Читать книгу Война Авроры - Анастасия Верес - Страница 1

Аврора сидит на скалистом берегу, далеко внизу грохочет море бросая волны на камни. Приятный прохладный воздух треплет длинные распущенные темные волосы, а мягкое теплое солнце красиво играет бликами на воде. Здесь Аврора чувствует себя свободной от условностей их жизни и разделенной на две части страны. Маленький портовый город, куда усилиями миротворцев едва ли допускались военные, единственный островок, где вражда между бунтовщиками и старой властью запрещена. Запрещены конфликты между северными и южными. Запрещены исключительно формально.

Она с тоской смотрит на уходящий корабль, вспоминая как брат садился на поезд в самом начале лета, чтобы отправиться к отцу на войну. Он обнял ее и бросил на прощание неприятные для Авроры слова, хотя явно сделал это не подумав, от любви. Когда его обучение закончилось, миротворцам было не под силу удержать в стенах города нового бойца. Потому брат, став достаточно взрослым по меркам полицаев, получил возможность уехать легально, а не сбежать. Самой Авроре остается последний учебный год и это время она будет в городе совершенна одна.

На скалу забирается Марк и усаживается рядом. Аврора искоса смотрит на него и приветливо улыбается. Он поправляет майку и солнце тут же принимается играть бликами на жетонах, что висят у Марка на шее. Ей хочется привычно потрепать его по темным волосам и дунуть в ухо, но теперь нельзя. Они разошлись, обещая быть друзьями и она старается как может. Друг из нее паршивый.

– Там списки комендантов вывесили, – опираясь руками чуть позади себя, бормочет Марк, подставляя веснушчатое лицо солнцу.

– И как? – оживившись, Аврора чуть оборачивается.

– Принимай поздравления.

Два месяца после экзамена она ждала распределения, как и сказал брат. Место и звание коменданта, по его мнению, дадут ей достаточно защиты. Собственная комната взамен общей спальни, всего одна соседка вместо пятидесяти, ванная комната на двоих, стипендия и чуть больше свободы и привилегий чем у всех остальных. И никто не сможет залезть в заветную шкатулку и найти то, что брат так бережно прятал все эти годы. Но самое главное, став комендантом Аврора получит что-то вроде статуса неприкосновенности. Ее безопасность – единственное, что волнует брата. Всегда волновало. Для брата это первостепенно с самого первого дня пребывания в городе.

– Как-то не радостно ты поздравляешь, – с улыбкой подмечает Аврора. – Это же не списки потерь.

– Твои шутки ужасны, – хмыкнув, говорит Марк и смотрит на нее, щурясь от солнца. Под его пристальным взглядом ей неловко. Хочется спрятаться, отвернуться. Аврора перекидывает волосы на плечо, прикрывая лицо и снова смотрит на море.

– Пойдем, – велит Марк, поднимаясь и протягивая ей руку. – Скоро начнется.

Вздохнув, Аврора хватается за мальчишескую ладонь и встает на ноги. В корпусе слишком много стен давящих на нее, а здесь на берегу – свобода. Марк знает об этом, она говорила ему когда-то давно. Сжимая ее пальцы, он пытается приободрить, только Авроре совсем не требуется сочувствие. Особенно такое неуместное. Стараясь не задеть чувства Марка, она вытягивает ладонь и перекрещивает обе руки на груди. Невпопад улыбается и прячет взгляд. Им по-прежнему сложно, и еще труднее вот так наедине.

Марк тоже плохой друг. Но он хотя бы не притворяется. От ощущения ненужности и собственной никчемности, он жмурит глаза и чертыхнувшись сквозь зубы, уходит не прощаясь. Зря явился сюда с надеждами и хорошими новостями.

– Не обязательно так, Марк, – кричит вслед Аврора. Она не уверена, что говорит громче ветра и моря. – Нам просто нужно время, чтобы привыкнуть. Мы можем просто говорить.

– Я не хочу с тобой просто говорить, – оборачиваясь отвечает Марк, разводя руки в стороны.

Авроре больше нечего предложить. Она не торговый лоток, у нее маленькое сердце и там практически нет пустого места. Большими шагами Марк направляется обратно в корпус, а Аврора торопится следом, наблюдая как он сутулит спину и удаляется все быстрее. С несвойственной ей иронией она видит в этом метафору их прежних отношений. Аврора отталкивала его и он ушел. Или это не метафора, а непривычная модель поведения и тогда Марк просто уставший от неопределённости парень, а она мерзкая стерва.

На встречу к миротворцам она успевает вовремя, забегая в спортзал за пару минут до начала. Самые лучшие места уже заняты и так как преданными друзьями Аврора обзавелась лишь в кругу старшего брата, в этом корпусе никто не придерживает для нее стула. Проектор уже направлен на белую стену и становится ясно, что придется смотреть очередной фильм.

Она пробирается к дальней стене и садится на пол, свет гасят почти сразу же и первые кадры показывают танк едущий по городской улице. Аврора резко отводит взгляд, предпочитая не видеть подобного.

«Смотри, смотри! Скоро так будет и здесь. Ты нигде не спрячешься!» – тут же отзывается страх внутри и она съеживается, сутуля плечи и поджимая коленки, но слушается и глядит на экран. Дуло танка как раз смотрит прямо в кадр, слышится лязг железа и безликий голос кричит «Огонь». Из темного нутра пушки бахает взрыв и экран темнеет. Как будто издалека начинает звучать тихая спокойная мелодия и картинка переносится на зеленые сочные луга под ярким солнцем. Мимо скачет грациозная лошадь, чья грива развивается на ветру и блестит как прическа известной актрисы. На голубейшем небе ни облачка. И в целом пейзаж такой успокаивающий и умиротворяющий, что сразу чувствуется контраст между взрывом и полями.

«Кого они хотят обмануть? Там везде танки!» – визжит страх внутри и Аврора снова отводит взгляд. Смотреть кошмарам в лицо намного честнее, чем прятаться. При всей своей трусости Аврора редко лицемерит в мыслях. Страх войны, настолько давний, что уже стал неизменной частью ее нутра, всегда ловит на слове.

В ролике лошадь уже сменилась группой молодых веселых людей у вечернего костра, а на заднем фоне ведутся военные действия. «Выбери свой путь» – гласит слоган в финале и экран, наконец, гаснет.

Аврора облегченно выдыхает. Такие фильмы изматывают ее значительно больше, чем речи миротворцев. Может потому что слова производят не такое сильное впечатление, как кровавые картинки, но она не любит думать об этом. Страх и без того часто говорит с ней.

– Война здесь началась почти девятнадцати лет назад, – начинает говорить один из миротворцев. Мужчина преклонных лет, в очках и с залысинами, не производит никакого впечатления на Аврору и остальных. Внимание постепенно рассеивается. Как будто кто-то не знает сколько лет идет эта гражданская война. И дальше миротворец говорит о других общеизвестных фактах. О бунтовщиках поднявших восстание против легитимной власти, о руководителях вдохновивших, подкупивших и поведших людей разными путями. О непрекращающемся противостоянии между севером и югом из-за которого страдает мирное население.

Аврора хмыкает про себя. Это гражданская война, мирное население и есть те, кто решил бороться против представителей той самой легитимной власти, что по словам ее отца творили жуткие несправедливые суды, погрязли в коррупции и разве что детей не поедали на завтрак.

Дальше лысеющий мужчина говорит статистическими данными. Смертность, рождаемость, отсутствие рабочих мест, кражи, убийства на почве непримиримых противоречий и прочее. Аврора удивляется как они еще не вымерли. А лучше бы вымерли, главное чтобы все закончилось. Встреча с миротворцами постепенно переходит в скучную лекцию и практически никто уже не слушает.

Но после мужчина начинает говорить об их городе. Как стараниями миротворцев эта территория была признана свободной от военных действий и постепенно восстановлена для жизни. Что в какой-то момент, когда здесь стало действительно безопасно сюда стали приходить поезда с детьми. С начала сирот находящихся на попечении власти и по сей день остававшейся легитимной, потом любых, потому что в этом городе стали вновь открываться школы, сюда в первую очередь поступала вся гуманитарная помощь. Миротворец долго говорит о заслугах своих коллег, как упорно они трудились, чтобы создать этот мир и Аврора оглядывается. Чудесное место. Как будто кто-то не знает как далеко это от правды. Никто не говорит о нападениях «Черной Метки», такие кражи, побои и даже убийства не входят в статистические данные. Не обсуждают контрабанду и спекуляцию. Да даже о произволе полицаев часто умалчивают. Как и о случающихся время от времени бомбежках с самолетов.

– Мы можем вместе создать еще не один город, наполненный миром, а не войной, – в итоге заканчивает мужчина и умолкает, наверное, ждет аплодисментов. Очередная лекция, призванная сплотится и забыть о различиях и противостоянии. Миротворцы давно ведут подобную пропаганду, но толку особого нет. У многих здесь присутствующих почти взрослых детей за пределами города погибли семьи и войну они помнят не понаслышке, так что Авроре кажется немного глупым пытаться убедить их жить мирно. Если когда-то это все и начиналось с благих намерений, то сейчас по большей части всеми движет месть и злость. Аврора толком и не помнит за что воюет отец, а теперь, наверное, и брат.

Не разглядев отклика, миротворцы отпускают всех из зала и она с облегчением отправляется в общую спальню на втором этаже. Рухнув на матрац, Аврора рукой проверяет эвакуационный рюкзак и мешок с вещами под кроватью. Все на месте и никем не тронуто. Шкатулку с документами она прячет среди одежды и всегда очень переживает за ее сохранность. Многое может измениться, если хоть кто-то узнает. Кто-то кроме Марка, но тот будет молчать, в этом Аврора уверена.

До отбоя она лениво валяется на постели с библиотечной книжкой и постепенно успокаивается после встречи с миротворцами. Страх не дает о себе знать и к ночи Аврора легко засыпает, а по утру, после завтрака, отправляется к директору, чтобы торжественно подписать документы на стипендию и получить ключи от квартиры. Когда-то, в самом начале там жили их няньки, а теперь будет жить она. Таких квартир по четыре на этаже, а значит около тридцати двух комендантов будут сегодня осчастливлены деньгами и уединением.

Секретарь, проверив по списку, равнодушно передает ей бумаги для заполнения. У Авроры от волнения дрожит рука и чужим, не своим почерком, она быстро прописывает все пункты. Личные данные и прочее. Все так же равнодушно, секретарь меняет документы на ключи:

– Второй этаж, блок третий, первый комендантский час в четыре, – сообщает она и тут же забывает об Авроре возвращаясь к своей рутинной работе. Перекладывание бумаг и отслеживание почты. Впрочем Аврора на нее нисколько не обижается, во-первых тридцать два человека это все же довольно приличное число, а во-вторых ключи-то вот и этаж остается прежний. А третий блок это со стороны мальчишеской спальни.

На своем этаже Аврора знает каждую скрипящую половицу и не горящую лампочку, знает как забраться в старую подсобку и где прятаться от дежурных. Добравшись до спальни, она опускается на карачки вытягивает из-под кровати рюкзак с мешком и без лишний прощаний, хоть и не обзавелась хорошими друзьями, и уходит вправо по коридору вплоть до третьего блока. С волнением проворачивает и ключ и открывает дверь.

Комната, представшая перед ней, обставлена диваном, большим столом с лампой и вешалкой для верхней одежды. Чуть дальше виднеется маленький проход и три двери. В комнате же ее встречает девушка, соседка по распределению, и какой-то парень. Аврора удивленно поднимает брови, стараясь не давать волю страху.

– Доброе утро, – приветливо говорит девушка, – я…

– Я не поняла, – признается Аврора, перебивая, – это кто?

Парень набирает в грудь воздуха, чтобы ответить грубостью, это видно по его лицу, но девушка хватает за руку.

– Иди подожди в комнате, мы сами поговорим, – она ласково глядит и парень в миг потерявший воинственный запал, уходит, ныряя в одну из комнат. Аврора подозревает что там спальни и ванная.

А девушка говорит. Много, долго, убедительно.

Аврора тяжело вздыхает и в задумчивости закусывает губу. Переговоры длятся уже почти час.

– Ну, ты ведь тоже такая, ты же можешь меня понять, – напротив сидит ее будущая, а может и не ее, соседка и заискивающе смотрит в глаза. – Разве ты бы не хотела жить с человеком которого…

– Давай думать вслух, – Аврора перебивает девчонку на полуслове, не давая договорить, – даже если мы проигнорируем правила о том, что мальчики налево, а девочки направо, ты будешь жить со своим парнем, а я буду вынуждена жить дверь в дверь с каким-то неизвестным мне человеком.

– Он нормальный. Ему вообще нет дела ни до чего. Он грезит спец войсками и старается заслужить высший бал.

– Он северный. А я с юга. Мы в любом случае не уживемся.

– Может, ты хотя бы попробуешь? Если ничего не выйдет, мы все поменяем обратно. Думаешь, мы бы стали сами рисковать? – девушка разводит руками, как бы говоря, здесь нет сумасшедших.

– А если кто-нибудь узнает? – Аврора чувствует, что уже готова уступить свое место и цепляется за нелепые отговорки. – Ты понимаешь, что меня ждет, если кто-нибудь узнает?

– Мы никому не скажем. Все кто придет сюда ни за что не станут сомневаться, что ты именно здесь живешь. Ни твои друзья, ни смотрители. Я обещаю тебе это. Я не знаю, что еще тебе сказать. У нас мало денег, но я могу заплатить. Все что есть. Мы будем платить тебе каждую неделю или месяц. Скажи свои условия.

– На что мне твои деньги, – снова вздыхает Аврора и поднимается с дивана. Она обходит комнату и встает возле двери. – Я рискую всем, потакая вашим капризам. Меня назовут перебежчицей.

– Пожалуйста. Это же просто комната, через год нас всех отсюда выставят и мы больше никогда не увидим друг друга и, возможно, умрем. Этот год все, что у нас есть. Пожалуйста.

– А с ним что?

– Ему все равно, – пожимает плечами девушка. – Его условие – никаких проблем.

– Как его зовут?

– Платон.

Аврора нервно барабанит пальцами. Никуда она не хочет переезжать, тем более делить одну квартиру на двоих с незнакомым северным заучкой, но вот упомянутые деньги очень даже подкупают. Денег у нее как раз-таки очень мало. Стипендию начнут выплачивать только с начала следующего месяца, а пока она тянет на старых накоплениях. Аврора не умеет экономить, не научилась. Брат всегда выручал ее деньгами. Брат выпустился и уехал два месяца назад, оставив кучу наставлений. А шкатулка с документами жжет руки и нервы.

– Зачем тебе эта игра в семью? – Аврора не совсем понимает и хочет разобраться. А по большому счету просто тянет время, чтобы придумать отговорку.

– Мы любим друг друга, – пожимает плечами девушка, чье имя Аврора даже не знает. Любовь, разумеется. Такой и деньги не нужны. Пока Аврора была влюбленной она вообще ничего вокруг не замечала. Сейчас-то, конечно, все иначе. Страшнее. – Что ты решила? – устало спрашивает девушка.

– Сколько денег?

– Немного, – честно признается несостоявшаяся соседка, почуяв победу. – Стипендию. Может чуть больше, если кому-нибудь из нас удастся найти работу.

– Каждый месяц? – на всякий случай уточняет Аврора.

– Конечно. Сразу же в день выдачи.

– И если ничего не выйдет, мы отыграем все обратно?

– Все получится, – девушка тут же бросается убеждать Аврору. – Все получится, я уже все придумала. И с проверками, и с режимом, никто ни о чем не догадается.

– Но если ты хотя бы раз просрочишь или не сможешь…

– Спасибо тебе, огромное спасибо. Я у тебя в долгу.

– Вовсе нет, ты уже платишь.

Аврора меняет ключи, выходит из квартиры, так и не ставшей ее и, пройдя длинными коридорами, спускается в маленький школьный сад, со всех сторон огороженный стенами корпуса. Лето когда-нибудь закончится, а пока пчелы все еще вьются над цветущим кустом гортензии. Аврора находит пустую скамейку в тени дерева и присев, решает все обдумать еще раз. Дыхание сбито и нужно как-то снова начать дышать нормально.

Теперь она комендант, сегодня заселение, а свою комнату она только что сдала влюбленной парочке. Ну и что? Ну и что? Ничего страшного не произойдет. Да ей придется делить квартиру с незнакомым парнем, ну и что? Первое время будет сложно, зато она сможет получить в два раза больше денег. И потом, она справится с любым неприятным соседом, уж ей ли не знать как надоедливы бывают мальчишки и как они в сущности безвредны и легкоуправляемые. Всю жизнь она проводила время рядом с братом и его друзьями, и, кажется, владеет этой наукой в совершенстве.

Аврора давит новый страх в зародыше и тут же хвалит себя за это. Сегодняшнее решение как раз одно из тех, которые должны быть в ее новой жизни. Может, стоило уступить место просто так, но деньги и вправду сейчас нужны. А кроме того, Аврора оставила за собой право вернуться в безопасность.

Сердце, не смотря на все увещевания, по-прежнему быстро колотится. Подтягивая колени к груди, Аврора обнимает себя за плечи. Первым делом придется установить несколько правил, чтобы создать подобие системы. Ей придется задерживаться допоздна, ожидая, пока коридоры станут пустыми, так она сможет снизить риски. Уходить тоже придется немного раньше. Аврора, надеется, что ей не понадобится объясняться с незнакомым соседом и уговаривать его хранить секрет. Это не ее забота, а тех влюбленных. Если парень заупрямится, что ж так тому и быть.

Потихоньку сердце успокаивается с каждым новым правилом. Умница Аврора пытается учесть все мелочи, чтобы разом убить любые сомнения. Она не лукавит перед собой, а честно признается, деньги все решили. Ей не понадобится работать в перерывах между занятиями или в выходные как остальным, зато придется проводить много времени вне комнат. Аврора еще не знает с кем будет делить квартиру, но уже догадывается как следует вести себя. Холодно и отстранено, гордо вскидывать голову на любое оскорбление и ни в коем случае не показывать свой страх. Так она сможет поставить его на место, если потребуется. А если не потребуется, то они вполне смогут сосуществовать рядом весь следующий год.

Глупое решение, как ни крути, если бы не деньги. На вторую стипендию Аврора сможет арендовать что-то вроде сейфа в «Подполье» у бойцовского ринга и спрятать там заветную шкатулку с документами. Сейчас эта шкатулка просто граната с выдернутой чекой. Аврора до обморока боится, что кто-то до нее доберется. Она трет шею обеими руками и немного улыбается. Деньги появятся так вовремя, что даже не верится, и их будет достаточно для аренды сейфа. Радость от того, что уже очень скоро не придется переживать о документах такая всеобъемлющая, что первый порыв Авроры – бежать к Марку. Она даже вскакивает со скамейки, а потом вспоминает, к Марку больше нельзя. Они теперь даже не друзья. Но это ничего, ничего что они не разговаривают и не смеются вместе. Так правильно. Так сейчас нужно.

Аврора заставляет себя сдержаться и снова сесть. Она устраивается поудобней, достает из сумки книгу и принимается читать. Затрепанные романы она таскает из библиотеки и занимает ими свой летний досуг. Раньше она бы торчала в корпусе брата или с Марком, но сейчас Аврора предпочитала оставаться наедине с собой. Книги отвлекали от грустных мыслей и почти никогда не проходящего чувства легкого голода, да и в целом скрашивали абсолютно новое чувство полного одиночества. Раньше она его не знала. Брат всегда был рядом, друзья, потом появился Марк. А нынче она комендант и вокруг только чужие люди.

Когда Аврора совладав с эмоциями, откладывает книгу и бредет на третий этаж, таща с собой свои пожитки, ей кажется что все уже знают про их обман и в новой квартире поджидают директор и полицаи. Непослушной рукой она вставляет ключ в замочную скважину и открывает двери. Чудом сдерживаясь, чтобы позорно не сбежать вниз обратно.

Комната ничем не отличается. И диван, и стол, и даже лампа абсолютно идентичны. Квартирка кажется пустой. Аврора закрывает дверь и сбрасывает рюкзак с плеча, рядом устраивает мешок с вещами, а потом делает неуверенный шаг вперед. На шум в коридорчик выходит паренек: высокий, поджарый, темноволосый и с серыми глазами, одет в штаны и майку, ноги босы.

– Здравствуй. Я Аврора.

– Без разницы, – резко бросает Платон и уходит обратно в спальню. Он не удостаивает ее ни нормальным знакомством, ни приветствием. Аврора пожимает плечами, что ж приятно сразу обозначить свою позицию. Она в очередной раз за сегодняшний день берет свой багаж и идет в узкий коридорчик. Одна из дверей ведет в спальню Платона, вторая в ванную, а третья комната предназначена для нее. Аврора с любопытством заглядывает внутрь, обстановка тоже не блещет роскошью, но кровать стоит только одна, рядом тумбочка с лампой, а в углу небольшой комод для вещей. С размаху бросая сумки на постель, Аврора счастливо улыбается и хлопнув дверью кидается следом. Она падает на старое одеяло, подтягивает сбитую подушку и закрывает глаза. Хорошо.

Будит ее внезапный стук в дверь и Аврора, вздрогнув, подрывается и замирает.

«Они все узнали. Теперь тебе не сбежать» – тут же гаденько шепчет страх.

– Кто? – стараясь придать голосу звучность и уверенность, Аврора оглядывается в поисках защиты.

– Я, – глухо доносится с той стороны. Отвечает Платон слегка удивленно и негромко.

Она наивно распахивает дверь и внимательно смотрит на него.

– А ты уже кого-то ждешь? Очень умно водить сюда гостей, так легче всего хранить секреты.

– Чего тебе? – совладав с голосом, Аврора выбирает надменную и агрессивную линию поведения.

