Читать книгу Вой - Анатолий Григорьевич Росич - Страница 4

Назавтра в полдень он сидел на центральном дыбовском пляже, под старой ивой, выросшей между камнями, на ее выпростанных наружу корнях, отшлифованных тысячами туго натянутых плавок. Здесь, под густой, слишком прохладной тенью никого не было, зато отсюда был виден весь пляж, как на ладони. Правда, такое сравнение сейчас было бы неуместным – Грохов знал, что значит «как на ладони». Часто во времена солнечной юности они с друзьями усаживались здесь, и в большой морской бинокль (в то время еще не пропитый) Толика Идрисова, однокашника, бредящего морем, рассматривали весь пляжный контингент, прежде всего, конечно, женский. И девушки, со всеми их достоинствами, которые попадали под увеличительные линзы, были действительно как на ладони.

«Наташа-2» и ее вчерашняя подружка – симпатичная, большеглазая, коротко стриженая брюнетка (наверное, крашенная), с красивым, до блеска отполированным солнцем телом, – сидели в самом людном месте, на одном из камней, преградивших быстрое течение и образовавших шумный, пенящийся залив для купания.

Какой-то парень лет двадцати плескался возле девушек, то и дело обрызгивая их, – явно не случайно. Он дурачился: то погружался с головой в воду, то выпрыгивал, как дрессированный дельфин, почти всем телом, и, падая, сильными хлопками рук взрывал брызги. Девушки отворачивались, прикрывали глаза руками.

Грохов подошел к воде метрах в трех от них, присел, с улыбкой посмотрел на нее. И, получив в ответ вопросительную полуулыбку, набрал пригоршню воды и брызнул на голову слишком раскупавшемуся парню.

– Слышь, приятель, остынь. Нырни минут на двадцать, – по-деловому предложил ретивому купальщику и снова повернулся к ней, улыбнулся.

Девушка невольно ответила теперь уже полной улыбкой.

– Что-о? Дядя, исче-езни, – презрительно растягивая слова, набычился парень, вылезая из воды, подтягивая модные, длиною до колен желто-цветастые трусы. Демонстративно поигрывал плечами и мышцами груди.

Сергей не вставал. Поплескивал руками по воде и не отводил глаз от объекта своего более чем пляжного интереса, вроде бы и не замечал надвигающуюся угрозу.

Молодой человек подошел почти вплотную к его плечу, остановился.

– Встань, дядя! – потребовал.

А Грохов снизу вверх все глядел на девушку. Увидел на ее лице тревогу. Ему было интересно, как его поступок и вся эта ситуация отражается в ее глазах – таким образом он изучал, узнавал ее.

– Ты что, не слышал? – наступал задетый за живое молодой, мускулистый дыбовчанин. – Встать! – коротко гаркнул он.

– Ну, если просят, – развел руками Грохов, и очень просто ей – только ей! – объяснил: – Если просят, надо встать.

Медленно поднимаясь, все с такой же приветливой улыбкой смотрел на нее. Наконец выпрямился в полный рост, с тем же добродушием на лице обернулся к противнику. Тот процедил:

– Быстро чухни отсюда, чтобы тебя долго искали. Ты понял?

– Конечно, понял. А ты меня не тронешь? – бесхитростно спросил Сергей и добавил: – Если тронешь – утонешь.

– Что-о? Что ты сказал? – напыжился парень и ладонью, легонько – видно было, не очень-то хотел доводить дело до физического выяснения отношений – артистически небрежно толкнул Грохова в грудь. И в следующую секунду, словно сбитый сильным течением, столбом повалился в воду от молниеносной оплеухи. Это действительно был не удар, а хлесткий хлопок открытой ладонью по уху. Настолько резкий и неожиданный, что далеко не все зрители, а их было немало, поняли, почему один из спорщиков упал в воду.

Парень не собирался тонуть, потому что глубина была ему по плечи, и, видимо, тоже не успев понять, что произошло, рывками поворачивал пучеглазо-недоуменную физиономию то в одну, то в другую сторону.

Но Грохов смотрел не на него, а на нее. «Вот то, чего я ждал. Вот! То же восхищение, точно такое же, как в глазах той студентки за плотиной. То же самое! Как все женщины похожи…»

Ни на морщинку не изменилось выражение лица, доброе, благодушное, – он все той же улыбкой приглашал ее к чему-то интересному, важному, таинственному. И она, казалось, уже давным-давно – минуту, час, год, целые века назад – была готова к этому приглашению.

Мало кто на пляже обратил внимание, как дернулись двое молодых людей на помощь другу, который упал, однако не успели даже встать. В тот же момент их резко остановили властные окрики ребят постарше, мужиков, на время отложивших преферанс, среди которых был Келя…

– Простите, что так некрасиво получилось, – подойдя к девушкам, сказал Грохов.

