Читать книгу Охота на ясновидца - Анатолий Королев - Страница 5
Глава 4
ОглавлениеМое короткое счастье. – Ужасы удачи: баккара и трюфели с ядом. – Наше возвращение в Москву. – Тайны убивают любовь. – Бегство всегда внезапно, как снег на голову. – В доме людоеда и людоедки. – Полный улет!
Странно, что без памяти влюбившись в Марса, влюбившись первым зрелым чувством, я при этом чуть-ли не хорошо понимала с кем имею дело. Он был из парвеню, человек из русских выскочек, богач последнего времени. От его манер часто несло уголовщиной. Он явно занимался темными делами. Но делами, а не делишками! И не был он никаким наемным убийцей. Берт выше! Он был крупным воротилой черного бизнеса. И мне это нравилось. Ведь мой отец – если верить словам тетки – был шпионом. Замечательное слово. Я не люблю правильных людей, которые живут по линейке правописания и пишут с ровным нажимом свою судьбу. Жизнь – не школа хороших манер. Мне важно чувствовать, что мой Марс при случае может взять и убить. Например, убить, защищая меня. Или наоборот – влюбиться и не убить.
Он узнал о моем существовании от своих бандитов-дружков, которые получили анонимный заказ на мое убийство. Сумма была так велика, – сколько, я не знаю до сих пор – что он захотел своими глазами увидеть такую дорогую игрушку. В те дни он случайно был в Праге. Что случилось потом, я уже рассказала: он понял – это судьба.
Кстати, давно пора описать его, это был зрелый мужчина тридцати пяти лет. Похожий на голливудца Кевина Кестера. Мощный, высокий, с тонкой девичей талией. Его грудь украшала неприличная сцена, выколотая в юношеские годы. При его чувствительности к боли – я это знала – такое вот украшение, которое выкалывают на коже пучком из трех игл, обмакивая острие в тушь, говорило о его невероятной выносливости… Однажды загорелась сковорода на электроплите, Марс решил побаловать меня каким-то экзотическим блюдом и вдруг вся сковородка вспыхнула ярким высоким пламенем. Дело было зимой, в северной Италии, в Альпах, в местечке Вал Суза, что у самой французской границы, куда мы приехали покататься на лыжах. Мы специально сняли уединенный домик, в стороне от отелей городка Сестриере. Это. был деревянный домик, набитый лыжами, мебелью, книгами, одним словом, он сгорел бы как спичечный коробок. Так вот, Марс схватил голой рукой железную рукоять сковородки и понес ее из кухни к входной двери. Огонь трещал и брызгал в стороны каплями горящего масла. Я шла за ним и топтала огоньки подошвой лыжных ботинок. От руки запахло паленой кожей, так раскалилась проклятая ручка. Марс не издал ни звука, открыл свободной рукой дверь и швырнул сковородку в снег. Он сжег кожу до черноты, и только ночью, уже после визита врача, я услышала как он стонет во сне от боли. Потом он – пусть это признание звучит глуповато – нисколько не боялся мышей, жуков, тараканов и прочей нечисти, от вида которой у меня душа – в пятки. Наше свадебное путешествие мы проводили на Энола, есть такой полудикий островок у берегов Западной Африки. Райское местечко для любителей экзотики и свободы. Там всего один отель, в который – бац! – может запросто заползти змея. Так вот, мой Марс убил одну такую гадину, и выкинул в окно – сам вид мертвого чернильного хлыста в золотых разводах на коже поверг меня в состояние обморока. А Марс только хохотал до слез, посадил меня на шкаф, куда не влезет никакая змея, и целовал мои глупые пальчики на глупых ногах. Он любил все беззащитное, и я лучше других женщин могла подарить ему чувство любовной опеки и защиты. После того кошма-рика в Праге, я рассказала Марсу о том, как с детства меня хотят укокошить, о том, что я стала мишенью для тайной и злой силы, о том, что меня за что-то преследуют, что каждый раз я чудом спасаюсь, я рассказала и про черного, который держал шприц в руках и искал меня в детстве, и про служанку Фелицату, и про психопата со скальпелем, и про мальчика на катке, который пальнул стрелой настоящего арбалета в грудь моей двойняшки на ледовом балу, и про мертвого мальчика в шкафу, и про змею в сумочке, словом про все… Он выслушал очень серьезно, но казалось, поверил не до конца.
Итак, около года мы провели в Европе, где у Марса вертелись разные полутемные дела. Я только раз спросила: ты, что, мафиози? Нет, ответил он, я честный ворюга. Главное, чтоб ты не убивал детей и не торговал человеческими органами! Он изменился в лице: Как такое могло прийти тебе в голову? Мой бизнес – левая нефть, газ, лес и цветные металлы.
Меня этот ответ вполне устроил. Я понимала, что он темнит, но и не хотела знать всей правды. Я прекрасно видела, что передо мной человек, на которого лишь недавно обрушились огромные деньги, а он продолжал жить по инерции инженера-совка – одна белая рубашка на выход, пара галстуков, один вечерний костюм, фрак только на прокат… правда, на машины он не скупился: «Роллс-Ройс» в Лондоне, «Мерседес» в Барселоне, «Джип-Черо-ки» в Лувесьене, столичном пригороде, откуда мы катались на тусовки в ночной Париж… Нашим любимым развлечением того времени была игра с Судьбой. Опасная игра двух безумно влюбленных, а то, что он любил меня – пусть даже как охотник добычу – страстно, я не сомневаюсь и сейчас. «Неужели ты заговорена?» – восклицал он. «Типун тебе на язык! Сглазишь, Марс!»