– Решил, было бы не плохо установить кое-какие правила. Например, не лезть к друг другу, вроде как соблюдать личное пространство.

– Не смотря на свой скудный ум, я все понимаю с первого раза. Избавь меня от необходимости говорить с тобой дольше, чем нужно.

Платон снисходительно хмыкает, но не реагирует. Ему ни к чему тягаться в бранных словах с холеной скромницей.

– Со своей стороны могу уверить, меня никак твои дела не интересуют. Если выдашь себя – твои проблемы. Согласна?

– Приемлемо, – кивает Аврора. – Только если это не будет твоей виной.

– Слушай, – покладисто говорит Платон. – Все что происходит за пределами моей спальни, а в особенности с тобой – мне глубоко безразлично. У меня есть одна цель – закончить обучение здесь и вступить в регулярную армию. Я не стану обсуждать тебя с кем-либо. Как бы тебе этого не хотелось.

– Ты как будто заигрываешь, – едко улыбается Аврора.

– Не фантазируй.

– Просто не слышу, чтобы мы обсуждали правила. Только про то, как я тебе не интересна. – Аврора дает ему пару секунд чтобы парировать, а потом продолжает. – Если ты гарантируешь отсутствие угрозы с твоей стороны, я обязуюсь не вмешивать тебя чтобы не случилось. Что-нибудь еще из границ личного пространства?

– Это основное. К мелочам я не притязателен. Просто не шуми и нам даже не придется контактировать.

– Лучшее из всех твои предложений, – поддерживает Аврора, а Платон удовлетворенный итогом уходит к себе. Закрыв дверь, она принимается разбирать вещи. Эвакуационный рюкзак закидывает под кровать, а вещи из мешка раскладывает в комод. Принадлежности для ванны и расческу для волос ставит на тумбочку. Шкатулку с документами убирает в самый нижний ящик, прикрыв полотенцем. Такой тайник понадобится только до первой стипендии. Она заправляет постельное белье, раздвигает занавески и оглядывает новое жилище. Уюта и шика нет, но есть приятное уединение и тишина. В общей спальне такого никогда не бывает.

В просторном классе, где их собирают для первого комендантского часа, она видит всех остальных. Уже знакомую по договору парочку, Платона и еще двадцать восемь других учеников. Ничем не выделяющихся среди общей массы, но тем не менее заслуживших быть комендантами.

С небольшим опозданием начинается вводный инструктаж о правах и обязанностях. Аврора слушает с присущими ей внимательностью и оптимизмом.

– Стипендия будет выплачиваться в начале каждого месяца, в качестве поощрения за высший бал в успеваемости. Новые комнаты требуется содержать в чистоте и порядке. Белье для прачечной сдается и получается так же раз в неделю по четвергам. При возможности совмещать учебу и работу, будут вакансии для работы в архиве, почте, доках, фабриках и так далее. Так же статус коменданта позволит вам направлять и контролировать ваших одноклассников. Помимо прочего в любых группах каждый из вас будет считаться старшим. При возникновении конфликтов на почве непримиримых противоречий сообщайте уполномоченным лицам – миротворцам, полицаям, преподавателям.

И еще масса различных «но» и «кстати».

Аврора еще сомневается в выборе, излишнем риске при ее положении, но может быть в первые в жизни ей есть хоть что противопоставить страху

И постепенно, день за днем, она привыкает к еще одному секрету. Следуя своему плану, вырабатывает режим, перерастающий в привычку.

Платон четко соблюдает договоренность и никак не выдает ее. Аврора иногда пересекается с ним в столовой, но он вообще не обращает на это внимания. В квартире же по вечерам они существуют каждый в своей комнатке. А когда начинаются занятия и ей приходится уходить раньше подъема и возвращаться позже отбоя, они практически не пересекаются и точно не мешают друг другу. В редкие мимолетные встречи перекидываются резкими фразами, взаимными упреками и презрительными взглядами. Платон не слишком активен в этом, а у Авроры нет должного опыта, так что стычки протекают лениво и больше для проформы. У обоих нет особого стремления усложнять себе существование. Единственное, что ей доподлинно известно о Платоне это его фанатичное желание попасть в армию. Для этого он зубрит по вечерам учебники и много времени проводит в спортивном зале. Стреляет Платон неплохо, она заметила в тире.

Когда приходит первая стипендия, Аврора отправляется за ней на почту. Расписывается в ведомости и счастливо пересчитав деньги, торопится к себе. Выждав, когда в коридоре никого не будет, ныряет в квартиру и отметив, что Платона тоже нет, открывает дверь в спальню. Шкатулка лежит на прежнем месте в комоде. Бережно завернув ее в старый шарф, Аврора прислушивается к шуму в коридоре и быстро выскочив из квартиры, идет к автобусной остановке.

До «Подполья», места, где раньше хранил шкатулку брат, она добирается позже чем рассчитывала. Еще до отъезда он забрал документы, так как денег у Авроры не оставалось. Но брат был уверен, что став комендантом она получит достойное убежище. Авроре же кажется, что нет места более надежного, чем то, где никто не станет искать. А для нее здесь конечно же опасно, но выбирать не приходится.

Она стучится в двери «Подполья» не зря называющегося так. Нелегальное казино, бойцовская яма и ячейки для хранения в одном флаконе. Кто владеет этим место и почему полицаи это допускают, Аврора не знает. Ей известно что нужно пройти вдоль дороги до ограждения, потом двинуться вглубь района, добраться до дыры в заборе, а потом спуститься вниз, к подвалу старого завода. Bот эту дверь и надо стучать.

Пальцы больно бьются о железо, но она не останавливается, прижимая шкатулку к груди. Из глубины доносится лязг задвижки и, когда тяжелая дверь отворяется наружу, становятся слышны крики взбудораженных людей, смех и другие звуки.

– О, кукла, чего тебе? – здоровенный бугай, окидывает ее субтильную фигуру масляным взглядом.

– Нужно отдать вещь на хранение, – отступив на шаг, Аврора уже хочет бежать прочь. Самое страшное зло, зло немедленное. Когда она увязывалась сюда за братом, никто не называл ее куклой и не ощупывал взглядом.

– Здесь жди, – кивает бугай и сплюнув в сторону, уходит.

«Беги, беги, пока жива. Сейчас заберут деньги и узнают кто ты и все. Все, понимаешь?!» – звучит прямо в голове страх. Аврора стискивает шкатулку, поджимает губы и упрямо качает головой. Надо остаться.

Дверь снова открывается и выглядывает уже другой. Более благопристойный и не с голодными глазами.

– Что угодно? – бормочет он и морщится на громкие крики позади.

– Хочу отдать вещь на хранение.

– Большая? На какой срок?

– Вот это, – Аврора показывает шкатулку. – Надолго. Около года.

– Год? Это дорого стоит. Деньги есть?

Аврора кивает, заранее соглашаясь на любую сумму, и ее пропускают внутрь. Здесь ничего не меняется. Помещение огромное с высоченными потолками, с улицы этого не заметно, потому что здание на половину в земле. Карточные столы, столы с рулетками стоят по левую сторону, по правую столы, где расслабляются падальщики попивая дешевое пойло, в центре, под яркими лампами, ринг, на котором прямо сейчас идет спаринг, а дальше все теряется в темноте. Аврора старается держаться мужчины, но избежать чужого внимания сложно. Пьяные, расслабленные, привыкшие к дешевым женщинам гости заведения не упускают возможность сказать что-нибудь вслед.

Они проходят мимо ринга и Аврора мельком замечает, что бой идет кровавый. Но не останавливается. Когда им удается добраться до границы света с темнотой, Аврора замечает, что дальнейшая часть здания отгорожена от основного зала стеной. Во втором отсеке значительно тише, столы стоят обычные и нет разбушевавшейся толпы. Мужчина тянет к ней руку:

– Дай, погляжу поближе что у тебя.

Аврора отрывает от груди шкатулку и показывает. С одной стороны, она понимает, что собирается оставить документы здесь, а, следовательно, можно передать их прямо сейчас, но с другой – вот так просто, вручить незнакомцу свой главный секрет сложно.

«Они все узнают и придут за тобой», – тут же ядовито шипит страх.

– Вещица некрупная, – мужчина вертит шкатулку в руках, – но срок большой. Деньги будешь вносить за месяц вперед, то есть прямо сейчас придется отдать за два. Никаких договоров и прочего, ты веришь мне на слово, я верю тебе. Так здесь все работает. Если согласна, садись, – он кивает на столы, – пиши два одинаковых листа с перечнем содержимого, чтобы мы потом могли сверить, и расписку, мол обязуюсь и осознаю риски. Согласна? – уточняет мужчина, потому как Аврора не издает ни звука.

Она боится. Боится, что война ворвется в этот город и выпотрошит все ее тайны. Хочет быть смелее, но никак не выходит. Почему-то это очень сложно.

Аврора садится за стол писать список документов в шкатулке. Она провела как на иголках много-много дней переживая за сохранность тайника и жизненно важных бумаг. Пишет Аврора привычно чужим почерком, хорошо подделывая одного из учителей, чтобы никто никогда не заподозрил ее.

Удивительно, но все оформление, согласование и даже передача денег занимают около часа, что достаточно долго. Аврора рассчитывала на десять-пятнадцать минут, а теперь из-за всех задержек вернуться в корпус она сможет только на ночном автобусе, который ездит раз в полтора часа. «Подполье» находится не в лучшем районе города, здесь неспокойно даже в светлое время суток, а с закатом и вовсе начинается вакханалия. Аврора быстро проходит зал, подмечая что теперь на ринге дерутся женщины и едва дожидается, пока бугай отопрет для нее дверь. Взлетает вверх по ступенькам и переводит дух, подняв горячее лицо кверху.

Впервые с начала лета идет дождь.

«Даже если побежишь, тебя все равно поймают. Сама пришла, а теперь никто не отпустит», – звенит писклявый голосок страха и Аврора напряженно вслушивается в звуки. Она не слышит угрожающих окриков и догоняющих шагов. Ей приходится заставлять себя идти, потому что ноги словно приросли к земле и кажется, что вот там, за забором, и поджидает настоящая опасность. Струхнув от окружающей темноты, Аврора сжимает кулаки и решительно лезет через дыру. Ногой наступает на чью-то руку и взвизгнув отпрыгивает, поскальзывается и падает на землю.

У забора скрючившись сидит человек, уложив голову на сгиб локтя, вторая рука безвольно висит, ладонь распластана по земле. На виске и всей стороне лица растекается кровь. Аврора в ужасе, вместо того чтобы подняться и бежать, начинает нелепо отползать, а потом замирает.

– Платон?

Он непонятно дергает головой, но не торопится отвечать. Аврора придвигается чуть ближе, упершись одним коленом в землю.

– Ты не можешь идти? Тебе нужна помощь?

– Нет, – хрипло, не поворачивая головы отвечает он.

– Ты что, участвуешь в боях? – удивленно выдыхает Аврора и касается его волос, словно проверяя целая ли у него голова

– Я думал, ты мне померещилась, – одним глазом, потому что второй заплыл, Платон косится на нее.

– С меня станется. Я очень назойливая галлюцинация.

– Ужасная шутка.

– Лучше, чем твое лицо, – парирует Аврора. – Жди здесь, попробую найти машину.

– Мне не нужна помощь, – хрипит он вслед.

– Слышала уже, – отмахивается Аврора, ну точь-в-точь ее братец после проигранного боя. Она возвращается к дыре в заборе и оглядывается. Не все посетители «Подполья» падальщики и негодяи, некоторые неплохо зарабатывают на казино и выпивке, тотализатор тоже приносит доход, а значит должен быть хоть один автомобиль неподалеку. Аврора обегает здание по кругу и возвращается воодушевленная. С той стороны стоит грузовой фургон, на котором видимо привозят алкоголь или закуски. Перепрыгнув ступеньки, Аврора стучит в железную дверь.

– О, кукла, опять ты? Хочешь еще что-то дать? – снова масляный взгляд и похабный намек, но на этот раз Аврора едва замечает.

– Я ищу водителя фургона. Машина стоит там, – ее дыхание сбито, и слова съедаются на концах.

– Какая проблема? – бугай перестает скабрезно ухмыляться и даже выказывает некоторую заинтересованность.

– У меня проблема, – без утайки отвечает Аврора. – Нужна машина.

– Иди, сторожи там. Договоришься, будет тебе транспорт, – советует бугай и захлопывает дверь.

Аврора раздумывает как поступить. Притащить Платона к машине? Вернуться к нему, сказать, чтобы ждал? Или не рисковать упустить машину, но оставить Платона без присмотра? Она выбирает третий вариант. Платон, если и двинется, то далеко не уйдет и найти его будет проще, чем другой транспорт. Сама она его до корпуса может не довести да даже до автобусной остановки не дотащит. Так можно было бы дождаться ночного рейса и вернуться как она и планировала, но весь измазанный кровью Платон привлечет массу внимания.

Вернувшись к фургону, Аврора затихает и принимается ждать. Время от времени слышны веселые голоса развлекшихся гостей и злые проигравшихся в пух и прах визитеров. «Подполье» работает с позднего вечера до самого утра и ей остается только надеяться, что водитель не задержится до закрытия. Аврора старается не слышать голоса страха, дабы не поддаться панике, но тот звучит постоянно, нарастает и давит на лоб как тугой обруч. Она сжимает голову руками и стряхнув ладони, поправляет взъерошенные волосы.

Вечность спустя какой-то мужчина бредет к машине и Аврора подбирается, призывая на помощь ошметки самообладания.

– Простите? – голосок тоненький, просящий, она собирается давить на жалость. – Вы не могли бы помочь мне?

– И чем тебе помочь? – не смотря на поздний час, водитель выглядит бодрым и довольным. Большая удача для нее.

– Парень, что был сегодня ни ринге, – Авроре приходится подыскивать нужные слова, оставаясь в образе несчастной девочки, угодившей в передрягу, – ему сильно досталось. Помогите отвезти его.

– Ха, – усмехается мужчина и Аврора тут же добавляет:

– Я заплачу. Здесь сложно с транспортом, а мне с ним не добраться.

– Так брось его, – легкомысленно бормочет водитель, забираясь в машину. – Разок проучить тоже полезно. А ты себе по умней найди, – и хлопает дверцей.

– Дождь ведь. Не брошу, – тихо, но абсолютно серьезно отвечает Аврора. Деньги оставшиеся после сделки она проверяет в кармане и возвращается к Платону. Зря потраченное время жаль, но попытаться стоило.

– Машины не будет, пойдем пешком до дороги.

Платон молчит, уложив лоб на сгиб локтя, сипло дышит и не отзывается.

– Давай, не упрямься. Мне тоже тяжело, – терпеливо просит она, пытаясь добудиться. – Тебе нельзя сейчас засыпать.

Он поднимает мутный взгляд и Аврора аккуратно тянет за руку вверх. Медленно, опираясь на ее тонкую ладонь, он встает на ноги и даже пытается сделать шаг. Авроре приходится не сладко, когда он почти падает на нее из-за головокружения.

– Если ты не будешь мне помогать, мы так тут и останемся, – с трудом выговаривает она.

– Я дойду сам, – самоуверенно говорит Платон и пытается оттолкнуться. Сил у него мало и правой рукой он едва может двигать.

– Да-да, – со скрытым раздражением соглашается она и подхватывает его подмышки. – Представь, что меня здесь нет.

– Так ты все-таки мерещишься? – Платон даже фокусирует взгляд на ней.

– Конечно. Стала бы я с тобой иначе возиться. Ты главное иди.

Он странно щурит уцелевший глаз, но ничего не отвечает. Каждый шаг дается ему с трудом и дорога постоянно так и норовит уйти из-под ног. Аврора придерживает его за здоровое плечо и хотя порой их обоих кренит набок, да и дождь порядком развозит землю, они все равно доходят до проезжей части. Свет, что дают фонари, тусклый, но его вполне достаточно. Аврора бережно пристраивает Платона на скамейку у остановки и краем рубашки пытается хоть немного очистить лицо от крови. Он морщится, но не ворчит. От дождя кожа и ткань влажные и ей удается стереть кровавые подтеки с щек и подбородка.

Губы у Платона разбиты в нескольких места, бровь, глаз и скула с левой стороны просто сплошной кровавый оттек, возле уха тоже наливается синяк. Нос и челюсть не сломаны.

– Ты тяжело дышишь, – подмечает она, отпуская его лицо. – Ребра?

Платон снова странно смотрит и ничего не отвечает.

– Если били по грудной клетке, в ребрах может быть трещина или перелом. Потому и дышать больно.

– Откуда знаешь?

– Читаю много.

– Я видел твои книжонки, – снисходительно произносит Платон. – Там ничего про сломанные ребра. Только про нытье и розовые сопли.

– Это называется любовь, – не менее едко поправляет она. – Ты еще пока не дорос. Мне не нравится твое плечо.

– Оно очень расстроится из-за этого, – Платону тяжело говорить, но игнорировать нападки не позволяет гордость.

– Остряк, – резюмирует Аврора. – Дойдем до квартиры, я посмотрю. Здесь вправлять не стану.

– Ты и это можешь?

– Ага.

– Везет же мне. Буду терпеть пыточки от южной девчонки.

– Страдалец какой. Дыши ровнее, а то лопнешь от злобы.

– Мечтай.

Аврора не отвечает, позволяет оставить последнее слово за ним. Под крышей остановки она время от времени теребит Платона не давая заснуть, пока им приходится дожидаться ночной рейс. Он неплохо держится, не жалуется и не бурчит, стоит Авроре затормошить или окликнуть, но бровь у него по-прежнему кровоточит и Платон морщится и отклоняется, когда она снова краем рубашки стирает капли. Но терпит.

В подъехавший автобус, Аврора запрыгивает первой и буквально втягивает Платона внутрь. Благо во всем салоне едва ли насчитаешь десяток пассажиров и никто не обращает на них особого внимания. Подтолкнув Платона к сиденью, она сама садится рядом и советует отвернуться к окну, чтобы спрятать лицо. Аврора надеется, что полицаи не станут проверять ночной автобус, ибо в таком случае им светят большие неприятности.

Ей приходится постоянно дергать Платона, потому как есть навязчивое ощущение что заснув он не проснется. Аврора подозревает, будь у него силы на раздражение, то она давно бы удостоилась если не ответного тумака, так резкого словца. Только Платон тих да так и норовит закрыть глаза. Когда их возня становится слишком очевидной, она тоже начинает злиться. В основном на себя. Брат говорил быть более черствой, разбираться в людях, разделять их. «Ты не можешь жалеть каждую псину», – говорил он явно не о собаках.

– Я не сплю, – невнятно бормочет Платон, едва она намеревается тряхнуть его за плечо. – Ты жутко надоедливая. Проще смириться.

– Уже недолго, – подбадривает Аврора.

Когда на одной из остановок мимо автобуса проходит патруль полицаев Платону приходит отвернуться от окна. Аврора реагирует быстро, чуть наклоняется к нему, закрывая волосами его разбитое лицо от других пассажиров. Взглядом она следит за полицаями и упираясь одной рукой в спинку своего сидения, а другой в спинку впередистоящего, контролирует расстояние между ней и Платоном.

– Я не дерусь во время учебы, – хрипит он, касаясь рукой пряди ее волос. – Это не будет проблемой.

– Главное не умирай, – Аврора старается говорить безразлично, не давая волю страху.

– Я умру там, – обещает Платон, прикрывая глаза, имея в виду бой на фронте – и заберу с собой всех врагов.

– Не перетрудись, убивая людей, – она откидывается на спинку и отталкивает его к окну. Полицаи остаются далеко позади.

До корпуса Платон еще как-то передвигается сам, но стоит оказаться на знакомой территории, его ноги становятся ватными и перестают держать. Аврора закидывает его руку себе на плечо, подхватывает за торс и медленно тащит. Он старается, но сознание постепенно мутнеет и помощи от Платона мало. На первом этаже есть окно, которое не запирается изнутри, и если нажать на раму в определенном месте и поддеть веткой или палкой, то можно легко открыть, не разбив стекла. Туда Аврора и направляется.

Платон сползает по стене, стоит его отпустить. Разобравшись с окном и подтянув к стене ящик, заботливо оставленный здесь кем-то давно, Аврора садится рядом и думает как быть дальше. Если Платон не сможет перелезть, она его не поднимет.

– Где мы? – вдруг спрашивает он, поднимая голову и смотрит абсолютно ясно.

– Почти пришли. Ты должен забраться в окно.

Кивнув, Платон делает несколько глубоких, насколько позволяют травмированные ребра, вдохов и с трудом, из последних сил подтянувшись на одной руке буквально прокатывается по подоконнику и шумно падает на пол. Аврора следуя примеру, забирается на ящик и хорошенько оттолкнувшись запрыгивает в окно.

– Ты не убился? – шепотом, потому что шуметь больше нельзя, спрашивает она.

– Я устал.

– Я тоже.

Аврора помогает ему подняться, сначала упираясь коленками в пол и подталкивая за плечи, а потом потянув вверх. Она следит чтобы не оставалось кровавых разводов когда Платон касается стен, хотя в темном коридоре, где горят только маломощные тусклые лампочки, это довольно трудно. Ступеньки становятся самым настоящим испытанием. Аврора хватается за перила, тянет Платона, пальцы соскальзывают, ноги оступаются, но она не сдается. В конце концов это стыдно, бросить его на последнем пролете.

Они дотягивают до квартиры и Аврора достает ключи, руки дрожат от напряжения. Пинком открывает дверь и они почти валятся на диван, она в последний момент умудряется вывернуться из под тяжелого тела Платона.

– Ну вот, – переведя дыхание, Аврора запирает дверь на ключ и усаживается на спинку дивана, позади Платона. – Теперь твое плечо.

– Ты так с каждым возишься? – Платон слегка откидывает голову, укладывая ей на колено.