– Почему же? Вы его классно… красиво успокоили, – с волнением, как ему показалось, переходящим в укор, проговорила она.

– Я не виноват. Он мне мешал.

– ВАМ мешал?

Ударное «Вам» сразу же ее отдалило, и тот восторг, который еще минуту назад заметил Грохов в девичьих глазах, можно было считать теперь ошибкой стареющего мужского зрения.

– Да, он мешал мне смотреть на вас. Ну, простите еще раз.

Сергей слегка пожал плечами – мол, так получилось, и сделал вид, что собирается уходить. Но она спросила:

– А вы кто?

– Это другой вопрос! – с готовностью отреагировал он. – Давайте поплаваем? Вон там, на спокойной воде.

И, не дожидаясь ответа, предложил ей руку. Она сначала инстинктивно протянула руку, но, едва коснувшись его пальцев, одернула: «Я сама».

«Что-то не то получается, – думал Грохов, идя чуть позади девушек. – Не так, как ожидалось. Или все-таки «то»? Что здесь скорректировать? Как? Да и парня я слишком сильно ударил, по-настоящему. Но с другой стороны, если бы не по-настоящему, как бы все выглядело? Не знаю, о чем Келя с ним договорился, все равно надо ему бутылку поставить. Это будет логично».

Потом выяснилось, что никакого договора не было. Келя думал, что тут же, на месте, когда придет Сергей, все и придумают, и разыграют. Договорятся с одним из местных, вроде бы хулиганистых, задиристых на вид ребят, который должен будет приставать к ней и от которого Сергей ее защитит. А получилось все без договора, естественно, хотя эта естественность могла закончиться по-другому. «Ты понимаешь, что я мог попасть совсем в другую игру? – спрашивал потом Келю. – Если бы тот парень оказался построптивее, а друзья его посмелее, что было бы?». «Да все класс, Серый. Все хорошо получилось, чего ты?», – оправдывался Келя. «Да, все верно. Иногда жизнь сама предлагает сценарии не хуже, чем загодя подготовленные, успевай только им следовать, – думал Грохов. – Тем не менее, бутылку мира все равно парню надо поставить…»

Остановился рядом с подружками на песчаном берегу тихого озерца, образовавшегося между шумной втекающей и вытекающей из него водой. «Все. Искупаюсь и… Дальше видно будет…» Он размышлял: разбежаться и прыгнуть или спокойно зайти в воду. И вдруг почувствовал ласковое прикосновение теплой маленькой ладони к его руке и с живостью ответил тем же. Они стояли несколько секунд не шевелясь, глядя поверх камней, деревьев, дальнего мостика, крутой горы – в далекое, обнаженно-чистое небо.

Здесь их почти никто не видел, кроме скучной подруги и двух купающихся в заводи подростков. Само озерко хорошо просматривалось с центральных пляжных камней, только этот узенький песчаный берег, за которым уже фактически начинался парк, был закрыт кустарником от большинства любопытных пляжников.

Он взял двумя руками ее кулачок, спрятал в своих больших ладонях. Она хотела что-то сказать, в глазах был вопрос, но он предложил:

– Давайте начнем все сначала, по-другому. Давайте?

– Давайте…

– Вы будете вон на том камне меня ждать, он называется «крокодил», хорошо? Ждите, – и скрылся в зарослях.

– Хорошо… – проговорила она уже сама себе. Потому что не было рядом даже подружки, которая понимающе поплыла на другой берег озера…

Он вынырнул у самых ее ног. И нежно коснулся ее колен – будто священного, уникального цветка, тончайшие лепестки которого ни в коем случае нельзя ни примять, ни осыпать, зато сам цветок обязательно нужно взять в руки. Затем одним движением перебросил свое упругое тело через камень, как через гимнастического коня, и сел – ногами в другую сторону, локоть в локоть с ней.

– Как вас зовут?

– Таня, – и звонко засмеялась. – Наконец-то. А вас?

– А я Сергей. А я так и думал.

– Что?

– Что у вас должно быть прекрасное имя – как и вы сами.

– Да? Спасибо.

Она так склонила голову к правому плечу, что на миг судорога сжала его грудь: это было движение Наташи, копия. И чуть не сказал ей об этом. Вовремя спохватился, нельзя было говорить о маме, это могло испортить всю игру.

– Танечка, а вы знаете, как эта скала называется? – указал на крутую возвышенность.

