Читать книгу Мидиан. Книга первая - Анастасия Маслова - Страница 3

Ноябрьское утро не сулило никакой надежды. Оно ещё не освободилось от ночной мглы. Темнота бродила среди деревьев, тени бессильно запутались в кронах. Природа была точно испещрена язвами и ожидала появления чистого снега, чтоб излечиться от его студёного поцелуя. Но вместо мерного кружения белых хлопьев небо рождало колкую, ледяную изморось. Она висела бледной пылью в воздухе.

Особняк (с позволения Артура, «склеп»), как властелин этих мест возвышался над макушками деревьев. Он был словно отвесная, гибельная скала над фьордом туманных лесов. Вблизи же здание выглядело искусно сплетённым из тонкого каменного кружева, которое змеилось между вытянутых стрельчатых окон и колонн.

…По небольшой петляющей дороге из Мидиана, которая и соединяет «склеп» Артура и сам город, иногда шли неприметно молодые люди или рафинированные барышни с задумчивыми очами и выбеленными ликами. Они следовали мимо железного забора, увенчанного острыми пиками, и любовались особняком. Они грациозно садились неподалёку на круто выступающие корни деревьев и рисовали его, отправляясь в лиловые фантазии. Они гадали, что же особняк может скрывать в своих недрах. Должно быть, зловещие загадки, зеркала со странными отражениями…

Маленькие непроницательные глупцы! Они не подозревали, что особняк, прежде всего, хранил прозаичное человеческое отчаянье. И там бродил пренеприятный и ворчливый старик Артур Велиар, который, приметив их, кинул бы в них разгневанно подсвечником, тарелкой или домашней тапочкой, чтоб они не слонялись тут.

А вот и Артур! Взгляните: он стоит возле окна в собственном кабинете, укутанный в вечный плед, который грубыми складками обозначает его хилое тело. В тощей, жилистой руке – фарфоровая чашечка с чаем, украшенная изящной гравировкой его инициалов. Из неё идёт густой пар. Господин пока даже не пригубил. Его взгляд скользит по верхушкам прозрачных крон и застывает на горизонте, где туман сливается с небом. Он всегда любил смотреть именно из окон своего кабинета, поскольку они не выходили на Мидиан. Этот город он не переносил хлеще чужаков. И жгучая неприязнь зародилась ещё давно, когда он был молод. И тогда он имел во взоре безукоризненно блестящую сталь. А сейчас она была под слоем пыли. Худое и угловатое лицо его сохранило тонкость черт. Его нос был великоват, что делало его профиль хищным. Из-за резких и отчетливых скул пергаментные щёки впали, усеянные узорами старости.

Что же касается его кабинета, то он соответствовал хозяину, беспрекословно подчиняясь увяданию. На тяжеловесной мебели из красного дерева угасли лаковые блики. Некогда густые винные оттенки стали выцветшими и невзрачными. Стены и почти чёрный паркетный пол, казалось, созданы из мрамора. Постороннему человеку было бы сложно длительное время находиться в кабинете из-за хмурой и гнетущей атмосферы, хотя сам Артур проводил там почти всё своё время, что-то читая и высматривая в бумагах. На массивном рабочем столе остался след его пребывания – это фотоальбом, обитый зелёным бархатом. Он покоился ровно в центре. Он ещё сохранял на себе вялое тепло рук господина Велиара и его острый взгляд, который в тысячный раз цеплялся за образ его сына на снимках. В альбоме была собрана вся хронология жизненного пути Торесена, начинающаяся с блаженных детских лет, охватывающая наивную юность и уже сознательную молодость. А потом хронология прервалась. За двадцать пять лет Артур изучил каждое фото и даже надписи, оставленные Торесеном на оборотах: каждый нетерпеливый и разящий резкостью взмах подчерка и заострённость букв.

В дверь кабинета раздался решительный и быстрый стук, разбивший тишину. Помедлив, Артур раздражённо повысил голос: «Можно войти! Пожалуйста!» Этот тот случай, когда тон реплики противоположен её содержанию.

Это – слуга, имени которого Артур даже не помнил. Он опрятен, невысок, сдержан. В тот момент он был чем-то взбудоражен. В руках он держал прямоугольный конверт. Он приблизился к Артуру и хорошо поставленным голосом почтительно изрёк, еле скрывая взволнованность:

– Господин Велиар, спешу сказать, что к Вам гость.