– Какое тебе дело?

– Любопытно. Если бы ты меня не знала, стала бы?

– А я тебя и не знаю.

– Я не понял, ты благородная что ли?

– Скорее я добрая, справедливая, умеющая сопереживать.

– А в чем разница?

– Не знаю, но мой брат говорит….

– Я не настолько тебе обязан, чтобы выслушивать трогательные истории.

– Извини, без нашивки на рукаве тебя легко принять за нормального человека.

– Даже не знаю насколько мне нужно деградировать, чтобы опуститься до твоего уровня развития и отвечать на понятном тебе языке.

– Ох, бьешь по самому больному, – и она упирается ему коленом в спину и слегка отводит больную руку в сторону, чтобы лучше видеть плечевой сустав.

– Ммм, – сквозь зубы мычит Платон и жмурится. – Специально, да?

– Чуть-чуть. Сейчас отпущу, – в ее голосе слышится смех и веселье. Резким движением Аврора ловко вправляет плечо и Платон мычит проклятья не разжимая губ.

– Все, – она убирает руки и слегка задев его ногой, спрыгивает со спинки дивана. Неслышно семеня по полу она ныряет в свою спальню. Платон тихо рычит себе в колени от боли, держась и за ребра и за плечо. У него разбито лицо и кулаки, глаз основательно заплывает, он со свистом дышит из-за запекшейся крови в носу и в голове стоит какой-то гул.

– Платон, – голос Авроры звучит как будто из-за стены, едва прорываясь через этот гул, но ее рука осторожно касается потной шеи. – Ты еще со мной? – спрашивает она, как только Платон поднимает на нее мутные глаза. – Не отключайся пока, ладно? Потерпи немного.

Он чувствует холодное прикосновение ментоловой мази к плечу, когда Аврора круговыми движениями руками под футболкой снимает боль. Платон делает рванный вдох, снова хватается за ребра и мужественно молчит.

– Ложись. Я помогу.

Аврора поддерживая его за шею медленно опускает на диван. Головой Платон ощущает взявшуюся из ниоткуда подушку, ребра снова отзываются болью на глубокий вздох, когда Аврора закидывает его ноги наверх, и после он, наконец, чувствует облегчение. Мышцы перестает сводить судорога от чрезмерных усилий. Невесомыми холодными прикосновениями Аврора осторожно гладит его лицо и только по запаху мяты, ускользающим сознанием Платон понимает, что это тоже мазь. Потом он проваливается куда-то, потому что боль ушла.

Аврора еще некоторое время остается рядом с ним, дабы убедиться, что Платон выживет и не умрет до утра, а после выносит из своей спальни одеяло и укрывает.

– Ну вот, – тихо шепчет она, снова усаживаясь рядом и смотря на отражение лампочки в оконном стекле, – а если бы не я, где б ты был? Мокнул под дождем, хрипел на скамеечке, плечо вон выбито, нос хотя бы не сломан. И кому ты что доказал? Все вы сильные и независимые, а умирать никому не хочется. Знаешь что самое страшное? Мое благородство ничего не стоит, я просто труслива, – тут она оборачивается к Платону и, взяв край одеяла, смахивает испарину с его лба и висков. – Но с тобой все будет в порядке. Я помогу тебе. Нужно делать добрые вещи, Платон. Тогда есть хоть какой-то смысл выживать. Может если мы начнем помогать друг другу, война и закончится.

Аврора замолкает и в тишине слушает его тяжелое дыхание. Она думает о брате, которого раньше так же выхаживала после тяжелых и неудачных боев и поджимает губы, старательно не позволяя себе слез. Нельзя. Брат сказал ей быть сильной, а быть сильной значит перестать жалеть себя.

Рывком поднимаясь на ноги, Аврора, уходит в ванную. Там смывает кровь с ладоней, шеи и правой щеки, Платон мотал головой, пока она волокла его в корпус, расчесывает влажные после дождя волосы и готовится ко сну. Перед тем как уйти к себе, Аврора еще раз проверяет Платона, она боится что у него есть внутренние травмы, которые невидны и за ночь его состояние ухудшится на столько, что ничего уже нельзя будет исправить.

Ночь проходит быстро. Пару раз Аврора просыпается, чтобы сменить холодный компресс на лице Платона, но в целом все выглядит неплохо. Он не мечется в бреду, не стонет в полусне. Утром она с трудом поднимается вовремя из-за ночных хождений, едва успевает собраться, прежде чем раздастся сигнал к подъему, и выскочить из квартиры. Напоследок перед уходом она проверяет Платона на диване, долго пытается определить есть ли у него жар, положив ладонь на горячий лоб. На всякий случай оставляет ему стакан воды рядом с диваном и сбегает из квартиры буквально за секунду до звонка.

Она высиживает пару занятий и отпрашивается в туалет, чтобы забежать к себе, пока большая часть учеников в классах. Аврора торопливо проходит по коридорам, заскакивает в санчасть, выпрашивает таблетку, сославшись на женские недомогания, и почти влетает в квартирку.

Платон сидит на полу возле дивана, явно упав, когда пытался встать. Его голова запрокинута и лежит на мягкой подушке. На лбу пот.

– Не умирай, я тебя спасу! – весело говорит Аврора, хорохорясь для вида, и пробегает к себе в комнату, подхватывая на ходу пустой стакан.

Платон морщится от ее звонкого, громкого голоса, как от зубной боли. Она копошится у себя в спальне, что-то ищет, забегает в ванную, перескакивает разбросанные вещи, будто резиновый мячик, легко отталкиваясь от пола, и сует ему в лицо руку с таблеткой на ладони, в другой она держит стакан уже с водой.

– Что это? – хрипло выдыхает он.

– Обезболивающее, – все так же весело говорит Аврора. Ее дыхание немного сбито, из-за этого она будто сглатывает некоторые буквы.

– Откуда? – Платон берет у нее таблетку и закидывает в рот. Аврора подносит стакан к его губам и, мягко поддерживая голову, помогает выпить. Он терпеливо позволяет. Она может оценить, насколько сложно ему принимать помощь.

– Я же девочка, мне иногда выдают.

– Фу, – кривится Платон и выворачивается из-под ее рук.

– Ты сам спросил, – Она кладет на диван небольшую шкатулку и достает из собственной аптечки вату и маленький флакон перекиси водорода. Все свои запасы она раздобыла пока еще здесь был брат. Привычным движением она переворачивает бутылек, чтобы намочить клочок ватки. – Давай-ка обратно на диван или, может, ляжешь на кровать, если сможешь добраться?

– Подожди, пока таблетка подействует, – хрипло просит он.

– У меня нет времени, Платон, – теряя всю веселость, Аврора склоняется к нему и осторожно обрабатывает рассечение на носу, легко прикасаясь ватой с антисептиком. – Скоро звонок, мне нужно уйти заранее.

Платон молчит, он не просит ее задержаться и пропустить урок. Немыслимое дело признаться в собственной слабости, а покуда она сама считает, что должна о нем заботиться, его эго спокойно. Платон закрывает глаза, потому что лицо Авроры слишком близко к его лицу. От нее веет прохладой и свежестью, сам себя Платон ощущает как из помойной ямы. Вчерашняя кровь все еще отдает привкусом во рту, грязная одежда пахнет мокрой псиной и чем-то еще, таким же вонючим и въедливым.

Аврора вдруг останавливается и отодвигается от него, так что Платон замечает это даже с закрытыми глазами. Он с трудом поднимает тяжелые веки и внимательно смотрит на нее, ожидая чего-то.

– Ладно, давай так, – она кидает вату на пол и усаживается поудобней. – Этот час я пропущу. Мы дождемся, пока боль спадет, переложим тебя на кровать, я помогу переодеться. Может тебе нужно в ванную…, – после короткой паузы добавляет она. – Придумаю что-нибудь с комендантским часом. И по-хорошему тебе бы к врачу.

– Я и сам смогу…

– Ой, замолчи, – неожиданно почти выкрикивает она и, поднимаясь, уходит в ванную. Он не может не понимать, что ей тоже трудно. И страшно. Это совсем не так, как когда ты просто прыгаешь в пекло, думая, что сможешь кого-то спасти. А сейчас ей страшно все время, пока у Платона закрыты глаза, она настолько боится, что он перестанет дышать, что иногда забывает дышать сама.

В ванной она умывается холодной водой и, глядя в зеркало, доказывая что-то самой себе, кричит:

– Если ты хочешь, чтобы кто-то другой был здесь, скажи, я не расстроюсь, – и она брызгает водой с кончиков пальцев в свое отражение. – Кто-то же наверняка тебя уже не раз выхаживал после неудачных боев, – сняв с крючка полотенце, Аврора промокает лицо и руки и снова выходит в комнату. – Напишем записку, я подложу куда скажешь, сама уйду на пару дней в общие спальни. Что ты говоришь? Я не слышу.

– Говорю, не надо никого. Я могу сам.

– Сам ты не можешь, – жестоко заявляет Аврора. – У тебя может быть сломано ребро, оно проткнет легкое, и ты захлебнешься кровью. Или еще какое-нибудь внутреннее повреждение, вроде разрыва селезенки или отмирающей почки. Тебе нужен врач, я не буду сидеть и смотреть, как ты умираешь.

– Не смотри.

– Что ты там говоришь?!

– Я не умираю.

– Откуда ты знаешь? – Аврора снова садится рядом с ним и влажным полотенцем пытается убрать застывшую кровь с его волос. – Тебя сильно избили.

– Не трусь. Это не в первый раз. Я живучий.

– Черт бы вас всех побрал, тараканов, – одними губами шепчет Аврора, и это почему-то жутко веселит Платона. – Тебе смешно? Я волокла тебя вчера три этажа, не спала всю ночь, пропускаю уроки, а тебе смешно? Серьезно? Хватит!

– Перестань, у меня болят ребра.

– Хватит смеяться или я тебя ударю!

Платон заливается хохотом от такой перспективы еще сильнее и, ухватившись за живот, валится на бок, прямо на Аврору.

– Если тебе так весело, я уйду, – обиженно произносит она и, сталкивая его с коленок, порывается подняться.

– Нет-нет, – он ловит ее за запястье, – стой, все. Наверно просто таблетка уже действует.

– Тогда поднимайся, – она перехватывает его пальцы и тянет вверх.

Кряхтя, он встает, голова начинает кружиться, но Аврора подставляет плечо и руки для опоры. Платон старается держаться прямо и переставлять ноги ровно. В целом у него все получается, и он почти не висит на Авроре, как вчера.

– Заскочим по пути в ванную? – будто невзначай предлагает она.

Платон кивает, надеясь, что от этого его голова не отвалится. Аврора доводит его до самого умывальника, там он переносит весь свой вес на раковину и, приложив немало усилий, стоит самостоятельно. От натуги у него краснеет лицо, но он и виду не подает.

– Я буду за дверью. Позовешь, как закончишь, – Аврора выскальзывает из ванной комнаты, деликатно прикрывая за собой дверь, и, чтобы не пялиться в ожидании в стену, она отправляется в общую комнату, поднимает с пола одеяло и подушку и относит обратно к себе. Аврора роется в своих запасах лекарств и отыскивает еще пару таблеток обезболивающего, прихватывает мазь от ушибов и синяков, деньги и возвращается в коридор как раз вовремя.

– Аврора, – едва ли не впервые она слышит в этой квартире свое имя. До этого она даже не была уверена, что Платон знает как ее зовут. Пару раз для верности постучав в дверь, чтобы точно избежать неловкости, Аврора заходит в ванную. Платон с мокрой головой, лицом, руками и даже ногами сидит на полу, опираясь спиной о стену. Сверху на него льется вода из душа: он попытался смыть с себя слой вчерашней грязи. С горем пополам вместе они добираются до его комнаты. Платон медленно и осторожно садится на кровать, при этом почти повисая на Авроре, и вроде как цель достигнута, и он бы с удовольствием рухнул на подушки и поспал без боли в теле, пока таблетка действует, но под чутким руководством Авроры это невозможно.

– Не расслабляйся, – командует она, выкладывая на тумбочку таблетки и мазь из кармана кофты. – Еще одежда и процедуры.

– Тебе бы армией командовать с таким-то голосом.

– Ты еще жаловаться будешь? – и она вполне уверенным движением стягивает с него футболку.

– О, как смело. Я думал, ты будешь краснеть и отводить глаза.

– Не отчего краснеть, – Аврора кидает грязную, забрызганную кровью вещицу на пол. – Я залезу в твой шкаф? Мне одежду вслепую выбирать или можно поискать что-нибудь подходящее?

– Без разницы.

Для Авроры это тоже не имеет никакого значения. Среди аккуратно по-военному разложенных вещей она выбирает теплую кофту от спортивного костюма для занятий физкультурой, потому что ее будет проще надеть, такие же широкие растянутые штаны и даже носки. Все это она кидает на кровать рядом с Платоном и выходит за полотенцем. Его мокрые руки и ноги нужно вытереть, а волосы высушить, иначе нет никакого смысла в этом крестовом походе до спальни. Вернувшись в комнату, Аврора находит Платона в странной позе: он лежит на боку, неудобно подмяв под себя руку, одна его нога согнута в колене и подтянута к груди, другая безвольно болтается, не доставая до пола. Зато штаны на нем свежие, те, что Аврора достала из шкафа.

– Молодец, – сухо хвалит она и кидает на его голову полотенце. – Герой. Теперь поднимайся.

– Отстань от меня, а, – тихо и устало говорит Платон из-под полотенца. – Дай я умру тихонько, тебе потом вся квартира достанется.

– Ммм, в наследство что ли?

Платон, кряхтя, садится на кровати, слегка завалившись на бок.

– Ну чего ты со мной возишься? – вдруг совсем серьезно спрашивает он, заглядывая ей прямо в глаза.

– Душа у меня добрая, – не моргнув отвечает Аврора и резкими движениями просушивает короткие влажные волосы, вытирает ему с шеи стёкшую воду. Не говорить же ему, в самом деле, про мечты, что война закончится, если вот они прямо сейчас в этой комнате пожмут друг другу руки. – Нравится мне возиться с сирыми и убогими. Теперь сиди ровно, – и она забирается на кровать позади него, прихватив с собой специальную мазь. – Если будет больно – скажи.

Осторожными движениями не слишком сильных рук она начинает массировать ему выбитое плечо.

– Откуда ты знаешь, что нужно делать? – Платон пытается отвлечь себя от неприятных ощущений, расходящихся по всему телу.

– Мой брат тоже участвовал в боях и часто проигрывал.

– Никогда не понимал, зачем туда лезут те, кто не умеет драться.

– Он умеет, – Аврора говорит спокойным голосом, но Платону слышатся слезы. – Но если ты еще умеешь зрелищно истекать кровью на ринге, денег платят в три раза больше. Больно?

– Нет, – Платон качает головой. – Зачем ему столько денег?

Аврора немного медлит с ответом, а потом так же спокойно и тихо говорит:

– Для меня.

Ей стыдно это признавать перед чужим Платоном, но до недавнего времени она жила абсолютно защищенной, ни о чем не заботящейся, лишь изредка выглядывающей из-за плеча старшего брата в реальный мир и снова прячущейся за его спиной. Сейчас, к сожалению, только сейчас, оставшись одна, Аврора понимает как это сложно. Деньги, которые она привыкла тратить на безделушки вроде шкатулок и браслетов, брат добывал собственной кровью. Она сотню раз просила его оставить ринг, а он только трепал ее по щеке и отвечал, что драться ему нужно, чтобы не потерять форму и потом помогать отцу на войне, когда он вступит в ряды армии. Боже, какой же глупой он ее считал. Как стыдно, что она ничего не понимала.

– У тебя есть шарф? – шмыгнув носом, Аврора соскакивает с кровати и смотрит на Платона так, будто он во всем виноват. Тот мотает головой в сторону шкафа и пробует двинуть рукой.

– Сиди смирно, – снова командует Аврора и, порыскав на полках, вытаскивает длинный тонкий шарф. Она обматывает им плечо Платона, словно бинтом, и пытается обездвижить руку, крепко прижимая к боку. – Какое-то время лучше не шевелить, – объясняет, замечая молчаливый вопрос в глазах Платона.

Аврора надевает на него кофту, застегивает молнию и даже поправляет воротник. Левый рукав свисает вдоль тела, словно Платон калека, потерявший конечность.

– Не усердствуй, – он отмахивается от нее здоровой рукой, из-за того, что устал чувствовать себя беспомощным. – Дальше я справлюсь без тебя.

– Хорошо, – кивает Аврора без пререканий, и, как кажется Платону, даже с радостью. – Эта мазь, – и она вручает ему тюбик, – от синяков и отеков. Намажь ею все лицо, а то тебя будто пчелы покусали. Но постарайся не попадать по ссадинам, могут загноиться. Там, где кровь – нос, бровь, рот и кулаки – лучше пройтись антисептиком, я сейчас принесу из комнаты. Таблетки на тумбочке, воду для них я тоже принесу, – и она в своей быстрой манере выбегает из спальни. Платон валится на подушки, а сверху на него наваливается усталость. Если бы его переехал танк, то, скорее всего, он мог чувствовать себя точно так же. Аврора очень похожа на танк. Особенно с ее неуемным желанием помочь и спасти всех вокруг. Закрывая глаза, Платон рисует в воображении лицо Авроры, торчащее из дула танка, и криво улыбается.

– Ты сильно на обезболивающее не налегай, – тут же начинает говорить ее лицо учительским тоном, и он открывает глаза, – Вот вода и все, что может тебе понадобиться, – Аврора копошится у изголовья кровати, выкладывая на тумбочки в ровный ряд стакан, таблетки, перекись, вату, еще какую-то мазь, кроме той, что зажата в руке Платона.

– Ой, беда, дай-ка мне, – она забирает тюбик из его кулака и присаживается на кровать. Легкими, почти невесомыми касаниями Аврора обрабатывает его лицо, сейчас больше похожее на сплошной синяк. Ночные компрессы не слишком помогли. Скулы, место над бровью, подбородок и веки она покрывает тонким слоем субстанции, ребром ладони осторожно убирает лишнее, случайно мазнув ему почти по уху, и вдруг тяжело вздыхает. Платона обдает дыханием, вздрагивают только ресницы.

– Все хорошо, – тихим убаюкивающим голосом произносит она. – Спи.

Он медленно проваливается в сон, но все еще чувствует, как она, теперь уже смоченной ваткой, что-то делает с его носом, бровью и губами. Потом он чувствует, как она тихонько, очень медленно, почти без звука расстегивает на нем кофту и точечными движениями проходится ватой по сбитым костяшкам травмированной руки, лишь слегка распрямив его скрюченные пальцы своими. Так же тихо и медленно застегивает молнию обратно и берется за его вторую ладонь.

Прежде чем совсем заснуть, Платон ощущает, как Аврора поднимается с кровати, потом становится тепло и уютно оттого, что кто-то накрыл его одеялом, и еле слышное «Все будет хорошо» звучит как колыбельная умирающему. Платон ни о чем не думает в этот момент, боль полностью уходит, и он наконец проваливается в глубокий сон.

Аврора выскальзывает из квартиры, как заправский ниндзя, и быстро уходит в сторону учебных классов. Преподавателю она скажет, что была в санчасти, поэтому пропустила занятие, никто не станет ничего проверять. На уроках Аврора сосредоточена и внимательна, старается не упустить ни единой секунды скучных лекций. После, на обеде, она так же молчаливо и сконцентрировано читает дополнительные параграфы по физике. Аврора сейчас вся сплошной нерв и чтобы хоть как-то успокоить себя и не мучиться переживаниями о том, как там Платон, ей приходится занимать мысли другим.

Брата она никогда не оставляла. Она прогуливала занятия неделями, не отходила от него, пока не убеждалась, что никакой опасности нет. Такова ее натура. Нельзя бросать тех, кому нужна твоя помощь. Особенно если от этого зависит чья-то жизнь. Аврора боится смерти, потому что боится войны. Нет, у нее нет никаких утопических идей, о том что без войны люди не будут умирать, просто так совпало. Война для нее означала смерть, а смерть была войной. Одно к одному.

Она боится, что Платон умрет.

Она боится, что умрет брат.

Или отец. Или мама.

Этот страх перманентен. Он с ней днем и ночью, приходит и садится рядом, как старый друг. Он говорит с ней каждую бомбежку, каждую сводку погибших. Язвит и скалится. Напоминает, как она мала и беспомощна по сравнению с ним, как велик и необъятен он. Как непонятен и неподвластен ей.

«Что ты можешь против меня, маленькая девчонка? Мне тысячи лет. Я само мироздание, рожденный из хаоса и небытия. Ты не можешь противостоять мне. Ты ничего против меня не можешь. Я стану только сильнее, я подчиню тебя. Ты слаба и глупа, твоя вера в “светлое завтра” бессмысленна. Завтра я тоже буду с тобой. Каждый день твоей никчемной жизни я буду с тобой. Буду крепнуть и взрастать, а ты мельчать и трусить. Я самая большая часть тебя. Я – это ты».

И маленькая девочка жмется в угол и прячет лицо в ладонях. Каждую бомбежку, каждый раз, дочитав список погибших и не найдя там своих родных.

Аврора жалеет, что не курит. Вдруг станет легче, спокойней? Она стоит у стены, опустив голову, уставившись на собственные ботинки, и думает. Платон выглядит лучше, чем вчера. Может быть, все обойдется. Может быть, никто не умрет.

Аврора прижимает к груди тетради и, уткнувшись подбородком в переплет, думает, как выручить Платона с учебой. Он комендант и если пропускать уроки ему худо-бедно можно, то с комендантским классом такое не провернуть. Здесь отмечаться нужно в любом случае. Аврора не сильна в выдумывании хитроумных планов и лжи, поэтому она решает действовать так, как умеет. Вырвав из тетрадки лист и сняв зубами колпачок с ручки, она, старательно меняя почерк, выводит немного кривые буквы. Слегка запнувшись на фамилии Платона, Аврора заканчивает записку и складывает листок пополам. Должно сработать.

