Читать книгу Родина моего детства - Анатолий Цыганов - Страница 5

Кто я? Откуда? Где мои корни? Эти вопросы возникают обычно в среднем возрасте и не отпускают до самой смерти. Так уж получилось в нашей стране, с её размерами и бурной историей, что воспоминания большинства жителей о своём роде ограничены. В лучшем случае помнят своих бабушек и дедушек, а порой и о них мало что знают.

В молодые годы никто не задумывается о своих корнях. Цветок по имени жизнь бурно распускается под присмотром матерей, отцов, дедов, бабок и многочисленной родни. Все живы и заботятся о тебе. Но вот первая смерть, первая потеря, и ты начинаешь задумываться, а зачем жил ушедший, откуда пришёл? Но поздно. Человек уже умер. Обидно, что не спросил, не узнал, и остались только отрывочные воспоминания, смутные обрывки мимолётных рассказов. Из этих отрывков постепенно выстраивается История. История семьи, история времени, история страны. Не обошёл этот интерес и меня. Как я корил себя за то, что мало расспрашивал о жизни деда, и как я благодарен своей матери, нашедшей перед смертью силы рассказать мне о себе и об отце.

В далёкие времена мои предки по отцовой линии жили на Украине, были крепостными крестьянами. Кто-то из них женился на цыганке, откуда и пошла фамилия. Наверное, вначале детей дразнили, как это бывает в деревне, цыганятами. А дальше прозвище стало фамилией. Цыганская непреклонность и несгибаемая гордость настроили местного попа против моего прапрадеда, и, когда у прапрадеда родилась дочь, а затем сын, тот окрестил их Евлампия и Евлампий. В то время эти имена в деревне считались почти ругательными. Никакие задабривания не уняли деревенского батюшку. Так и остался мой прадед Евлампием.

Когда барин переселился в Москву, часть крестьян взял с собой. Там обрёл свободу крепостной Евлампий, сын крепостного крестьянина и внук цыганки. Об их жизни в Москве мне ничего не известно. 20 декабря 1896 года родился мой дед, Михаил Евлампиевич, а потом появились на свет ещё двое детей, о которых я уже ничего не знаю. Наверное, нелегко жилось моим предкам, так как после известных постановлений Столыпина они с тремя детьми перебрались в село Шадринцево Алтайского края. Шли пешком, скарб везли на единственной кормилице – корове. На новом месте быстро встали на ноги, и уже к началу 1914 года имели, ни много ни мало, семь лошадей. Небольшой табун позволял в те времена содержать семью.

Начало войны дед встретил уже в армии, перед тем женившись на местной красавице Капитолине. На фронте оказался в сентябре. Был дважды награждён солдатскими георгиевскими крестами за проявленную в бою храбрость.

По воспоминаниям деда, самым неприятным было то, что в окопах заедали вши. Эти насекомые буквально кишели в одежде солдат. До 1916 года в армии была дисциплина. Офицеры делили все тяготы войны с солдатами, и те их уважали. В 1916 году на фронте появились агитаторы, призывавшие к окончанию войны. Вот тогда впервые узнал о большевиках.

Ещё полтора года продолжалась бойня. Только в начале 1918 года вернулся домой. В этом же году, 8 декабря, родился его первенец, мой отец, Фёдор. Жизнь была трудной. Единственную свою драгоценность, два георгиевских креста, переплавил на кольца, тем более что держать их дома было опасно. Поверив большевикам, дед ушёл на Гражданскую войну. Воевал с колчаковцами и белочехами, партизанил в Сибири. Был лихим наездником, умело владея армейским палашом. Конь не раз спасал его от смерти.

По словам деда, колчаковские солдаты, насильно завербованные, не хотели воевать. Задачей партизан было – убить офицера. Тогда солдаты сдавались в плен и частью уходили к семьям, частью вливались в отряд. Белочехи тоже стремились уходить от столкновений с партизанами. Их единственной целью было – скорее попасть домой. Задача летучего отряда партизан состояла в том, чтобы на станции окружить эшелон с белочехами. Грозными криками и гиканьем партизаны заставляли их разбегаться. Затем бойцы собирали брошенное оружие и мгновенно исчезали. Так пополнялось вооружение отряда.

Окончилась гражданская война, дед принялся за хозяйство. Родились две дочери: Александра и Анна. Но неожиданное горе постигло семью: во время родов умерла жена.

Без женских рук да с тремя детьми крестьянину жить невозможно. Дед женился во второй раз. Звали новую жену Анфиса, и была у неё дочь Евдокия. Так у деда стало четверо детей.

Я не знаю, что заставило его уехать из процветающего, зажиточного села в Богом забытую глушь, в возрождающееся хозяйство под Новосибирском, бывшую летнюю дачу сибирского помещика Лебедева. Но вот уже через много лет старшая сестра сказала мне, что дед не только уехал, но и поменял фамилию. Я вспомнил, что однажды рассказал деду, как в городской больнице, ожидая приёма врача, отец откликнулся на фамилию не то Цыганков, не то Цыганок. У меня этот эпизод почему-то вызвал смех. А дед не на шутку встревожился и несколько раз мне повторил: «Запомни, наша фамилия – Цыгановы». Я удивился настойчивости, с которой дед повторял: «Наша фамилия – Цыгановы». Только после слов моей сестры я понял, что отец неосознанно откликнулся на настоящую фамилию, а в фамилии Цыганок букву «к» подправить довольно просто. Понятен стал и испуг деда. Смена фамилии в довоенные годы была неспроста.

