Читать книгу Фарш Мендельсона - Анастасия Монастырская - Страница 3

Уезжать в дождь – хорошая примета. А возвращаться? Я стояла в аэропорту Пулково и терпеливо ждала, когда закончится летний питерский ливень. Торопиться некуда, а, если вдуматься, то и незачем. Позади – солнце и Средиземное море, впереди – смерть, с ее извечным вопросом «Почему это случилось именно сейчас?». Так что дождь оказался на руку, разграничив два цвета времени: вчерашний яркий глянец и нынешние черные будни. Сама я оказалась строго посредине. Межвременье. Стоит сделать шаг вперед, как мой восхитительный отпуск навсегда останется в прошлом, а ему на смену придет ощущение необратимости и бессмысленности происходящего. Смерть – единственное в жизни, что невозможно изменить. Тем более, смерть близкого человека.

Именно шаг вперед мне пока не давался. Дождь давал пусть временную, но столь необходимую отсрочку. Я по-прежнему пребывала в уверенности, что все случившееся – дурной сон. Пройдет немного времени, я открою глаза и вновь проснусь на золотом песке, где до этого меня убаюкал теплый прибой. Увы, золотой песок остался в прошлом. Я давно поняла: именно такие сны обычно и становятся кошмарной реальностью.

Пора сделать вдох, набраться мужества и признать неоспоримый факт: моего мужа больше нет в живых. Моего первого мужа. Моего бывшего мужа. Со статусом экс-жены я давно смирилась и даже научилась получать от нашего разрыва удовольствие, но увидеть Ваньку Иванова мертвым – данный факт разум пока что отказывался принять.

Как обычно пишут в любовных романах? «Вначале была встреча, изменившая всю ее жизнь. Она увидела его, он увидел ее. Они полюбили друг друга и жили долго и счастливо, и умерли в один день». Примерно так. Встреча с Ивановым оказалась совсем из другой оперы. Это документальный роман с очень печальным финалом. По меткому выражению классика, знакомство с Ивановым меня перепахало. Вдоль и поперек. Благодаря этому роковому событию судьба пустилась во все тяжкие: сделала себе пластическую операцию, набралась дурных привычек и записалась в неисправимые циники. Я даже не успела осознать, как из скромной преподавательницы зарубежной литературы Стефании Ивановой (дамы скромной и приятной во всех отношениях) превратилась в Эфу – ядовитую стерву, а по совместительству декана института культурных отношений. Правда, по мнению некоторых знакомых, даже столь кардинальное изменение социального статуса по-прежнему позволяет мне оставаться дамой, приятной во всех отношениях. Хотя лично я ничего приятного в себе не нахожу. Характер отвратительный, внешность так себе, единственное, чем могу похвастаться – чувство юмора, исключительно в черных тонах.

Со дня знакомства с Ивановым прошло несколько лет, а я успела обрасти кучей родственников (все они – фамильное наследство моих трех мужей); обрести финансовое благополучие (опять же спасибо первому, второму и третьему экс-супругам); и, наконец, пришла к выводу, что все зло для женщины скрывается в марше Мендельсона. Именно с него и начинаются наши мелкие, а затем и крупные беды. Поначалу ты просто мечтаешь о свадьбе, потом сдуру выходишь замуж, а после годами проклинаешь день, когда набралась решимости и потащила своего ненаглядного в загс, чтобы узаконить ваши отношения. Ну и как, узаконила? Он получил права, ты обязанности. Причем права и обязанности растут в геометрической прогрессии. Через несколько лет счастливого супружества с завистью смотришь на одиноких подруг и мечтаешь о разводе. Ха-ха! Какой, спрашивается, может быть развод при совместном хозяйстве, детях и общих знакомых?! Вот и приходится мучиться, пока смерть не разлучит их. Зачем женщине выходить замуж, если она и так решает все свои проблемы сама? Из любой проблемы мужчина стремится сделать подвиг. Скажем, надо женщине вбить гвоздь в стену. Стенки в большинстве домов, как известно, железобетонные. Значит, простой молоток не поможет. Разумеется, если у женщины есть под боком мужчина, она попросит его помочь. Что он сделает в свою очередь? Подойдет к решению проблемы глобально: сначала найдет в Интернете всю информацию по поводу стен, гвоздей, ознакомится с технологией проделывания дырок в стене и так далее. Через две недели он проанализирует полученную информацию и наметит оптимальные пути ее решения. А еще через две недели обнаружит, что гвоздь забит. И устроит по этому поводу скандал. «Как тебе это удалось? Где ты взяла дрель? Почему ты обратилась к чужому мужчине, если я занимаюсь проблемой?». Потому что ей нужен этот гвоздь здесь и сейчас. А не через полгода. И так происходит во всем. Женщина намного быстрее и эффективнее справляется с трудностями, в то время, как мужчина лежит на диване и жалуется на творческий кризис и служебные конфликты. Вот и возникает вопрос, зачем ей выходить замуж, если практической пользы замужество все равно не принесет? Секс? Так она может заниматься сексом и без штампа в паспорте. Ребенок? А кто мешает ей рожать? Все равно весь воз проблем придется тащить на себе.