Со звонком она, как и все, заходит в класс, но останавливается у преподавательского стола, а не садится за парту.

– Что тебе? – нетерпеливо спрашивает женщина средних лет, и Аврора даже узнает в ней учителя по географии с другого потока, но имени не помнит.

– Вот, – она кладет сложенный листок на стол и, скрестив руки с тетрадями за спиной, ждет.

– Ну что еще? – тяжело выдыхает учительница. Она берет записку, читает, потом снова читает, и у Авроры замирает сердце.

– Только вас двоих забирают? А где второй?

– Он уже там, – слегка улыбнувшись, отвечает Аврора.

– Ну, тогда и ты беги, – без каких-либо эмоций учительница протягивает записку обратно, – Расписание узнаешь у друзей.

Аврора выскальзывает за дверь, вдогонку ей несутся реплики вроде «А мне можно уйти?», «Почему ее отпустили?», и останавливается, чтобы перевести дыхание. Она сжимает лист в кулаке, перебирая пальцами, мнет бумагу в большой комок и торопливо спускается вниз, к выходу из корпуса.

Все получилось, а коленки дрожат. У Авроры всегда неплохо выходит подражать чужим почеркам, в основном учительским, и иногда она этим пользуется. Даже непонятно чего она так разнервничалась.

Аврора сбегает из здания и идет на автобусную остановку. С опозданием думает, что стоило захватить куртку, потому что на улице уже настоящая осень, и холод пробирается под одежду. Автобус приезжает спустя двадцать минут, Аврора, замерзшая под порывами ветра, запрыгивает на ступеньки первой и забирается в самый конец салона. Она устраивается на сиденье у окна, чуть сползая вниз, подтягивает ноги к груди, уперев колени в спинку соседнего кресла, и пытается немного вздремнуть. Бессонные ночи это сложно, а ехать довольно далеко, примерно час со всеми остановками.

Автобус потряхивает на разбитых дорогах, он выглядит так, будто вот-вот развалится, но внутри тепло и тихо. Аврора приоткрывает глаза, чуть дальше от нее сидит молодая мама и что-то шепотом объясняет прижавшейся к ней двухлетней дочке. Позади Авроры едет угрюмый парень в темной куртке с капюшоном до самого кончика носа. Далеко впереди читает газету старый мужчина с сединой на висках и лысой макушкой. Супружеская чета слева от нее громко обсуждает меню на вечер. Мерное покачивание убаюкивает и, чтоб совсем не уснуть, Аврора отворачивается к окну.

За стеклом серые, безликие, местами развалившиеся здания.

Может, война не навсегда? Может, война все же закончится и они все выживут? Вот же едут люди, каждый по своим делам, в свой дом, растить детей, готовить ужин. Может, когда-нибудь они все устанут жить так, как сейчас, и кто-нибудь спасет их, как в книгах? Герой-революционер, герой-миротворец, герой-спаситель. Кто-то один, с которого все начнется заново, с чистого листа. Кто-то, кто победит войну, перестав воевать. Хоть кто-нибудь…

Она тыкается лбом в стекло и закрывает глаза.

Не бойся, просит сама себя, не бойся.

Но страх всегда рядом. Он дышит ей в висок и назойливым противным голосом звучит в голове: «Ничего не выйдет. Они все равно узнают правду, а если ты будешь помогать Платону, клеймо перебежчицы прикипит к твоему потному лбу. Тогда Оскар сживет тебя со свету. Ты и так уже все испортила. Остановись, сойди с автобуса, езжай обратно. Спасай себя».

Аврора сходит на остановке и идет от дороги вглубь квартала к неприметному двухэтажному дому. Неуверенно стучит в дверь, улыбается вынырнувшей из конуры знакомой собаке. Аврора не раз бывала здесь, но еще никогда одна. Обычно она сопровождала кого-то из друзей брата, желающих выручить его поддельной справкой, увязывалась за ними как хвостик, считая своим долгом участвовать во всем. Оставаясь снаружи, Аврора тискала дворняжку на цепи и ждала. Внутри парни проворачивали свои дела, а выходя отдавали бумажку в грязные руки Авроры, чтобы весь ее путь не был таким уж бессмысленным. Брат настаивал, чтобы она держалась подальше от всего этого, но в такие дни он ничем не мог ей помешать, в это время он чаще всего не мог даже вставать.

Дверь открывается, из темноты на Аврору смотрят глаза неприятного желтого цвета. Человек вопросительно поднимает бровь и чешет подбородок.

– Я ищу Пулю, – очень тихо произносит она, от волнения оглядываясь на собаку, словно выпрашивает поддержки. Человек за дверью снова ведет бровью, не произнося ни слова. – У меня есть деньги.

– О, раз так, – и он улыбается, обнажая ровный ряд белых зубов. – Прошу, миледи.

Аврора, незаметно облизнув пересохшие губы, решительно входит в дом.

– Не следует тебе тут одной шастать, – он закрывает за ней дверь. Аврора спиной чувствует, как солнечный свет перестал ее согревать. – Это плохой район для маленьких девочек.

– А Пуля… Где мне его найти? – она чуть отступает в сторону, чтобы лучше видеть человека.

– А что у тебя за дело к нему?

– Мне нужна справка о болезни от врача для учителя.

– И все?

– Я знаю, что он может мне помочь, – Авроре кажется, что сейчас ее выставят, и она уйдет ни с чем. Она едва сдерживается от того, чтобы начать торопливо объясняться.

– Сколько ты платишь?

– Как всегда, – она толком не знает цену, решает просто отдать купюры, если мало – доложит еще, если много – заберет обратно.

– Что за болезнь? На сколько дней?

– Три недели. Простуда или какой-нибудь легкий вирус. Это вы Пуля?

– Нет. Там на столе, – и он указывает в левый угол комнаты, – бумага и ручка. Напиши имя, числа, а диагноз Пуля сам подберет. И приложи деньги.

– Вы точно передадите ему деньги?

Человек снова улыбается и Аврора понимает, что это глупый вопрос. Он берет у нее из рук листок и купюры и молча уходит вглубь дома. Аврора остается в неуютной комнате одна. Поежившись от накатившей тревоги, она садится на стул возле стола, приготовившись ждать. В доме тихо, с улицы доносятся звуки движущихся машин, голоса людей, а здесь внутри почти беззвучная тишина. Аврора хорохорится изо всех сил, напоминая себе, что назад пути уже нет. Она уже пришла, а деньги отданы.

Этот трюк с фальшивой справкой брат проделывал сотни раз. Они все, несовершеннолетние бойцы на рингах, отоваривались бумажкой у Пули, умелого врача с отозванной лицензией. Иногда он соглашался лечить особо сильные увечья, а иногда отказывал раненным, несмотря ни на что. Редкие лекарства и даже наркотики можно было найти здесь, в магазинчике у Пули. Его личность и дом обросли легендами задолго до того, как Аврора впервые о нем услышала. Поговаривали, что такую кличку он приобрел после того, как вытащил у себя из груди пулю голыми руками.

Минут через десять она осмеливается встать и пройтись к окну. Отодвигает темную тяжелую штору в сторону и смотрит на собаку, лениво почесывающую себя за ухом. Пес потягивается, разминая затекшие лапы, и садится наблюдать за улицей. Его ушки подрагивают каждый раз, когда он что-то слышит.

– Его зовут Гром, – хрипловатый баритон позади заставляет Аврору вздрогнуть и обернуться. – “Блохастый Гром” звучит по-пиратски, – мужчина тридцати с лишним лет, приятной наружности держит в руке заполненный типичным врачебным почерком бланк. – Откуда ты знаешь обо мне?

– Мой брат…

– Это для него?

– Нет. – Аврора лишь на секунду опускает глаза, а потом снова смело глядит Пуле в лицо. – Денег достаточно?

Пуля хмыкает и оглядывается, за его спиной, на входе в комнату, опираясь плечом о стену, стоит желтоглазый. Аврора чувствует, как быстро начинает биться сердце.

– А для кого? Сердечный друг? – Пуля медленно проходит по комнате и присаживается на край стола.

– Он мне не друг. Если нужны еще деньги – возьмите, а нет – отдайте справку, и я пойду.

– Держи, – он протягивает ей бумажку, не вставая. Аврора напрягается и задерживает дыхание, но, расправив плечи, делает два шага вперед. Она ждет чего угодно, подспудно готовая кричать во все горло и звать на помощь. Но Пуля спокойно отдает ее справку.

– И больше сюда не приходи, – тихо говорит он, – Тем более одна. В этом доме уважают женщин, но там – нет, – Пуля тычет пальцем в окно, где Блохастый Гром лает на стрекочущий мотоцикл, – Ты вряд ли полностью осознаешь, чем может закончиться путешествие. Смелость не должна быть глупой, запомни.

– Спасибо, – бормочет Аврора, прочитывая написанное на бланке. Имя, фамилия, даты.

– Собирайся, – Пуля кивает желтоглазому, – проводишь даму. Чтоб без приключений.

Аврора собирается возразить, но проглатывает свое «нет», потому что под взглядом Пули слова не идут с языка. Желтоглазый, ничего не сказав, уходит из комнаты. Теперь она понимает, почему в этом доме такая тишина.

– Вот твои деньги, генеральская дочка, – криво усмехнувшись, говорит Пуля, а у Авроры в один миг перехватывает дыхание. Откуда он знает? Никто не знает, но ему кто-то сказал. – Тише, тише. Дыши, – он веселится, Аврора видит это по искрящимся глазам. – Никто тебя не тронет. Сама больше здесь не появляйся, а если что-то понадобится – на центральном рынке найди будку с рыбацкими товарами, спроси блохастого Грома. Я к тебе сам приду.

– Я не понимаю, – честно признается она, сжимая в руке деньги.

– Тебе и не надо. Не забивай свою голову. Брат с отцом обо всем позаботились.

– Откуда вы знаете про отца? – сердце бешено стучит и мешает дышать.

– Не важно. Тебя это не касается.

– Откуда мне…

– Ниоткуда, – Пуля перебивает ее, не повышая голоса, а у Авроры начинают дрожать коленки. Он медленно наступает на нее, и она почти упирается подбородком в плечо, опуская взгляд. – Ты уже сглупила, приехав сюда. Все что тебе нужно это сидеть в своей школе и не высовываться. И особенно это касается разных походов в опасные места. Или ты играешь в героя, как и твой братец? Глупые детки. Папа не сможет вечно быть вашим защитником.

Аврора гордо вскидывает голову и отважно глядит в небритое лицо. Пуля хмыкает и снова криво улыбается. В закатных лучах его кожа кажется розовой, как у младенца, а шрам на левой стороне лба белеет сильнее.

– Учись сама себя защищать, раз такая смелая – он мягко берет ее за подбородок и пристально смотрит в глаза. – Красивое личико не спасет тебя ото всех бед.

– Кхм, – весело покашливает желтоглазый, снова появляясь в комнате, – может мне стоит подождать снаружи, пока ты закончишь с дамой. А, Пуля? Красивое личико, тырым-пырым…

– Закрой рот и на обратном пути зайди к мяснику. Сегодня у нас праздник, барышня щедро оплатила мои услуги.

– Как скажешь, – и желтоглазый, картинно откинув полы куртки назад, раскланивается сначала с Пулей, потом с Авророй, открывает входную дверь и замирает в позе киношного дворецкого. Он веселится и не скрывает этого.

– До свиданья, – вежливо кивает Аврора и слегка отодвигается от Пули, чтобы пройти к двери. Конечно же, он ей ничем не помогает, стоит как вкопанный и забавляется неловкостью между ними. “А, провалитесь вы все”, – думает Аврора, встречаясь взглядом с желтыми глазами: “Сначала устроили войну, теперь устроили цирк, а я, как мартышка, прыгаю по команде”.

«Что-то ты разболталась» в ту же секунду отзывается Страх. «Забыла, как здесь опасно, забыла, что они могут с тобой сделать, так что прыгай, коли им это нужно, и помалкивай».

Аврора нервно улыбается желтым глазам и выходит на улицу. Солнце почти село и сразу же стало значительно холоднее. Она снова жалеет, что не взяла с утра куртку и натягивает рукава кофты на кулаки.

Желтоглазый за ее спиной хлопает дверью и, поравнявшись с Авророй, согнув руку кренделем, предлагает уцепиться за него. Ни дать, ни взять, джентльмен из высшего общества.

– Как пожелаешь, – безразлично кивает он, когда Аврора отказывается, и запахивает куртку. – На моем мобиле поедем или тебя довести до дороги?

– А как вам удобно?

– Мне удобно, чтоб Пуля потом мозги не трепал. Могу и до школы подкинуть, если за репутацию не боишься.

– Лучше до дороги, – тут же восклицает она, Гром справа от нее недоуменно косится на странную парочку и залезает в будку.

– Как пожелаешь, – снова повторяет он и прячет руки в карманы. У Авроры карманов нет, она трет ладонь о ладонь, чтобы чувствовать пальцы. На ум приходит Марк и день, когда они попали под дикий ливень. Она легонько улыбается теплому воспоминанию и дышит на руки. Желтоглазый ходит быстро, Аврора часто семенит, чтобы поспевать за ним. В постепенно сгущающихся сумерках он кажется оплотом безопасности. Когда темно нельзя разглядеть из-за какого угла так и норовит выскочить война. Как будто дышит ей прямо в затылок. Даже волосы шевелятся.

Она осторожно оглядывается по сторонам, пока следует шаг в шаг за желтоглазым. Раньше Аврора никогда не задерживалась в этом районе до темноты и любопытство все-таки выигрывает немного времени у страха. Днем тут совсем иначе, а вечером не горит ни одного фонаря, даже в окнах. Большая часть из них заколочена, а там где есть стекла, свет не горит.

– Так тихо, – замечает Аврора.

– Все веселье начинается, когда маленькие девочки уже спят, – масляным голосом ответил желтоглазый не обернувшись.

Аврора смотрит ему в затылок, как ей война. Что ж им всем так нравится пугать ее? Разве она мало боится? Даже сейчас она дрожит одновременно и от холода, и от страха.

– Не волнуйся, – вполне нормальным голосом говорит желтоглазый и даже немного сбавляет шаг. – Уж не знаю, что у вас за дела, но Пуля сказал о тебе позаботиться, значит тебе нечего бояться. Я тебя не трону, а пока ты со мной никто другой и слова не скажет. Не дрожи, кукла, подрастешь – мужики за тебя глотку друг другу рвать будут, а ты выбирать примешься. Вон, даже Пуля поплыл, стреляный воробей, чтоб его. Тебе бы мяса на кости нарастить, а то ветром, поди, сдувает. Куртку дать?

– Нет.

– Вот, еще и в благородство играешь. Красивая ты больно, беда будет, если за мужиком не спрячешься. Сама с этим паршивым мирком ты не совладаешь. Тут столько дряни, что захлебнешься, коли не будет кто посильнее рядом. Мать, наверно, такая же красивая была, или жива мать?

– Жива вроде.

– Красивая?

– Я плохо помню.

– Красивая, – уверенно и слегка мечтательно проговаривает желтоглазый. – Красота, она только от бабы к бабе переходит. А мужики, как сороки, на яркое слетаются. Много у тебя ухажеров?

– Вроде нет.

– Вроде, вроде, – передразнил желтоглазый. – Почему если красивая, то глупая, а?

– Я не глупая, – тихонько возражает Аврора.

– Умная и красивая еще хуже.

Они внезапно выворачивают на вполне освещенную дорогу. Редкие фонари слабо светят. Вдалеке Авроре удается разглядеть остановку.

– Будем надеяться, что автобусы еще ходят. Иначе придется возвращаться за машиной, ты насмерть замерзнешь по дороге, Пуля мне за это голову оторвет. А мне моя голова нравится, по утрам, конечно, гудит, но в целом нравится.

Аврора едва слышно хихикает и прячет ладони в подмышки.

– Вон, гляди. Едет машинка. Беги, красивая. Даст Бог не свидимся больше.

На ужин она не успевает. Автобус подолгу стоит на каждой остановке, поджидая запоздавших на последний рейс пассажиров. Тусклая лампа в салоне едва ли дает достаточно света, но зато нутро железяки защищает от холода. Автобус мерно покачивается, мотор гудит, и Аврора не чувствует как проваливается в сон. Руки отогреваются, дрожь в теле постепенно проходит. Единственное, что не дает ей глубоко уснуть – это нарастающее чувство голода. Легкая дремота и появившееся из ниоткуда спокойствие убаюкивают и без того уставшую Аврору. Она каждую остановку открывает сонные глаза, чтобы не пропустить свою. Выходить из автобуса на холодную улицу ей совсем не хочется, но приходится.

Аврора прячет ладошки в подмышки, чтобы согреть, и почти бегом мчится к корпусу. Свет в столовой уже погасили, поэтому она, не останавливаясь, торопливо обегает бок здания и стучит в тяжелую дверь кухни. Замок еще не висит, кто-то внутри обязательно наводит порядок. С тихим скрипом дверь слегка приоткрывается и крепкая девчонка с тугой косой на плече выглядывает наружу.

– Чего тебе?

– Я… Комендант… Я… Ужин… Пропустила, – запыхавшись выдает Аврора и прислоняется к стене спиной.

Девчонка переминается с ноги на ногу и открывает дверь шире.

– Слушай, я б дала, но уже все посчитано. И хлеб, и… А хотя, заходи, сейчас что-нибудь придумаю.

Аврора ныряет в кухню, и они вместе собирают подобие ужина. Заворачивают остатки масла в бумагу, собирают кашу с тарелок. Удивительно чуткая девушка даже разжигает газ, чтобы согреть чай для Авроры и та, крепко сжимая теплую чашку замерзшими ладошками, быстро выпивает его. Переполненная искренней благодарности, хватает пакет с ужином для Платона и торопится к своей квартирке.

Поставив пакет с ужином на стол, она скидывает ботинки. Ноги быстро возвращают чувствительность, когда Аврора разминает замерзшие пальцы. Первым делом она заглядывает к Платону. У него все хорошо. Он спит под теплым одеялом Авроры, слегка повернувшись на бок, чтобы иметь возможность дотянуться до тумбочки без особых проблем. Стакан с водой, оставленный поздним утром, пуст, а тюбик с мазью лежит на полу. Тихонько притворив дверь, она идет в ванную, моет руки и глядит в зеркало. И где только желтоглазый рассмотрел красоту? Волосы растрепаны, под глазами темные круги, кожа синюшная. Одна радость – нос маленький, аккуратный и задорно торчит немного вверх. Аврора разворачивается в профиль и, косясь в отражение, проводит пальцем по переносице, скользит вниз и легонько нажав на кончик тут же отпускает. Аврора улыбается зеркалу, довольная и веселая. Ах, как удачно все сложилось сегодня. Брат был бы горд, если бы знал. Знай он о ее подвигах, отругал бы, как пятилетку, тут же поправляет себя Аврора. От этого она веселится еще больше и выходит из ванной.

Стараясь двигаться абсолютно бесшумно, Аврора прокрадывается в спальню Платона, держа в руках две коробочки с ужином. Она ставит их на тумбочку, берет стакан и снова уходит в ванную за водой, чертыхается, что забыла ложку и пару кусочков хлеба в пакете, возвращается в общую комнату, прихватывает их и слышит Платона.

– Слушай, принеси сигарет, а?

– Как будто я знаю, где они, – Аврора разводит руками в стороны и оглядывается по сторонам. – Где они?!

– Под подоконником пачка.

Аврора шарит ладонью в укромном месте, находит сигареты и, брезгливо держа их двумя пальцами, несет своему больному.

– Лови, – она умышленно кидает пачку на живот Платона, а не дает в руки. – Твой ужин, вода, и я, пожалуй, открою окно. Проветрим немного.

Платон даже не слышит ее, пытается одной рукой вытащить сигарету. Получается с трудом, но когда выходит он радуется как ребенок.

– А спички? – с сигаретой в зубах спрашивает Платон. – Ты не взяла их?

– Ты не говорил, – возмущенно оправдывается Аврора и снова отправляется к подоконнику. – Можешь сразу сказать все, что тебе нужно, я и так целый день по твоим делам мотаюсь.

– Я же не знал, что тебе нужно выдавать инструкции, – тут же из комнаты отвечает Платон. – Что за дела? – он слегка приподнимается на локте, когда Аврора входит в спальню. Платон проспал большую часть дня, благодаря оставленным таблеткам и теплому одеялу, сил у него немного прибавилось, но боль в ребрах мешает двигаться. Плечо успокоилось после процедур и мази, и, как думает Платон, благодаря тугой повязке почти не отзывается на его попытки перевернуться или сесть.

– Ты же пока не сможешь ходить на занятия, – поправляя у него за спиной подушку, с натугой говорит Аврора. – А я не хочу, чтобы сюда пришли с проверками, так что вот, – и она садится на край кровати, глядя Платону в разбитое лицо.

– Что – вот?

– Ешь, – Аврора головой указывает на ужин и хлеб.

– Откуда это?

– Из столовой, – терпелива, как с маленьким капризным ребенком.

– Ты украла?

– Пробила свой талон.

– Я не буду, – Платон резко чиркает спичкой и закуривает, Аврора брезгливо разгоняет дым рукой. – Обойдусь, – у него может и болят ребра настолько, что невозможно глубоко дышать, но гордости воздух не нужен. Он себе не позволит брать еду как подачку.

– Твое право, – соглашается Аврора. – Значит, моя помощь тебе не нужна?

– Не нужна, – он выдыхает дым в потолок и блаженно откидывает голову назад.

