Читать книгу История с Живаго. Лара для господина Пастернака - Анатолий Бальчев - Страница 2

Так случилось, что в начале 70-х годов судьба свела меня, еще несмышленого мальчишку, с удивительной, красивой с большой буквы женщиной. Эту женщину звали Ольга Всеволодовна Ивинская.

Я дружил с ее сыном, Дмитрием Виноградовым, потрясающим поэтом и переводчиком, стихи которого я превратил в песни, и эти песни часто звучали в моем исполнении для моих любимых людей на закрытых ночных «слетах» в знаменитом ресторане «Архангельское».

В 80-е годы я стал бывать в доме Ольги Всеволодовны чаще и чаще. В то время с помощью Мити я начал пробовать себя в роли «драматурга» и, будучи не совсем скромным, время от времени приносил ему на прочтение свою писанину, достаточно наивную. Думаю, Митя читал эту писанину скорее из чувства такта; тем более, что и времени у него подчас не хватало.

Позднее Митя согласился на одну мою, не совсем скромную, «авантюру»… И мы, вдруг, вместе начали писать пьесу о поэтах. Она так и называлась – «Кафе поэтов». Я тогда работал в театре и носился с идеей сделать музыкально-поэтический спектакль. Стоит отметить, что советчики у меня были на тот момент весьма именитые: сценарист Игорь Ицков – как-никак лауреат Ленин-ской премии за фильм «Неизвестная война», великий драматург Михаил Рощин и не менее великий кинорежиссер Андрон Кончаловский. Видимо, их вежливое – связанное с их природным тактом – одобрение моей «бредовой» идеи и послужило толчком к митиному согласию. Поскольку основной груз писания текста взвалил на себя Митя, я был на подхвате. Процесс рождения этой пьесы происходил в их доме. И, само собой, мне приходилось там часто бывать и многие часы проводить в атмосфере ироничных рассказов и воспоминаний Ольги Всеволодовны Ивинской о событиях в России 50–60-х годов. Иногда мы вместе ужинали и, как правило, у нас у каждого на столе, в маленькой семиметровой кухне, была рюмка хорошей водки и традиционная закуска того времени: вареная картошка, капуста, сардельки, селедка – все, как положено, «как в лучших домах ЛАндОна». Во время этих скромных застолий я позволял себе рассказывать им всякую «чушь» из светской московской жизни. Ольга Всеволодовна всегда с удовольствием слушала эти откровения и очень живо реагировала на некоторые эпизоды, связанные с моими романами, что казалось абсолютной грязью в сравнении с историей Лары из «Доктора Живаго». Я еще помню приплюснутую мордочку ее любимого пекинеса. Он по-доброму фыркал на мое косноязычие, а, может быть, и на клубы сигаретного дыма, которые непрестанно выпускали из своих легких то Митя, то Ольга Всеволодовна. Пекинеса звали Арончик, все последние годы жизни это был ее самый верный друг.

Многое в моей памяти осталось как о том времени, так и о том, что Ольга Всеволодовна рассказывала на своей знаменитой кухне. Вот, что я вспомнил из ее рассказов о романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго»:

– Меня часто спрашивают, являюсь ли я той самой Ларой. Я думаю, можно сказать о прототипе, о различии между реальным человеком и художественным образом и степени их сходства, о совпадении судеб. Кроме того, это образ собирательный, в нем есть несколько женских характеров, даже и часть духовного мира самого Бориса Леонидовича. Видимо, в основу образа Лары легли мои черты, в том числе биографическое сходство, схожесть внешняя. «Это – Лара моей страсти», – пишет Борис Леонидович обо мне в письме к Ренате Швейцер. Я или не я – не это даже главное. Лара – любовь Живаго-поэта, создание и достояние его духа – гордого, независимого, не сломленного перипетиями жестокого бытия, тогда как Живаго-человек оказывается бессильным перед реалиями мира. Умер доктор Живаго, поэт Живаго жив, жив роман, и, если какая-то женщина хотя бы на миг почувствует себя Ларой, – значит, в ее сердце есть место для любви жертвенной, чистой. Рада ли я выходу в свет романа в России? – Конечно, рада, по-другому быть и не может. Это была мечта Бориса Леонидовича, хотя он переживал за то, как воспримут на родине его детище.