Хорошо помню как он повез меня в Монте-Карло. Я никогда не переступала порог казино и к затее отнеслась без всякого трепета, гораздо больше мне хотелось искупаться нагишом в теплом ночном море. Мы условились, что он даст мне сто тысяч франков и как только я их проиграю – едем купаться голыми. Шел восьмой час вечера, но в Монте-Карло было уже по-южному темно. Разумеется, было светло, как днем от обилия-электросвета, но город обнимала ночь, высокая как горы. В казино Марс оставил меня на произвол судьбы: сказал, что заедет через час. «Тебе хватит часа, чтобы просадить сто тысяч? Я это сделаю быстрее!»
Мне конечно хотелось выиграть, я знала, что новичкам сопутствует удача, но – не поверите – мне так хотелось искупаться в той теплой черноте, что струилась до самого горизонта за окнами, что я действительно решила побыстрее избавиться от денег. Тем более, если они не мои. Я шла из одного роскошного зала в другой, не зная на чем остановить свой выбор. Рулетка? Нет, в рулетке слишком много власти забирает случай. Я же стараюсь иметь дело с судьбой, а на случай не полагаюсь. И тут я – рраз! – распорола лимонные колготки о .какой-то дурацкий стул. Ага! подумала я, просекая момент, теперь судьба мне кое-что будет должна: всю жизнь рву колготки, ну сколько можно! Я стояла возле длинного овального стола под зеленым сукном, за которым играли в непонятную карточную игру. Это была баккара. Распаренные лица игроков. Дух ажиотажа и отчаяния за маской респектабельности. Вся публика при параде: дамы с буклями, господа с цветами в петлицах. Пытаюсь, стоя, разобраться в правилах. Крупье сидит на высоком стуле и командует игрой. Меняет деньги на жетоны. Орудует длинной лопаткой, которой цепляет карты и жетоны. Часть денег то и дело заталкивает в узкую щель на столе. Зачем непонятно. Слева от него в столе круглая чашка, куда он сбрасывает использованные карты. Понятно, он следит за движением денег и принимает ставки. Господа, делайте игру! Игра сделана? Ничего больше? Напротив него, на таком же стуле, восседает банкомет. Он раздает карты игрокам из колоды, которую перетасовал крупье. Каждому по одной карте, – до двух карт. Можно попросить у него .еще одну карту, если у тебя на руках мало очков. Ага! Самое лучше набрать девять очков, тут наибольший выигрыш. А вот если угодил в десять очков – баккара – то проиграл. Туз считается за одно очко. Фигурные карты сбрасываются. Считают только мелочь пузатую: двойки, тройки… Вообщем не так уж хитро закручено. Я замечаю, что крупье – желчный брюнет с лицом охотничей собаки – поглядывает в мою сторону. Еще бы! Я как идиотка держу открыто в руках деньги, которые мне сунул Марс. Не догадалась спрятать в сумочку. Целая куча деньжищ – 100 тысяч французских франков, а это 20 тысяч долларов. И мой пойнтер учуял поживу. Я, по дурости, принимаю его за главного игрока. Тут один из проигравших встает из-за стола. Крупье сразу предлагает занять мне свободное место. Я колеблюсь – собаки не самое приятное воспоминание моей жизни и все же… все же, Лизок, тебя до сих пор ни разу не искусали. Кроме того, мое место за столом обозначено цифрой 7. А семь – опасная цифра. Она похожа на косу, с которой смерть приходит за душой покойника. Сесть задницей на семерку? Тут я замечаю, что крупье промокает потные щечки пестрым платочком, а все пестрое, пегое, с крапинкой – цвета моей судьбы. А, была не была! Сажусь в кресло. Только тут, по неумелости моего поведения, крупье догадывается, что я новичок – играю в первый раз и слегка меняется в лице. Он тоже знает примету – новичкам везет. Другие игроки тоже замечают желторотого птенца. «Ах, попалась птичка, стой! Не уйдешь из сети». Голоса становятся чуть тише. Меня едят глазами под французский соус тайных острот. Делаю первую ставку на 10 тысяч франков. Сдаю с помощью крупье. Гляжу в карты. Уйя! У меня – 9. Выигрыш. Снова сдаю карты, уже сама, но крайне неуклюже. Смотрю: 7 и 2. В сумме – 9! Опять выигрыш. За столом воцаряется возбужденная тишина. Голос крупье начинает подрагивать. Карты истерично падают в круглую чашку. Дамы, месье делайте игру! Только тут я понимаю, что крупье сам не играет. А играют все остальные, особенно властно себя ведет насмешливый мусью с зачаточной лысиной и когтистыми руками. Он держит пальцы веером и цедит воздух. Мое появление сильно разозлило котяру. А я продолжаю срывать банк.
8, 9, 9, 8, 9, 7, 9, 9, 9, 8!
Двенадцать выигранных подряд сдач!
Мне некуда положить руки – все поле моего сектора заставлено столбиками жетонов!
Гора деньжищ – четыре миллиона пятьдесят пять тысяч франков!
Старуха с пьяными от зависти глазами, в диадеме на седых волосах, которая сидит напротив меня выкрикивает: «Прекратите!» Я сама хочу этого, но не знаю как это делается! Что нужно сказать?