– Ладно, – Аврора ободряюще хлопает себя по ногам и легко поднимается с кровати. – Не нужна и ладно. Спокойной ночи, – и сбегает из спальни быстрее, чем Платон успевает сказать что-то еще. Она закрывает дверь, заходит к себе и с разбегу падает на кровать. Ура! Этот день все-таки закончился, и можно, наконец, лечь спать. Не раздеваясь, Аврора укрывается одеялом и закрывает глаза. Радость от сегодняшних подвигов слегка омрачила неблагодарность Платона, но она ни на что и не рассчитывала. С чистой совестью сладко спится. Аврора спокойна. Платон выглядит лучше, у него есть средство от боли, еда и вода, чуть позже, правда, придется сходить к нему и закрыть окно и может быть снова чем-то укрыть, но это мелочи. Платон может сколько ему угодно изображать раненую гордость и пренебрегать предложенной заботой, это не помешает ей делать добрые вещи.

Несколько дней они ничего не говорят друг другу. Аврора, притворяясь обиженной, молча носит ему ужины, и, если успевает, то и завтрак, Платон поджимает губы, но никак не возражает, потому что сумел всучить свой талон. У него уходит по сорок минут на походы в ванную и он совсем не хочет грохнуться в голодный обморок во время одного из таких. Потом ему становится легче. Чудеса, которые проделывает Аврора с его плечом и синяками, исцеляют. Она всякий раз туго затягивает шарф, где-то еще добывает таблетки и как-то прикрывает его отсутствие на занятиях. Он уже без проблем сам садится, чтобы поесть и все меньше нуждается в чьей-либо помощи, но предпочитает делать вид, что не знает, как много сейчас зависит от Авроры. Лицо Платона становится не таким отекшим, у него уже открывается второй глаз и разбитая бровь постепенно затягивается. Самой большой проблемой для него является пустая пачка да последняя сигарета и он все же решается обратиться к Авроре с этим.

– Нет, – отвечает она и стягивает с волос резинку.

– Почему?

– Потому, – заявляет Аврора и Платон едва сдерживает нахлынувшее раздражение. – У тебя есть кто-нибудь за городом? – расставляя склянки с едой, говорит она.

– А что?

– На юго-западе бои. Завтра будут списки. Тебе принести? – и даже не глядит на него. Аврора до ужаса боится списков. Через день появятся первые имена погибших и среди них может оказаться самое родное. Не отцовское. И даже не матери. Это совсем новый страх.

– Кто побеждает?

– Твои.

Платон даже не пытается скрыть свою радость. Больше, чем победа северных, его ничто не способно осчастливить. Он забывает про сигареты и травмированные ребра, резво, насколько позволяет здоровье, вскакивает с кровати и ковыляет к календарю. Старательно несколько раз обводит сегодняшнюю дату красной ручкой в кружок. Хороший день, чем больше боев выиграет его армия, тем скорее все бунтовщики сложат оружия. А значит, победа останется за прежней властью.

Аврора швыряет на тумбочку вилку и стремительно выходит из спальни, хлопнув дверью. Она сжимает кулаки, сдерживая слезы. Все зря и зря она пытается наладить с Платоном контакт. Они всегда будут по разные стороны фронта и война никогда не закончится. Аврора ничего от него не ждала, но к такой радости точно не была готова. Это больше обида на тщетность попыток, чем на Платона. Он простой и понятный, как букварь. Говорит, что думает, делает, как считает верным. Сама виновата, что питала какие-то надежды. Нужно быть смелее. Надо сделать что-то другое, чего никто пока не делал.

Дверь спальни открывается, и Аврора отлипает от стены, ровно держа спину.

– Ты чего? – недоуменно спрашивает Платон.

– Ничего. Списки нести?

– Нет у меня никого.

– Счастливчик, – бросает она ему напоследок и уходит к себе.

О боях объявили сегодня во время комендантского часа. Собрали всех, и суровая тетка в чистенькой форме миротворцев громко и внятно сообщила об «очередном крупном вооруженном столкновении противоборствующих сил». Как будто от формулировки что-то изменится. То, что от «столкновения» будут большие потери, знали все. Аврора все еще слышит звенящую тишину в комнате после этих слов.

Потом тетка рассказала, где идут бои и на чьей стороне перевес. Сердце тогда сжалось и, кажется, бьется через раз до сих пор. Аврора бы с радостью обманулась, но при таких боях отец всегда на линии фронта, а брат должен быть подле него, и поэтому она упрямо глядит в темный уголок спальни, где притаился старый знакомый.

«Вот видишь, а я говорил, что все плохо закончится, что ты зря рискуешь. Теперь поняла, нет у тебя здесь никого, одна ты, а скоро вообще никого не останется. Братца поди своего не знаешь. Ринется в первом ряду и положат его как куропатку к обеду. Будет тебе еще повод дружбу с северными водить».

Около часа Аврора пытается уснуть, отгоняя назойливые кошмары, но сдается и поднимается с постели. Стараясь мыслить рационально, она решает потратить время на что-то полезное и садится за учебники. Физика, которая всегда дается ей с трудом, сейчас очень хорошо отвлекает. Аврора сосредоточенно вчитывается в тезисы и определения, запоминает формулы, что-то записывает в конспекты. Сон не идет к ней и Аврора успевает подготовиться к грядущим тестам, берется за биологию, предмет всегда понятный и почти любимый. Увлекшись написанием реферата, она не слышит, как из комнаты выходит Платон.

– Чего не спишь? – спрашивает он, останавливаясь у двери в ванную.

– Не спится, – Аврора не отрывается от книги.

– Курение успокаивает нервы. Хочешь? – Платон подшучивает над ней, потому что не понимает, что случилось пару часов назад. Ему и в голову не приходит, что она всерьез собирается переживать об исходе боев. Разве отсюда они могут что-то изменить? Вот если б они были там…

– Мне уже поперек горла эти ваши сигареты и ваша война.

– Наша война? Сдается мне, ты что-то путаешь. Наша война…

– А хочешь, я тебе прямо здесь поклянусь, – она звонко захлопывает книжку и вскакивает со стула. – Хочешь на крови, хочешь на Библии, что мне эта война не нужна. Что она ваша, ваша, и только ваша. А я всего лишь не хочу, чтобы моего брата убили за прогнившую идею свободы.

– Прогнившую идею…, – Платон немного ошарашен тем, как она вспыхнула и загорелась. Аврора всегда очень холодна. Ее как будто не трогают острые выпады, колкие словечки, а сейчас вдруг она пылает ненавистью из-за вполне невинного вопроса. – Ты вообще на чьей стороне?

– Мне нет дела до каких-то сторон, – Аврора широко разводит руки. – Просто надоело бояться бомбежек и списков, надоело прятаться и чего-то ждать. Долго мы еще будем тыкать в друг друга оружием вместо того, чтобы попытаться понять? Я помогла тебе, и это не делает кого-то предателем. Мы можем все изменить.

– Что изменить? – все еще не понимает Платон.

– Нас. Всех. Мир.

– То есть ты думаешь, мы вот сейчас с тобой пожмем друг другу руки, и война вдруг закончится?

– Почему нет? Никто ведь не пытался.

– А тысячи миротворцев шатающихся по стране не в счет? Уж больше них никто не старается.

– Значит что-то делают не так. Значит нужно по-другому.

– Как по-другому? Это целая страна, расколотая пополам. Даже здесь, в этой комнате, мы с тобой и есть те две стороны, верящие в разные вещи.

– Мы с тобой разные, потому что ты хочешь войны, а я нет.

Это странный разговор, как будто честный. И она задыхается от того, что впервые сказала вслух свои мысли. Брат верит в правое дело отца и ей предписывается, поэтому никто и никогда не слышал, что Аврора ненавидит то, что затеяли много лет назад. Желание изменить жизнь к лучшему привело к самым страшным последствиям. К чему было разбивать страну на части, дробить и кромсать, если в итоге не останется ничего.

– Какая разница чего мы хотим? Завтра и ты и я можем выйти отсюда и все равно будем жить по приказу.

– Я не буду, – совсем спокойно и уверенно заявляет она. – Это ваша война. Уничтожайте друг друга сколько пожелаете, а я не буду.

– Тогда тебя убьют.

Страх зло скалится из-за плеча Платона и она ничего не отвечает. Убьют, значит так тому и быть. Страх истошно вопит где-то в общем коридоре. Аврора вздрагивает от крика, потому что он настоящий. Платон делает шаг вперед, и она оглядывается на него, по привычке надеясь, что кто-нибудь сильной рукой отведет беду. Это не должно случиться сегодня. О боях сообщили только комендантам, еще никто не знает, и чокнутые северные из «Чёрной метки» не должны трогать никого из южных.

В этот момент Аврора понимает, что смерть не так уж плоха. По крайней мере лучше, чем вечный страх, следующий за тобой по пятам. А еще она решает, что умереть, борясь за что-то важное, тоже хороший исход. Лучше трусливых пряток.

Крики о помощи разносятся по коридору, бьются о закрытую дверь, стихают и раздаются снова. Аврора все ждет, что кто-то вмешается. Должен быть кто-то сильный и достаточно смелый. Она так отчаянно надеется, что стиснутые в кулаки пальцы белеют, ногти впиваются в мягкую кожу ладони и Аврора разжимает их, поднося в молитвенном жесте к лицу, то ли обращаясь к кому-то более могущественному, то ли пытаясь сдержать стон. Она неотрывно смотрит на дверь, за которой бьется крик, пытаясь найти спасение, и делает три шага вперед. Хватаясь за ручку двери, слышит другой громкий голос:

– Стой!

Платон у нее за спиной пытается прекратить безумие. Догнать ее, оттолкнуть, остановить.

– Не лезь.

– Кто-то же должен, – замирая на секунду, не оборачивается Аврора.

И распахивает дверь в темноту.

Аврора знает куда идти и не тратит ни мгновения на сомнения, не колеблется, а целиком отдается волне. Она тяжело бежит по коридору, в сторону от криков, к серому ящику на стене. Тяжело, потому что телу не хватает воздуха, Аврора не дышит. Рывком со второго раза срывает пломбу, открывает щиток и дергает рубильник вверх. Зажигается тусклый свет, запускается аварийный генератор где-то внизу, куда-то в учительский корпус приходит сигнал о включении. Аврора мертвой хваткой держится за рубильник и не может разжать руки. Крики смолкают и слышится только тихий скулеж. Лампы, поморгав, начинают гореть ярче, света достаточно. Неимоверным усилием Аврора заставляет себя отступить и взглянуть врагам в лицо.

Их четверо. Рослые сильные парни растерянно пялятся на нее, не зная как быть. У них в ногах, сжавшись в комок, лежит и плачет девушка. «Черная метка» не привыкла к сопротивлению, им больше по душе те правила, что они установили. А по правилам никто не вмешивается в суды и расправы, ибо чревато болью. Аврора хорошо видит перекошенные недоумевающие лица и хуже всего то, что два из них ей знакомы. Зверские морды страшных людей, Желтоглазому и не снился такой оскал.

Девушка под ногами вдруг начинает ползти в сторону Авроры, и это магически снимает со всех ступор. Звуки появляются сразу отовсюду. В спальнях стоит гул, натужно гудит рубильник, скулит и плачет лежащая на полу девчонка. Парни, тихо перебросившись словами, Авроре не слышно о чем они говорят, срываются с места и громко топая несутся к лестнице. Трусы, думается ей, поганые трусы. Она торопливо бросается к девушке и помогает той сесть. Руки у нее чем-то перевязаны, и Аврора, приглядевшись, пытается аккуратно размотать толстую леску. Двери в спальни слегка приоткрываются, оттуда потихоньку появляются люди и пялятся на них. Трусы, ужасные трусы, уверяется Аврора.

– Нож у кого-нибудь есть? – не глядя говорит она в толпу. – Или что-нибудь острое?

– Нельзя нож, сейчас дежурный явится, – отвечает кто-то таким спокойным и будничным голосом, что у Авроры начинают ходить желваки. Трусы, мерзкие трусы, все до одного. Спасенная девушка цепляется за нее обеими связанными руками, и крупные слезы капают с подбородка на одежду.

– Не бойся, – пытаясь утешить, просит Аврора и отчетливо слышит громкий раскатистый смех своего Страха позади толпы. – Как тебя зовут?

– Ли-лия, – сквозь всхлипы различает Аврора, и это уже хорошо. Лучше, чем истерика.

– Как цветок. Я Аврора. Как заря. Ты не бойся, все закончилось.

– Спасибо, – слегка улыбаясь, шепчет Лилия. – Ты меня спасла.

Аврора так не думает, но улыбается в ответ.

– Зря ты, она перебежчик, – снова подсказывает голос из толпы.

– Пойди за дежурным, – лишь слегка повернув голову в сторону, почти приказывает она. – И врачом.

Шорох и шаги позади означают, что парень послушался и отправился вниз. Аврора все равно пытается развязать леску, но ничего не выходит, тонкие порезы на запястьях Лилии становятся только глубже. Тогда она бросает свои попытки и просто садится на пол рядом. Еще чуть-чуть и кто-нибудь взрослый возьмет это на себя.

Никто не уходит, пока дежурный не разгоняет всех по спальням. Знатное представление еще долго будет обсуждаться, но пока смотрители, проморгавшие очередную выходку «Черной метки», пытаются создать хоть какую-то видимость контроля. Лилию передают прибежавшей заспанной медсестре. Аврору, как преступницу держа за локоть, уводят вдоль по коридору к лестнице, мимо теперь уже наглухо закрытых дверей спален.

И ночь превращается в ужасно длинный кошмар. Сначала Аврору сажают на колченогий стул перед старшим по смене и задают сотню вопросов, потом отводят к разбуженному и вызванному на работу директору корпуса и повторяют всю сотню, следом прибывает полиция, и вопросы звучат по третьему кругу. Кто были нападавшие? Сколько их было? Как выглядели? Знакомы ли лица? Почему именно Лилия? Откуда Авроре известно о нападении? Почему они ушли? Почему не довели дело до конца? Испугались Авроры? Почему она решила вмешаться? Кто помогал ей? Состоит ли она в так называемой «Черной метке»?

В третий раз в ответ на этот вопрос Аврора фыркает и едва сдерживается, чтобы не нагрубить. «Черная метка» выдумка северных. Несколько лет назад, когда ополченцы стали проигрывать бои один за другим, небольшая группа старшеклассников решила, что победы законной власти следует отмечать. Выкрикивали имена победивших генералов прямо на занятиях, имена южан из списков погибших подчеркивались жутким словечками и скабрезными надписями, подвешивали мертвых птиц и крыс в коридорах с именами проигравших командиров.

Постепенно веяние распространилось, группа стала больше и вышла за пределы одного корпуса. Два с половиной года назад они впервые напали и избили одного мальчишку во дворе до полусмерти. Решили, что пора быть более жесткими. Поймали и строго наказали всех, и «Черная метка» стала действовать умнее. Больше старались не попадаться, не афишировать себя и стали только страшнее. Пафосное название еще больше приближает этих фанатиков к секте.

Аврора считает их кем-то вроде ку-клукс-клана и боится так же, как и остальные. «Черная метка» постепенно стала настолько пугающей, что никто больше не решается противостоять им. Одна жертва, пусть и сильно истерзанная, лучше, чем десяток. Их находили на следующий день в разных местах, отправляли в больницу и пытались урезонить «Метку», строго наказывая всех живущих в корпусе.

Потому поступок Авроры вызвал такой резонанс в обществе школьников. Никто давно не мешал им творить зло. «Метка» всегда выбирает одиноких, слабых, неспособных себя защитить. Таких как Лилия. Таких как Аврора. Именно поэтому она упрямо мотает головой на вопрос, знаком ли ей кто-нибудь из нападавших.

Спустя несколько часов Аврору провожают с конвоем до дверей квартиры, доставшейся по распределению. Ключей у нее очевидно нет и, пытаясь избавиться от эскорта, она придумывает, что очень хочет сходить в дамскую комнату. Сопровождающий мужчина, уставший от долгой ночи не меньше Авроры, кивает и собирается идти туда вместе с ней. Ему не хочется нахватать оплеух и нарушать приказ. Внезапно дверь квартирки распахивается и оттуда появляется та самая девушка, что несколько месяцев назад убедила Аврору съехать.

– Наконец-то, – выдыхает она. – Я не могла уснуть. Думала, тебя до утра не отпустят.

– Вы тут поосторожней, девушки, – напутствует охранник и дожидается, пока Аврора войдет, и дверь закроют на замок. Они обе приваливаются к створке и чутко прислушиваются к удаляющимся шагам.

– Все нормально? – шепотом спрашивает девушка, чье имя Аврора успела позабыть, а может и вовсе не знала. – Платон пришел, весь избитый, сказал тебя забрала охрана. Мы слышали про «Метку» на другом этаже, переполох жуткий был. У нас даже свет зажигался.

– Это я зажгла, – так же шепотом отвечает Аврора.

– Ты?

– Я.

– Зачем? – пораженно выдыхает девушка, выпрямляясь. – «Метка» же не простит.

– Думаешь, зря? – Аврора наваливается на дверь спиной и закрывает глаза. Очень хочется спать от пережитых волнений, а она во время допросов думала, что уже никогда не уснет.

– Может и не зря, – пожимает плечами девушка. – Платон сказал сегодня остаться здесь. Я расправила для тебя постель.

Аврора кивает, добирается до кровати и мгновенно засыпает, едва голова касается подушки. Завтра новый день с новыми трудностями, на сегодня все.

Два дня спустя Аврора понимает, зря. Оскар пялится на нее через всю столовую с такой яркой яростью, что у нее кусок в горло не лезет. Так и встает поперек глотки каждый раз под пристальным взглядом. Аврора старательно делает вид, что ничего не замечает, а у самой трясутся поджилки. Мысленно она уже тысячу раз сдала его директорату просто из страха. Оскар знает, она не называет ничьих имен на ежедневных встречах с миротворцами, иначе за ним давно бы пришли.

Лилию возвращают в корпус, и она, только раз поблагодарив Аврору и вручив ей свою единственную драгоценность – губную помаду, больше не подходит и не настаивает на дружбе. Лилия перебежчик, таких никто не любит, их гноят и презирают. Аврора не припомнит, когда именно Лилии досталось это клеймо. Может года три-четыре назад, когда ополченцы провели ряд успешных боев и перепуганная, одинокая, маленькая девочка решила, что хочет быть на другой стороне. А может были еще какие-то причины, но факт в том, что Лилия, урожденная северная, нашила на куртку знак южан. А потом поняла ошибку и снова попыталась вернуться к своим, но ее не приняли. Так и осталась бедная Лилия и по сей день, неприкаянная и попрекаемая всеми. Таких перебежчиков в их корпусе не много, но никто никогда не протягивает им руки. По этой причине она не пытается держаться Авроры.

Их обеих собирают в кабинете директора сразу после выписки Лилии и снова спрашивают о происшествии. Аврора уже устала повторять одно и тоже и старается отмалчиваться. Каждый такой допрос, даже в самый первый раз, в комнате всегда находится какая-то женщина, одна из миротворцев, которая чутко бдит права юных девушек. Она прерывает встречи, если ей кажется что на них слишком давят или если считает, что вопросы провокационны. Всех причин Аврора не запоминает, только мысленно благодарит эту женщину за помощь.

Лилии достается меньше от полицаев, и когда она говорит, что не видела лиц, ей верят и перестают требовать правды. Авроре не верят. К первой сотне вопросов, добавляется еще один, тянущий за собой другую опасность. Что Аврора делала не на своем этаже после отбоя? Пришла на шум? Встречалась с кем-то? Знала о нападении?

– Что ты там делала?! – на этом крике женщина-миротворец прерывает беседу, просит всех остыть и продолжить в следующий раз. Аврора, как ни силится, не может придумать ничего стоящего или путного. Тихие перешептывания за спиной нисколько ее не трогают, когда погрузившись в мысли Аврора бредет по коридорам корпуса. Самая обсуждаемая новость недели: какая-то девчонка помешала «Черной метке», как быстро «Метка» сотрет с лица земли эту девчонку?

Аврора сидит на привычном месте в саду, опираясь спиной о ствол дерева, поджав колени к груди, пытаясь не замечать взглядов, направленных в ее сторону, и готовится к работе по химии, запоминает валентности, процесс протекания реакций и прочую чепуху, когда кто-то подсаживается к ней.

– Привет.

– Привет, – немного облегченно улыбается Аврора. Она ему рада.

– Можешь поговорить со мной? – Марк, славный и преданный, внимательно смотрит в лицо.

– Конечно, – Аврора тут же откладывает книгу и садится, спустив одну ногу вниз, а вторую стопу подложив под бедро. – Что-то случилось?

– Ты меня спрашиваешь? – он поднимает вверх бровь, его излюбленный жест. – Ты бунтуешь против «Метки» ради перебежчицы. Что с тобой случилось?

Аврора опускает голову и гладит обложку старого учебника. Она-то надеялась, что тема беседы будет другой.

– Считаешь, я не права?

– Не ради перебежчицы, Рор! Геройствуй, если так хочется, но ради кого-то стоящего.

– Она человек, Марк, – Аврора отрывает взгляд от корешка книги и глядит ему в глаза. – Такой же как я, как ты. Почему бы не ради нее?

– Думаешь, спасла?

– Нет, не думаю. Но теперь меченные знают…

– Рор, тебя растопчут, – Марк хватает ее за руки, сжимая запястья. – Я тебя очень прошу, одумайся, это ведь не ты. Ты не такая.

– Почем тебе знать какая я теперь?

– Потому что ты это ты. А я это я. Не притворяйся, что мы чужие. И если кто-то во всем этом мире и знает тебя, то явно не «Метка». Если это то, чего ты хотела добиться, то я не смогу тебя защищать.

– Мне не нужна защита, – Аврора выдергивает свои руки из его. – Я справлюсь сама.