Ближе к концу 80-х вокруг Ольги Всеволодовны и Бориса Пастернака разговоров ходило все больше и больше, тема их любви – в свое время совсем закрытая – вызывала у людей живой интерес. В то время я как раз пробовал себя в роли продюсера, и идея фильма о Борисе Леонидовиче и о его музе не выходила и из моей головы. А будучи человеком активным, я каждое свое новое знакомство пытался, так или иначе, превратить в создание кино, набиравшего в те дни – в отличие от застойного периода – все больше и больше свободы.

И вот… как-то раз произошла моя встреча с одним крупным американским адвокатом. Он в составе культурной делегации посещал Москву. Дело было вот как: меня пригласили в качестве «творческого персонажа» мои друзья, которые праздновали в гостинице «Космос» наступающий 1988 год. Для антуража я взял с собой двух своих подружек: обеих звали Наташами, обе, конечно, были бесспорные красавицы, обе говорили по-английски. И здесь, должен признаться, был мой корыстный замысел – я хотел задействовать их в качестве переводчиц. Однако стоило нам оказаться внутри бара, как наши американские друзья и коллеги тут же окружили моих спутниц – с жаждой общения и внимания, – и я был вынужден практиковать свое убогое знание английского языка.

В какой-то момент я увидел – мою голубоглазую Наташу осаждает весьма странный тип с орлиным носом… Между ними шла очень эмоциональная беседа. Наташа заметила мой взгляд, и они подошли ко мне. Человек с орлиным носом представился как Гарри, и оказался он адвокатом из Сан-Диего. Позже я узнал, что спорили они о литературе: о русской, а точнее, о литературе русско-советской и, конкретно, о Пастернаке. Бориса Леонидовича, а тем более экранизацию, снятую по его роману «Доктор Живаго», знает каждый американец. И конечно же, Гарри загорелся идеей создания фильма о Пастернаке. А когда рядом такая спутница, это не только вдохновляет, но и обязывает. Стоит отметить, что позднее Гарри и Наташа стали мужем и женой; после той новогодней ночи они встречались, мотались по зимней Москве, и она, в продолжение их споров о литературе, даже свозила его в Переделкино, на кладбище, где похоронен Борис Пастернак. А потом я привел их в мастерскую художника Бориса Мессерера, в которой он проживал тогда со своей женой – величайшей поэтессой ХХ века – Беллой Ахмадулиной. Эта мастерская имела свою историю, я бы даже назвал это место намоленным… Кого здесь только не было: и Высоцкий с Мариной Влади, и Евтушенко, и Вознесенский…

Любой мало-мальски образованный европеец, окажись он в этой мастерской, сначала бы, конечно, опешил, но потом, не проявляя внешнего восторга, стал бы внимательно осматривать все вокруг… А здесь – всего минута – и вот уже наш Гарри спешит рассмотреть сразу все экспонаты и, разинув рот, не знает на чем сначала остановить свой взгляд. И немудрено, картины, нагромождение граммофонов, кресла, театральные макеты создавали неповторимую атмосферу, где творили художник и поэт. Ранее от нас с Наташей Гарри узнал, что Белла Ахмадулина была одной из тех молодых литераторов, кто отказался подписать коллективное письмо студентов – тот самый «пастернаковский пасквиль». Конечно же, для американца Гарри встреча с поэтессой, пошедшей наперекор советской власти, да еще в столь юном возрасте, несомненно, была интересна… Однако, к его сожалению, в тот вечер Беллы не оказалось. Зато на стене висел ее портрет, написанный супругом, и множество фотографий с довольно известными персонажами того времени…

К слову сказать, на книжных прилавках появились воспоминания Бориса Мессерера о Белле, где, в том числе, рассказано и о ее знакомстве с Пастернаком. И об одной из встреч с Ольгой Ивинской, что произошла уже позднее в доме фотохудожника Валерия Нисанова.

Из книги Бориса Мессерера «Промельк Беллы»:

«Валера очень тесно дружил с поэтом и переводчиком Митей Виноградовым, сыном Ольги Всеволодовны Ивинской – великой женщины, которую в последние годы своей жизни любил Пастернак. Она претерпела ужасные испытания – дважды была арестована и провела много лет в заключении. Потом написала изумительную книгу воспоминаний «В плену времени». В ней она тепло упоминает о Белле.

В доме Валеры мы провели счастливые часы общения с Ольгой Всеволодовной, которая с первых мгновений вызвала у нас с Беллой подлинное восхищение. Несмотря на все тяготы жизни, она излучала какой-то особенный внутренний свет».

