Читать книгу О спорте, рыбалке, об охоте и не только. Увлекательные рассказы с тонким юмором и без - Анатолий Дмитриев - Страница 3

Я нутром чувствовал, что эта затея к добру не приведет, и попытался отговорить пацанов от рискованного эксперимента. Но тут же получил по шее да ещё обидную словесную оплеуху: «Ну что, сдрейфил? Пошёл тогда отсюда!» Любопытство взяло вверх, и все склонились над удивительной находкой, скобля её, кто чем мог.

А дело было так. После общей копки огородов нам разрешалось хозяйничать на обширной территории. Мы запаслись лопатами, ведрами и выходили на повторную перекопку. Цель была одна – накопать картошки, а потом на разведенном костре в перевернутом ведре напечь её. В те послевоенные времена это считалось лучшим деликатесом. Бывало, придешь домой после огородной трапезы, мать посадит тебя за стол хлебать постный жидкий суп, а ты с мальчишечьей гордостью говоришь: «Я, мам, сыт, мы с пацанами картошку пекли». Иногда накопаем её столько, что ведро запечём – и на базар, благо торговые ряды были на соседней улице. Конечно, тут же её продадим или обменяем на сладости. В основном, на сахарные петушки. Вот тут уж блаженство – не у каждого в доме водился сахар. Лижем этих петухов, вылитых в нелепых формах, и хвалимся друг перед другом: «Смотри, я гребень уже слизал!» – «А я – хвост!» Так вот, это было во время очередной перекопки чужих огородов – свои «прошли» уже по несколько раз.

«Капифон» – это прозвище носил наш сосед по дому, полный и высокий пацан – был сильнее всех нас. На своё прозвище он не обижался, а вот, кто его дал и что это означает, никто не знал, да и зачем? Капифон копал всегда глубже остальных, втыкая в землю полный штык лопаты. И вдруг раздался его крик: «Пацаны, что-то железное, вали все сюда!» Общими усилиями вмиг раскопали и извлекли на свет божий какой-то удлинённый круглый предмет. Чистили и отбивали грязь с него все. Капифон стоял, опёршись на лопату, и описывал во всех красках, как он обнаружил странную находку.

– Я, пацаны, копнул – лопата не идет, я её ногой – не идёт, я с размаху, а она – звяк по железу. Видите, вот царапина…

– А что это такое, пацаны?

– Погоди, тут, кажется, дыра вовнутрь идёт. Давай чистить!

Из круглого предмета стали выковыривать грязь.

– Вот это да! Это же пушка!

– Какая пушка? – Капифон изволил сменить свою позу и наклонился над металлическим предметом.

А что это была пушка, то было фактом: круглый ствол из бронзы – это мы сразу отметили, живя в городе металлургов, уж в металлах-то мы разбирались. А ещё на пушке мы очистили и довели до блеска витиеватую цепочку украшений и дату изготовления «1774 год». Затем методом рассуждений определили, что куда вставляется, и как пушка готовится к выстрелу. И, конечно, всем, кроме меня, хотелось выстрелить.

А почему, кроме меня, так это просто. Я с матерью три дня тому назад побывал в милиции, куда меня доставили с моим «поджигом», из которого я стрелял по воробьям. В милиции оценили моё изделие как добротное и пригодное даже для того, чтобы завалить зверя. Матери посоветовали выпороть меня и, как сына погибшего на фронте офицера, отпустили, конечно, взяв с меня честное слово, что я с этими опасными штуками связываться больше не буду. Мать, конечно, и пальцем меня не тронула, только весь вечер проплакала, причитая: «Вот если бы жив был отец, то он с тобой поговорил бы». Поэтому я внёс такое предложение:

– Знаете что, пацаны, давайте отнесём пушку в музей.

Надо отдать должное нашему городскому музею. По тем временам это было что-то святое, куда мы наведывались множество раз всей ватагой. Нас не столько интересовали экспонаты геологического плана или древности, даже не первый паровоз Черепановых. Нас интересовал танк Т-34, который снаружи и внутри мы штанами вычистили до блеска. Ватага, услышав моё предложение, усмехнулась, и Капифон, сплюнув сквозь зубы, этому он научился у блатного Коляя, пришедшего недавно из тюрьмы, произнес: «Ты, побывав в милиции со своим «поджигом», случаем не наложил в штаны, а теперь нас пугаешь? Не дрейфь, прорвёмся!»

И началось обсуждение, как испытать это оружие.

– Надо лафет соорудить, куда устанавливается это пушечное дуло.

Лафет сообразили быстро. В каждом дворике были козлы для распилки дров. Тут же из ближайшего дома, где жили двойняшки Генка и Гришка, притащили эти самые козлы, на них установили дуло и примотали его толстой проволокой. Оставалось немногое – найти порох и ядро, которое должно входить в ствол.