– Рор, я пришел не ругаться. Я просто… боюсь за тебя, понимаешь. Ты хочешь, чтобы я сидел, сложа руки, и наблюдал как «Метка» изводит тебя? Как ты себе такое представляешь? – он поворачивает к себе ее лицо за подбородок. – Тогда ты просила не тревожить тебя. Просила не спрашивать причин. Просила оставить одну. Не проси бросить тебя в беде.

– Я не в беде. Можешь не бояться за меня. Это больше не твоя обязанность.

– У тебя… кто-то есть?

– Марк, я со всем справлюсь.

Аврора, напоследок, уходя, слегка гладит его плечо и успевает убрать руку раньше, чем Марк остановит.

– Книга, Рор, – окрикивает он, тряся учебником в воздухе, но Аврора даже не оборачивается. Слишком велик соблазн взвалить все на плечи Марка и снова спрятаться за чью-то спину. Она не дает себе слабины, а, чеканя шаг, торопится уйти по коридорам как можно дальше от двора. Оскар ловит ее на повороте и больно прижимает за плечи к стене. Если бы не Марк занимавший все мысли, она наверняка бы по-заячьи струхнула, но неожиданно для себя Аврора не замечает страха, выскочившего из ниоткуда, с силой отталкивает Оскара и почти выплевывает ему в опешившее лицо:

– Не тронь меня, меченный.

Говорит так громко, что слышно только ему и уходит легко и стремительно, ощущая небывалую силу. Не то, чтобы Аврора вдруг нашла в себе бесконечной прочности стержень, способный удержать ее спину прямой под любым грузом, нет, вовсе нет. Это руки наливаются холодной злостью, сжимаются в кулаки, и она готова поклясться, что смогла бы надавать Оскару оплеух и силком притащить к директору, спроси ее кто-нибудь еще о той ночи. Но никто не спрашивает.

Умница Аврора, вдруг решившая, что горячие порывы лучше холодных рассудительных мыслей, до закрытия сидит в библиотеке, делая задание по литературе для себя и Платона. Чуть позже он перепишет его своей рукой, и завтра очередное эссе окажется на столе преподавателя. В библиотеке положено говорить тихо, и Аврора не переносит на себя каждый шепот за спиной. Умница Аврора обычно чуткая и внимательная к миру, предпочитает кое-что не замечать.

Аврора умница и знает, когда нужно закрывать двери. Когда человек уходит. Или уходишь сама.

После отбоя, наблюдая, как Платон глотает ужин почти не жуя, Аврора кратко рассказывает о заданиях, усевшись на край кровати и подтянув одно колено к груди. Она не выдает ни слова о тревожности и разговорах в корпусе, допросах и «Черной метке». Большинство из этого Платон даже не знает. Может, догадывается, но ничего не говорит. Есть всего несколько вещей, которые они могут делать вместе. Например, переброситься парой слов об учебе и выхаживать больного недруга, пожалуй, можно и вопреки правилам, а вот вести душевные беседы нельзя. Кто знает, может завтра Платон выйдет за дверь и сдаст ее.

– Ты получила списки? – спрашивает он, откладывая ложку в сторону.

– Да, – немного растерянно кивает она. – Хочешь прочесть?

– Нет.

– А зачем?

Платон смотрит тяжелым, внимательным взглядом, и Авроре больно в груди. Она подскакивает с кровати, поправляет сбившееся одеяло, отбирает у Платона миску с остатками ужина, сует ему в руки эссе, закрывает окно, собирает посуду, делает тысячу ненужных движений, потому что глаза щиплет от слез. Платон, немного опешив, наблюдает за ней, он не слишком просвещен о нежных девичьих чувствах и тонких душах, чтобы понять, что не так.

– И… все нормально?

– Да. Да… Я зайду за работами утром.

Аврора возится в ванной, намывая посуду, которую завтра надо сдать дежурным по кухне, стряхивает с рук воду и умывает лицо. Слезы высохли, и это хорошо. Она вспоминает списки, что сейчас лежат под подушкой. Аврора едва не пропустила часы раздачи со всеми этими допросами, а получив бумаги еще долго не решалась прочесть. Просто водила пальцами по сгибу листов, а потом все-таки открыла и не нашла имен близких.

Глядя на себя в зеркало, Аврора думает обо всем сразу. О Платоне, который вот-вот совсем поправится и вернется к занятиям, об Оскаре и «Метке» с их ужасами и зверствами, о Лилии, которую нужно оберегать от обозленных северных и о Марке. Вытерев насухо посуду, Аврора одевается и выходит из квартиры. Она неслышно крадется по коридорам, поднимается на четвертый этаж и идет в спальню мальчиков. Не смотря на темноту, Аврора хорошо ориентируется, лавируя между кроватями. Ей не нужно считать шаги, ноги сами идут. Она опускается на корточки перед кроватью Марка, и он тут же просыпается. У них у всех чуткий сон. Только в те ночи, когда нападает «Метка», никто ничего не слышит.

Аврора успокаивающе улыбается и кивает в сторону двери. Марк поднимается и ерошит волосы, плохо понимая, что происходит. Он слегка задерживается, быстро надевая штаны, и нагоняет Аврору, когда та уже сидит на старой парте в кладовке на этаже. Сюда свозят старые кровати, шкафы, надеясь когда-нибудь их починить, рваные тряпки, совсем изношенные простыни, уборочный инвентарь. Парни используют это место как большую пепельницу, за что их нещадно гоняют, а парочки, желающие уединиться, не раз прятались тут. Дверь вроде и запирается на замок, но кто-то регулярно его взламывает.

Марк немного медлит на пороге, в кармане штанов торчит пачка сигарет. У него ботинки на босу ногу, никакой майки и отцовский жетон на голой груди. Марк смотрит куда-то в сторону, пытаясь угадать, зачем Аврора подняла его с постели. Она сидит, болтая в воздухе ногами, держась обеими руками за парту, и старается не подставлять лицо свету, проникающему сквозь грязное оконное стекло.

– Я за книгой, – улыбаясь, заявляет Аврора.

– Надо было раньше сказать, – он пожимает плечами и проходит к окну, на ходу доставая сигарету. – Я ее не взял, – Марк чиркает спичкой, комнатка озаряется огоньком и почти сразу же погружается в полумрак.

– На скамейке оставил? Или на сигареты скрутил? – проговаривает Аврора, а затем закидывает ноги на парту и ложится, уставившись в потолок. Просто потому, что смотреть на его голую спину, выражающую неодобрение и холодную сдержанность, сил нет.

– Опять несмешные шутки шутишь? – не оборачиваясь, бубнит он сквозь сжатые губы.

– Пытаюсь, ты ж не поддерживаешь.

– Чего ты хочешь? – Марк выдыхает дым в разбитое стекло и оглядывается на нее. – Ты бы не валялась, подхватишь еще заразу. Или заноз.

– Ты сказал, мы не чужие, – Аврора вытягивает вверх руки и рассматривает их.

– Ну, сказал.

– Надо чтоб стали чужими.

– Тебе надо? Или кому другому? – у Марка напрягается каждый мускул, пока он поворачивается, чтобы взглянуть на Аврору. Она закрывает глаза и сгибает руки, укладывая их на лоб. Вот поэтому она сейчас здесь, и ведет этот непростой разговор, стараясь спрятать серьезность за шутками. Марк всегда метит в самую сложную и запутанную часть ее натуры, на раз разгадывает тайны, постоянно настороже, чует ложь. Аврора и не собиралась лгать.

– Я их узнала, – прикрываясь руками, бормочет она. – Тех меченных.

– Твою мать, Рор, – шепчет Марк. – Твою мать. Ты же… Как… Зачем ты вообще в это влезла? Нельзя никому говорить, слышишь меня? Вообще никому. Никогда. Кто бы ни спрашивал.

– Мгм, это я понимаю. Тут проблема в другом, – и она рывком садится, оказываясь лицом к лицу с Марком. Он выжидающе смотрит, ничего не говоря. Аврора приглаживает волосы, опуская ладони ниже, и мнет шею:

– Они знают, что я их узнала.

Марк глубоко затягивается и все так же молчит.

– Я не собиралась, думала продержаться до конца допросов. Просто бы лгала и лгала, пока не отстанут. Знала, что рано или поздно придут запугивать, хотела, чтобы они думали, что я ничего не видела. А сегодня сорвалась, случайно вышло. Нервы ни к черту. Я его меченным назвала.

Аврора ни на секунду не задумывается, рассказывая все. С Марком можно быть честной.

– Ясно, – спокойно заявляет он. – Скажи кто, и я попробую договориться.

– Нет, – качает головой Аврора.

– Нет? – тихо повторяет Марк, отворачиваясь к окну.

– Нет.

– Они тебя убьют, Аврора.

– Я комендант.

– Эти отморозки сделают все, чтобы ты никогда не заговорила. Скажи мне, кто это, и я пойду к ним…

– Просить за меня? – перебивает она. – Чтобы они и тебя убили? Я тебя в это не пущу, – хрипло, срываясь на громкий шепот, припечатывает Аврора. – Ты больше за меня не отвечаешь. Ты свободен, и я ни за что не позволю тебе…

Голос обрывается, она поднимается с парты, встает на ноги и делает шаг к нему. Осторожным прикосновением руки к его оголенному плечу она призывает к согласию, кладет голову, ощущая привычное тепло, и испытывает дикое желание уткнуться ему в шею и закрыть глаза, чтобы война отступила.

– Давай считать, что та Рор уехала с братом и сейчас где-то там. А я – Аврора, чужой и незнакомый тебе человек. Обещай, что не станешь ничего делать, что бы там ни было, обещай.

– Смеешься, что ли?

– Нет, – Аврора улыбается, касаясь губами его плеча, и тянется рукой за сигаретой. Просто дразнит, давняя игра. Он привычно ловит ее ладонь, переворачивает и целует.

– Хочешь, попрощаемся? – предлагает она, держа слезы глубоко внутри, не выпуская наружу. – По-настоящему, как положено. Только пообещай.

– Я тебя люблю.

– Считается, – произносит Аврора.

Он молчит, а она уходит, до последнего не вырывая ладонь из его руки. И Марк не оборачивается, дымит в окно, словно и вправду попрощались.

Вера Авроры в то, что так будет лучше для всех, скрашивает возникшее полное одиночество. Обрезав себе все пути к отступлению, она собирается следовать только одной дорогой. И отец бы хвалил ее, похлопывал по плечу, скупо улыбался от гордости, будь ему известно, как отчаянно Аврора может следовать за идеей. Брат, конечно же, отругал бы и запер в комнате, тут и спорить никто не станет. Она успокаивала себя этими мыслями последние несколько месяцев, но, распрощавшись с Марком, Аврора ясно почувствовала, что осталась одна. И дело было не в пугающей до озноба «Черной Метке», страх ей знаком и привычен, а в том, что раньше у нее были те, кто мог отогнать ужас. А сейчас нет. Один на один.

На сегодняшний день Аврора по-прежнему у всех на языке. Кто-то называет ее глупой, кто-то смелой, но все без исключения судачат о ней. Противостоять «Черной метке» уже давно никто не решался, тем более девчонка. Марк слышит много разговоров в курилке, в их штабе, но сам молчит. Он старается не смотреть на нее в коридорах и старается не упускать из вида. Чтобы она не задумала, одна не справится. У Марка десяток парней за плечом, почти армия, вместе они могли бы пойти против Оскара и сделать что-то стоящее. Конечно же, Оскар из «Метки», в этом Марк не сомневается ни секунды. А вот сколько еще таких же осмелевших беспредельщиков бродит в потемках по корпусу ему неведомо, и армия из мальчишек может легко стать кладбищем.

Он бы сразу же нашел Оскара и поговорил, будь в нем уверенность что этим не навредит Авроре. Поэтому он молчит и ничего не делает. Марк думает, что если пойдет к Оскару, тот, конечно же, ни в чем не сознается, а в том, что Аврора свято хранит тайну его имени, усомнится, и станет еще хуже. Вот и молчит, а все вокруг говорят о ней и «Черной метке». Он прикидывает, сможет ли уговорить ее признаться или хотя бы спрятаться, стать менее заметной, пока история не забудется, и понимает, что уже давно ничего не может ей навязать. Как там она сказала? Надо чтоб мы стали чужими? Марк считает что они уже. Он ее помнит, но не узнает. У него руки до сих пор не могут привыкнуть к тому, что никто не отбирает сигареты, а узнать в проходящей мимо, высоко вскинувшей голову и упрямо смотрящей вперед девушке, свою смешливую Рор не получается.

Она старательно делает вид, что не о ней шепчутся и надо признаться, Марк бы и не подумал, что Аврора плохо спит по ночам. А она плохо спит, плохо учится и постоянно одна. Привыкает к этому. Немного присматривает за Лилией, делает задания за Платона, из рук вон плохо, но делает, и часто думает о том, как было раньше. Аврора дико скучает по брату и волнуется за него. Ей нравится думать, что у них особая связь, как у близнецов, что она почувствует если будет нужна ему, если он пострадает, и неважно как далеко они друг от друга. Собственно именно эти мысли помогают держаться.

У Платона срастаются треснувшие ребра и сходят синяки. Он все больше просто валяется в кровати и мается бездельем, собирается вернуться к занятиям на следующей неделе и с завидным постоянством ожидает вечернего возвращения Авроры. С ней в квартире появляется и еда. С каждым днем Аврора приходит все позже, почти за полночь. Идет вторая неделя, как ее чествуют отчаянные южные, событие обрастает несуществующими подробностями и едва ли остался кто-то незнающий о ней, а Аврора мрачнеет лицом. Она молчаливо оставляет еду и тетради на тумбе Платона, занимается его плечом и заживающими ссадинами и даже не настаивает на проветривании прокуренной комнаты. Сигареты Платону она все-таки принесла.

– Поговори со мной, – просит он вдогонку, когда она в очередной раз разворачивается чтобы уйти. – А не то я совсем одичаю. Как там народ после твоего геройства?

– Твои или мои интересуют? – Аврора опирается плечом о шкаф, прислоняя висок к створке двери.

– В целом обстановка, – уклончиво отвечает он, припоминая, как болезненно реагирует она на дележку сторон.

– В целом…, – задумывается Аврора, подбирая верное словцо, – ммм… В целом все немного напряжены. Даже учителя.

– А как та девчонка?

– Лилия? Не знаю.

– Что ж ты не взяла ее под опеку?

– Она перебежчик, – это клеймо будто все объясняет. Кто коснется прокаженного?

– Везучая ты. В кои-то веки решила повоевать и ради предателя. – Платон, откинувшись на подушку, иронично улыбается.

Аврора пожимает плечами в ответ и отводит взгляд. Где-то глубоко внутри поднимает свою голову страх, расправляет пальцы, чтобы покрепче ухватиться за сердце.

– Меченные не объявлялись? – любопытствует Платон вроде между прочим, как бы не особо заостряя внимание.

– Нет еще, – качает головой она, и равнодушно добавляет. – Наверное, позже придут.

– Ты вроде трусиха, а выглядишь совсем спокойной, – на удивление, сегодня он очень внимателен. Изучающе смотрит на нее своими серыми глазами так, что Аврора понимает все высказанные и невысказанные вопросы. Платон определенно догадывается о том, что происходит за дверью квартирки, но делает вид, что ничего такого нет. Аврора решает делать то же самое.

– Я комендант и теперь на карандаше у полицаев. Большая часть моих знакомых ненавидит «Метку» и поддержит, если понадобится. Вряд ли меченные что-то смогут мне сделать.

– Так ты типа все продумала, когда вдруг рванула в коридор? – прищуриваясь здоровым глазом, Платон берет с тумбочки сигареты. Аврора знает эту точку в разговорах, он сказал все, что хотел.

– Смелость не должна быть глупой. Я знала на что шла.

– Тем важнее им будет задавить тебя, – он выдергивает изо рта незажженную сигарету.

– Я не таракан, чтобы меня давить, Платон, – она отталкивается от шкафа и встает ровно. – Я человек, и я лучше их. Это они тараканы. Я их не боюсь.

«Ложь, – тут же отзывается проснувшийся страх, – но ему наплевать на тебя, всем на тебя наплевать».

– Спокойной ночи, – все так же ровно говорит Аврора и уходит. Платону не нужно знать, что ее дела идут плохо. После того, как она дала понять Оскару, что узнала, северные стали жестче к ней. Не все, только те, кто боится или уважает его. Должно быть он учредил награду за лучшую издевку, а впрочем, Аврора прекрасно знала, чем все обернется. Единственная радостная новость за последние несколько дней это то, что бои на юго-западе прекратились, последние списки вышли и никого из родных она там не нашла. Будет забавно, если «Метка» ее убьет, а они там на войне выживут. Страх снова что-то бубнит у нее в голове, но, Господи Боже, если они выживут, она готова воевать с «Черной меткой» здесь.

В следующий понедельник Платон просыпается с сигналом подъема и собирается на уроки. Авроры как всегда уже нет. Может на завтраке, может еще где. Скидывая тетради в сумку, он яростно борется с желанием прогулять еще. Его глаз едва ли отливает синевой, ссадины по большей части зажили, как и ребра с плечом, да и тело давно скучает по бегу и боксу, но идти на занятия у него охоты нет. Его возвращение, как и отсутствие, замечают только учителя. Одиночка Платон не завел ни одного друга.

В середине дня, еще до обеда, он пересекается с Авророй в холле первого этажа. Она сидит на лавке между колоннами, уткнувшись в книги, и что-то быстро пишет в тетради. “Доделывает задание”, – с улыбкой думает Платон. Аврора его не видит и он украдкой из-за колонны на другой стороне наблюдает за ней.

Звенит звонок на урок и движение в холле оживляется. Аврора подскакивает, хватает свои пожитки и торопливо идет к коридору с классами. Люди движутся ей навстречу. Кто-то из них с силой толкает ее так, что Аврора едва может удержаться на ногах. Подлая подножка следует моментально. От удара она, качнувшись в сторону, неуклюже падает на колени и роняет книги, упираясь руками в пол, чтобы не распластаться в светлом холле. Перед лицом абсолютно всех, чужих и своих.

Волосы падают ей на лицо, на секунду закрывая от окружающих. Тонкие пальцы подрагивают на мраморном полу, пока она решает, что делать дальше. Что должна сделать дальше, как нужно ответить. В одно мгновение Аврора отталкивается руками и поднимается на ноги, ее лицо, полное ярости, обращено к тому, кто придумал и воплотил в реальность весь этот спектакль. К Оскару. Она смотрит на него без малейшего страха, не отрываясь, словно готова сжечь заживо. Сжечь. Сжечь.

В холле наступает звенящая тишина.

Платон стоит в стороне у колонны и видит, как за спиной Авроры происходит движение и южные воинственно выстраиваются в шеренгу, словно солдаты, готовые к схватке. Один за другим они становятся позади нее, будто говоря, что не собираются спускать подобного. Аврора была права, говоря о союзниках против «Метки». Оскар глядит на ее пылающие лицо с усмешкой, ему доставляет удовольствие видеть, как в бессилии вздымается девичья грудь от тяжелого и глубокого дыхания. Оскар знает, что она не допустит драки, а еще он знает что в глубине души она его боится. Его все боятся. Даже свои. Она опускает взгляд и чуть поворачивает голову, прислушиваясь к движению за спиной. Аврора отнюдь не глупа и понимает, что происходит. Это открытый конфликт. Из своей коморки выглядывает охранник. Напряжение нарастает с каждой секундой, обе стороны ждут отмашки. Ждут, когда кто-то взмахнет красным флагом и придется драться не на жизнь, а на смерть, как делают их отцы.

Платон видит, что ее горло двигается, когда она сглатывает комок, видит что она гордо поднимает голову и расправив плечи проходит дальше по холлу к коридору, даже не заботясь о книгах. Она молча сносит оскорбление. Оскар, ухмыляясь, оборачивается к прихлебателям и довольно перебирает пальцами воздух. Все, включая его друзей и сторонников, с облегчением выдыхают. Никто не смотрит вслед удаляющейся Авроре, и почти каждый из присутствующих благодарит Бога за то, что подобие мира все еще есть. Кроме Платона. Платон благодарит Бога за Аврору. За то, что она выбрала стерпеть унижение и позор, а не развязывать кровавую войну внутри корпуса. Медленно все расходятся по своим делам, сохраняя дистанцию между сторонами. Никому и в голову не приходит поднять книги с пола, теперь эти книги все равно, что прокляты. Нагнись к ним и твой враг не замедлит наказать за это.

Платон знает, куда она ушла и идет следом за ней. Он находит Аврору мечущейся в стенах собственной комнаты, она пытается унять клокочущее в груди сердце, сжимает и разжимает кулаки. Эта невыпущенная, непоказанная злость будет еще долго отравлять ее. На очередном вираже Аврора замечает Платона и останавливается. Она необычайно красива – единственная стремительная мысль, мелькнувшая глубоко в сознании Платона. Именно такая – огненная, возбужденная, как оголенный нерв, яркая, как вспышка. Аврора делает вдох, намереваясь что-то сказать, но не находит слов. Она смотрит ему прямо в лицо, как смотрела на Оскара. Дышит глубоко и часто и, по-видимому, чего-то ждет. Ее карие глаза становятся необыкновенно темными от гнева, и Платон смотрит в них, просто потому что это самое яркое пятно в комнате и, возможно, в его жизни. Между ним и Авророй повисает молчание. Они, в общем-то, чужие люди, им нечего друг другу сказать.

Постепенно она начинает дышать более размерено, спокойней. Ее лицо расслабляется, и она присаживается на кровать, на секунду закрывая глаза, а когда открывает снова, их цвет остается таким же ярким. Он опирается плечом о дверь и все еще силится найти какие-то слова, потому что становится неприличным вот так пялиться друг на друга.

– Что? – устало говорит Аврора и неопределенно качает головой.