В 1942 году деда призвали на войну, хотя ему было уже сорок шесть лет. В составе Сибирской дивизии он отправился на фронт. В сорок четвёртом году получил медаль «За отвагу», за подвиг, который описывается так: «После прорыва обороны противника в районе Рогачёва, под огнём противника хорошо организовал переправу повозок с боеприпасами и продовольствием без потерь. Батареи были своевременно обеспечены боеприпасами и продовольствием». До конца жизни дед гордился не столько медалью, сколько правительственным поздравлением, на котором красовалось факсимиле «И. Сталин». Дед искренне считал, что это подлинная подпись Сталина, и что генералиссимус лично поздравил его с наградой.

В сорок втором году дед вступил в партию большевиков, безоговорочно поверив в правое дело освобождения Родины от фашистов.

В Берлине он не был. Их полк стоял под городом, не давая окружённым фашистам разбежаться и скрыться. Здесь он увидел американских солдат. По словам деда, они вызывали раздражение своей разболтанностью и отсутствием дисциплины. Глядя на этих «вояк», солдаты из части деда стали присылать к командирам делегации с просьбой продолжить войну с империализмом. «У нас есть боевой опыт, а воевать стране с американцами всё равно придется. Зачем же перекладывать это на внуков». Командование организовало митинг, где объяснило, что сейчас это невозможно из-за союзнических обязательств, и потребовало прекращения провокационных разговоров.

За три года войны дед ни разу не бал ранен, только, по его словам, дважды контужен. Так как в сорок пятом году ему было под пятьдесят, его в числе первых демобилизовали. Перед демобилизацией вручили Орден Славы третьей степени. Вот что писалось в представлении:

«Находясь в комендантской роте т. Цыганов является одним из лучших дисциплинированных честных трудолюбивых бойцов. Зорко и бдительно несёт караульную службу по охране высшего командования корпуса. Находясь личной охраной начальника полит-отдела корпуса т. Цыганов в период наступательных действий 1945 года всегда выезжал на передовую и спасал жизнь начальника во всей его боевой работе.

За образцовое выполнение своих обязанностей и личную доблесть т. Цыганов достоин награждения».

Так с двумя наградами он вернулся с фронта. Кроме того, привёз из Германии кожаный портмоне, который подарил сыну. С детства помню, как отец в магазине гордо вытаскивал из внутреннего кармана пиджака портмоне, медленно разворачивал на прилавке, вытаскивал единственную купюру и громко хлопал ею о прилавок, вызывая зависть присутствующих.

По возвращении с войны дед порубил и сжёг все иконы богомольной жены. «Бога нет, – твёрдо заявил он. – Если бы он был, то не допустил бы такой кровавой бойни».

Дед не любил рассказывать о пережитом на фронте, говоря, что это грязь, кровь и вычеркнутые из жизни годы.

В пятидесятых годах работал на мельнице. Мальцами мы любили наблюдать, как крутятся ремни привода от тракторного дизеля к жерновам, и упивались непередаваемым запахом свежей муки. И главным здесь был мой дед, белый от мучной пыли, колдующий над огромными жерновами. Тайком он проносил в карманах муку и отдавал моей матери, чем подкармливал семью. Такие действия могли повлечь тяжкие последствия. Даже за один колосок, взятый с поля, власти запросто могли дать десять лет лагерей.

Дед всю жизнь или воевал, или работал. Тем обиднее было, что, когда в шестьдесят первом году он выходил на пенсию, ему начислили лишь восемнадцать рублей из-за того, что не хватило, якобы, трудового стажа. И деду пришлось продолжить работать.

Я думаю, в преклонные годы он ещё был крепким мужиком. Помню, когда мне было лет шестнадцать (в шестидесятых годах), мы с двоюродным братом, моим одногодком, помогали деду метать сено, и он ещё покрикивал на нас, что слабо подаём навильники сухой травы. Сам он вершил стог, возвышаясь над нами как символ силы и выносливости. В конце концов брату надоели, как он полагал, неуместные указания, и он, изловчившись, ткнул в деда увесистым навильником. Тот не удержался и свергся с трёхметровой высоты. Когда встал с земли, наши уши свернулись в трубочку от многоэтажного солдатского мата.

Умер дед в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году, прожив сложную долгую жизнь.

Отца я плохо помню, так как он умер от туберкулёза, когда мне было четырнадцать лет. Но всё-таки кое-что детское сознание сохранило.

Мои детские воспоминания выхватывают из памяти эпизод, как отец после работы в поле привозил остатки обеда, говоря: «от зайчика». С каким аппетитом я съедал это послание. Я же не знал, что мать специально давала отцу чуть побольше еды. Он ещё умудрялся экономить и без того скромный обед, чтобы я с радостными воплями ел всё, что «послал зайчик».

Отец последние годы трудился на лёгких работах, так как инвалидность из-за прогрессирующего туберкулёза не давала всерьёз окунуться в производство. Туберкулёз он заработал после войны. Мать рассказывала, что основные перевозки в сороковые годы производились на быках. Весной перевозили хлеб. Быки шли через реку. Весенний лёд не выдержал тяжести, и быки провалились. Мой отец, не долго думая, кинулся спасать хлеб и сани с быками. Тогда он заработал двухстороннее воспаление лёгких, переросшее в туберкулёз.

А на войне он не был, так как ещё в молодые годы, работая трактористом, получил серьёзные травмы ног. Чтобы не терять время на долгие переезды, они с напарником по очереди спали на небрежно брошенной соломе. Напарник не увидел спящего отца и проехал по ногам, раздробив кости. С тех пор плохо сросшиеся конечности постоянно болели.