Читать книгу Тень забытого мира - Анастасия Вячеславовна Незабываемая - Страница 1

Тишина в комнате Софьи была самого громкого сорта. Она не была умиротворяющей; она была густой, тяжелой, как вода в затопленной шахте, и так же давящей. Каждый звук – тиканье часов на прикроватной тумбе, отдаленный гул машины за окном, собственное дыхание – не нарушал эту тишину, а лишь подчеркивал ее, как одинокая нота в бездонном колодце.

Прошло три месяца. Девяносто два дня. Две тысячи двести восемь часов. Софья знала точную цифру. Ее мозг, отточенный годами учебы и любовью к порядку, цеплялся за эти расчеты, как за спасательный круг. Они создавали иллюзию контроля в мире, который перевернулся с ног на голову.

Она сидела за своим идеально чистым столом, глядя на экран ноутбука. Открытый документ с курсовой работой по клинической психологии был белым и пустым, как и ее сознание в последние недели. Фраза «посттравматическое стрессовое расстройство» мигала в ее голове, но не как научный термин, а как личный диагноз. Она видела сны. Каждую ночь. Не кошмары в классическом понимании, с монстрами и погонями. Хуже. Она стояла в длинном, бесконечном коридоре, стены которого были из влажной, пульсирующей плоти. С потолка капала темная, пахучая жидкость. И она слышала голос. Тихий, прерывистый шепот: «Соня… помоги…»

Голос Насти.

Софья резко встала, отодвинув стул. Он с противным скрежетом отъехал по паркету. Она подошла к окну, обняв себя за плечи. За стеклом был обычный осенний день. Серый, прохладный, с ветром, срывающим последние листья с берез. Нормальная жизнь. Та самая, которую она так отчаянно хотела вернуть.

Но нормальность оказалась хрупкой стеклянной сферой, в которую ее поместили. Она все видела, все понимала, но не могла прикоснуться. Не могла чувствовать. Еда потеряла вкус, музыка – мелодию, а смех подруг по университету звучал как запись с испорченной пластинки.

Дверь в комнату приоткрылась, и на пороге показалась мама. Ее лицо, обычно такое мягкое и доброе, было изборождено морщинами беспокойства. – Соня, ты как? – спросила она тихо, будто боялась спугнуть. – Нормально, мам. Работаю над курсовой, – ответила Софья, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Может, чаю принести? С печеньем. – Не надо, спасибо. Я не хочу.

Мама постояла еще мгновение, ее взгляд скользнул по идеальному порядку на столе, по не заправленной кровати, по темным кругам под глазами дочери. – Хорошо… – она вздохнула. – Просто… знай, что я всегда рядом. – Знаю, мам.

Дверь закрылась. Софья закрыла глаза. Она знала, что родители разрываются между жалостью к ней и страхом за нее. Они не знали, что говорить. Разговоры о будущем, об учебе, о планах – все это уперлось в непробиваемую стену того вечера. Они ходили к семейному психологу. Доктор Кузнецов, человек с мягкими руками и безразличными глазами, говорил о «стадиях принятия горя», о «необходимости выговориться». Софья говорила. Она рассказывала чистую, отрепетированную версию. «Мы гуляли. Настя отстала. Мы искали ее. Не нашли». Она не упоминала запах гниения, длинные когти, мерцающий портал и глаза Кирилла, полые, как скорлупа.

Вранье стало второй кожей. Оно защищало не только их, но и тех, кто спрашивал. Как можно было рассказать правду? «Нашу подругу забрало в другое измерение существо с игольчатыми зубами». Их бы просто закрыли.

Телефон на столе завибрировал, заставляя ее вздрогнуть. На экране горело имя: «Катя».

Софья на мгновение замерла. Разговоры с Катей стали еще одним источником напряжения. Их общее горе не сплотило их, а, наоборот, отдалило. Катя выбрала иной путь борьбы с болью – путь ярости и одержимости.

Софья приняла вызов. – Привет, – сказала она, поднося телефон к уху. – Они снова были, – голос Кати был хриплым от бессонницы или от слез. – Вчера вечером. Задавали одни и те же дурацкие вопросы.