Неожиданно всем сразу в голову пришло правильное решение: «Ты, Капифон, нашёл, тебе и добывать порох!» А Капифон и не отнекивался, у него старший брат – охотник, и для него отсыпать из пачки жменю пороха всё равно, что плюнуть.

К вечеру установленная на козлах пушка, поблёскивая очищенной бронзой, была готова к испытанию. Всё по военной форме: порох засыпан в дуло, забит свернутый из бумаги уплотненный пыж, а затем вставлено ядро из подшипника, который пацаны колотили, наверное, часа два, пытаясь разбить, и всё же добились своего. Но стрелять в воздух неинтересно, интересно, когда в цель. А где её возьмешь, эту мишень?

– Я знаю, куда выстрелить, – подал голос самый тихий из нас Витька-очкарик.

Он обычно больше молчал, о чём-то думая, и никто не мог догадаться, о чём. Пацаны повернули головы на произнесённые слова молчуна.

– Куда? – вопрос был один у всех.

– А в туалет, – ответил он, – вон, «капифонов» туалет находится ближе всех – придётся меньше тащить пушку, это раз, а во-вторых, ботвы, видите, какая гора у них на огороде, сделаем из неё что-то вроде укрытия.

– Голова ты, очкарик!

От общей похвалы Витька даже покраснел.

Капифон начал было сопротивляться, что, как доходит до дела, всё он да он.

– Давайте в другой туалет стрелять, он всего-то на пятьдесят метров дальше.

– Чёткий аргумент! А ты один потащишь пушку эти пятьдесят метров?

– Конечно, нет, я не смогу её один протащить.

– Ну, вот и решили, что стрелять в твой туалет будем.

Всей оравой подхватили козлы с пушкой и протащили метров за тридцать до «капифонова» туалета. Установили, прицелились.

– Теперь надо сделать убежище, а то чем чёрт не шутит.

Натаскали ботвы, сделали подобие бордюра.

– Кто стрелять будет?

Капифон тут же заявил:

– Конечно же, я! Раз мой порох и туалет, то и стрелять буду я.

Согласились без спора. Выломали палку из сиреневого куста, который закрывал нас и нашу пушку от обзора. Из моей фуфайки выдернули клок ваты и, сделав жгут, привязали его к палке. Ствол у пушки мы очень хорошо очистили, проткнули проволокой отверстие, насыпали в него и у выемки пороха.

– Ну, давай, Капифон!

Горящей спичкой подожгли ватный жгут, он лихо затлел, издавая ватный смрад.

Капифон, как заправский пушкарь, махнул нам рукой, и нас как ветром сдуло – все оказались за укрытием из ботвы. Капифон, отвернувшись от пушки и закрыв глаза, видимо от неожиданного страха, шарил зажжённым фитилем по пушке и вдруг попал в ложбинку с порохом. Порох вспыхнул, пламя проникло в отверстие.

И тут как шарахнет! Капифон упал навзничь. Пушка на козлах встала вертикально на дыбы. Ещё не рассеялся пороховой дым, как из туалета вывалилась… мать Капифона. Раздался душераздирающий крик: «Убили, убили!» Капифон лежал на земле, закрыв голову руками, как бы говоря этим, что он здесь ни при чём. А мы высунулись из своего укрытия и впервые увидели, как по-пластунски ползают женщины. В какие-то секунды промелькнул толстый голый зад, а тем временем мы, как зайцы, убегающие от волка, неслись врассыпную, задыхаясь от страха, перемешанного с истерическим смехом.

– А, явился? – не успела проговорить моя мать, как я оказался уже в постели. – Есть, поди, хочешь или, наверное, опять наелись печёной картошки?

Я не подавал голоса и дрожал, закрывшись одеялом. Прошло примерно чуть больше часа – стук в дверь. Слышу визгливо-хриплый голос матери Капифона.

– Маруся, твой – дома?

– Дома, – отвечает мать. – А что случилось?

– Давно дома? – продолжает дознание Капифониха.

– Да, давно. Он спит и видит, наверное, десятый сон. А что произошло-то?

– Да меня пацаны чуть не убили!

