (конечно, вдали от нежного женского слуха). Марта и вправду была хороша, а Ян холен, но об этом нужно было обязательно упомянуть горделивым родителям.

Ян поцеловал руку Марты, та скромно поклонилась. Красота девиц не впечатляла его, можно сказать, что он был ею избалован. Его окружало много симпатичных девушек и парней. И он ждал момента, когда можно будет поддержать диалог с пановой дочкой и узнать, чего она стоит. Пилсудских ввели в дом и усадили в удобные кресла и диваны в просторной гостиной у неразведенного камина. Комната была недурно меблирована, для этой цели нанимали специального человека из Киева. Все детали подходили друг другу по цвету, благородный желтый был взят за основу.

Маскевичи и Пилсудские не виделись долгое время, Пилсудскому досталось имение в соседнем местечке от бездетного дядюшки, куда он и переехал, уже будучи женатым. А через год у них родилась дочка. Выходило, что Марта была на год младше Яна. Раз они приезжали в Разумовку на юбилей пана, с тех пор каждый был занят своими делами. Снова двух старых друзей свел случай: оба – польские помещики, оказались на одном из аукционов по распродаже имущества разорившегося землевладельца в соседней губернии. Обоим больше 50-ти лет, и они давно могли бы выйти в отставку, но еще находили в себе силы работать.

До отмены крепостного права их семьи считались крупными помещичьими, но после 1863 года, когда российское правительство решило осуществлять реформу в пользу крестьян, им пришлось туго. Но это было давно, сейчас в гостиной огромной усадьбы сидели два успешных и уважаемых в губернии человека. Тем более, что владение землей было довольно прибыльным, если вести дела с умом. Поэтому им было, что обсудить, о чем расспросить друг друга. Правда, между ними была кое-какая разница, Пилсудский ставил себя на порядок выше своего собрата, потому что был чистым поляком, когда же матерью пана Маскевича была русская княжна. Он был очень близок с матерью, поэтому мог изъясняться на чистейшем литературном русском языке, эту же способность перенял у него и сын.

Пани Берта и пани Ангелика также были дружны между собой, сейчас они щебетали не умолкая, к их разговору присоединилась и Марта, после того, как Ян оставил ее, сказав, что должен помочь другу. На самом деле он зашел в свою комнату за книгой и ушел читать в сад, потому что быстро утомлялся от светских разговоров, а иных такая приличная девушка как Марта не могла себе позволить с малознакомым парнем. Она все лепетала что-то о музыке, ее жанрах, несмотря на то, что Ян пытался перевести тему в сторону науки или философии. А диалог старых помещиков показался ему еще скучнее.

Так подошло время к ужину. Добрый стол состоял сегодня из жареной голонки и томатного супа, на столе также были разнообразные закуски из овощей. Ужин подавался к определенному времени, поэтому Ян вернулся и разделил трапезу со всеми. Мать украдкой упрекнула его в невнимании к гостям, и он, чувствуя вину перед родителями, весь вечер был невероятно обаятелен. Делился своими историями гимназисткой поры и даже умудрялся невинно подшучивать над пановьями. Он не знал об уговоре родителей, а если бы и знал, то не воспринимал бы его всерьез. Он, конечно, был благодарным сыном, уважающим мнение старших, но браки по расчету, как он понял довольно рано, абсурдны и бессмысленны для мыслящего человека.

Настася прислуживала на ужине, и пан Пилсудский узнал ее:

– А не та ли это девчушка вашей служанки? – громко спросил он пана Маскевича и покосился на Настасю.

– Она самая, только служанка скончалась уж.

– Это прискорбно. Но как выросла малютка, похорошела, – также громко сказал он, глядя прямо в глаза подносящий блюдо ключнице, и лукаво улыбнулся, а потом закряхтел.

Настасье это не понравилось, она решила еще с первых минут, что этот пан – неприятный тип. Его залысина соседствовала с темными бакенбардами (скорее всего, крашенными), с которыми он не хотел расставаться в память об ушедшей молодости. Но главное, что отталкивало Настасю, так это маленький рот, на котором застыла слащавая улыбочка.

Ужин прошел, и мужчины захотели сыграть партеечку в карты, но жена Пилсудского Ангелика предложила помузицировать, ведь «Марта так прекрасно поет, вы обязательно должны послушать». В гостиной стояло маленькое премиленькое фортепиано, с черными клавишами вместо белых и белыми вместо черных, к которому давно уже никто не притрагивался. Поэтому понадобилось немного времени, чтобы настроить его. Над ним с двух сторон висели причудливого вида подсвечники, в которых сейчас горели низенькие свечки. Яна пытались научить игре на этом чудесном инструменте, даже учителя наняли, но, выучив нотную грамоту, он потерял всяческий интерес к фугам и прелюдиям. Спустя время он все же выучил пару мелодий сам.