Лично я придерживаюсь народного постулата «бог троицу любит». Так что в четвертый раз маршем Мендельсона меня вряд ли соблазнишь. На антресолях пылятся мечты о белом платье, семейном отдыхе и традиционном сексе перед сном. В душе появилась первая рассада феминизма. Еще немного – и я, пожалуй, запишусь в их ряды. Женщине – личную свободу и равные права с мужчиной! Тьфу! Что за ерунда лезет в голову? Забавно, но даже в том, что я постепенно становлюсь феминисткой, виноват опять Иванов. Моя вечная заноза в сердце.

Мне казалось, что я была очень в него влюблена. Только потом поняла: Иванов, как и большинство слабых, увлекающихся мужчин все эти годы спокойно паразитировал на мне. Впрочем, как второй и третий муж. Наверное, инстинктивно я выбираю слабых мужчин. Потому что с сильным и уверенным в себе могу не справиться. (Отдельно спасибо отцам психоанализа за то, что я способна рассуждать на столь сложные и парадоксальные темы.)

Мы разводились с Ванькой в такой же дождливый летний день. Детей не нажили, совместного имущества тоже, так что развели нас в загсе быстро и, надо сказать, весьма неинтересно. Без скандалов, слез и царапанья лиц. Штамп, штамп и готово! Вы свободны! Поздравляем! Следующий! То ли дело другие пары: какие драмы разворачивались в коридорах. Женщины валялись в ногах у мужчин, мужчины разыгрывали из себя Отелло, дети визжали и умоляли купить им мороженое, пока у родителей еще общий семейный бюджет («Потом у папки точно ничего не допросишься!»). Счастливые супружеские пары, только что переступившие порог ада, нежно лобызались под крики «Горько!». На этом фоне мы с Ивановым смотрелись бледновато и невыигрышно. От чего оба немного рефлексировали.

Когда же вышли из здания, где регистрируют общественное и личное счастье, мгновенно промокли до нитки, попав под теплый ливень. Иванов пригласил к себе: погреться и обсушиться, а заодно как следует отпраздновать наступление долгожданной свободы. Выражение «долгожданная свобода» меня возмутило, и я отказалась от приглашения. Бывшему пришлось довольствоваться посещением заведения, которое он условно называл «что-то типа кафе»:

– Ты, Эфка, главное, не плачь. Жизнь со мной, конечно, не облагораживает, но зато закаляет, – разливался он соловьем в ближайшей распивочной, приняв на грудь двести граммов «беленькой». – После меня у тебя с любым мужиком дело на лад пойдет. Гарантия!

Я обиделась:

– Значит, ты у нас как экспериментальная модель: налаживаешь чувствительный женский организм, а после сваливаешь, так?

– Ага! Умная ты у меня баба, не пойму, и зачем я с тобой развелся? – пригорюнился он на секунду. Но проглотив еще сто граммов, воспрянул духом: – Слушай, а давай, как в старые добрые времена опять начнем встречаться. В кино ходить, по выходным в постели кувыркаться. Глядишь, и я опять на тебе женюсь.

Ну уж нет! Предложение Иванова пришлось вежливо, но твердо отклонить. Тем более, что дома томились его ближайшие родственники – дедушка Карл и бабушка Клара, оставленные мне бывшим мужем на постоянное попечение.