За столом баккара остается последний противник – когтистый мусью. Всех остальных выбросила за борт моя фортуна. Он прекрасно видит, насколько я глупа и невинна. Думаю, это прожженный игрок и богач. Он спокойно проигрывает одну за другой огромные ставки. Он уверен, что так долго никому и никогда везти просто не может. Он не знает, что я сука фарта!
Беру карту.
У меня снова 9! Получай, гондон!
Затем следует блистательный ряд. По толпе зевак проходит суеверный трепет:
9, 8, 8, 9, 9, 9, 9, 9, 8, 9, 7!
В глаза сверкнуло семеркой! Чую нутром, что удача начинает мелеть. Это сигнал. Взмах роковой косы за углом. Не заиграйся, Лиза! На зеленом сукне уже пять миллионов триста семьдесят тысяч французсюк франков чистого выигрыша. Полный улет! Я кожей чувствую – больше семи лимонов выигрывать нельзя. Все продуешь!
– Перестаньте! – кричит мне в лицо старуха в брю-ликах.
Я сама рада бы заткнуть фонтан фарта, но – как черт возьми! – это сделать?
«Хватит, мадам!» – шепчет сосед слева. «Остановитесь», – сигналит бархатными глазами молодой человек из-за спины крупье. Мой пойнтер взмок. Платочек все чаще пестрит над щеками. Глаза налились стеклом. Тасуя колоду он роняет на стол карты. Из толпы сзади меня то и дело дергают за бретельку вечернего платья самые горячие головы: «Можно сыграть с вами, мадам?» В ответ я пожимаю плечами – я просто не знаю, разрешается ли такое правилами казино: «Пардон, месье».
Только мой соперник сохраняет иронический тон. Он уже справился с паникой проигрыша. Когтистые руки постукивают по карточной рубашке похоронный марш: дурехе вот-вот крышка! Невозможно так долго выигрывать! Само небо покарает насмешницу…
Я же в отчаянии – как остановить дьявольскую игру. Беру картах. Уйя! У меня всего 4! Первая четверка в игре. Интуиция подсказывает: стоп, Лизок, больше не бери. Но с четверкой в руках еще никто не выигрывал? Ну и что, нашептывает судьба, они не выиграли, а ты выиграешь. Мучаюсь, что делать. Задираю глаза к потолку, к позо-лоченой люстре, глаз лакомится массивными гроздьями света. Одна лампочка подмигнула: не бери! Лизок, у тебя крыша поехала! Заметив запинку, крупье просит показать карты. И я показываю. «Возьмите еще», – советует он голосом опыта. Но я не должна слушаться голоса опыта, мой Бог сейчас именно – неопытность. Вы так считаете? Нужно взять, говорит крупье. И я взяла. Шестерка. 4 + 6 равняется 10. Это баккара! Проигрыш. Первый раз продулась. Сумма банка огромна. От денег, которые забирает лопатка крупье рябит в глазах.
Так судьба щелкает меня по носу за измену неопытности.
Крупье: «Делайте игру!» Котяра ласкает когти: идиотка начинает проигрывать.
Раскрываю карты. Снова 4! Шалишь, обалдуй. На этот раз ничего не прикуплю. И что же? Мой мусью закрывает глаза. Три карты. Роковая баккара. Ура! Выигрыш! Кайф! Получай, гондон! Я вернула с лихвой свой проигрыш. И снова пошли косяком залпы удачи. С ума съехать:
9,9,8,8,7,7…
Взмахи косы все ближе. Как остановиться?! Господи! Больше семи лимонов срывать нельзя! Голова полетит с плеч… Кто-то сзади горячо целует мою шею. Я вскрикнула, словно меня укусили. Это Марс. Его лицо горит огнем. Потом я узнала, что он – обманщик – все это время следил за мной и не выходил из казино ни на секунду.
– Марс, боже! Как перестать играть?
Казалось все казино собралось за моей спиной и все слышат мой испуганный голос.
– Скажи: «Пас».
– «Пас!» – повторяю я, как сомнамбула.
Крупье на последнем издыхании потрясенно кивает: «Пас».
Мой соперник грызет когти.
Аплодисменты. Смех. Молодой человек с бархатными глазами, который так болел за меня восхищенно шепчет: «Ты настоящая ганьотка!» Я улыбаюсь ему, идиотка, не понимая, что это оскорбление. Ганьотка на жаргоне казино и есть та самая латунная щель в столешнице баккара, куда крупье опускает деньги – процент с игры. Ты щель, набитая франками! Вот, что прошептал низкий завистник.
В изнеможении встаю из-за стола. Меня шатает. Если бы не Марс, наверное, упала на ковер. Я выиграла подряд 29 раз и только единожды продула. Мой выигрыш в тот вечер составил шесть миллионов 999 тысяч 987 франков. От роковых семи миллионов меня отделяло всего 13 французских франков. Сами считайте, сколько это будет в долларах. Из расчета, что один доллар – это приблизительно 5,5 франков… Забегая вперед скажу – мне хватило ума открыть свой первый в жизни счет и положить все эти лимоны в корзинку немецкого «Дойче-банка». В свое время и в нужном месте они станут якорем спасения.
Только спустившись к машине, я сообразила, что не дала на чай крупье – плохая примета и Марс вернулся, чтобы исправить оплошность. Он застал крупье в слезах.
Казино выделяет охрану – доставить выигрыш в банк.
* * *
– А теперь купаться!
В машине пораженный, взволнованный моей баснословной удачей, Марс устраивает форменный допрос:
– Как тебе это удалось?