Я нашел в воспоминаниях Ольги Всеволодовны те самые строки, о которых говорит Борис Мессерер:

«Здесь появилась розовая и кареглазая красавица, Белла Ахмадулина. Она дышала какой-то удивительной свежестью…»

Но вернемся к нашему Гарри. Весь наш поход к Мессереру произвел на него неизгладимое впечатление, ему казалось, что он попал в самую Мекку культурной жизни Москвы того времени! Позднее он часто вспоминал и тот ужин в мастерской, и те удивительные истории, главным рассказчиком которых был сам Мессерер… Несомненно, этот вечер прибавил в глазах Гарри значимости всему нашему проекту.

«Наконец! – подумал я, – нашелся человек, который влюбился в Пастернака!» И я, приняв все за чистую монету, уже представлял его потенциальным продюсером нашей истории. В то время я тесно общался с Суриковым, директором «Совинфильма». В советское время эта контора была заточена на создание совместных международных проектов. И на тот момент у них как раз формировался «пакет» из семи или десяти фильмов, которые должны были войти в план для производства с Голливудом, если найдется иностранный инвестор. Наш «Пастернак» тоже был в этом списке. Стоит заметить, что «Совинфильм» находился в старом особняке на Большой Никитской, а кабинет Сурикова выглядел весьма помпезно: кожаные диван и кресла, резной письменный стол, а на стенах – большие плакаты фильмов, сделанных совместно с американцами, французами, японцами и др. Нашего Гарри особенно впечатлил плакат киноэпопеи «Peter the Great»… И здесь я, перехватив блеск в его глазах, увидел, как Гарри уже представил себя с плакатом фильма о Пастернаке, где крупными буквами написано его имя – имя главного продюсера всего будущего кинематографического полотна.

В итоге, весь каскад встреч, свалившихся, не без моей помощи, на «бедного» Гарри, так его воодушевил, что и меня заставил утвердиться в своей великой надежде на эфемерный Оскар. Что говорить, он даже подписывал с Суриковым какой-то предварительный договор…

А года через два я даже был гостем Наташи и Гарри в Лос-Анджелесе. Однако на тот момент, к сожалению, идея участия Гарри в судьбе нашего фильма уже улетучилась… Отношения Гарри и Наташи стали похожи на тот талый мартовский снег, что они видели однажды на могиле Пастернака; и было очевидно, что вся эта затея с продюсерством нужна была нашему калифорнийскому адвокату только для того, чтобы Наташа поверила – ей повстречался кавалер, не только обладающий капиталом, но и кавалер – мужчина… в полном смысле этого слова, да еще и со слепым стремлением познать «великую русскую культуру», и с заявкой на интеллигентность.

А после того, как эта импровизированная парочка развалилась, идея создания фильма не покидала уже не только меня, но и Наташу. Через несколько лет она нашла какого-то продюсера, и они сделали документальный фильм с Ольгой Всеволодовной, который назывался «Лара – моя жизнь с Борисом Пастернаком». И его даже, по-моему, показали по какому-то немецкому ТВ.

И вот я еду в Лос-Анджелес и знакомлюсь там с двумя бывшими «нашими», которые так же хотели развивать кино в нашей перестроечной России. Одного звали Юрий, другого – Дэвид. Я рассказал им о некоторых проектах, которые находились в моем «портфеле», это были и музыкальный фильм «Театральный сезон», и документальный фильм «Идолы», и, конечно же, – главный козырь – «История Пастернака». Именно этой истории они и отдали свое предпочтение: сразу же раздобыли книгу Ольги Всеволодовны «В плену у времени. Годы с Борисом Пастернаком» и, прочитав, тут же стали обсуждать со мной возможность получения прав на нее. И так же – кто бы мог написать сценарий и сколько бы это стоило. В итоге решили: я найду сценариста, уговорю Митю, а он – маму, и начнется работа.

К счастью, искать мне не пришлось, у Ольги Всеволодовны и Мити был друг, прекрасный сценарист из Литвы, Пранас Моркус. Пранас часто бывал в этой семье, хорошо знал Ольгу Всеволодовну. Когда я его увидел впервые, меня поразили его такт, умение слушать собеседника и манера излагать свои мысли так, что они потом не покидают слушателя. Мне запомнилось его живое лицо, глаза светлые, заставляющие верить всему, что он говорит. Естественно, наше знакомство с Пранасом без рюмки не обошлось. За рюмкой меня Митя и представил и, как мне кажется, приукрасил мою, новую для Пранаса персону, не без иронии сделав акцент на моем дурном упрямстве: «дорулить» историю с фильмом до конца.