Вообще в выражении «бывший» есть что-то непристойное: еще вчера ты с этим человеком делила крышу, постель и санузел, сегодня ты с огромным облегчением выбрасываешь общие воспоминания на помойку. И не дай бог, кому-нибудь эти воспоминания реанимировать. Есть женщины, которые после развода не могут слышать имени своего экс-супруга. Моя приятельница Лялька, разведясь с мужем Олегом, вычеркнула из круга своих знакомых всех мужчин с таким же именем. А потом была вынуждена сменить работу, потому как ее нового босса звали так же, как и бывшего супруга. Босс пытался удержать ценного сотрудника, соблазнял заграничными командировками и ежемесячными премиями, но Лялька уперлась: уйду и все. Без объяснений. Теперь, кстати, очень о том решении жалеет. Найти в наши дни хорошую работу не так уж и просто. А уж найти хорошего начальника и вовсе нереально. Такой, чтобы зарплату, и заграничные командировки, и ежемесячные премии.

Мужчины в вопросе имен, напротив, проявляют завидное постоянство: знаю нескольких российских мачо с брюшками, у которых жен зовут одинаково. Как-то я даже поинтересовалась: зачем? Ответ лежал на поверхности: чтоб не путаться. Некоторые поступают еще проще: придумывают ласковое прозвище (рыбка, солнышко, котенок) и награждают им каждую последующую пассию, вне зависимости от того, жена она или любовница. Посмотришь иногда на котенка весом в центнер и диву даешься: мужская душа – потемки.

Ну да, я отвлеклась. Вернемся к Иванову. В следующий раз мы повстречались, когда я была замужем за Петькой Петровым, а Ванька находился в очередном поиске смысла жизни. Если быть совсем точной, он искал сокровища, о чем хвастался каждому встречному. Я также не стала исключением.

– Эфка! Ты баба умная, поэтому беру тебя в дело! – Иванов развернул замусоленную карту и показал на кривые красные кресты, расставленные по всему Невскому проспекту, отчего главная городская магистраль выглядела довольно специфично.

– И кто это у нас вдоль дороги с косами стоит?

– Опять смеешься, змея! Ты только вглядись: это же места предполагаемых сокровищ. Видишь сколько их? Масса! Когда белогвардейская контра бежала из города, она прятала деньги и ценности в стенах своих квартир. Поняла?

Чего уж тут не понять? В Петербурге время от времени появляются подобные кладоискатели. Под разными предлогами они проникают в старые квартиры, в стенах которых якобы скрываются невиданные сокровища. Однако найти ценности суждено лишь единицам. На своей памяти знаю только два таких случая: сверток с золотыми монетами в нише стены и шкатулку с драгоценностями в старой печке с изразцами. Все это торжественно передали в фонд государства. Хотя, скорей всего, в природе встречаются и более удачливые кладоискатели, предпочитающие не распространяться о своих находках.

– Откуда сведения, Иванов?

– Как откуда? Из архивов. Я полгода над этим планом работал. Все газеты прошерстил.

Как ребенок, ей-богу! Если у нас кто и верил печатному слову, так это Иванов. Не менее десяти изданий по подписке, еще столько же покупал в газетных киосках. Особенно Ванька любил «желтую» прессу, которую прочитывал от корки до корки. Наиболее понравившиеся публикации вклеивал в большую бухгалтерскую тетрадь. Затем анализировал прочитанное. За годы подобной работы с источниками у него скопилось около двух сотен таких тетрадей: факт, раздражавший меня безмерно. Выбрасывать накопленное «богатство» Иванов запрещал под страхом смертной казни. Полученную информацию применял на практике. Помнится, был период, когда Ванька искал вампиров, оборотней, золото партии и вот теперь переключился на фамильные бриллианты.

Присоединиться к охотникам за истинно петербургскими сокровищами Ванька уговаривал меня долго. Целых двадцать минут. Но и это лестное предложения я, подумав, отвергла. Врываться в квартиры мирных граждан с вопросом: «Вы не против, если мы тут у вас стеночку по кирпичикам разберем, а затем обратно ее сложим?» – затея не для меня. На том и расстались: я побежала к тоскующему без любви и обеда Петрову, он отправился на поиски клада. При этом не забыл взять у меня денег в долг. На технические расходы. Долг, кстати сказать, он так и не вернул.

Когда я рассталась с Петровым и увлеклась Сидоровым, Ванька пришел к нам в гости: поцеловал бабулю; пожал руку деду; познакомился с тетей Соней и дядей Фимой (наследство, доставшееся от супруга номер два):

– Нормально живете! – изрек он, оглядывая нашу комнатушку в коммунальной квартире. – Чистенько, уютно. Вижу, Эфа, что два брака пошли тебе на пользу. По крайней мере убирать места общего пользования ты уже умеешь (вот сволочь!). А я скоро уезжаю. Наверное, навсегда.