– Не знаю.
– Ты никогда раньше не играла?
– Никогда. Кстати, что это было?
– Что «что»? – Марс ведет машину зло и напористо, хорошо, что вечером дорога вдоль моря пуста.
– Как называлась эта игра? Девятка? Фараон?
– Баккара! Баккара! Десятка! – он кажется раздавлен моей удачей.
– Элиза, девочка моя, вспомни детали. Пойми, мне это очень важно!
– Ну он походил на пойнтера.
– Кто?
– Который раздавал карты.
– Крупье. Ну и что?
– Псы на меня только рычат, но еще никогда не кусали.
– Ммда… и ты поэтому стала играть?
– Не только. Я еще порвала колготки. У стола баккара.
– Господи, Элиза…
– Пойми, Марс, мне всегда не везет. Если я забуду дома зонтик, обязательно пойдет дождь. Вся эта чепуха ложится на весы судьбы. Растет, как куча песка, и тогда судьбе становится стыдно и бац! что-нибудь да обломится. Чтобы уравновесить весы. По справедливости. На сто мелких пакостей – одна удача, но зато крутая.
– Судьба слепа, Элиза! У нее нет совести. Это тупая, бессовестная, безглазая, безмозглая скотина! Чушь собачья!
– Но я выиграла благодаря такой чуши!
Он замолк. Колоссальный выигрыш говорил сам за себя. Марс был просто в отчаянии. Я могла обойтись без него…
– Что еще?
– Только не смейся. Платочек у крупье был такой пестренький. А все пестрое для меня как сигнал: тут что-то не так. Или тебе повезет, или – уноси ноги. Сегодня подфартило. Да что с тобой, Марс?! Неужели чужая удача может пригодиться другой удаче? Брось ломать голову!
– Нет. Это важно. Очень важно, Элиза…
Он не договорил… чтобы убить тебя наверняка.
– Ах да! Я знала, что надо бояться семерки. Очень опасная цифра, – и я объяснила, что она похожа на косу в руках смерти, что семерка любит, когда ее боятся и уважают.
Марс расхохотался.
Я понимала, что опираюсь на детский лепет, но я выиграла. Я положилась на собственную неопытность до точки. Ведь удача не хозяин твоей судьбы, а всего лишь ее слуга, но такой слуга, который все доводит до конца. Не знаю, как это объяснить понятнее. Ну, например так: ты хочешь стакан вина, чтобы приподнять паршивое настроение и говоришь слуге: «Принеси мне стакан вина!» И он приносит… стакан яду, чтоб ты больше не мучался. Этот слуга служит твоей правде, а не командам.
Примерно так.
– Да, вот еще что, когда я села играть, я дала слово Богу, что больше никогда, никогда не сяду играть. Слышишь? Никогда!
Это я сказала немножко назло, так он меня достал в тот вечер.
Сразу скажу тем, на кого мой выигрыш произвел впечатление: Бог в игре никакой не помощник – он никаких карт не создавал и никогда их р глаза не видел. И молить о выигрыше – пустое дело.
Тут Марс разом приуныл: он-то уже надеялся на новые деньги.
И знал – переупрямить меня невозможно.
Под колесами машины заскрипела пляжная галька. Мы тихо подкатили к черной стене ночного моря в лунных прожилках. Марсу удалось найти спуск к частному пляжу. Он всегда найдет уязвимое место в буржуазной стене… Ночь неподвижна. Волна так низка, что валик прибоя завивается алмазной стружкой. Я плавала, наверное, часа два. Обожаю море. Плаваю как рыба. Марс включил свет автомобильных фар, чтобы я не сбилась с курса. Сам он пловец неважный. Но ценит мою плавучесть и наслаждается видом любимой женщины в воде. Я обвязала шею люминесцентным шнуром, какие продают в Монако на каждом углу, чтобы Марс видел в темноте мой яркий желтый кружок. До сих пор хорошо помню ту тихую ночь. Средиземное море обнимало обнаженное тело с той же истовой нежностью, с какой я в детстве обнимала свою любимую книжку во сне. Ведь она заменяла мне куклу. Далекий берег сверкал грудами белого жемчуга – огнями Монако и Монте-Карло. Я вспоминала свое несчастное житье в детских домах и чувствовала, как блестят мои глаза от слез. В центре звездного купола горела луна. Слеза заставляла ее расплываться по краям. Сколько бедных девочек стоит в эту ночь в коридорах босыми и держат на вытянутых руках подушки. На линии горизонта плыл ночной пассажирский лайнер. Он был похож на корону утонувшего принца. Я наслаждалась меланхолией, ведь истинное счастье – это блаженство печали. Рядом дружелюбно фыркнул дельфин – он был огорчен, что я уплываю к берегу, и проплыл так близко, что я успела тронуть рукой его мокрые атласные плавники. Светает. Я плыву на свет фар. Они горят, как бесстыжие глаза Марса в минуты любви. Услышав мой голос, он поплыл мне навстречу, обнял в воде и вдруг страстно и проникновенно сказал: «Дальше лучше не будет, я хочу умереть сейчас, здесь, вместе с тобой», – в этом было столько чувства, что я была готова камнем пойти на дно. Бог знает почему мы тогда не утонули, а изумленно вышли на берег, радуясь жизни… Это был один из самых счастливых дней нашей любви.
