Читать книгу В долготу дней - Анастасия Перова - Страница 5

***

Слава любил математику и физику, щелкал задачки по алгебре, словно юный бельчонок, схвативший первые мамины запасы орехов на зиму и готовый раздробить зубы о гранит науки. Славик любил быть в этом состоянии погруженности, когда задача отделяла его от мира вещей, давала ему пространство покоя и сосредоточенности, поиска выхода. Но в этот раз мечты о физике его подвели, он неправильно понял задачу, раскрутил ее условия как-то не так, непривычным для мира остальных людей способом и остался с двойкой в дневнике и не сходившимся с правильным ответом решением.

Славик задумался, что же делать дальше. Задачка не оставляла его в покое, бередила старые раны в его душе, когда еще в первом классе он оступился на физкультуре во время важного зачета по прыжкам в длину и как-то не так оттолкнулся, когда выучил не то стихотворение и остался белой вороной в классе, полном отличников – и много еще когда.

Теперь ему было тринадцать лет, и жизнь то и дело не клеилась. То ли из-за прямого длинного носа, про который шутила даже математичка, что по нему можно чертить треугольники на доске, то ли из-за вихров, непослушных и немного кудрявых. А может быть, из-за дурацкой привычки отмалчиваться почти постоянно, на всех уроках, любви к молчанию в принципе, отсутствию друзей. Славик был одиночкой и это в себе ценил, но ему слишком очевидно не хватало товарищей, с которыми он мог бы перешагнуть в переходный возраст, делиться происходящим, взрослеть и отделяться от родителей своими первыми шагами в непонятную, ненужную пока еще взрослую жизнь.

Он уже был нескладным, но до сих пор по-детски симпатичным. Любил джинсы в школе, где была форма – звучит, почти как приговор, если бы его не можно было бы иногда нарушать. И когда Славик выглядел в своих глазах бунтарем, над ним – так же тайком – потешался весь класс. Он не пытался скрываться, не старался и быть на виду, но вся его независимость была деланой. Ему хотелось дружить, если не влюбиться. Но все было не с кем. И даже, наверное, некогда – он много занимался и почти не любил отдыхать, с полной серьезностью посвящая себя домашним заданиям и учебе.

Славик долго зрел для чувств. Все детство он просидел с книжками и совсем не научился находить общий язык с людьми. Ему хватало яркого и скупого на реакции мира литературы, ее приключений и словесных картин. Он сидел с книгами, перечитывал по третьему кругу рассказы про животных, придумывал продолжения баталий пиратов в далеких морях. Скакал на коне по узким тропам, тянущимся по краю горных ущелий, зарисовывал бабочек угольными карандашами, танцевал с прекрасными незнакомками в ресторанах, полных запахов прибрежного моря. В итоге он почти не разговаривал с людьми, почти не общался со сверстниками. Ему очень большую радость подарили родители: когда родилась маленькая Аграфена, он приучил себя сидеть подолгу и рассказывать что-нибудь из прочитанного или увиденного, чтобы девочке было интересней и не так скучно, как он сам себе придумал. Он сначала, конечно, пробовал просто читать вслух, но Груша оставалась безучастной, а он погружался в мир книги в одиночестве и быстро забывал о сестре. Но когда он рассказывал ей о своем, то все менялось: мир переставал быть таким одиноким, в нем появлялись другие, совершенно отличные от занятий домашним заданием или чтением, цели. И постепенно так забрезжили лица, которые до того прятались в дверных проемах и классах. Он понял, что может быть веселым и смешным по-доброму для окружающих. Шутки и истории всегда любили – и он почти научился пользоваться этим.

Однако на душе у него было тяжело. Он не знал, чем заняться кроме известных ему дел, которые он знал с детства и по школе – а душа просила больших свершений. Подвигов и приключений ему хотелось давно, и вот пришла пора, когда они так и стучатся в дверь, стоит только попросить. Но к нему так и не стучались изменения, которые обычно случаются у мальчиков в это время – хоть бы голос начал ломаться! – и он тихо сопел на уроках алгебры о том, что такие легкие примеры может решить хоть каждый второй двоечник. Он даже не думал о том, что кто-то живет иначе – пока еще не задумывался, но в сердце уже жила мысль о том, что больше так продолжать нельзя.

Даже по ночам Славик ворочался в постели и все думал и думал о своей судьбе. Как она жила в нем, намечалась и тоже не давала покоя, требовала его дум и размышлений. А потом и действий. Он не хотел пока ничего решительного, не хотел, например, менять школу или записываться в какую-нибудь серьезную секцию по любимой физике, но понимал, что необходимость, даже угроза, выбора уже стучится в окно. И ни с кем, кроме бабушки и родителей, не было толком и возможности поговорить, обсудить обстоятельно свое будущее.

Время. Оно стояло для такого мечтательного в детстве Славика, веселого, предприимчивого на организацию игр для себя и сестренки. Он так любил раньше что-то придумывать, даже для них двоих – несмотря на большую разницу в возрасте. Звал и бабушку, жившую с ними, – иногда, чтобы не скучала за вязкой свитеров и полосатых носков. Они вместе читали и распевали стихи, даже сами придумывали мелодии к ним, – и получалось не хуже известных романсов. Они вместе ходили по двору, ища ветряные мельницы, словно Дон Кихот и верный Санчо Панса, вместе помогали старшим печь пирожки и лепить пельмени, всегда радуясь сырому тесту и бабушкиному недовольству по поводу сырых яиц в детских желудках. Вместе гуляли по парку, когда было время, а потом занимались поделками из желудевых шапочек или кленовых листьев. Но теперь все это казалось несерьезным. Словно все время детских игр вышло, пора была принимать решение о будущем, а на это не было то ли сил, то ли упрямства.

Славик в который раз хотел поговорить с отцом, но он тушевался. Почему-то каждый раз подходя к нему, он не мог найти в себе сил заговорить, хоть что-то сказать про свое внутреннее одиночество в выборе собственного пути, который все назревал. Он стеснялся и потому, что плохие оценки по физике, на которую он пока только и рассчитывал, появлялись время от времени и портили общую картину уверенности в том, что именно в физике будущее мальчика.

И он лежал в постели по ночам и мучился. Ходил в школу и сомневался. Засыпал над домашними заданиями и терялся в снах о том, что он, кто он, где он. Он в который раз спрашивал самого себя, почему так одинок, и опять не мог найти ответа. В голову приходили странные мысли, чувства вырывались из-под контроля, и привычное спокойствие подводило.

А он все шел и шел по залитым солнцем лужам.