Читать книгу Перехваченные письма. Роман-коллаж - Анатолий Григорьевич Вишневский, А. Г. Вишневский - Страница 35

Из писем апреля 1919

Сейчас меня переводят на Гороховую, 2. Доставляй, пожалуйста, туда жидкую пищу: молоко, суп в бутылках, жидкую кашу в бутылках. Твердое там отбирают; без передач, говорят, очень голодно. Можно приносить папиросы, но не больше 75 штук за раз.

* * *

Сегодня увозят меня в Москву вместе с Бор. Васильчиковым, Макаровым, Крейтоном. Сижу в вагоне поезда, отойдет в 6–8 часов вечера. Скверно, что не дали ни тех небольших денег, которые были на Шпалерной, ни возможности захватить больше белья и еды.

Умоляю тебя ничего не предпринимать в смысле собственного передвижения. Во-первых, переезжать теперь нельзя, во-вторых ты нужна девочкам, меня же поручите матери, сестрам. Да хранит вас Бог, мои дорогие, обнимаю тебя, девочек.

* * *

Прибыли благополучно вчера к вечеру, сразу повезли в Бутырскую тюрьму. Пока поместили всех прибывших вместе, в очень большую камеру, и сегодня, кажется, будут распределять. По первым впечатлениям, содержание и кормление лучше, чем в Петрограде. Сейчас напишу на Сивцев Вражек, буду просить доставлять кое-что. Не волнуйся, не беспокойся. Огляжусь, напишу подробнее.

* * *

Надежды на то, что гораздо лучше и больше, чем в Петрограде, кормят, не оправдались. Сидим по-прежнему в карантине, 51 человек в одной камере, ничего нового, никакого просвета.

Сегодня Тун приходила справляться, не здесь ли я и, узнав, что здесь, оставила свой завтрак, – так мне сообщили, передавая его [последние слова не очень разборчивы из-за стоящего поверх тоже не очень разборчивого, размазанного штампа: Заведующій пересыльнымъ отделеніемъ. Помощник начальника]. Таким образом, связь с ними налажена. Если бы ты могла присылать иногда папиросы или табак, все равно что, было бы очень хорошо, а то с куревом здесь беда, а бросить курить в той обстановке, в какой я нахожусь, очень тяжело.

* * *

Как ты смотришь на наш перевод в Москву? Во всем можно найти и хорошую сторону, в переводе моем хорошо, что хоть заботы о моем пропитании и тяжесть три раза в неделю носить мне передачи отпала от тебя и перешла на Сивцев Вражек.

* * *

Нового ничего, здоровье мое также ничего себе. Конечно, в обстановке, в какой мы находимся, не раздеваясь вот уже 11 дней, спим на голых нарах втроем на двух, чувствовать себя вполне хорошо нельзя. Передачу приносят мне через день, за что я очень благодарен.

* * *

Карантин наш кончился, и нас перевели в разные камеры. Я нахожусь с Васильчиковым и Крейтоном в камере, в которой всего нас находится 14 человек, но надеемся, что нас поместят втроем в одиночной камере. Передачи Тун приносит через день, что очень удобно и приятно для меня, но должно быть тяжело для Тун, так как тюрьма далеко от Сивцева Вражка и трамваи, кажется, не ходят. Тяжело, что не имею непосредственных известий о вас, только Тун сообщает, что у вас все благополучно. Не получил ни одного письма от тебя и не знаю, получаешь ли ты мои. Что то делается у вас и что ты намерена предпринять? Как бы хотелось знать.

* * *

Москва, Сивцев Вражек, 30, кв. 8

Вере Анатольевне Татищевой

Сегодня нас троих перевели в 14 коридор, камеру № 12, где я встретил С. Дм. Евреинова и некоторых других знакомых. В камере нас теперь 21 человек. Чувствую себя удовлетворительно, тяжело сидеть в такой большой компании, но мы продолжаем надеяться на перевод в одиночку. Вчера заключенный священник служил всенощную и 12 Евангелий, сегодня также всенощную с плащаницей, завтра исповедуюсь. Служба проходит или в коридоре, или в одной из камер. У меня опять распухли ноги, может быть, от потери привычки стоять.

Из писем мая 1919

Вчера написал Туну и начал перечисление книг, которые хотел бы прочесть и перечесть. Это на случай только, если эти книги находятся у вас под руками, иначе присылай, что найдется, по своему усмотрению[18]¹⁸.

* * *

Большая для меня радость была узнать сегодня, что вы благополучно приехали и таким образом вы и ближе и вместе. Очень я последнее время беспокоился относительно того, как вам удастся переехать, хотя и получал твои открытки из Петрограда.

Получаются ли известия от Николая и благополучен ли он? Я чувствую себя ничего себе, настолько хорошо, насколько можно себя чувствовать в моем положении, которому скоро минет девять месяцев. Хоть нас в камере в околотке 25 человек, но я порядочно читаю, как ты можешь судить по присылаемым и отсылаемым книгам.

Из писем июня 1919

Датский Красный Крест так и не доставил сегодня обычной посылки. Носятся слухи, что они вынуждены будут прекратить доставку передач. На обратной передаче писать много нельзя, и кроме того страшно всегда торопят и едва дают время проверить получку и уложить отсылаемое. Простоквашу я, во избежание порчи, съедаю в тот же день, а что касается молока, то оно очень скоро киснет, но у меня не пропадает, потому что я его также обращаю в простоквашу, когда оно становится негодным для питья как молоко. Ты пишешь, что трудно доставать книги, которые я просил. Это не важно, присылайте какие-нибудь, русские или французские.