* * *
Теперь надо вернуться назад, в тот злостчастный день, когда в Праге я встретила Марса, проникла с ним в отель «Европа» и увидела на столике у дивана свою украденную сумочку, а в ванной – свою подружку по интернату Веру Веревочку. Что с ней случилось я так и не поняла. Почему она перестала расти? Как оказалась в Праге существо, у которого в мире не было ни одной родной души. В дорогом первоклассном отеле. Кто покупал ей игрушки? Что она видела, плавая в ванной. Мы несколько раз обсуждали эту ситуацию с Марсом. Он точно знал только одно – дама возглавляла ту самую группу киллеров, – один из которых был африканец в шапочке из леопарда, – которая получила заказ на мое убийство. О, мой враг не жалеет денег! Но Марс спутал все карты и увез меня из-под прицела. О роли Веревочки он ничего определенного сказать не мог, до тех пор, пока не получил консультацию у психологов. Так вот, хотя мнения разделились, точка зрения была такова: замедленный рост и общее отставание в развитии – печальная норма в жизни детей из детских домов, они обычно уступают своим сверстникам из благополучных семей на два – четыре года. Я утверждала, что ей столько же лет сколько и мне, мы были одногодками. То есть отставание в развитии достигло целых десяти лет! Психологи считали, что это аномалия, хотя при особенно патологических случаях такое все же возможно. А вот мнения о роли Верочки в качестве пособника киллеров неожиданно сошлись узким лучом: лунатизм одно из ярких проявлений людей, способных к телепатии и ясновидению. Марс принес мне несколько научных статей – я почти ничего не поняла там, – в которых писалось, что в США, Англии и России идут интенсивные поиски спецслужб с использованием редких способностей человека в целях разведки. Телепат, наделенный способностями к дальновидению, может в одиночку разрушить всю оборонную систему противника: ведь для него нет секретов. Моя подружка по интернату могла стать именно таким вот оружием. Почти три года наши кровати стояли рядом, мы пережили вместе сотни детских обид, она очень любила меня… то есть при желании она вполне могла меня видеть на расстоянии. О том, что это так, говорит и нахождение девочки в ванной. Вода идеальный изолятор и проводник дальновидения. Многие телепаты и ясновидцы говорят о воде, как об увеличительной линзе для своих опытов. Если все это правда, то моя жизнь в ее руках!
Марс при этом всегда досадовал, что я не позволила ему застрелить исчадье. А я злилась и возражала: она никогда не сделает мне зла. Ее или обманывают или принуждают искать меня!
О силе ее любви ко мне говорил и сам ее маленький рост, и вид десятилетней девочки. Она же крикнула мне в слезах, когда тетка увозила меня из интерната: «Предательница! я назло тебе больше не вырасту!» И разрыдалась.
Как вспомню, что влупила ей пощечину, так готова умереть от стыда… Впрочем я ничего об этом Марсу не говорила. У человека должны быть свои тайны, тайна – кровь нашей души.
Но надо же! Сколько сил брошено против меня? Отыскать Верочку! Чтобы найти меня наверняка! Сколько хлопот я доставила собственной смерти своим бегством!
Но кто так жаждет моей смерти?
Отчасти, свет на тайну проливает вот это письмо, которое нашли мои враги, вспоров подкладку в сумочке Фелицаты. Оно написано на французском. Я прочитала его в машине, когда Марс увозил меня подальше от отеля.
Тонкая рисовая бумага. Торопливый размашистый почерк.
Вверху поставлена дата: 22 сентября 1976 года, Рядом указано место написания – Эль-Аранш. Это городок на берегу Атлантического океана в Марокко. Я отыскала его на карте.
"Дорогая крестная!
Я рискнул позвонить тебе в Москву из Рабата и ты уже знаешь, в какой переплет я попал. Возможно, наш разговор писали, но у меня не было выхода. Если так, то они узнали, что я жив. А вдруг обошлось? Ведь я уже четыре года хожу в покойниках. Да и кто знает, что я крещен, а ты – моя дорогая любимая крестная лягушка. Словом, возможно это мое последнее письмо – мне предстоит отчаянно бороться за свою жизнь. И если я не выйду на связь до Нового года, то пиши-пропало. И ставь крест на моей бесшабашной жизни. Прости за все неприятности, которые я однажды тебе причинил. Целую все твои зеленые лапки. Проехали!
Надеюсь, что ты лучше воспитаешь мою дочь, чем ее несчастная мать. Или мои надутые индюки. Для них я тоже давно умер. А если узнают, что я был жив все эти годы, то все равно никогда не простят. Бог им судья. Умоляю, не доверяй им ни полслова: тебя сдадут с потрохами и лягушку упрячут в болото, на самое дно. Прописки точно лишат, имей в виду.
Я положил крупную сумму на твое имя в «Дрезденер-банке», филиал которого есть в Зап. Берлине, куда ты можешь заглянуть слетав по путевке в Вост. Берлин. Реквизиты счета и банковскую карточку тебе передаст А. Ты знаешь, кого я имею в виду. А подпись твою я срисовал с рождественской открытки, какую ты прислала в Сидней. Спокойно расписывайся лапкой и не квакай.
А меня беспокоит. Но, пока мы заодно. Я отстегнул за девочку сумасшедшие деньги… увы, в них я верю больше, чем в нашу давнюю дружбу. Прости, я озлобился. Пойми, меня хотят загнать в угол.
Так вот, этой суммы вполне хватит для Герсы до совершеннолетия. А там, я надеюсь, правда откроется, и она вернет себе настоящее имя и состояние Розмарин. Прости милая, добрая, поцелуйная крестная, что я ставлю под удар твою жизнь. Прости! Но у меня нет другого выбора. И береги девочку, жена прикончит ее при первой возможности. О, ты не знаешь эту тварь!