– Никогда не говори никогда, навсегда и быть может. – Известие не очень огорчило: одним мужиком в моей жизни станет меньше. А вот его родичи не на шутку расстроились:

– Куда уезжаешь, Ванечка? – вскинулись старички.

– В Канаду. Всю жизнь мечтал попробовать кленовый сироп и праздновать день Святого Патрика.

– Стоит ради этого уезжать, – пробормотала я, выжимая грязную половую тряпку в грязное же ведро. – У нас кленов – завались. Собери листьев, свари сироп и наслаждайся жизнью хоть все 365 дней в году. То же касается дня Святого Патрика: кто тебе мешает праздновать здесь? Выкраси лицо зеленкой и отправляйся в ближайший пивной бар. Какие проблемы?

– Наконец я понял, почему с тобой развелся! – торжествующе заявил Ванька, прошлепав по вымытому полу грязными ботинками. – В тебе нет романтики. А человек без романтики – мертв. Это еще Ницше говорил.

– Не клевещи на классика. Такого он не говорил, – пропыхтела я, заново драя пол. – Про человека, который животное, говорил. А про романтику нет.

– Может, и не говорил, – на удивление покорно согласился Иванов. – Зато о женщинах он всегда отзывался крайне негативно. Женщина – существо приземленное, не способное оценить чувственные порывы и романтические настроения истинного мужчины.

– Кто бы говорил! Истинный мужчина, надо полагать, это ты? А приземленное существо – я?

– Зачем воспринимать приведенный афоризм столь буквально?

– Ноги подними! – я ожесточенно драила пол. – Затем, что вы без нас и дня не проживете. Покорми, постирай, убери, в постели ублажи. А потом насчет себя любимой упреки выслушай и с ними согласись. Разве это жизнь?

– Да ты феминистка! – изумился Иванов. – Не ожидал! Между прочим, любая феминистка – рассадник моральной смуты. Смотри, у таких, как ты, Эфа, личная жизнь никогда не складывается. Думаешь, почему мы разошлись? Потому что ты подавляла мое внутреннее эго.

Чуть было не стукнула по его внешнему эго. Видали! Пришел в чужой дом, наворачивает борщ, который я сварила на три дня (без учета голодного Иванова), добавляет в него рыночную сметану (купленную на мои деньги) и рассуждает о личной жизни женщины, которая не имеет к нему никакого отношения. Я уже собиралась разъяснить Иванову, почему его моя личная жизнь теперь не касается, как в спор вмешалась Клара:

– Ванечка, может, ну ее, эту романтику? Жил ты здесь и дальше проживешь, – прошептала бабуля, схватившись за сердце. – Пропадешь ты в этой Канаде! Как же мы без тебя?

– У вас Эфа есть, – сказал, как отрезал. – Она обо всем позаботится. Не пропаду. Я еще вас к себе перевезу в огромный дом с окнами на море. А вот тебя, Эфка, не возьму.

– Да я и сама к тебе не поеду. Ты же жрешь как голодный крокодил: глотаешь все, что видишь, и не пережевываешь. На тебя продуктов не напасешься. Положь сметану, не для тебя куплена!

Иванов обиделся:

– Ведь мы же интеллигентные люди, расстались по-хорошему. А ты буянишь. – И затем виновато уточнил:

– Эфа, надеюсь, ты меня в аэропорт проводишь? Все-таки родину покидаю.

Конечно, я его проводила. Феминистка, как же! Дотащила на себе потертый чемодан со сломанной застежкой (зачем покупать новый, если этот еще вполне годится?); вручила пакет с домашними пирожками (будет, чем подкрепиться в дороге); пригладила взъерошенную шевелюру бывшего муженька и расчесала клочкастую бороду (вдруг таможня такого не пропустит, возись с ним потом!). Вокруг нас крутились сомнительные личности, которых Ванька представил как своих лучших друзей. Личности шуршали пакетами, совали Ваньке записки в карман и брали с него страшные клятвы, что как только его нога вступит на канадскую землю, он обязательно позвонит Семену Степанычу (Анне Кирилловне, Михал Петровичу и так далее). Меня оттеснили в сторону, так что за сценой расставания я наблюдала со стороны. С каким-то товарищем Ванька посекретничал минут десять, причем товарищ то и дело оглядывался на меня. Подозреваю, сколько гадостей бывший муженек наговорил про бывшую жену: мол, и готовить не умеет, и деревяшка в постели, и характер такой, что сразу вешайся. На прощание Ванька склонился в шутовском поклоне (дескать, простите, люди добрые, за все и не поминайте лихом), и отбыл в свою провинциальную Канаду, страну, где, по рассказам, очень синее небо, хотя с нашим его и не сравнить, впрочем, как и дожди, косые, разумеется…