С нетерпением буду ждать известий о том, как решится судьба девочек, а если они поедут на огородные работы, пусть они подробно напишут мне, как они там живут, что делают и где именно находятся. Очень мне тяжело было узнать, что и ты вынуждена искать какую-нибудь работу, боюсь, что тебе будет не по силам после всего перенесенного и пережитого за эти годы. Нельзя ли еще подождать?

Из писем июля 1919

Ты хлопочешь о свидании, но если и будет разрешено, то теперь вряд ли иначе, как через две решетки. Меня перевели из околотка, здесь меньше еды и меньше прогулок, что разумеется грустно, впрочем, и в околотке еду уменьшили за недостатком продуктов.

* * *

Если вчера тебе показалось, что я волнуюсь, то не думай, что это всегда так, это произошло от радости видеть вас всех, в общем я скорее спокоен нравственно, и если бы не увеличивающиеся к вечеру отеки ног и боль в них при первых шагах после того, как я лежу или сижу, что доктора объясняют ревматизмом, то и физически чувствовал бы себя ничего себе. Напиши, сколько нашла у меня сигар и понемногу, штук по 5–6, присылай, если есть.

* * *

Вот уже одиннадцатый день не имею от тебя открыток, последнюю получил 6-го. Очень надеюсь, что это не предвещает чего-нибудь дурного, знаю, что это может произойти и от почты, и от цензуры, но тем не менее на душе неспокойно. Все ли здоровы и все ли благополучно? Не скрывай от меня ничего и неприятного. Лучше знать, чем думать, что что-нибудь скрывают. Многое приходит тогда на ум, и бывает тяжело.

Пишу у открытого окна, вид из камеры на Петровский парк, видны Яр, Бега, Александровский вокзал. Из других камер по вечерам слышно пение, игра на скрипке, на гитаре. Окна открыты у нас и днем, и ночью.

Из писем августа 1919

Когда узнаешь цены на разные вещи, зубная щетка, например, то страшно становится просить о чем-нибудь, но к сожалению, мыло у меня подходит к концу, и я чувствую, что скоро придется просить прислать кусок хоть какого-нибудь мыла. Очень досадую на себя, что раньше не написал, что сюртук штатский и жилет к нему без брюк мне совсем не было бы жаль, если бы ты продала, а по нынешним временам за него можно было бы получить порядочно денег. Разумеется, если тебе нужны деньги, то продавай и прочие мои вещи. Чувствую себя удовлетворительно, духом бодр.

* * *

Вчера, 5-го августа, мне доставили передачу в шестом часу, и сейчас после пошел страшный ливень. Кто попал под ливень, удалось ли укрыться или пришлось промокнуть до костей? Грустно, что изменилась погода, хотя жаловаться на лето нельзя, в общем оно было прекрасное.

Возвращаюсь к записке, которую ты пишешь. Она могла бы пригодиться в случае суда, впрочем, не имею никаких оснований думать, что таковой будет. Пользоваться же ей так, как ты предполагала, я думаю, не следует.

* * *

Что делать, что тебе пришлось взять службу, хорошо еще, что, как ты пишешь, условия, не очень тяжелые, и раз тебе это не в тягость, и даже приятно проводить так утра, что я понимаю, то я, конечно, ничего не имею против.

Ужасно, что приходится переносить бедной Ирине с передачами… Страшно меня мучит, сколько вам трудов, хлопот и сколько стоят мои передачи, когда и без того вам живется так тяжело… Если приходится платить по 1 рублю за папиросу, то доставляй только в том количестве, в каком выдают по карточкам, – папиросы, или табак, или махорку, все равно. Буду окончательно отвыкать от курения, и теперь курю уже гораздо меньше.

* * *

Неужели Ирине пришлось простоять целый день под дождем в среду? К вечеру я узнал, что до трехсот передач не было принято и было отправлено обратно. Не совсем ясно представляю себе, где приходится находиться приносящим передачи, но, кажется, чуть ли не на улице, в таком случае это ужасно в такие дождливые дни, как был в последнюю среду. Лучше мне оставаться без передачи, чем знать, что кто-нибудь из вас целый день мокнет под дождем. С ужасом думаю об осени.

Из писем сентября 1919

Ты спрашиваешь, как я в новой обстановке с переменой камеры. Могу сказать, что на прогулке (а гуляют вместе целым коридором, т. е. человек около 150) преимущественно слышны разговоры на французском, английском, немецком, польском и др. языках, из этого ты можешь судить о составе заключенных в коридоре № 2. Чувствую я себя очень бодро, так что обо мне в этом отношении не беспокойся, лишь бы у вас все было благополучно. Очень жаль, что тебе приходится менять службу, которая по-видимому была подходящая, на другую, неизвестную.

* * *

Сегодня ровно год, как я сижу. Со вчерашнего дня в нашей камере появился доктор среди заключенных, австрийский военнопленный, таким образом, мы и днем, и ночью обеспечены медицинской помощью. Сейчас 9½ часов, через полчаса лягу спать, так как я ложусь очень рано, часов в 10, встаю в 7.