– Ты красивая, – помимо воли вырывается у него.

Это, кажется, заставляет ее расстроиться еще больше, потому что она вдруг обреченно выдыхает и закрывает глаза ладонью, прячась от его взгляда, и больше уже не выныривает из своей раковины до тех пор, пока Платон не уходит.

После той стычки между Авророй и Оскаром ненависть сторон становится все менее скрытой, но все соблюдают осторожность. Драки практически не происходят, скабрезные надписи больше не появляются на стенах, никто не задирает и не злит друг друга. Никто не хочет рисковать лишний раз. Преподаватели делают вид, что ничего не происходит, но пока временно оставили попытки примирить враждующие стороны, все их внимание направлено на то, чтобы свести опасности беспорядков к минимуму, разрядить обстановку, сделать так, чтобы дети перестали вести себя как волки. Их попытки не просто неудачны, каждый раз любые их доводы и аргументы разбиваются о каменную глухую стену нежелания учеников признавать свои и чужие ошибки. Озлобленные сироты и полусироты сидят за большей частью парт. Ученики в классах делятся на два лагеря: правых и левых, южных и северных, желтых и красных. Они не пересекаются. Первыми выходят те, что сидят ближе к дверям. Никто не тянет руку, чтобы ответить на преподавательский вопрос. Не слышно никаких выкриков или шуток, язвительных комментариев. Одна сторона делает вид, что другой не существует.

Платон мается скукой на очередной лекции и смотрит по сторонам. Он смотрит на Аврору. Сегодня за завтраком она была веселой и улыбчивой, болтала о чем-то с одной из девчонок и усиленно делала вид, что Оскар не пялится на нее через всю столовую. Платон знает, прекрасно знает, что у Авроры есть механизм, который она заводит по утрам, а к вечеру завод кончается, и ближе к ночи она больше похожа на сломанную игрушку. У Авроры есть склянки с эликсиром смелости, силы и упрямства, Платон это тоже знает. Знает и завидует. У него таких склянок нет.

На занятиях Аврора сидит впереди него. Ему видна только спина и затылок, а вспоминаются яркие глаза. Платон уже привык к тому, что она ненавидит и презирает его и действительно старается, очень-очень старается как можно реже говорить с ним. Или сидеть в одной комнате. Или смотреть на него. А он смотрит. Смотрит излишне часто и тоже ненавидит. Но после того, как она предпочла объявлению войны быть униженной, он еще и завидует. Склянкам со смелостью. Его ненависть поверхностна, напоказ, ее – глубже и скрыта под личиной приличия. Найди пять отличий.

Он вертит в пальцах ручку, смотрит ей в затылок и вспоминает, какой она была за завтраком. Веселой и смешливой. Своеобразный вызов Оскару и тем, кто считает, что смог сломить ее. Настоящий вызов Оскару во время затишья. Платон готов дать руку на отсечение, что ей вовсе не хочется улыбаться. Ей, равно как и всем, хочется оказаться подальше отсюда, за пределами войны. Аврора подпирает голову кулаком и лениво перебирает страницы книги другой рукой. При взгляде на ее ладонь у Платона начинает зудеть плечо, но он отмахивается от этого. Пройдет.

К концу дня плечо ноет и болит невыносимо. Он едва ли может повернуть голову, чтобы очередной выстрел в теле не заставил его вздрогнуть. Кровать сейчас кажется райским уголком, и все, что ему нужно – добраться до постели. Аврора уже в комнате, сидит за столом и что-то пишет. Она не поднимает взгляда, когда он заходит, когда он кидает сумку на диван, что стоит у стола, когда он, как старый дед кряхтя и охая, стаскивает куртку и медленно идет к спальне. Платон готов выть. Аврора увлеченно пишет. Он вваливается в спальню и жмурится от боли.

– Ты не ходил к врачу? – она стоит на пороге спальни, держась за ручку двери. Абсолютно готовая к тому, что он скажет не лезть не в свое дело, и в любой момент она сможет захлопнуть дверь. Платон что-то шипит в ответ, пытаясь стащить свитер. Он запутывается в одежде, голова застревает в горловине, руки наполовину торчат из рукавов, положение становится глупым и безвыходным. Свитер куда-то исчезает, зато у него перед глазами появляется Аврора. Богиня утренней зари, чтоб ее.

– Сядь, – вполне дружелюбно говорит она и бросает одежду на кровать. Он садится поверх одеяла и снова смотрит на нее. Она просит отвернуть голову. Ему хочется думать, что его пристальный взгляд смущает ее, но когда он продолжает пялиться ей в глаза, она легко поворачивает платонову голову и наклоняется к плечу. Ее грудь оказывается практически у него перед лицом, а ее пальцы держат за подбородок и осторожно прощупывают плечо от шеи до локтя. Теперь он думает, что ее совет отвернуться не так уж и плох и сам пытается отстраниться. Не особо пытается. Его в принципе все сейчас устраивает.

– Вроде все нормально, – сухо констатирует она. – Тебе нужно было идти к врачу.

Он убирает ее руки от себя, не смотря на то, что она пытается помочь. Ему должно быть неприятно, что она трогает его. Он догадывается, что и ей это не приносит никакого удовольствия. Ему не нравится, что ненавидеть ее становится не за что. Аврора смотрит на него и, едва сдержав улыбку, выпрямляется. Она уходит, возвращается к своему письму, и больше он не видит ее сегодня.

Когда он ложится в постель, плечо отзывается на каждое движение, будто снова требует, чтобы кто-нибудь к нему прикоснулся. В маленькой комнатке нет воздуха. Болит теперь и в груди. Ни о каком сне не идет даже речи, он грезит о том, чтобы хотя бы мог дышать. Промучившись несколько часов, Платон резко поднимается с постели, выходит в узкий коридор, где двоим ни за что не разойтись, и стучит в соседнюю дверь. Он знает, что Аврора поможет, труднее всего было заставить себя пойти за помощью. Это самое трудное – подойти к ней.

Она не спешит открывать, не проворачивает ключ в замке. Аврора тихо спрашивает, что произошло.

– Мое плечо, – Платон стискивает зубы, чтобы его голос звучал достаточно мужественно.

– С ним все нормально, – Аврора продолжает говорить из-за двери. Ее голос как раз таки звучит абсолютно по-женски встревоженным.

– У меня рука отнимается, – он сжимает плечо, пытаясь унять боль.

– Я не знаю. Я не врач.

– До врача мне сейчас не дойти, – зубы начинают скрежетать друг о друга от чрезмерных усилий.

– А чем я…

– Аврора, – он называет ее по имени вслух, кажется во второй раз. – Если ты чего-то боишься, я тебе обещаю…, – он не знает что ей пообещать, а готов на что угодно. Ему слишком больно.

За дверью происходит короткая заминка, потом она распахивается. Резко, как будто прыжок в воду. Аврора выныривает из темноты комнаты и смотрит на него, она напряжена, словно ждет удара из ниоткуда. Видит, что Платон один и рвано выдыхает.

– Что за мусор у тебя в голове? – он почти врывается в спальню, оттесняя ее от двери. Платон совершенно неожиданно для себя понимает, чего она боится. Она боится, что он сдаст ее, и это кажется ему таким же неуместным как и собственное присутствие в ее комнате. Он ей враг, и все остальные ей тоже враги, и Оскар ей враг. С друзьями тут сложно.

Платон оборачивается к ней, она, тряхнув головой, прогоняет страх, складывает руки на груди.

– Мое плечо, – он повторяет уже сказанное и слышит в ответ то же самое «я не знаю».

– Просто сделай что-то. Как ты делала раньше, – Платон усаживается на кровать и ждет. Аврора касается лба тыльной стороной ладони, а потом стряхивает с рук липкий страх. Она подходит к нему со спины, щелкает прикроватной лампой, комната тут же заливается мягким светом, и Аврора осторожно начинает массировать плечо. У нее холодные дрожащие пальцы, и она двигает ими медленно, неуверенно. Напряжение постепенно уходит из груди и плеча и Платон снова мыслит. Так же медленно и неуверенно, как Аврора растворяет его боль. Несколько минут они привычно молчат, а потом он поднимает руку и накрывает ее пальцы, заставляя остановиться.

– Ты можешь думать обо мне все что угодно, – тихо произносит Платон, смотря в стену, – но я никогда не приведу их к тебе, – понимает, что это почти клятва, но теперь по крайне мере он знает что именно может ей пообещать.

Она ничего не отвечает, стыдится признать то ли свои мысли, то ли страх.

– Я, может, и не герой, но и не Оскар.

– Мгм, я принесу мазь, – Аврора говорит спокойно и равнодушно, вытягивает пальцы из под его руки и уходит из комнаты. Ее нет довольно долго, несколько минут, все это время он мечтает лечь на подушку и уснуть. Даже примеривается к ее кровати. Он очень устал, ему хочется выспаться и отдохнуть. Платон упирается локтями в колени и кладет голову на ладони. Глаза закрываются от навалившейся тяжести. Аврора возвращается со склянкой в руках. Наверняка хранит ее там же, где и смелость, которую пьет горстями. Она подходит к небольшому комоду, в этих коморках крохотное абсолютно все, и, покопавшись, достает оттуда длинный широкий шарф.

Они ничего не говорят друг другу. Платон не спрашивает, почему она помогает, он не знает таких причин. Ей не интересно, почему он просит помощи у южной, у Авроры голова забита совсем другим.

Она наносит мазь ему на плечо, растирая ее ровным слоем, и перекидывает шарф поперек его груди.

– Подними руки, – и Платон по очереди поднимает каждую руку. Аврора перекрещивает концы шарфа на спине, обматывает плечо и завязывает тугой узел прямо над ключицей. Мазь приятно холодит плечо после ее рук. Платон готов благодарить за спасение, но только сухо кивает и уходит. Аврора проворачивает ключ, запирая за ним дверь, и медленно сползает вниз по стене. Она видит, как мелко и противно дрожат руки, презирает себя. Ей в пору прятаться за чьи-нибудь спины, а не бросаться на холодные острые взгляды да стальные жесткие кулаки. Но пока она прячется только за старой дверью, да и за это себя нещадно ругает. Негоже, не по статусу ей так бояться. Отец бы узнал – расстроился.

До конца ночи Аврора так и сидит у стены, прислушиваясь к каждому шороху в коридоре и за окном. В шесть утра привычно звучит звонок и она поднимается на ноги, чтобы переодеться и собраться. В ванной комнате она набирает воду в ладони и немного расслабляется, когда видит, что руки больше не дрожат. Умывается, расчесывает волосы, поправляет воротник. На выходе из ванной сталкивается с Платоном, тот отводит глаза и протягивает ей шарф. Значит, видел и понял. Аврора без слов принимает шарф, возвращается в комнату и с остервенением бросает его в подушку. Злость на саму себя заполняет голову и вытравливает все остальные мысли. Аврора выдыхает и окончательно забывает о ночном страхе, по крайней мере, ей так кажется.

Все идет довольно гладко, пока на ее долю не выпадает дежурство по столовой. В самом начале у них были няньки, которые следили, чтобы дети были сыты и одеты, но пять лет назад установили дежурства, а милые женщины, растившие их с малых лет, ушли в другой корпус. День начинается с того, что они вынуждены нести большие тяжелые кастрюли из общей кухни в свой корпус. Неудобные ручки больно впиваются в ладошки, Аврора сдувает со лба прилипшую челку, но в глубине души радуется тому, что сегодня не нужно идти на занятия и видеть Оскара. За перегородкой их десять человек, пять девушек и пять парней, этот день должен быть лучше предыдущих несмотря на тяжелый труд. Ровно в восемь три девушки занимают места у раздаточных окон, парни нарезают хлеб тонкими ломтиками и подносят горячие чайники. Аврора и еще одна девушка становятся на посуду, мыть и подавать чистые тарелки и стаканы. Перебрасываясь лишь минимальным набором слов, они делят пространство и обязанности.

Первая стопка посуды готова со вчерашнего дня, и пока есть немного времени, Аврора, как старшая по группе, аккуратным почерком вносит фамилии дежурных в журнал, проставляет дату, заполняет соответствующие поля, проверяет наличие продуктов. Они живут в одном корпусе всю свою жизнь, по-прежнему оставаясь незнакомцами, и впервые слышат имена друг друга сегодня. Первые позвякивания ложек о тарелки, бульканье воды в раковине, хорошо знакомо Авроре и она почти забывает, как все сложно сейчас. День постепенно набирает обороты, и после завтрака она моет сотни тарелок, наводит порядок на столах, и они снова отправляются на общую кухню за обеденными блюдами, затем все то же самое происходит за ужином.

К вечеру Аврора валится с ног и очень хочет спать, она последней обходит столовую, убирает оставшийся мусор, закрывает двери, ведущие в коридор, чтобы никто не забрался сюда ночью и не стащил еду, и пересчитывает запасы. На улице уже совсем темно, когда она заканчивает дела. Аврора закрывает раздаточные окна, гасит свет. В темноте и тишине ей очень легко представить, что все на самом деле проще и безобидней, чем есть на самом деле, но тяжелый день позади, а завтра ничего не изменится. Война по-прежнему будет войной.

Аврора вкладывает в замок бирку с собственной фамилией и вешает его на наружную дверь, ключи болтаются в кармане, пока она торопливо идет по темной аллее, обходя корпус кругом. Она замирает, когда видит, что впереди кто-то стоит.

Платон весь день натыкается взглядом на пустое место Авроры, зная что она, скорее всего, появится после отбоя, он представляет с какой радостью вернется в свою коморку и будет там в полном одиночестве до самой ночи. Откровенно говоря, Аврора тихая соседка и мало ему досаждает, большую часть времени она проводит за дверью собственной комнаты или бегло пишет за столом. Между ними все та же пропасть, что и была, но Платон не редко вспоминает, как в один из первых вечеров она вышла в коридор и включила свет, чтобы спасти какую-то девушку. В ту ночь она сказала ему кое-что очень важное, серьезное, совсем взрослое, а он никак не может понять, что это значит.

После отбоя коридоры быстро пустеют, шум снаружи постепенно сходит на нет, и Платон лежит на диване, наслаждаясь тишиной, одиночеством и покоем. Его гложет любопытство и хочется еще раз оказаться в ее спальне, но дверь заперта на замок. Уже совсем скоро Аврора вернется с дежурства, и его личные владения снова станут общими. Он поднимается с дивана и подходит к окну, смотрит сквозь стекло вниз на аллею, по которой Аврора будет возвращаться в корпус, и задумчиво поджимает губу. Что же она имела в виду, говоря, что пришло время выбирать? Что выбирать? Потому что они наверняка находятся по разные стороны войны.

Аврора появляется на аллее, торопливо ступая по разбитой дорожке, кутаясь в куртку. Она идет очень быстро, оглядываясь по сторонам, и внезапно останавливается, что-то заметив в темноте. Губы Платона трогает скупая улыбка, и он тоже начинает всматриваться в ночь. Аврора не двигается, и Платон меняется в лице, когда видит, что ей навстречу выходят трое. «Черная Метка» верна себе. Платон внимателен, собран и напряжен. Трое окружают Аврору, мешая ей пройти. Между ними завязывается беседа. Платон не слышит, о чем они говорят, но, зная Аврору, предполагает, что ничем хорошим дело не закончится. Он прислоняется лбом к стеклу в надежде, что так ему будет лучше видно. Один из них протягивает к ней руку, она резко отмахивается, второй тут же хватает ее за волосы и тянет вниз, третий бьет Аврору по лицу. На секунду Платон задыхается, а потом срывается с места и выбегает из комнаты. Он несется, как дикий зверь, по коридорам и лестницам, перепрыгивая через ступеньки, кляня тех, кто создал этот корпус таким запутанным. Поворот за поворотом, этаж за этажом, Платон, кажется, даже не дышит. Он поскальзывается, скатывается вниз по ступенькам, поднимается и снова бежит. В голове страшные мысли, грудь сводит от нехватки воздуха. Платон резко поворачивает и сталкивается лицом к лицу с Авророй. Она отшатывается от него, глаза перепуганные, волосы растрепанные, вот-вот рухнет на пол.

Платон медлит всего секунду, пока не слышит топот ног, гонящихся за Авророй. Он хватает ее за руку, тащит вперед, навстречу тем трем парням, она даже не сопротивляется, лишь слегка заплетается ногами. Платон соображает очень быстро, открывает какую-то дверь и заталкивает туда Аврору за мгновение до того, как те трое вваливаются в галерею.

– Стоп-стоп, – он резко хлопает дверью, делая вид, что только что вышел из комнаты. Эти трое ему незнакомы, хотя они явно из северных, и точно ему не друзья. Некоторое облегчение накатывает на Платона, хорошо, что он их не знает. – Уже был отбой, с той же скоростью в спальни, – изображая коменданта, он строго смотрит на них, тихо надеясь, что они не заметят его сбитого дыхания.

– Не пробегала девчонка? – спрашивает один из них, притормаживая возле Платона.

– Не догонишь уже.

– Куда?

– Налево, – Платон крепко придерживает дверь, указывая направление. Парни с новыми силами бросаются по следу. Выжидая, пока топот совсем не стихнет, Платон перехватывает ручку и смотрит на табличку над дверью. Мужской туалет, в который он от безысходности спрятал Аврору, неожиданно очень его веселит.

Побледневшая Аврора сидит с закрытыми глазами на корточках у стены напротив, запрокинув голову назад. Дышит тяжело и рвано, на лбу пот, руки прижаты к животу. Платон всерьез боится, что она потеряет сознание. Аврора вскакивает, заслышав скрип, и таращит на него несчастные глаза, как раненый щенок, заслоняет ладонями живот. Потом она переводит дыхание, поняв, что больше никто не собирается ее бить, и взгляд становится спокойней. Нетвердой походкой она идет к раковине, поворачивает кран и сплевывает кровь. Вода окрашивается в красный, случайно упавшие через плечо волосы намокают, и она брезгливо откидывает их в сторону.

Платон прикрывает за собой дверь и делает шаг к ней.

– По лицу били? – хотя он точно знает, что да.

– Щеку прикусила, – не поднимая головы, лжет Аврора. Водит языком по деснам, проверяя все ли зубы целы. Губа врезалась в клык и кровоточит изнутри. Это хорошо, значит не придется придумывать объяснения для разбитого рта, синяк она замаскирует чем-нибудь, одолжит у кого-то пудру и возможно случившееся останется без внимания.

– Покажи, – Платон берет ее за подбородок и поворачивает к себе.

– Да все нормально, – Аврора все еще тяжело дышит после пробежки, а во рту по-прежнему привкус крови, и она никак не может избавиться от ощущения, что ее вот-вот поймают. Она дергается, пытаясь высвободиться, но Платон не обращает внимания на слова и внимательно смотрит на лицо, ища какие-то следы ударов, а потом кладет большой палец на ее губу и отводит вниз. На внутренней стороне большая кровоточащая царапина. Аврора морщится и выворачивается, на этот раз Платон отпускает ее. Руку он сжимает в кулак.

– Нужно приложить холодное, тогда следа на подбородке почти не останется, – он сует ладони под воду и смывает только ему известную грязь. Аврора видит этот жест, чувствует что грязь это она и усмехается:

– Конечно, главное чтоб не осталось никаких следов, – скорее болезненно морщится, чем ухмыляется, и отворачивается, стягивая с волос заколку. Ей очень хочется плакать, а плакать нельзя, поэтому она просто избегает смотреть ему в глаза.

– Думаешь, это потому что они северные? – он зло стряхивает воду с пальцев и глядит ей в затылок. – Ты же не можешь быть настолько глупой, отличница? – он хватает мокрой пятерней ее за плечо и разворачивает к себе. – Если кто-то узнает об этом, ты станешь девочкой для битья, мы же оба понимаем такую простую истину? – он действительно зол и с силой сжимает тонкое плечо так, что Аврора инстинктивно слегка опускает его, чтобы ослабить хватку.

– Я комендант, они не смогут мне ничего сделать, – она выбрасывает последний аргумент, который звучит крайне нелепо в мужском туалете, в одиннадцатом часу ночи. Особенно, когда у нее разбита губа и бешено колотится сердце после бега по коридорам.

– Уже сделали, – Платон снова стискивает ее подбородок, напоминая об ударе. Аврора часто дышит сквозь приоткрытые губы, но терпит боль. – Скажи своим, – через силу выдавливает из себя Платон, потому что, видит Бог, ему совсем не место рядом с ней. – Скажи своим, пусть не отходят от тебя ни на шаг, иначе случится беда. А сейчас пошли, – он отпускает ее и следует к двери.

– Иди, – опуская голову, чтобы спрятать слезы, отвечает Аврора. – Мне нужно сдать ключи.

– Да как тебя вообще угораздило попасть в коменданты, идиотка, – он толком не слышит ее слов от ярости и из-за прилившей к голове крови. – Они же все еще носятся по корпусу в поисках тебя.

– И представь, что будет, если они увидят тебя рядом со мной, – она гордо вскидывает голову.

– О, теперь ты и меня спасаешь, – язвительно шипит Платон. – Давай-ка я кое-что объясню тебе, южная девочка, – неожиданно срывается с губ, но он еще слишком зол, чтобы придавать этому значение. – Я могу сам постоять за себя и разобраться с проблемой, и если ты привыкла, что твои дружки прячутся за женские юбки…

– Твои дружки тоже не блещут благородством, – она с вызовом наступает на него. – Можно подумать ты бы бросился меня спасать, если бы видел.

Он в одну секунду теряет весь свой запал. Чувствует себя пустым и уставшим.

– Будь ты одной из северных – да, – на выдохе признается он.

Платон выходит за дверь, оглушенный, почти контуженный внезапным открытием. Он идет чуть впереди, Аврора крадется сзади, и ему приходится прислушиваться к ее шагам, чтобы быть уверенным, что она все еще здесь. У Платона почему-то жутко болят глаза, он щурится и трет веки, а сам пытается придумать, как вылечить ее губу. Он вдруг понимает, что собирается защищать ее, оправдывая эти мысли тем, что трое против одного – нечестно, и особенно трое против одной.