Позднее наши застолья проходили в некоторых злачных местах Москвы, где Пранас мог увидеть меня в естественной для меня обстановке – в окружении огромного количества знакомых, завсегдатаев, барышень и т. д. В те времена в Москве было два знаковых места, где собиралась так называемая богема. Это ресторан «Дома Актера ВТО» и ресторан «Дома Кино». Кстати, мы и повстречались с Митей как раз где-то между двумя этими домами. Близкие друзья Мити, которых я знал ранее; уникальный художник-реставратор Сережа Богословский, Валера Нисанов, который звался не простым фотографом, а фотохудожником, что бесспорно тешило его самолюбие, Сева Абдулов, потрясающий человек, артист, наиближайший друг Владимира Высоцкого, да и сам Володя, – все они звали его почему-то Митечкой.

Так вот, Сережа Богословский, большой знаток поэзии, он, на мой взгляд (да и не только на мой), был настоящим виртуозом слова. У него был свой стиль повествования и рассказа, ни на чей больше не похожий, и все, кому довелось с ним общаться, согласились бы, что его надо записывать. Записывать, а потом – при случае – издать «ликбез»… Ольга Всеволодовна, надо заметить, очень любила этого острослова. Грешным делом, я сразу подумал, что «Митечка» – это выдумка Сережи. Я позвонил ему, чтобы подтвердить свою догадку. Однако здесь моя интуиция меня подвела.

– Не Митечка, а Митечко, – поведал мне Богословский, – это изобрел Пранас, он был мастер на всякие кликухи. И Венечка Ерофеев – это тоже придумал он.

И мне вновь захотелось связаться с Пранасом. Я позвонил ему в Вильнюс с одной только целью – подтвердить версию Богословского, а получилось, что попутно много чего еще узнал интересного.

Пранас попал в дом Ольги Всеволодовны аж в середине ХХ века, в 1955 году. Хотя, по его словам, это случилось не так давно. Он тогда учился в университете, и там издавалась стенгазета, литературная. Он и его друзья-сокурсники писали небольшие эссе о литераторах: Володя Муравьев – про Анну Андреевну, Боря Успенский, ныне академик, – про Николая Гумилева…

– …а я про Бориса Леонидовича написал такую статейку. И нас вызывали в ректорат… В общем, я двигался по этим тайным путям порядка. И один приятель привел меня в этот дом, Ольга Всеволодовна, помню, вышла в ярко-голубом одеянии. В 1956 году, солнечной осенью, этот приход состоялся, но Бориса Леонидовича там не было, и я так его никогда и не видел. Но я никогда не стремился к знаменитым людям, они как-то сами меня всегда находили. Но у них дома я чувствовал себя, как рыба в этой пресловутой воде, там была очень семейная атмосфера, а в Литве отношения холодноваты между людьми.

Итак, мы взялись за сценарий, начали писать, работали втроем: в основном, конечно, Пранас, мы же с Митей выполняли функции бойцов «невидимого фронта». Естественно, Митя был старшиной, а я – рядовым. Характерная картина тех дней: мы за столом, а Ольга Всеволодовна восседает в ее любимом кресле, как императрица. Как сейчас помню ее красивый золотистый халат, слева у ноги посапывает Арончик, справа стоит маленький стул с пепельницей, и мы читаем ей эпизоды из ее же собственных рассказов и воспоминаний, описанные нами для нашего сценария буквально за день до того…

Мы получили от наших заказчиков аванс в конвертируемой валюте, разделили его на три части, и где-то через год был готов сценарий на сто с лишним страниц. Вскоре его перевели на английский, а всеми поправками и дополнениями пришлось заниматься уже мне самому.

Здесь хочу заметить, что во время обсуждения концепции нашей кинозатеи, были разные мнения и предложения, на сколько стоит придерживаться исторической действительности: оставлять ли персонажей теми, кем они были на самом деле, улицы и дома, переулки и даты… Сошлись на том, что произведение у нас – художественное, а будущее кино предполагалось показать несведущему в истории великого Советского государства американскому зрителю (и чуть более образованному зрителю из Европы).