«Они» – это были следователи. История о трех девушках, одна из которых пропала в заброшенном доме, получила огласку. Сначала – небольшие заметки в местных пабликах, потом – репортаж на региональном телеканале. На них обрушилась волна истеричного внимания: сочувствующие, любители мистификаций, блогеры, ищущие хайпа. А потом пришли и официальные лица. Полиция. Родители Насти, сломленные горем, давили на них, требуя ответов, которых у них не было.

– Что на этот раз? – спросила Софья, глядя в окно. – Что на этот раз? – передразнила ее Катя. – Да то же самое! «Вы точно не ссорились?», «Могла ли она уйти сама?», «Не было ли у нее суицидальных наклонностей?». Я уже хочу орать на них! Как они смеют? Настя никогда!..

Ее голос сорвался. Софья слышала, как на том конце провода Катя зажигает сигарету и затягивается. Она снова начала курить. Втайне от родителей.

– Успокойся, Кать. Они просто делают свою работу. – Свою работу? – Катя фыркнула. – Их работа – искать! А они что делают? Допрашивают нас, как преступников! Как будто это мы виноваты!

В этих словах прозвучал тот самый, невысказанный до конца, упрек. «Это ты виновата, Соня. Ты была голосом разума, а не удержала нас. Это ты виновата, Настя. Это ты притащила нас туда». Вина была третьей в их компании, незваной гостьей, которая сидела с ними за столом и смотрела на них пустыми глазницами.

– Мы не виноваты, – автоматически сказала Софья, уже в сотый раз повторяя эту мантру. – Мы все были согласны. – Ага, конечно, – в голосе Кати слышалась горькая усмешка. – Слушай, я нашла кое-что. В архивах городской библиотеки. Про того самого Григорьева.

Софья сжала телефон так, что костяшки пальцев побелели. – Катя, мы же договорились. Оставить это. – Договорилась ты! – огрызнулась Катя. – А я не могу! Я не могу просто сидеть и делать вид, что ничего не было! Она там одна, Соня! Ты понимаешь? ОДНА!

– Настя мертва, Катя! – выдохнула Софья, и это признание, произнесенное вслух, снова причинило острую, свежую боль. – Мы должны смириться.

– Ты сама в это не веришь! – парировала Катя. – Или веришь? Ты действительно думаешь, что то, что мы видели, – это просто… галлюцинация? Коллективный психоз?

Софья молчала. Она хотела верить именно в это. В галлюцинацию. В психоз. Это было бы проще. Проще, чем принять реальность порталов, иных миров и существ, которые хотят тебя съесть.

– Григорьев, – не отступала Катя, – был не просто сумасшедшим ученым. Он был гением. Он работал над теорией многомерности пространства еще в семидесятые. Его работы были засекречены. А потом он просто исчез. Как и его семья. Слушай, мне нужна твоя помощь. Ты лучше меня в анализе. Нужно систематизировать данные…

– Нет, Катя, – твердо сказала Софья. – Я не буду этим заниматься. И тебе не советую. Ты загонишь себя в могилу. Тебе нужна помощь, а не самобичевание.

На другом конце провода повисло тяжелое, злое молчание. – Хорошо, – наконец сказала Катя, и ее голос стал ледяным. – Значит, так. Ладно. Сиди в своей скорлупе. Я справлюсь сама.

Она положила трубку.

Софья медленно опустила телефон. Чувство вины, огромное и удушающее, накатило на нее новой волной. Она предала Катю. Предала Настю. Она пыталась забыть, а значит – стереть их из своей жизни. Она была эгоисткой. Трусихой.

Она подошла к зеркалу, висевшему на стене. Девушка, смотревшая на нее оттуда, была бледной и чужой. Глаза запали, в них не было прежнего огня, интереса к жизни. Она подняла руку и дотронулась до своего отражения. Холодное стекло.

И в этот момент ей показалось. Всего на долю секунды. Не ее собственное лицо смотрело на нее из зеркала. Другое. Загорелое, исхудавшее, с сухими, потрескавшимися губами и глазами, в которых горел огонь нечеловеческой воли. С глазами Насти.

Софья отшатнулась от зеркала, сердце заколотилось в груди. Она зажмурилась, потом снова посмотрела. В зеркале была только она, бледная и испуганная.