Боже мой, тетушка, перечитал написанное – я пишу так, словно уже покойник. Извини, нервы ни к черту! Два «эль» меня доконают – Лубянка и Ламберт-норд. Сожрут головастика, не дадут ему стать благородной квакушкой.
Но ближе к делу.. Я позаботился о том, что когда Лиза вырастет и достигнет совершеннолетия, ей все станет известно. Я защитил ее права документами, от которых черту станет жарко. Я никому не позволю обижать мою маленькую принцессу. А она станет красавицей и простит своего непутевого папашку. А пока мой дорогой Лизочек сладко спит в машине. Спи, моя сладкая, спи. Стисни покрепче реснички. Мы на пирсе. Я пишу письмо, сидя на подножке и подложив на колено блокнот. Пардон, за почерк. Катер уже на подходе. Кажется все о'кей. Я вижу на борту А. Он машет шляпой. Сейчас я в последний раз поцелую мою крошку, мою спящую красавицу. Сначала – в щечки, затем в ушки, а потом – в пальчики. Надеюсь, она уйдет от погони.
Твой лягушонок."
Вот такое письмо.
Я читала и обливалась слезами.
Но оно больше задало загадок, чем ответило на вопросы. Понятно, что отец отправляет меня в Россию, под надзор крестной. Он спасает меня от опасности. Понятно, что ему помогает друг, некто А. Но откуда исходит опасность? И что с моей мамой? Почему она позволила такому случиться? Отец прямо пишет, что «жена прикончит ее при первой возможности». Как это понимать? Ведь жена моего отца и есть моя мамочка. Как вышло, что мать подняла руку на крошечную дочь? Или речь о другой женщине? Тетушка уверяла, что родители утонули вдвоем во время шторма на прогулояной яхте. Она лгала! Но зачем? Или все-таки мои подозрения против тетушки имеют основания и она в силу неизвестных мне обстоятельств стала на сторону моих врагов? Проклятые деньги! Моя мать была богата, и если она умерла, то наследницей стала я. Или она жива? А может быть у нее были другие дети? От других мужей? Ведь я решительно ничего не знаю о том, кто такая Розмарин.
Наконец кто такая Гepca? Это я сама? Выходит мое настоящее имя вовсе не Лиза? Но ведь отец ясно пишет о том, что «мой дорогой Лизочек сладко спит в машине…» Или у меня два имени? Лиза и Гepca? Ничего не понимаю!
Перечитывая снова и снова дорогое письмо, я вдруг неясно начинаю что-то припоминать… воспоминание дрожит в солнечном мареве… бесконечный песок… жара… машина с парусиновым тентом, сквозь который видно раскаленный круг солнца… верблюды… я лежу на мягком диванчике с низкой спинкой и не понимаю отчего сидение так трясет… отец наклоняется над моим личиком и…
Видение обрывается. Больше ничего не могу вспомнить.
Я не захотела показывать письмо Марсу, а только пересказала основные моменты. Он еще раз повторил, что заказ на мою смерть поступил от анонима, который вышел на русскую мафию в Праге, что сумма была так велика – он никак не хочет мне ее назвать! – что он сам решил посмотреть за кого платят такие деньги, пришел на площадь, где я выступала с клоунами и сразу засек за мной слежку. Выходит, за мной охотились с двух сторон. Это насторожило Марса, он заподозрил ловушку… но вскоре все это потеряло значение, я увлекла его сердце.
А по поводу письма он уверенно заявлял, что ни одна мать не станет искать смерти собственной дочери, которую родила в муках. Что жена моего отца совсем другой человек. И что именно она стоит за ширмой моей судьбы и караулит мою смерть. Все мачехи ненавидят падчериц! Что все дело в бабках – фактом своего рождения я угрожаю ее финансовым интересам. Может у ней самой есть дочь или сын, которым твое совершеннолетие совсем ни к чему? Почему? Потому что в основании всего дела лежит какая-то темная беззаконная акция. А ты можешь вывести их на чистую воду. Недаром отец угрожает документами – там компромат! Других мнений быть не может. Письмо хранилось в сумочке Фелицаты, значит его содержание прекрасно известно твоим врагам.
О имени Гepca Марс предположил, что у меня двойное имя. Такое принято в аристократических кругах.
Но когда я просила его разузнать что-нибудь о семействе Розмарин, он был обескуражен – среди тысяч богатейших имен Европы такого имени нет.
Круг замкнулся.
И последнее, что подчеркивал Марс: «Тебя сдал приятель отца, тот самый, который взял за тебя деньги и махал шляпой с палубы катера. Предают только свои! И тебя прямым ходом доставили на помойку, в дом для сирот».
И еще. Увидев как-то письмо в моих руках, он заметил, что это не оригинал, а хорошая ксерокопия.
Я просила его поехать со мной в Эль-Аранш, поискать ключи от тайны. Я была уверена, что смогу вспомнить тот великолепный белый особняк с колоннами, где высокие окна и где ветер колышет легкие белые шторы, а на мозаичном полу бродят тени от облаков… но судьба распорядилась по своему.
Мы никогда уже не съездим в Эль-Аранш!