И вот, на базе нашей истории, с учетом подписанного Ольгой Всеволодовной для них права на использование материалов из ее книги, окрыленные надеждой два моих новых друга – Юра Спильный и Дэвид Гамбург – нашли еще какого-то американского автора и написали свою версию, как они говорили, «в формате Голливуда». И даже предлагали главную роль Джессике Лэнг. Но ничего у них не вышло. К сожалению, денег на производство им найти так и не удалось.

Но за тот период, пока мы с Юрой и Дэвидом находились в так называемом творческом контакте, я успел их представить в том же «Совинфильме», тому же Сурикову, к которому водил в свое время Гарри. В итоге был даже сделан один общий проект с «Fox Television Studios»: в Америке это называлось «Cops in Russia», а у нас – «Полицейские в России». А потом уже Юра, Дэвид и Суриков вместе создали кинокомпанию в Лос-Анджелесе, назвали ее «USSR film service corporation». Был крутой офис на бульваре Уилшера, была секретарша, команда адвокатов – все для продвижения советского совместного кинематографа.

Я же, буквально через полгода, сделал попытку запустить эту историю вновь.

На Каннском кинофестивале, куда меня позвали мои французские друзья, я встретил Дэвида Патнема, величайшего кинопродюсера, с которым когда-то познакомился в Москве во время приема киноделегации нашей американо-советской киноинициативой, сокращенно АСК. В то время в структуре АСК находилась моя театральная студия, где я даже получал зарплату для себя и своих актеров, а руководил АСК великий сценарист, писатель, обладатель Оскара – Рустам Ибрагимбеков. Рустам – человек на редкость позитивный, располагающий к себе, поэтому все голливудские звезды с удовольствием пользовались его гостеприимством. Всякий раз, когда приезжала какая-либо делегация, Рустам обязательно давал ужин у себя дома в небольшой, но уютной советской квартире. И, естественно, на всех приемах и ужинах присутствовала моя персона.

Но вернемся на Каннский фестиваль. На своем «хорошем английском» я рассказал Дэвиду про сценарий о Пастернаке, и он сразу же загорелся. Дабы разжевать подробно всю эту историю, мне нужен был человек, который смог бы правильно перевести всю мою авантюру. И так получилось, что в это же время на Каннском фестивале была и Наташа, которая уже сама, без какого-либо мужа, пыталась заниматься продюсированием. Конечно же, этим человеком была выбрана именно она.

Мы встретились втроем на веранде отеля «Маджестик», за чаем. Когда Дэвид увидел Наташу, он еще больше захотел участвовать в этом проекте, и вопрос был решен. Один из самых крупных и титулованных продюсеров согласился взяться за мою историю.

Когда это произошло, я позвонил Мите и рассказал о нашей победе: наконец-то, мы начинаем этот многострадальный проект! Дальше – было как в кино. В конце мая Дэвид совместно с принцессой Дианой, будучи ее патроном, посетил Украину, а затем – Москву. И, как ни удивительно, сопровождала его в этой поездке все та же Наташа.

Дэвид, я думаю, должен был обязательно познакомиться с Ольгой Всеволодовной, и Наташа все организовала, связалась с Митей, которого знала еще со времен Гарри, с самых истоков всей этой истории.

Дэвид Патнем побывал у Ольги Всеволодовны, и они очень друг другу понравились, и она с удовольствием подписала ему обязательное письмо – права на свою историю. Но так получилось, что письмо это было подписано 29-го мая, а у этих двух моих эмигрантов срок действия их письма кончался только 1-го июня. И вот, когда Патнем начал заниматься развитием этого проекта и вложил уже немалую сумму, об этом узнали Юрий и Дэвид. Пригласив крупного голливудского адвоката, они отсудили у Патнема права на историю, несмотря на то, что сами не могли ее финансировать. Патнем пытался бороться за свою затею, но закон был на стороне этих ребят. В итоге, спустя полгода, Дэвид Патнем позвонил мне и через переводчика (но уже не Наташу) объяснил, что вынужден выйти из игры. А еще через две недели ко мне пришел огромный пакет с перепиской с издателями, адвокатами и квитанциями штрафов. Патнем потратил около 70 000 $ впустую.

И вот я хочу представить на суд неискушенного читателя часть этой самой переписки.

Письмо от крупной адвокатской компании, которая представляла интересы Юрия Спильного и Дэвида Гамбурга.

Weissmann, Wolff, Bergman, Coleman & Silverman

2 июля 1990 г.