«Галлюцинация, – строго сказала она себе. – Недостаток сна. Нервы».

Но дрожь в руках не унималась.

Катя бросила телефон на диван. Он отскочил и упал на пол. Ей было все равно. – Сиди в своей скорлупе… – прошипела она, глядя в стену. – Идеальная Софья. Всегда знает, как правильно.

Она прошлась по комнате, нервно затягиваясь сигаретой. Комната была завалена распечатками, старыми книгами, картами города. Здесь, в своем личном хаосе, она чувствовала себя ближе к разгадке. Это был ее способ борьбы. Пока она искала, она чувствовала, что делает что-то полезное. Что она не бросила Настю.

Она подошла к доске, висевшей на стене. Это был ее командный центр. В центре – фотография Насти, улыбающейся, с сияющими глазами. Та, что была сделана в прошлом году на дне рождения Софьи. От фотографии расходились нити – физические и виртуальные.

Распечатки из архивов газет: «Таинственное исчезновение семьи Григорьевых (1982)». «Академик Григорьев: гений или безумец?». Выдержки из научных журналов с сложными математическими формулами, которые она не понимала, но интуитивно чувствовала их связь.

Распечатки с форумов по паранормальным явлениям. Любители мистики давно интересовались домом Григорьева. Катя выписывала все упоминания о «светящихся шарах», «странных звуках», «пропажах людей». Большинство были явным бредом, но некоторые детали… некоторые детали совпадали.

И самое главное – карта. Подробный план дома Григорьева, который она с риском для жизни скопировала из муниципального архива архитектуры. Она отмечала на ней места, где они были, и те, куда не успели попасть. Особенно одну комнату на первом этаже. Ту самую, у двери с нарисованным глазом. Комнату, в которую Кирилл сказал «нельзя».

««Якорь»», —прошептала Катя, водя пальцем по контуру этой комнаты. Слово пришло к ней из ниоткуда, во сне. Оно звучало настойчиво и важно.

Ее телефон завибрировал. Незнакомый номер. Катя нахмурилась. Кто это? Журналист? Полиция? Она скептически приняла вызов. – Алло?

Поначалу в трубке была только тишина. Такая же густая, как в доме Григорьева. Потом – слабый, прерывистый шепот. Мужской голос. Она едва разобрала слова. – Девочки… вы… в опасности… Оно… не отпускает…

Катя замерла. Это был… Кирилл? – Кирилл? Это вы? Где вы? Что происходит?

Но связь прервалась. В трубке зазвучали короткие гудки.

Катя смотрела на телефон, не в силах пошевелиться. Сердце бешено колотилось. Он был жив. И он предупреждал их. Значит, они были правы. Все было по-настоящему.

Она снова посмотрела на доску, на улыбающееся лицо Насти. И на свою собственную дрожащую руку.

«Оно не отпускает».

Она поняла, что Софья, со своим желанием забыть, была не права. Забыть было невозможно. Дом не отпускал их. Он тянулся к ним своими черными щупальцами, просачивался в их жизнь через трещины в реальности. Через сны Софьи. Через зеркала. Через телефонные звонки.

Война не закончилась. Она просто перешла в другую фазу. И если они не начнут действовать, то тьма из того дома поглотит и их, как поглотила Настю.

Она подняла с пола телефон и снова набрала номер Софьи. Тот ответила не сразу. – Соня, – сказала Катя, и в ее голосе не было прежней злости, только холодная, стальная решимость. – Ты должна приехать. Сейчас же. Со мной что-то произошло. Он звонил.

– Кто? – испуганно спросила Софья. – Кирилл. Он сказал, что мы в опасности.

На другом конце провода повисло молчание. Катя знала, что ее подруга борется сама с собой. Страх против долга. Разум против веры.

– Хорошо, – наконец сдалась Софья. Ее голос был безжизненным. – Я еду.

Катя положила трубку и подошла к окну. Начинался дождь. Капли стекали по стеклу, как слезы. Она смотрела на мокрый асфальт, на спешащих прохожих, на огни города. Обычный мир. Но она знала, что под этой тонкой пленкой нормальности скрывается другая реальность. Реальность ужаса. И они с Софьей, хотели они того или нет, были ее частью.

Их кошмар только начинался.