Сделав это отступление, вернусь в те счастливые дни медового месяца. Мы растянули его на полгода. Но в отношениях возникла неясная тень. У Марса не шел из головы мой баснословный выигрыш. Сорвать за один вечер больше одного миллиона долларов! С ума съехать! После случая в казино у Марса вошло в шутливую привычку снова и снова примерять мою удачу к своей судьбе, Я любила его и бездумно включилась в игру, еще не понимая, что опасно бесконечно испытывать свой дар. Правда игра шла по пустякам: Элайза, если я здесь оставлю машину, меня обчистят? Ставь спокойно, не обчистят. Элиза, звонить или не звонить? Не звони, ни в коем случае не звони… Я разумеется не знала, о чем речь, но спустя какое-то время Марс торжественно объявлял: ты была права, я бы позвонил в самое пекло! И спектся б! Но я не позвонил, у меня жена – умница. И дарил какую-нибудь мелочь из жемчуга, пустячок из золота. Я не заметила, как быстро привыкла к роскоши. Все-таки человек – немножечко падаль. Или: Элиза, взгляни вон на ту пару, они любовники? Вон те? В третьем ряду партера? Что ты! Они не любовники, они только лишь разыгрывают всех… Марс мрачнел:
– Черт возьми, неужели ты права? Я и не подозревал, что все это сплошная туфта. Это очень меняет дело. А с кем же он тогда спит сукин сын?!
– А вон с тем усатым дядей в зеленом галстуке.
– Ты с ума сошла, Лизз, он никогда не сигналил как педик!
– Тогда больше не спрашивай, отвяжись.
– Прости, я ошарашен… впрочем, теперь многое стало ясно. Ты меня выручила… Проси что хочешь!
Но чем точнее я попадала в цель, тем чаще он темнел лицом – ведь моя непостижимая проницательность, вкупе с сумасшедшим покровительством судьбы, могла легко обернуться против него самого.
Он не знал, что любовь делает меня слепой. И ему ничего не грозит.
Но однажды я категорически запретила ему играть с моей жизнью, раз и навсегда. Ведь я опять оказалась на волосок от гибели.
А случилось вот что.
Был день его Ангела, вечер мы провели с друзьями, а затем смылись вдвоем поболтаться в Сохо. Да, забыла сказать, дело было в Лондоне, в самый канун Рождества, а Сохо – самое замечательное местечко в Европе для развлечений. Вот уж где не соскучишься! Я оделась Арлекином: трико в разноцветных ромбах, на голове треуголка, на носу – красный шарик. Вспомнила, что я же клоунесса и принялась куролесить, с ходу влезая в сценки соховских клоунов, пела с ними песенки, пускала огонь изо рта и даже ходила по проволоке под аплодисменты публики и самого канатоходца. Оттянулась на славу.
Только под утро мы вернулись в квартирку на Коул-хен-корт; лондонец с ходу поймет, какие бабки надо иметь, чтобы жить в этом районе… Обычно мы сразу валимся в постель и спим как ангелочки до полудня, а тут вдруг Марс торжественно распахивает двери в гостиную, где я вижу накрытый на двоих дурной стол – дело рук нашего слуги Гримсби. Туши свет! И хотя я чертовски устала, не стоило обижать Марса в день его именин. Сделала вид, что счастлива. Взяла тарелочку и набрала, со стола себе понемножку всякой всячины, рыбки там, оливок… И тут только заметила, что мой Марс в жутком напряге. «Что с тобой, милый?» – «Ничего. Я люблю тебя больше жизни…» Слишком пышно сказано! Совсем не в его духе. И еще одна престранность, на столе куча всяких бутылок, а моего любимого «Батар-Монтраше» нет… мда, быстро ты скурвилась, акробатка Катя Куку. Беру бутылку и наливаю ему и себе. Марс перевел дух и выпил так, словно вино отравлено! И к столу сам не прикоснулся, пожевал одну маслинку и все. А устриц? А лобстера? А икорки? А анчоусов? А бутербродик по-русски: поверх красной икры намазывается икорка черная?
– Что с тобой Марс? Твои именины, а не мои. Словно ты боишься отравиться!
Он не отвечает, но вижу – его бьет нервная дрожь.
– Ты болен? – испуганно щупаю его лоб рукой: лоб холодный, как у покойника.
Ничего себе рождественский вечер! Жую через силу со своей тарелки, что жую, сама не понимаю, а Марс буквально глазами пожирает все, что я поддеваю вилкой. Или он голоден?
– Да что все это значит, Марс, черт возьми! – взорвалась я и запустила вилкой в угол.
Тогда он встал бледный, с белыми губами и хрипло сказал:
– Элиза, прости меня, девочка. Здесь все, все отрав-, лено, кроме шести блюд. А из всех вин безопасна только одна бутылка. Если б ты дотронулась хоть до одного кусочка с ядом, я бы немедленно остановил. Но, Элиза, или ты ведьма, или тебя охраняет сам сатана! Ты безошибочно выбрала вино. Из пяти бутылок выбрала! Именно «Божоле»! Затем взяла тарелку и положила себе немного черных маслин, хотя обычно выбираешь зеленые. Оливки – все до одной! – набиты цианистым калием до самого пупка! Прошла миме любимых устриц. Затем подцепила ломтик севрюги… на этом блюде, веером, восемь сортов холодной рыбы: семга, кета, лососина, твоя любимая осетрина. Все отравлено насквозь, кроме трех лепестков. Ты выбрала два себе и один – последний – мне.
– Ты что спятил? – я выплюнула в руку недожеван-ную конфету, которой закусила вино.