– Ой… забыла. Мне говорили…

– Иван-Наталья. Хотите, я вам расскажу историю этой горы? Это история вели-икой любви! – Он своим взглядом пытался зажечь в ее глазах огонь, если не любви, то интереса к великой любви и – увидел искорки.

– Да, – пылко ответила она. – Хочу.

– Значит, давайте встретимся вечерком. Вы ведь меня не боитесь?

– Вас?.. Нет, не боюсь, наоборот…

– Что наоборот?

– С вами, наоборот, можно ничего не бояться… по-моему…

Она опустила глаза, и тут же, взмахнув ресницами, брызнула таким взглядом, что Грохов даже немножко испугался. Этот взгляд был ему знаком, по крайней мере, видел его у нескольких женщин. Этот взгляд говорил: «С тобой – хоть на край света…»

– Вот туда и пойдем. К Ивану и Наталье. Он был обыкновенный парень Ваня, но оказалось – необыкновенный. И она тоже – легендарная девушка Наташа. На-та-ша! – Он проникновенно произнес имя ее мамы (здесь оно не повредит, а даже сработает в плюс). – Они любили друг друга и вместе погибли. Вот туда и пойдем. Постоим на краешке.

– На краешке земли? – чуть лукаво улыбнулась Таня.

– Да. И земли, и неба, и космоса. Мы пройдем, легко и невесомо, по вселенной и остановимся на самом краю, там, где встает пока еще невидимая, далекая, юная, красивейшая, светлейшая, ярчайшая звезда! – Он жестикулировал как фокусник, у которого в руках и вправду вот-вот вспыхнет звезда. – Мы увидим ее первыми, это будет ваша звезда, мы назовем ее вашим именем!.. – Он закрыл глаза, как поэт, продекламировавший свои сокровенные стихи.

– Как романтично…

И оба искренне засмеялись, понимая, что весь этот разговор – игра, которая обоим нравится.

Они сидели на «крокодиле», продолговатом камне, едва выступающем из воды, и все чаще, вроде бы случайно, касались плечами друг друга. Он едва сдерживался, чтобы не положить руку на ее бедра, раздавшиеся под плавками девственно упруго, маняще до умопомрачения…

– А где вы живете? Наверное, не в Дыбове? – поинтересовалась юная собеседница.

– В Москве. Точнее – в Киеве.

– Вот как! Так в Москве или в Киеве?

– И там, и там. Хотя душой, сердцем я всегда в Дыбове. И сегодня еще раз убедился: правильно делаю. Знаете, почему?

– Почему?

– Потому что только в Дыбове можно встретить такую красивую девушку.

– А я не местная, – игриво сообщила Таня.

– А я и говорю, что в Дыбов приезжают красивейшие девушки. Потом они, конечно, попадают в Москву.

– Как? Все?

– «Все» – не то слово. Потому что красивых девушек, таких как вы, мало.

– Вряд ли я буду в Москве, – с грустинкой вздохнула она.

– Почему же? Сегодня вы уже здесь, а завтра будете там, в столице. А может, в Киеве, тоже столица.

– Как это?.. Когда?

– Я еще не знаю, но что вы скоро там будете – уверен.

Она задумалась. Потом энергично захлопала ладонями по воде и спросила:

– А что вы делаете в этих столицах? Где работаете?

– Я учитель.

– Учитель чего?

– Жизни.

– Ну, понятно, все учителя учат детей жизни. А какой предмет?..

– А как вы думаете?

– Физкультура?

– А вот и нет.

– История?

– И тоже нет.

– Тогда-а… Не знаю.

– Понимаете, Танечка, больше всего в жизни я не люблю кого-нибудь чему-нибудь учить. А приходится. Приходится учить больших, взрослых и очень респектабельных дядей. Они ведь как дети… Ну – это специфическая учеба.

– Понятно. Хотя… ничего не понятно…

Почувствовав, что разговор теряет ту заманчивость, ради которой и был затеян, он под водой легонько сжал ее руку и, открыто глядя в ее чистые, бирюзово сверкающие глаза, очень серьезно, тихо произнес:

– Я объясню. Я все объясню, если хотите.

…Когда много лет назад он впервые вблизи увидел глаза Наташи – чуть не упал. В дыбовском универмаге случайно столкнулся с незнакомой девушкой на повороте торговых рядов и случайно заглянул в ее глаза. Таких глаз еще не видел (да и потом, никогда больше не встречал, и у Тани – все же не такие): они были синие-синие, ясные-ясные, светлые-светлые… Не просто ясные, светлые, яркие, а именно – синие, как небо, без единого облачка, невероятно ясное, небывало синее, глубокое, бездонное, манящее, пьянящее. Из универмага, где и не пахло алкоголем, он тогда вышел пьяный…