Мистеру Дэвиду Патнему от Дэвида Голдена

Дорогой мистер Патнем,

Мы представляем корпорацию «Спильный/Гамбург филмз» и «Союзкиносервис» СССР.

Нашего клиента уверяют, что вы ведете переговоры с Ольгой Ивинской по поводу экранизации ее книги «В плену у времени». Если это правда, то вы вмешиваетесь в контрактные соглашения. В таком случае прошу обратить внимание на следующие факты:

Наш клиент заключил договор с Ольгой Ивинской в июне 1989 г., что дает нашему клиенту право первого отказа на историю ее жизни и роман «В ПЛЕНУ У ВРЕМЕНИ».

12 марта 1990 г. наш клиент воспользовался правом первого отказа, передав письменный договор Ольге Ивинской.

Если информация нашего клиента о ваших действиях верна, мы требуем немедленного прекращения всех ваших переговоров с Ольгой Ивинской.

Наш клиент потратил много времени, денег и сил, разрабатывая этот проект, и заключил разнообразные контрактные соглашения с авторами, продюсерами и спонсорами. Этим письмом мы требуем от вас немедленного подтверждения прекращения контактов с Ольгой Ивинской.

Это письмо не попытка дать полное изложение фактов или изложить позицию наших клиентов. Наши клиенты оставляют за собой все и каждое из своих прав и средств судебной защиты, в законе и в справедливости, и это письмо ни коем образом не должно быть воспринято как отказ от этих прав и средств.

C наилучшими пожеланиями,

Дэвид Голден

Копии: Дэвид Гамбург, Юрий Спильный, Александр Суриков, Эрик Вайссманн[1]

Далее следует письмо адвокатам Дэвида Патнема от издательства «Doubleday», где был напечатан роман Ольги Всеволодовны. Письмо по вопросу о правах.

7 июня 1990

Томасу М. Люину эскуайру от Нэнси Каплан

425 Бульвар Легсингтон,

Нью-Йорк, 10017

В ПЛЕНУ У ВРЕМЕНИ Ольги Ивинской

Дорогой Мистер Левин,

В ответ на ваши недавние запросы, касающиеся кино и телевизионных прав на книгу, прошу обратиться с этими правами к издательству:

Либраир Артем Файярд

75 рус дэ Сайнт-Пере

75006 Париж

ФРАНЦИЯ

(телефон: 1.45.44.38.45)

Контакт в «Fayard» – Патриция Берг.

Искренне ваша

Нэнси Каплан,

Менеджер филиала прав

Вот письмо к адвокату Спильного и Гамбурга от издательства «Fayard».

5 июля 1990 г.

Дэвиду Голдену от Патриции Берг

ФАКС № 19 1 213 550 7191

Дорогой Дэвид Голден,

Я с изумлением узнала, что вы писали Дэвиду Патнему письмо, в котором угрожали ему уголовным преследованием.

Мистер Патнем передал мне ваше письмо, датированное 27-м июня. Я внимательно его прочла и обратила внимание, что ваш клиент утверждает о соглашениях с Ольгой Ивинской, установленных в июне 1989 и затем – в марте 1990.

На сколько я знаю, вы не в праве утверждать, что эти «соглашения» действительны без предварительного договора с «Fayard», так как «Fayard» – это единственный правообладатель «В плену у времени».

Потому, я требую уточнения по поводу того, как, когда и с кем у вас были соглашения, и на каких правах.

Чтобы сберечь время, вы получите ксерокс сертификата авторского права (на русском и французском языках).

Жду от вас скорейшего ответа.

С наилучшими пожеланиями

Патриция Берг,

Менеджер по правам

Копии: Ольга Ивинская, Александр Суриков («Союз-киносервис»), Дэвид Патнем, Анна Ласкар

А это одно из последних писем Юрия Спильного, адресованное Дэвиду Патнему.

19-12-1990 г.

В ПЛЕНУ У ВРЕМЕНИ

Дорогой Дэвид,

Дэвид Гамбург, мой партнер на этом проекте, встречался с Ольгой Ивинской и Дмитрием Виноградовым в Москве, и они ему сказали, что «Fayard» склоняется к решению именно в вашу пользу. Как я заметил в моем предыдущем письме, пусть победит сильнейший. И я рад, что есть шанс, что эту чудесную историю воплотит человек с вашим опытом.