Так гуськом, друг за другом они добираются до своих поистине царских чертог. Он толкает незапертую дверь и устало проговаривает что-то о ключах. Платон очень надеется, что она не станет спорить, потому что сил у него на это нет. Он просто запихнет ее в комнату, подопрет дверь чем-нибудь тяжелым и спокойно пойдет спать. Аврора долго копается в кармане, достает оттуда связку и протягивает ее Платону. Он замечает, что руки у нее дрожат, и уходит вниз, чтобы сдать ключи сторожу.

Аврора остается в комнате одна, сползает по закрытой двери, наконец чувствуя себя в безопасности, и плачет навзрыд. При каждом всхлипе чувствуя боль в животе, как раз там, куда пришелся удар, она запоздало удивляется своему спасению. Ей просто повезло. Повезло, что тот, кто держал ее за волосы, оступился или поскользнулся. Повезло, что остальные двое соображают медленнее, чем она. Просто повезло. Могло и не повезти.

Уговаривая себя держаться, Аврора поднимается на ноги и идет в ванную. От рыданий губа снова начинает кровоточить. Перед зеркалом она придирчиво разглядывает лицо, так же, как ранее Платон. Исключая красные глаза, все выглядит вполне прилично, поэтому Аврора открывает воду, умывается и отправляется в спальню. Там она прикладывает к подбородку холодную металлическую ножку лампы и ложится на кровать. В комнате темно, только немного лунного света попадает внутрь сквозь окно. Аврора глядит в потолок, чувствуя, как по вискам снова стекают слезы и попадают в уши. В правом боку с опозданием начинает пульсировать и она устало думает, что там будет большой синяк. А еще думает, что Платон прав. Если кто-нибудь прознает о случившемся – быть беде. Больше мыслей нет. Она лежит абсолютно пустой головой на мягкой подушке с лампой у подбородка и тихо плачет. Аврора слышит, как хлопают двери, сначала входная, потом в спальню Платона, и зажмуривает глаза от обиды. Почему-то ей казалось, он постучит и спросит, все ли с ней в порядке.

Утром Платон не слышит ни звука из комнаты Авроры. За ночь он немного поостыл и свыкся с новыми мыслями. Он очень надеется, что у нее хватит ума не лезть на рожон и тихонько радуется тому, что Аврора останется сегодня у себя. Собираясь на занятия, Платон перебирает учебники, постоянно прислушиваясь к едва слышным шорохам в ее комнате. В глубине души он действительно рад, что не приходится смотреть ей в глаза. У Платона, к его огромному сожалению, нет ни выдержки Авроры, ни смелости, ни упрямства. Он не сможет сейчас говорить с ней о чем-либо, потому что совсем не знает что сказать.

На завтрак Платон не торопится, он курит за углом старого склада, как и всегда. Сигарета на голодный желудок действует умиротворяюще, притупляет аппетит, помогает продержаться еще половину дня до следующей затяжки. Он медленно выдыхает дым, думает о вчерашнем и жалеет Аврору. Глупая девчонка, всю жизнь прятавшаяся за спиной брата, решила сыграть в героя, и вот чем это обернулось. Смешная, ей-богу, смешная и глупая. Мозгов только на учебники хватает, а жизни не знает.

За пятнадцать минут до окончания завтрака Платон заходит в столовую, получает свою порцию, пробивает талон и занимает место за столом у стены. Без энтузиазма он скребет вилкой по тарелке, мельком поглядывая по сторонам. Без пяти минут восемь в столовую входит Аврора. Платон едва не роняет вилку. Ее длинные волосы ровно лежат на плечах, глаза подведены черным, на губах обычная розовая помада, на подбородке ни следа от синяка. Платон и еще десяток парней провожают ее взглядом, пока Аврора не спеша идет к раздаточному окошку. Легко и непринужденно она берет яблоко, отказывается от своей порции завтрака и подсаживается за стол к своим знакомым. О чем-то весело болтая, она лучезарно улыбается, закусывает губу, и Платона просто перекашивает от этого зрелища. Он легко может себе представить, как больно ей сейчас. Аврора громко заливисто смеется и поднимается со стула. Она медленно идет по проходу между столами, подбрасывая яблоко. Платон, не отрываясь, смотрит на нее и только поэтому замечает наполненный злобой и яростью взгляд Оскара, так же неотрывно следующий за Авророй. Неожиданно она останавливается, откусывает сочный кусок от ровного яблочного бока и продолжает идти.

Едва она скрывается за дверьми, Оскар зло бросает вилку на стол, и тут же к нему подбегает один из тех троих, что поджидали вчера Аврору. Они о чем-то тихо шепчутся, Оскар хватает его за шею и прижимает к своей тарелке лицом, шипит ему в ухо, злобно оскалившись, и отпускает. Завтрак окончен, все потихоньку выходят из столовой.

Ее собирались просто припугнуть, понимает Платон. Она мешает Оскару править в его личном королевстве, и он собирается убрать эту помеху. Аврора по сей день отказывается называть тех, кто нарушил режим в ту памятную ночь, когда она ринулась спасать кого-то и это держит Оскара в напряжении. Он уже устал ожидать от нее подвоха и хочет убедиться, что его имя ни за что не будет названо, поэтому ее собираются запугать. Запугать настолько, чтобы она не смела даже поднять головы, не то что открыть рта. И Аврора не может не понимать этого. Но то, что в ответ делает она, не лезет ни в какие ворота.

Платон поднимается с места, быстро сдает посуду и широкими торопливыми шагами выходит из столовой. Он еще надеется нагнать Аврору, что бы убедиться, что у нее помутилось в голове от вчерашнего удара, отправить девчонку в больницу и хоть что-то исправить, но ее нет ни в одной из галерей, нет в комнате и нет в аудитории. Платон опускается на свое место за партой, достает какие-то книги, совсем не по предмету, вполуха слушает лектора, невпопад посмеивается над шутками соседа и вообще ведет себя отрешенно и немного рассеянно. Урок за уроком он наблюдает пустое место Авроры за партой и смутно надеется, что она не лежит избитой за углом разбомбленного склада. Статус коменданта не спасет, если кто-нибудь пробьет тебе голову железной трубой. Глупая, глупая девочка ввязалась в бой с теми, кто заведомо сильнее ее. Истинная южанка. Ума – как у гусеницы. Безрассудная. Платон с опозданием понимает, что начинает уважать ее именно за ее смелость и редкое для них всех благородство. И он очень боится, что, в конце концов, ее все-таки убьют. Эта война беспощадна. Особенно к тем, кто хочет быть героем.

Весь день Аврора малодушно отсиживается на автобусной остановке, зябко кутаясь в куртку, и нежно наглаживает синяк на боку. Она в буквальном смысле зализывает раны, беспрестанно водя языком по разбитой губе. Попытки уговорить себя вернуться в корпус и занять место за партой разбивается о неконтролируемый страх перед Оскаром. Запал смелости ушел на триумфальное шествие по столовой. Она будет готова отвечать перед ним и перед всеми остальными, но не сегодня. Слабое утешение, что завтра она станет смелее, сильнее и сможет противостоять врагам, не стоит ровным счетом ничего. К сожалению, Аврора знает, что всему этому неоткуда взяться. Она вдруг улыбается, не замечая боли в губе, вспоминая перекошенное от удивления и злости лицо Оскара, и становится чуточку легче. Он тоже уязвим, у него свои слабости. У него есть сила и мускулы, но она смышлена, и если правильно действовать, то нет ничего невозможного. Она сможет управлять им, контролировать его. Нужно только понять как. Завтра она скажется больной и отсидится в комнате еще один день, а потом придется смотреть страху в глаза. И она посмотрит и победит.

Провожая рейсовые автобусы, Аврора вспоминает, что второпях оставила дверь спальни незапертой, но это волнует ее меньше всего. Единственная вещь, которую никто не должен найти, надежно спрятана, а все остальное Платон может продать за сигареты, ей, в общем-то, все равно. Она подумывает, что должна сказать ему спасибо или что-то еще за вчерашнюю помощь. Хотел он того или нет, а прошлой ночью Платон, возможно, спас ее. Неглупая Аврора прекрасно понимает, что ее хотят запугать, усмирить, заставить прятаться. Из-за собственного упрямства она не имеет права отступать. Так учили брат и отец – никогда не сдаваться. В конце концов, она знает за что борется.

В корпус Аврора возвращается засветло, помня о случившемся, и просиживает оставшиеся часы до отбоя в женской душевой. Выждав привычные полчаса, она отправляется в квартиру.

– Так ты все-таки жива? А я уже собирался знакомиться с новым соседом, – именно такими словами встречает ее Платон.

– Жалко, что надежды не оправдались, – она собирает в кучу остатки мужества и сил, чтобы ответить. За целый день Аврора съела только то злополучное яблоко, и сейчас живот сводит от голода. Показательная прогулка по столовой была импровизацией и никакой готовности к долгосрочному отсутствию в корпусе у Авроры не оказалось. Она с тоской думает, что придется поголодать еще и завтра, и желание спорить с Платоном пропадает вовсе.

– Я же сказал тебе вчера, чтобы ты держалась своих, а не лезла в самое пекло.

– Оскар этого и ждет, – устало отвечает Аврора, проходя мимо Платона в ванную.

– В этом вся суть, – он не следует за ней, остается в общей комнате. – Дать Оскару то, что он хочет.

Аврора наклоняется и пьет воду прямо из крана. На вкус она отвратительна, но это хоть как-то забьет голод. Можно еще попросить у Платона сигарету в обмен на что-нибудь, но она никогда не курила.

– Боже мой, да почему тебя-то так это волнует? – она равнодушно изучает собственное отражение в зеркале. С утра пришлось прихорошиться для большего эффекта, но сейчас зрелище удручающее: спутанные волосы, грязное, обветрившееся лицо. Боковым зрением Аврора видит, как Платон проходит в свою спальню. Ну и пусть, решает она. Ну и пусть. Все равно сил на разговоры нет.

Закончив в ванной, вымотанная за день Аврора с радостью толкает дверь собственной спальни. Она не зажигает свет, просто падает на кровать и зарывается лицом в подушку. Устраивается поудобнее и, подкладывая под щеку ладошку, замечает на тумбочке тарелку с двумя булочками.

Оскар злится и продолжает нагнетать обстановку. Аврора не рискует усложнять ситуацию еще больше, но свои позиции удерживает стойко. Платон, незримая третья сторона, полагает, что между ними настало негласное перемирие. Ничего хорошего это не сулит.

Аврора не обсуждает с ним ситуацию и избегает любого общения. Она запирается в комнате, как только Платон появляется в квартире, сбегает от него по утрам даже в выходные и отделывается односложными ответами на любой вопрос. Большую часть времени Аврора проводит в старом театре, разводя небольшие костры из старых кресел. Там она пишет домашние задания, читает книги и подкармливает только что родившихся котят. Ей страшно хочется что-то изменить и просто страшно. Бедняга Платон искренне не понимает, почему она вдруг так переменилась, а Аврора не собирается ему объяснять. Нечего тут объяснять, думает она, вороша палкой затухающий костер.

К собственной чести Аврора избегает и своих. Ей кажется, что так будет справедливо, это она ввязалась в противостояние с Оскаром и тянуть кого-то за собой неправильно. “Трусишь, – констатирует про себя Аврора, – потому что есть что терять.” “Учись сама себя защищать”, – сказал ей брат, – “я не смогу всегда быть рядом.” Чтобы быть смелее нужно перестать думать о себе, делает вывод Аврора. Она была смелой, когда нужно было защитить Лилию, а сейчас, когда нужно бороться за себя, дрожит и прячется ото всех. И Аврора расправляет согнувшиеся плечи. Только потому что гнев и внимание Оскара направлены на нее, Лилию перестали мучить и шпынять. Выходит, она все делает правильно.

Новые мысли придают ей сил. Она поднимается на ноги, затаптывает огонь и возвращается.

В корпусе царит ажиотаж, полным-полно детей не старше шести лет, которые носятся по холлу вопреки указам воспитателей. Аврора, увернувшись от бежавшего прямо на нее пухлого мальчишки, торопливо идет мимо будки смотрителя.

– Эй, комендант, – окликают ее у дверей, и она оборачивается. – Вас всех собирают в спортзале, поторопись, – скучающий охранник кивает головой в нужную сторону и снова прячется в будке, игнорируя кричащую малышню в холле.

Не сбавляя хода, Аврора добирается до спортзала. Она притормаживает у самой двери и старается неслышно пробраться внутрь, так как собрание уже началось.

– Нужно распределить спальные места так, чтобы все были устроены, – вещает директор, вышагивая вдоль нестройного ряда комендантов. Позади него стоят преподаватели. – Постарайтесь свести к минимуму любую возможность беспорядков или конфликтов. Задача ясна?

– Что случилось? – Аврора незаметно втискивается между девушками-южанками.

– У мелких потоп в корпусе, – охотно делится одна из них. – Сказали, что они будут жить здесь, пока там все приводят в порядок. Парням придется потесниться.

– А кровати? – так же шепотом уточняет Аврора.

– Будут класть матрасы. Это не наша забота, мы возимся с малышнёй.

– Ясно, – кивает Аврора и неловко улыбается в ответ на суровый взгляд преподавателя.

– Если у вас нет вопросов, приступайте, – царственно позволяет директор и нестройная шеренга комендантов тянется к выходу.

Аврора вместе с остальными девушками спускается вниз и помогает нянькам отловить и построить детей. Разыгравшиеся пятилетки нехотя занимают свои места, и воспитатели один за другим ведут классы наверх в спальни. Аврора поднимается с шестой группой, внизу остается еще четыре. Детей располагают по двое на нижнюю кровать, парней со второго яруса никуда не выгоняют. Всего в освобожденные спальни размещают около ста малышей, плюс по четыре воспитателя на спальню. Аврора быстро подсчитывает в уме, получается, двести семьдесят человек сегодня ночуют в спортзале. Сложно будет уследить за порядком.

Смотрители отправляют девушек за постельным бельем в прачечную, и Аврора, наряду со всеми, тащит тяжелые тюки с простынями в спортзал. Парни все еще раскладывают матрасы, разделяя территорию. Ничего нового, спортзал разбит на две зоны, как и вся страна. Аврора остается помочь с постелью. Пару раз она натыкается на пристальный взгляд Платона, но тут же отводит глаза и снова возвращается к простыням. Подушек и одеял не достают вовсе, все равно на всех не хватит. К ночи все, наконец, успокаиваются и расходятся по спальным местам. Очереди в общих ваннах вырастают просто до невероятных размеров, но вопреки ожиданиям никто не затевает никаких склок, только тихо ждут в коридорах. В любом другом случае драки были бы неизбежны.

Авроре приходится ждать дольше всех. Она не может вернуться в квартиру до тех пор, пока все не разойдутся по спальням, и к себе ей удается попасть уже ближе к полуночи. Свет сегодня не гасят, чтобы не напугать темнотой детей. К тому моменту, когда Аврора, наконец, открывает дверь квартиры, Платон уже около часа лежит в кровати и пялится в потолок. С недавних пор у него не выходит заснуть раньше, чем придет Аврора. Сегодня он волновался, что комендантов заставят ночевать вместе с другими парнями в спортзале для поддержания порядка, но все обошлось.

Он слышит, как она выдвигает и задвигает ящики стола, звенит ключами, запирается в ванной. Несколько минут Аврора стоит под душем, смывая с волос пыль и запах костра. Она любит воду и готова отрастить себе хвост и жабры, чтобы только не пришлось жить на суше. Именно так она себя и чувствует после отъезда брата, рыбой выброшенной на берег. Задыхаясь, она судорожно бьется в агонии, предпринимая бессмысленные попытки вернуться в море. Открывая глаза, Аврора возвращается в мир, где у нее нет русалочьего хвоста, а есть мозолистые ступни и, выходя из ванной, она держит обувь в руках, переступая босыми ногами по скрипучему полу.

– Ладно, объясни мне, – требовательно говорит Платон, появляясь в коридоре. Аврора вздрагивает от неожиданности и недоуменно прижимает ботинки к груди. – Объясни мне, что такого приключилось?

– В смысле сегодня?

– Да. Я же идиот и не понял, что случилось сегодня, – с плохо прикрытой злобой шипит Платон.

– Ну, мало ли, всякое бывает, – она разводит руками, в каждой по ботинку, и пожимает плечами.

– Думаешь, мне весело?

– Ну, лично мне скучно, и я очень хочу спать. Поговорим завтра, – Аврора изо всех сил старается избежать беседы, но судя по настроению Платона, ей это вряд ли удастся.

– Выходит твоей показушной смелости хватает только на позерство перед Оскаром, – он делает оскорбительный вывод и зачем-то идет в общую комнату. – А на самом деле ты труслива, как и все.

– Ну, знаешь, – Аврора чувствует прилив сил и злости, – по крайней мере, я хоть что-то делаю.

– О, вот с этим я согласен, – иронизирует Платон, доставая из-под подоконника пачку сигарет, – ты бегаешь по коридорам и прячешься где-то целыми днями.

– Да что ты о себе думаешь? – она свирепо наступает на него, полная праведного гнева.

– Я думаю, ты ни черта не понимаешь, что делаешь, – чиркая спичкой, Платон подкуривает сигарету и открывает окно. В общем-то, они оба сейчас напоминают эти самые спички, одна маленькая искра и они вновь заполыхают ненавистью друг к другу. Чувствуя холод босыми ногами, Аврора садится на диван и натягивает ботинки.

– Ты ввязалась в бессмысленную борьбу и теперь не представляешь, как ее закончить.

– Я защищаю…

– Ты себя не можешь защитить! Что за чушь ты несешь? Когда ты уже увидишь реальность? Твоего брата больше здесь нет. Или ты думаешь, раз я принес тебе пару булок, то теперь буду нянчиться с тобой все время?

– Ну что ты, разве можно о тебе так подумать? – Аврора слегка склоняет голову и прищуривает глаза. – Мне не нужна ничья опека, тем более твоя. Ты же волк-одиночка, только о себе заботишься. Тебе вообще наплевать на всех, у тебя даже друзей нет.

– Что-то я не наблюдаю и твоих друзей, – он выдыхает дым и оборачивается к ней. – Ты живешь здесь сколько, три месяца? И никто, для большего эффекта я повторю, никто ни единого раза не…

– Закрой рот и не смей, ни единого раза не смей говорить о моих людях.

– Твоих людях, – насмешливо цитирует Платон, снова делая затяжку. – Вот так шутка.

– А чего ты ждал? Что я забьюсь в уголок и просто пережду?

– Конечно нет, – он щелчком выбрасывает недокуренную сигарету в окно и замечает мерцающие огни в небе. – Я никогда не жду разумных поступков от южанки.

– Так значит, все в итоге сводится именно к этому? Север и юг, красный и желтый?

– А как иначе? – он удивлен. Что там она себе воображает? – Это твои люди пришли в мой дом и убили мою семью. Твои люди, Аврора.

– И я определенно была одной из них.

– Не утрируй, – выдыхает Платон.

Разговор идет совсем не о том. Она молчит, скрестив руки на груди и смотрит в пол. Печально, но они будто из разных вселенных и никак не могут услышать друг друга.

– Там внизу дети, Платон, – говорит она, поднимая голову. – Им всего по пять лет и они никогда не видели мир без войны. Мы с тобой еще немного помним, а они никогда не видели и может быть не увидят. Все что есть у них – это жидкий суп, затертая до дыр одежда и продавленные кровати. У них нет родителей, нет дома и нет будущего. Неужели вам не страшно за этих детей?

– Не мы начали эту войну.

Что тут еще можно сказать… Ничего.

Резкий звук сирены разрывает тишину. Аврора вскидывает голову и смотрит на то место в стене, откуда исходит вой. Она цепенеет от одной мысли.

Бомбят.

Снова.

Сирена прекращается и звучит по новой. Нет времени думать, что это: учебная тревога, штормовое предупреждение или приближение самолетов. Платон исчезает у себя в спальне и выходит оттуда с рюкзаком, который собран у каждого из них на случай эвакуации. Он движется по комнате и только у самой двери замечает, что Аврора продолжает сидеть на диване, не шевелясь.

– Ты чего? Нужно идти, – Платон не понимает, что с ней происходит. Это не первая сирена в их жизни.

Аврора и сама не понимает, почему не может даже пошевелиться. Она чувствует, что тонет в чем-то вязком, как зыбучие пески или болото, а руки, ноги у нее связаны, и вот-вот черная болотная топь зальется в горло, уши, нос. И дальше будет темнота. Никаких бомб, никакой войны, ничего страшного больше, нужно только утонуть в этот раз.

Кто-то тянет ее за руку вверх из зыбкой топи и она зажмуривается, поддается и выныривает из болота. Платон крепко держит ее за запястье и ведет по галерее, влившись в общий поток людей, на спине у него два рюкзака: свой и ее. Она с трудом переступает ногами, стараясь не упасть и поспевать за ним, Авроре все еще кажется, что вязкая болотная жижа мешает идти. Они спускаются к выходу, где толпа в панике пытается разом протиснуться сквозь узкие двери, и, прежде чем Платон успевает что-либо понять, Аврора выдергивает свою руку и движется против течения к сваленной скамейке в углу холла, между стеной и колонной. Она маленькая и юркая, у Платона не получается лавировать в толпе так же ловко из-за рюкзаков, он подпрыгивает, чтобы не потерять Аврору из виду, и пытается вернуть ее. Платон всерьез полагает, что она окончательно сошла с ума. Волной его относит дальше от Авроры, и он отталкивает людей, чтобы хотя бы удерживаться на месте.