Артур, не оборачиваясь к нему, устало кинул:

– Ты же знаешь, господин Велиар болен, имеет неотложные дела или же просто отсутствует по личным причинам… Я попросил, чтобы ты мне не доставлял подобных известий! Ни-ког-да!

Несколько растерявшись, слуга неловко улыбнулся:

– Понимаю, да. Но это гость особенный. Я уверяю!

– У меня не может быть особенных гостей.

Теребя краешек конверта в своих неспокойных руках, слуга произнёс вкрадчиво:

– Понимаете, с Вами желает встретиться, так сказать, ближайший родственник Торесена. То есть Ваш прямой потомок, внук. Я проверил его документы, много выпытывал о Торесене, чтоб убедиться…

Артур чуть вздрогнул и повернулся с явным недоумением на лице, чтоб переспросить:

– О Торесене?

– Да, о нём. Он же Ваш сын, – полагая, что недоумение старика вызвано его затуманенной памятью, мягко уточнил слуга. Небрежной усмешкой господин Велиар отреагировал на нелепое предположение и, не теряя надменности, воскликнул:

– Чёрт возьми, я знаю, что он мой сын! А гость этот твой, по всей видимости, обманщик!

– Но, господин Велиар…

Но господин Велиар отрезал, ещё более досадуя:

– Я прошу, чтобы ты избавился от него! Сейчас же! Вот они – искатели лёгкой наживы! Ближе к моей смерти половина этого проклятого города таких наследников наберётся. И никому я ничего не отдам. Умру и сожгу этот дом!

Но подданный решительно показал ему конверт:

– Особенный гость передал это. Письмо от Торесена. Оно запечатанное.

Артур впился взглядом в белоснежный прямоугольник, мгновенно различив тот самый почерк, изученный от и до. Его пальцы сами разжались, и фарфоровая чашечка упала на паркет, разбившись вдребезги. Обеими руками он схватил письмо и не то вопросительно, не то опешив от удивления, посмотрел на слугу. Артур в полузабытье отрывисто проговорил:

– Ну вот. Чашка любимая разбилась.

– Верно. В этом мало приятного. А как же быть с визитёром?

– Пусть подождёт, я скоро спущусь, – слабо и немощно, как бы не своим голосом, прошептал старик.

И после этого безымянный подданный поспешил покинуть кабинет, оставив Артура наедине с посланием.

В голове господина проносилось множество мыслей, рождённых в горячем смятении. Распечатывая конверт, он обыгрывал бесчисленные ситуации, при которых сын решил написать ему. «Только бы всё было хорошо», – с этой мыслью он достал письмо, сев за стол. Он второпях надел очки и развернул сложенный втрое лист, исписанный колючими убористыми буквами. Он ощущал такую же колючую тревогу, исходившую от бумаги. Он про себя читал, еле шевеля губами.

По завершении Артур машинально сложил письмо втрое, как оно было изначально, и аккуратно поместил его на фотоальбоме, обитым зелёным бархатом. «Как гранитная плита посреди кладбищенских трав», – подумал старик. Он сидел в глубокой задумчивости, отстранившись от всего. Он прочел о том, что Торесен болен и вряд ли пойдет на поправку. Виной была опухоль в мозгу, что быстро его подкосила. В каждом слове и обороте речи Артур видел и чувствовал его. В конце письма сын просил прощения за то, что бросил свой дом.

Дата написания – середина этого лета. Так может ещё не всё потеряно, и Артур сможет навестить его? Место отправления на конверте (некий Эниф) господину Велиару ни о чём не говорило, но он найдёт, примчится и скажет, что давным-давно его простил. Прошло почти полгода, но, вероятно, люди с таким заболеванием могут ещё столько прожить. Пусть письмо выглядит как прощание, но, может, есть крохотный шанс надеяться на лучшее? Ведь есть же?.. Артур так схватился за крошечный оплот веры, что позабыл про все другие обстоятельства. Он хотел бежать на самолет, лететь в этот неизвестный Эниф, ползти туда, ловить попутные машины, заливаясь слезами и перечитывая короткое письмо Торесена раз за разом.

Но он так не ожидал подобного тревожного известия, что оставался безмолвен и недвижен. А душа его раскалывалась от недопустимой радости и нависшего горя. И только когда смех, похожий на юный смех Торесена, отдалённо прозвучал откуда-то с нижнего этажа, Артур серьёзно задумался, не сходит ли он с ума.

Пытаясь оправиться от негодования, он вспомнил, что это страшное и одновременно обнадёживающее послание доставил некий особенный гость…