И вот тогда зазвучала сначала низкая, но медленно поднимающаяся все выше, мелодия и Марта высоким голосом запела слова какой-то неизвестной народной то ли украинской, то ли польской песни. Она пела о счастливой любви, о гармонии – редкая тема для народных протяжных песен, – польские слова сменяли украинские, украинские – русские и наоборот.

– Где пани услышала эту песню? – спросил Ян, когда ей уже рукоплескали.

– От какой-то служанки, – махнув ручкой, ответила она и присела обратно на диван рядом с маменькой.

Услышав звуки фортепиано, служанки и наша ключница остановились чуть поодаль от двери. Настася, опомнившись раньше других от этой захватывающей мелодии, зашла в гостиную удостовериться, что гости ни в чем не нуждаются. Ян, увидев ее, вскочил и со светящимися глазами воскликнул:

– Настась, а давай споем ту, которую твоя мама нам пела так часто?

– Я… я…

– Идем, я сыграю.

Гости решили, что это традиционное местное развлечение, но чего от него ожидать, они не знали.

Русских слов в этой песне не было, она не была народной, хотя никто не мог уже сказать, кто был ее автором. Песня была диалогом между мужчиной и женщиной. Они говорили о том, почему же он должен покинуть ее и уйти воевать. Ян затянул густым тенором что-то о том, что «очень любит, но долг зовет», аккомпанировав себе двумя пальцами правой и тремя – левой руки.

Сначала голос Настаси дрожал, сама она перед публикой никогда не пела этой песни, и вместе они еще никогда ее не исполняли. Но, закрыв глаза, она вспомнила, как мама пела ее перед сном, пока она смирно сидела у нее на коленях, прижавшись к груди. Слова сами всплывали у нее в памяти строчка за строчкой, и она просто отдалась потоку. Когда затих последний аккорд, Настася открыла веки, и свет ударил ей в глаза так, что у нее закружилась голова. Она сгребла в кулак фартук от нахлынувших чувств. Аплодировали не так громко, как Марте. Она увидела натянутые улыбки женщин, сидящих напротив, и неприятную улыбку Пилсудского. Хорошо, что пан Маскевич не смущал ее настойчивым взглядом, он тоже не подозревал о способностях к пению маленькой ключницы, но был занят своими мыслями, уставившись в камин. А Ян просто сиял и даже поцеловал руку ключнице, поблагодарив за дуэт. Он как-то услышал, как Настя пела, когда перебирала какую-то крупу, и с тех пор он мечтал спеть с ней.

Он не хотел ее смутить, он всего лишь ценил талант такого простого человека. Но Настася страшно смутилась и буквально выбежала из комнаты, где ее встретили служанки, весьма удивленные таким талантом, о чем свидетельствовали их открытые рты и поднятые брови. Настася зашагала дальше на кухню. Тем временем Марту попросили спеть еще что-нибудь.

– А я думала, вы не любите музыку, – бросила она, проходя мимо Яна, уже успевшего расположиться в одном из кресел.

– Так и есть, – весело ухмыльнулся он в ответ.

И Марта запела современный очень популярный в ту пору русский романс. Ян был все еще в хорошем настроении и пригласил Берту потанцевать с ним. Женщина заохала и стала кружиться по зале, под стать своему молодому сыну. Затем мужчины все же сели за карты, но Ян изрядно проигрывался уже с начала игры. Его мысли были заняты воспоминаниями о душевном исполнении любимой мелодии Настасей. И он не стал играть вторую партию, вышел на балкон и присел в качалку. Оставил панов в их разговорах о политике и хозяйстве. Рассматривая звезды и созвездия, такие яркие именно здесь, в Разумовке, и нигде больше, у него в голове возник вопрос «а вы верите в любовь?». Он не знал, кому хочет его задать, сам ответить на него он был пока не готов. Такое часто происходило, Ян списывал это на собственное юношество, сам считая такие вспышки ребяческой глупостью.

А где-то в доме уже убирали со столов. Служанки шуршали щетками на кухне. Только там Настася, немного успокоившись, почувствовала гордость. Подумала, что не хуже высокородных. Ей очень захотелось рассказать об этом подруге, но у нее было еще много дел в доме. А когда она их закончила, никаких сил на рассказы и не осталось. Она упала на свою кровать сразу после того, как помогла паньям раздеться. И крепко заснула, даже не помолившись.