Мы с радостью поможем вам в процессе, и наиболее важный шаг в данном направлении, как я считаю, – это прийти к согласию – чтобы все то время, деньги и надежды, что были затрачены нами на этот проект за последние два года, не пропали впустую, а напротив, если потребуется, – все наши усилия помогли бы вам достичь наибольших успехов с этим проектом.

Мы можем предоставить услуги (технические/юридические) для данной картины, если вы будете снимать ее в СССР. Предлагаю Вам дать гарантию на предоставление данных услуг по разумно конкурентным основам, что значит, если кто-то может предложить вам цену за услуги ниже, то мы бы могли прийти с вами к этой цене, в случае разумных оснований, что также может рассудить третья сторона на которую мы взаимно соглашаемся. Наш опыт и репутация в данном деле хорошо известны как в США, так и в СССР.

Еще один пункт нашего соглашения – разумная компенсация убытков, которые мы понесли за эти два года. Мы оценили общую сумму наших расходов приблизительно в $40 000, но готовы согласиться на $20 000.

Уважаемый Дэвид Патнем,

Мы с Наташей Дубровской долго обсуждали этот проект, и она упомянула, что вы – весьма рассудительный человек. Я этому очень рад и более чем согласен прийти с вами к соглашению в отношении проекта «В ПЛЕНУ У ВРЕМЕНИ».

Желаю вам чудесного праздника и мирного, и процветающего Нового 1991 года.

Искренне ваш,

Юрий З. Спильный

Президент

Копии: Наташа Дубровская, Дэвид Гамбург, Александр Суриков

И вот чем закончились все наши мытарства с этой «киноэпопеей».

2 апреля 1991 г.

Дорогой Анатолий,

Я делаю все возможное, чтобы воплотить этот проект, но я очень разочарован упрямством французского агента Ольги. Вся приложенная переписка введет вас в курс дела, а также, вы увидите, что я взял на себя обязательство перед мистером Спильным как раз в той области, о которой вы говорите в начале второй страницы своего предыдущего письма.

В итоге, как я понимаю, у меня есть договоренность с Наташей Дубровской, которая мне понятна и которую я буду выполнять. Все остальные взаимоотношения, будь то с Ольгой, с вами или с кем-либо еще, вовлеченным в этот проект, должны быть организованы через Наташу, просто-напросто потому, что у меня нет возможности иметь дело с множеством конкурирующих претензий и амбиций и, ради моего спокойствия, я готов взаимодействовать только через одного человека.

Я предполагаю, что вы останетесь на связи с Наташей и убедитесь в том, что вы все пришли к соглашению и чего именно хотите вы. И что вы можете предложить.

Я искренне надеюсь, что во всем этом для вас есть смысл, потому что в случае, если существующая путаница и встречные требования продолжатся, у меня не будет другого выхода, как вежливо, но решительно отказаться от всего проекта.

Дэвид Патнем

Копия: Наташа Дубровская

Это письмо давало мне надежду, правда, совсем крохотную, что не все потеряно и фильм еще сможет состояться. Наверное, нужно было не опускать руки и постараться разобрать весь этот запутанный клубок, но… Меня очень покоробило, что мои изначальные партнеры, Юра и Дэвид, даже не поставили меня в известность о своей весьма длительной переписке с Патнемом… Вся эта мышиная возня вокруг издательств, агентств, прав, юристов, завязавшись за моей спиной, ни к чему хорошему не привела. Что в итоге??? «Пшик»! Все надежды, все планы, все чаяния – впустую – до финала этот «водевиль» так никто из нас и не доиграл. Плюс в затее разуверились Ольга Всеволодовна и Митя… В общем, все это подсыпало изрядную долю негатива в мои светлые помыслы, и, признаться честно, на тот момент у меня уже не было никаких сил и, главное, пропало всякое настроение как-либо участвовать в этом проекте, несмотря на то, что меня, по сути, можно назвать зачинщиком этой многострадальной «эпопеи».

Такая вот история… с этим, так и не снятым никем, кино.

P. S. В начале 2000-х мне пришла идея сделать из нашего сценария роман. Ни Ольга Всеволодовна, ни Митя, к сожалению, в моем «знатном почине» мне уже пособить не могли. Я обратился к Пранасу. И Пранас меня искренне благословил на эту наивную затею, отдав всю инициативу и дело целиком в мои руки. А что страшнее дурака? – Дурак с инициативой!!!

Спустя пятнадцать лет, в нашем последнем разговоре, Пранас еще раз подтвердил свое решение отдать авторство мне и готовность стать уже… простым читателем романа.