И начала рассказывать матери всю историю. Мать заохала, заахала, поддакивая Капифонихе, когда та доложила, как она всыпала своему оболтусу отцовским ремнём. Я знаю этот ремень. Капифон часто хвастался, надевая его на свои заплатанные штаны, и мы все, трогая ремень и поглаживая блестящую пряжку со звездой, говорили: «Вот врезать бы кому-нибудь этой пряжкой – не обрадуется». И сейчас, слушая мать Капифона, я весь сжался, как будто по мне ходил этот кожаный ремень с пряжкой. Капифониха ещё раз, как бы убеждаясь, спросила о том, правда ли, что я давно дома, погрозила своим громадным кулаком кому-то, пообещав всех вывести на чистую воду и расправиться с балбесами, и ушла. Мать подошла ко мне, присела на кровать. Я почувствовал её теплую руку у себя на голове.

– Ну, что вы там опять натворили?

Я молчал. Молчал и тогда, когда уже, вся в слезах, мать причитала надо мной:

– Сколько тебе говорить, что это баловство к добру не приведёт, ведь по краю пропасти ходишь. Знаешь, что тебя отпустили благодаря твоему отцу? Он погиб, защищая тебя! Да когда же ты, моё наказание, поумнеешь?

И так далее. Я, конечно, тоже пустил слезу от жалости к матери, что ей со мной приходится так трудно. И впрямь, был бы жив отец, лучше выпорол бы – и делу конец. А с матерями – просто горе. Эти слёзы выдержать может только железный, а я не железный. Вот и льются слёзы из глаз, но из-под одеяла я не вылезаю, чтобы не показывать свою слабость.

Посчитав, что мне всё сказано, мать, наконец, произнесла последнюю фразу, которая со мной до сегодняшнего дня.

– Знаешь что, сынок, тебе голова дана не для того, чтобы шапку носить, а для того, чтобы думать. Вот и думай своей головой, прежде чем что-то делать.

Встала и ушла. Я ещё пошмыгал-пошмыгал носом и заснул.

Утро выдалось угрюмое. Крапал надоедливый дождик, да даже если бы погода и была хорошая, я всё равно не пошел бы на улицу, и уверен, что все участники прицельной стрельбы сидели тогда по домам точно так же, как и я.

Знаю только, что через несколько дней мы собрались обсудить все новости. Я первый пришел к чулану, забрался на топчан, застеленный тулупом. В нашем чулане была какая-то своя атмосфера: тепло, маленькое оконце пропускало лунный свет, от которого ещё загадочней было в этом крохотном помещении, запах овчины и мышей пьянил и располагал к беседе.

Первыми пришли братья-близнецы.

– Привет.

– Привет, – отвечаю я, – ну, что нового?

– А мы из дома не вылезали, ничего не знаем.

– Ну, попало вам?

– Попало. Отец отходил ремнём сначала Генку, а потом меня.

В наш потайной штаб постучали. Ну, конечно, это – очкарик Витька. Только он может так интеллигентно.

– Да заходи ты, заходи!

– Ну, ты, наверное, тоже ничего не знаешь?

– А что нужно знать? – вопросом на вопрос ответил Витька.

– Ну, как там мать Капифона и сам Капифон, что с ним?

– Капифон лежит на животе, вся задница вспухла, мать сгоряча так его ремнём «приласкала», что сейчас делает примочки, приговаривая: «Это тебе за покушение на свою родную мать!»

– А ты откуда всё это знаешь?

– А на меня никто и не подумал, что я с вами был, поэтому я заходил к Капифону домой, морально его поддержал.

– А он не выдал никого?

– Да что вы! Железный пацан!

– Слушай, а туалет их видел?

– Конечно. Туда приходят целые делегации со всей улицы. Мать Капифона показывает всем, как она сидела «на очке» в туалете, как снаряд пролетел у неё над головой в пяти сантиметрах, пробив обе стенки туалета. Первой группе посетителей она продемонстрировала, как вывалилась из туалета и как поползла, последующим посетителям – уже только на словах, но всем уже было ясно.

– А как люди отнеслись?

– Стоят, сочувствуют, нас бранят. А когда уходят со двора, до слёз смеются.

– В милицию заявили?

– Ну что ты, нет, конечно! Что, она, своего сына садить будет, что ли?

– Ну, это хорошо, что без милиции. А пушка где?

– Мужики её рассмотрели, говорят, что она пугачевских времен, что здесь на наших огородах был бой с охраной тагильских заводов. Её, как реликвию, завтра увезут в музей.

– Говорят, за находку полагается гонорар.

– А что это такое?

– Ну, денег дадут.

– Нет уж, не надо ни гонорара, ни денег, так проживём, – сделал заключение я.

* * *

И только через много-много лет я побывал в краеведческом музее и увидел нашу находку, которая красовалась среди других экспонатов. Для пушки изготовили лафет. Мне показалось, что это – лучший экспонат музея, лучше всех геологических, исторических и даже лучше танка Т-34, который весь «заварили», чтобы пацаны не лазили вовнутрь.

Это один из эпизодов моего послевоенного детства.