По праздникам он присылал копеечные открытки, иногда звонил, а потом ни с того ни с сего сделал мне денежный перевод на очень крупную сумму. И даже не в рублях. Одновременно так же поступили Петров и Сидоров, эмигрировавшие вслед за Ивановым. Один отправился покорять Лондон, другой Калифорнию. Дела у двух моих бывших также шли хорошо, вот они и решили, что надо помочь бедным родственникам, оставшимся в заложниках у Российского государства. Конечно, помощь была оказана в свободно конвертируемой валюте. Честно говоря, мы не особенно возражали. На тот момент деньги стали настоящим подарком судьбы.

На полученные средства я купила дом и перевезла туда многочисленную родню. После развода с Сидоровым членов семьи значительно прибавилось: мне пришлось заботиться о его законной жене Ольге и двух семилетних близнецах – Коле и Толе. Это, не считая старичков и тетки с дядей. Помимо них у нас проживают золотые пираньи, крокодил Гена и жаба мужеского пола по имени Жбан. Как говорится, с нами не соскучишься! У нас весело…

…Было весело. Пока несколько дней назад не убили Ваньку Иванова, так некстати и не вовремя посетившего родные пенаты.

Дождь закончился. Вздохнув, я пошла на остановку такси, волоча за собой чемодан на колесиках. Колесики сломали еще по дороге в Грецию, так что теперь приходилось обходиться собственными силами. Чемодан был тяжелым. Ведь помимо собственного гардероба мне пришлось накупить подарков для всей семьи. Траур трауром, а без подарков не смей возвращаться. Иначе все обидятся.

Народ мгновенно рассосался по маршруткам, автобусам и личным авто. Свободных «такси» было хоть отбавляй. Поэтому я еще не успела сказать «Такси!», как уже сидела на заднем сиденье черной «Волги».

– Куда едем, девушка?

– В Колымяги.

– Хорошее место, – одобрил шофер. – Хлебное. Я туда часто езжу. Одного в аэропорт доставь, другого – домой из аэропорта, третьего – из кабака забери и не растряси на плохих дорогах. Что ж у вас дороги плохие? Скинулись бы всем поселком да и отремонтировали бы. Всяко польза. Хотя на заказы не жалуюсь – с утра до вечера, то к вам, то от вас. Вечером подсчитаешь выручку – месяц можно жить.

– В Колымягах люди очень щедрые потому, как очень богатые, – поддерживать эту бессмысленную беседу не хотелось, но шофер жаждал общения. Тема «принц и нищий» ему явно пришлась по вкусу. – Богатство делает человека добрым и сострадательным (он презрительно фыркнул в ответ). Вообще ученые доказали: чем больше у человека денег, тем ему проще быть щедрым.

– Врут ваши ученые. Они бы с моё поездили, сразу бы поняли, ху из кто в этом мире, – неожиданно разозлился мой собеседник. – Ишь ты, ученые! И откуда среди вашего брата столько скупердяев? Ума не приложу! Иной и за копейку готов удавиться. Счетчик тикает, а он с него глаз не сводит: вдруг обсчитаю. А чего мне, спрашивается, его обсчитывать? Я разве вор? Я – честный человек. Беру только те деньги, которые заработал.

Нет, лучше всего иметь дело с пьяными. Вот где щедрость! Видите, часы? – он потряс левой рукой, на которой красовался отличный швейцарский механизм. – Это мне на днях мужичок один подарил. Лицо, говорит, у вас располагает к доверию.

Я с сомнением взглянула на его физиономию, заросшую трехдневным мхом. Левый глаз заплыл, на руке подозрительная наколка. Впрочем, что мы знаем о доверии? К примеру, наша тетка Соня не доверяет очкарикам. Она уверена, что все, кто носит очки, потенциальные преступники и сволочи. Хороший человек не будет скрывать глаза за стеклами, пусть и прозрачными. Тезис о плохом зрении Сонька отметает сразу: можно носить линзы, на худой конец, сделать операцию. Было бы желание. Из этого правила есть только два исключения: Карл и Клара. Им она доверяет безоговорочно. Мы прожили вместе достаточно, чтобы убедиться в благих намерениях по отношению друг к другу. Подозреваю, что и в аду мы окажемся все в той же веселой компании. Чертям на забаву.

