Читать книгу Похождения соломенной вдовушки - Анастасия Соловьева - Страница 3

Я видела себя шестнадцатилетней девочкой, входящей в незнакомый класс. Мне не было страшно, не было любопытно, я не мечтала о новых друзьях и романтических встречах. Для своих лет я была, пожалуй, чересчур искушенной.

Такие метаморфозы часто случаются с детьми, рано потерявшими родителей. Моя мать умерла, когда мне было всего тринадцать. Через год папа женился на другой. Тогда-то в одночасье и закончилось мое детство.

Я переехала к бабушке. Она жила на Студенческой, в небольшой двухкомнатной квартирке с длинными просторными лоджиями. Папа не возражал и даже стал выдавать на мое содержание небольшую сумму. Дальше – крутись, как хочешь.

Я устроилась в детскую поликлинику уборщицей. Удобно: поликлиника находилась на первом этаже бабушкиного дома. К тому же с детства я мечтала стать врачом, а все знают, что стаж работы в учреждениях здравоохранения – большое подспорье при поступлении в медицинский.

Вечерами я тусовалась с местной шпаной, пила в подъезде дешевый портвейн и бренчала на трех аккордах дворовые песенки. Друзья наперебой хвалили мое мурлыкание. Я понимала: они просто добиваются моей благосклонности. Все без исключения... Да пусть добиваются – мне по барабану!

Вот такой, повидавшей виды, самоуверенной, даже самовлюбленной, я входила в класс новой, вечерней школы. У окна стояли мальчишки, пожимали руки, знакомились. Один – нескладный, очень высокий, с косой челкой – назвал фамилию: Ненашев.

Рыжий толстяк добродушно заржал:

– Не наш! Чужой, короче!

Другие подхватили:

– Ни вашим ни нашим! Ни рыба ни мясо!

Нескладный отвернулся и стал смотреть в окно.

Отношения с ребятами у него не заладились.

Зато некоторые девчонки нашего класса крепко запали на этого Ненашева. Например, моя соседка по парте Маринка. В школу она ходила только затем, чтобы собирать и распространять сведения из жизни своего кумира.

– Знаешь, где он живет? – глядя широко раскрытыми глазами, спрашивала у меня Маринка.

– Ну и где?

– На Кутузовском! Представляешь? В доме между «Пионером» и «Призывом»[1].

– Значит, у него родители – шишки. Только по нему не скажешь!

Все ее сногсшибательные новости я обычно встречала презрительным фырканьем.

– Да, правда... – терялась Маринка. – А ты знаешь, где он учился раньше?

– Откуда ж мне знать?

– Во французской спецшколе номер два. Имени Ромена Роллана.

– Его оттуда за тупость выгнали?

– Да ну тебя, Люд! Ты же знаешь, Вадька – голова! Просто он поругался с кем-то. С завучем, что ли...

Долгих бесед в таком тоне Маринка не выдерживала. А я только тешилась, наслаждаясь ее беспомощностью и своим превосходством. Хотя по-своему Ненашев тоже был интересен мне. Это был какой-то странный, специфический интерес. Интерес крапивы к тепличному цветку. Иногда мне нравилось смотреть на него. Изредка я ловила себя на мысли, что думаю о нем. Обычно это происходило в тот момент, когда я уже засыпала.

Однажды после уроков мы с Ненашевым вместе пошли к метро. Говорить было не о чем. Он спросил, куда я собираюсь поступать после школы.

– А ты? – Откровенничать с первым встречным было не в моих правилах.

– В УДН.

– А что это такое? – удивилась я. – Что-то я не слыхала про такой институт.

Он объяснил: УДН – Университет дружбы народов. Учатся там в основном иностранцы, и лишь в виде исключения в УДН принимают наших.

– А не наших?

Не заметив моего каламбура, он продолжал.

Его мечта – международная экономика. В УДН самый сильный в стране экономический факультет. Плюс там можно в совершенстве овладеть иностранными языками. Если все срастется, перед ним открывается блистательная карьера. К слову сказать, с языками у него – полный порядок. С четырех лет он изучает французский, с десяти – английский. В этом году мама взяла ему репетитора по итальянскому. Сейчас он, кстати, едет на урок.

Я больше не язвила, слушала со снисходительно-доброжелательным видом, даже мысленно не пропуская себя в сказочный мир величественных сталинских домов, частных уроков иностранного и заграничных вояжей.

Что я видела к своим шестнадцати годам? В поликлинике – ведра и тряпки, грязный, исполосованный линолеум, убогую бабушкину квартирку, несколько десятирублевых бумажек, щедро даруемых отцом каждый месяц. А что мне светило в будущем? В самом счастливом случае – все та же районная поликлиника!..

Прощаясь, я искоса взглянула на Ненашева и мысленно пожелала ему осуществления всех звездных планов. Очень уж не хотелось унижаться до зависти. В конце концов, у каждого свой удел.

В следующий четверг, ровно через неделю, Ненашев подошел ко мне и спросил:

– Ты к метро сегодня?

Я помнила: по четвергам у него итальянский, и, значит, мы опять можем пройтись вдвоем и немного поболтать. Однако сегодня у метро мне совершенно нечего делать. В прошлый раз я ездила к отцу за деньгами, а сейчас меня ждут детская поликлиника и километры немытых коридоров. Посомневавшись, я сказала:

– Пойдем.

На этот раз он говорил о прелестях итальянского языка. И чтобы я поверила, громко произносил по-итальянски отдельные слова и целые фразы. Мягкий февральский день незаметно перетекал в сумерки. В желтом свете фонарей парили, не торопясь упасть, снежные хлопья. Я слушала музыкальную итальянскую речь и была счастлива незнакомым, красивым счастьем.

До конца мая мы ходили к метро по четвергам. Потом сдали выпускные экзамены и не виделись долго-долго.