Самое смешное, что в последнее время у Фимы, мужа Соньки, наметились проблемы со зрением. Доктор выписал очки, носить которые Фима боится. Ходит, щурится, но заветный футляр не вынимает. Сонька и так его уже обвинила во всех смертных грехах: от прелюбодеяния до чревоугодия. Очков их брак точно не выдержит. По секрету скажу, что сама я давно перешла на линзы после того, как тетка выбросила в мусорное ведро две пары дорогих очков. Никакие уговоры не действовали: «Ты слишком молода, чтобы ходить в этих страшных окулярах!» Пришлось изменить привычки, хотя без очков чувствую себя раздетой. Когда у тебя на лице «окуляры», ты словно отгораживаешься от мира. В линзах нет такого эффекта: глаза в постоянном напряжении, цвета намного резче. Поэтому, когда тетка ложится на очередную пластическую операцию, мы с Фимой становимся очкариками. А все из-за теткиного недоверия.

Задумавшись, не заметила, как мы проехали центр и устремились на север города. Водитель тем временем продолжал знакомить меня со своей личной философией. Оказалось, мы уже перешли на «ты»:

– Нашу щедрость с иностранной не сравнить, – шофер резко свернул влево, избежав тем самым столкновения с трамваем. – Иностранцы щедры по определению, поскольку выросли в нормальной человеческой среде. Для них наша коммуналка – кошмар во плоти. Ни один человек оттуда не поймет, как можно жить в коммунальной квартире, где кроме тебя обитают еще десять жильцов. Как минимум десять. Им не понять, а нам – в кайф! Я всю жизнь прожил в коммуналке и ни на что ее не променяю. Квартира в самом центре, коридор – что моя жизнь – такой же извилистый и темный. На кухне четыре холодильника и четыре плиты. На холодильниках замки. В ванной никто мыло не оставляет. В туалете четыре рулона туалетной бумаги. Сделал дело: поставь отметку, а то вдруг сосед воспользуется. По утрам – очередь в туалет и в ванную комнату. И ничего – живем! Без щедрости, но живем!

Вот этого за океаном и не понимают, понимаешь? Американцы без гуманитарной помощи просто жить не могут. Она у них в крови, эта гуманитарная помощь. Мы говорим: «Не нужен нам секонд-хэнд»! В ответ слышим: «Берите, берите, у нас еще есть». До того дело дошло, что в городе уже появился элитный секонд-хэнд. Ты только вдумайся: элитный! Будто мы нуждаемся в том, что есть у них?! Прикинь, они даже чаевых дают в два раза больше. Потому как в наших ценах не ориентируются. Называю сумму – не верят. Думают, что я скромничаю. Мол, национальная гордость не дает мне попросить больше. Что они знают о моей национальной гордости? Они ее видели? Щупали? Хотя и среди иностранцев встречаются исключения: все-таки приезжают к нам нормальные люди.

Вот скажем, неделю назад вез к вам в Колымяги такого интуриста. Пегий. Толстый. И с бородой. Смешной, черт. Сверх счетчика знаешь, сколько дал? О! Сумму не назову, вдруг ты из налоговой инспекции. Много вас таких в Колымягах, оборотней симпатичных, – он подмигнул мне в зеркало. – Так вот… Сам он из наших будет, правда, теперь в Канаде живет. Всю дорогу рассказывал про свою жену. Имя у нее еще какое-то змеиное: не то Гадюка, не то Кобра. Представляешь, она его бросила, рога с другим мужиком наставила, а он к ней назад приехал – мириться-жениться и все такое. Все в Канаде бросил и приехал. Вот и не верь после этого в любовь. Даже подарок этой змее подколодной привез – колечко обручальное, с камушком. Затейливый такой перстенек. С зеленым камнем. Сразу видно, не новодел. Ты чего, плачешь?

– Соринка в глаз попала.

– Бывает. У моей тоже, что ни повод, то соринка. Бабы они и есть бабы – чуть что, сразу плакать. Ну, все, красавица, приехали! Вот твои Колымяги.