– Не перебивай! – Марс был страшен в ту минуту. – Единственный раз ты заколебалась, когда надумала подцепить анчоусы. Я уже собирался крикнуть: стоп! Но ты вдруг передумала, в самый последний момент передумала, и сделала три безошибочных хода: ломтик спаржи, кусочек дыни и один шампиньон!
– Ну ты и скотина, Марс!
Он не слышал моих оскорблений.
– Затем ты вдруг решила выбрать конфетку, зажевать вино. Все конфеты в коробке отравлены, все сто трюфелей! Кроме одной. Я сам ее заложил, сам! Третья слева в среднем ряду. И ты выбрала именно ее. Ты с ним в сговоре! Когда продалась? Сука! – и он схватил меня за руку; а я не переношу боли.
– С кем? – я вырвала руку.
– С Гримсби! – Марс был в бешенстве.
Гримсби – наш приходящий слуга,.в чьи обязанности входило: закупка продуктов и сервировка стола к завтраку и иногда к ужину. Обедали мы всегда в ресторанах.
– Ты хотел меня убить? – я расплакалась… Марс влепил мне пощечину.
Он дернул звонок, вызывая слугу, и мы стали свидетелями страшной сцены – видимо Гримсби уже отходил, но звук звонка вернул дух англичанина в английское тело, слуга есть слуга! – и, печатая полумертвые шаги, полумертвый лакей поднялся по лестнице из холла, и вошел в комнату. Такое чувство долга под силу только истинным британцам, не смейтесь! Его глаза, хотя и были открыты, но уже ничего не видели. Лицо и руки были покрыты отвратительными пятнами черной сливовой синевы, а уши совершенно черны, словно испачканы углем… Он открыл было рот – вызывали, сэр – и тут же упал замертво, проливая из горла сизую жижу на дубовый паркет.
Как сейчас понимаю, и квартирка на Коулхеи-корте и слуга наш были связаны с русской мафией, недаром мне так не нравилась рожа покойника. Видимо он отведал что-то из блюд, перепутал закуски, или укололся иглой – ведь он вместе с Марсом шпиговал ядом накрытый стол чуть ли не час и был исполнителем, словом, возмездие грянуло без задержки.
Со мной, случилась истерика. Только тут Марс опомнился и кинулся успокаивать. Я исцарапала его до крови ногтями – это была наша первая ссора.
Только весной – когда мы наконец собрались возвращаться в Москву, – Марс вернулся к тому кошмарному случаю и осторожно спросил: каким образом мне все же удалось тогда в Лондоне избежать отравы и выбрать на столе именно – и только то, – что было съедобно.
Я сама уже размышляла над этим феноменом и потому, пусть и неохотно, но ответила Марсу:
– Мы вернулись под утро. В Сохо я впервые за последнее время выступала перед публикой – устала.
Я хотела спать и приглашение к столу показалось странным. Но в день Ангела нельзя говорить «нет» имениннику. Стол был накрыт как-то необычно: блюдо холодной рыбы и тут же коробка конфет. Шоколадные трюфели. Среди бутылок – красное вино, к рыбе тоже не идет. А тут целых три бутылки красного, пара шампанского и только одно светлое – «Божоле». Я бы предпочла стопку водки. Ночь выдалась хоть и не морозной, но к утру я уже продрогла. Словом, я сразу захотела чего-то бесцветного. И выбрала из закусок самое на вдд прозрачное и скользкое. Это был кусок белой дыни. А все остальное я подбирала уже в тон. Как украшения к белому бальному платью: два белейших, с батистовым отблеском, лепестка лососины, два себе, один – на твою тарелку. Вилка тоже была, если помнишь, из старинного серебра, начищенная до блеска, так, что сверкала в глаза морозцем. Настоящая английская вилка. И мне не хотелось вонзать такие чистые белоснежные зубья, например, в красную толстую семгу. Только не смейся, я не хотела пачкать вилку.
– Но затем ты взяла черных маслин! Черное пачкается!
– Да, но выбор мой сначала упал на севрюгу. Такой длинный прозрачный на свет язык белизны. И черное я уже подбирала по контрасту. Черные перчатки из атласа сделают бальное платье еще эффектней… Не думаю, что черное пачкается. Нет. В еде самое дорогое всегда черного цвета. Черная икра. Черный авокадо. Вот я и взяла черных маслин. А из фруктов – всего одну черную сливу. Самую черную из всех.
– Ммда… все сливы были отравлены, кроме одной…
– Именно ее я и взяла, те, что были отравлены слегка отливали синевой. А зеленые оливки, устрицы и прочая пестрота к ломтику дыни и пластине севрюги никак не идут. Как бижутерия на балу. Только чистые прозрачные камни – бриллианты.
– Но там была масса всяческой белизны! Салат из креветок, крабы, а анчоусы? помнишь! ты хотела подцепить анчоус?
– У креветок белизна какая-то теплая, а крабы отливают красным. Анчоус я тоже помню. Да, ты прав, я чуть не изменила контрастным тонам. Но эти мертвые рыбки. Или миноги, а устрицы – все это дохлое, приконченное к столу. А мне не хотелось видеть на тарелке ничего убитого. Хотелось чего-то геометрического, нейтрального. Всю ночь я ходила в трико Арлекина и хотелось такого арлекинского ужина: чтобы ромбики, кружочки, шарики, как у меня на носу. Я и выкладывала все клоунской рожицей: маслины – это глаза, слива – нос, полоска севрюги – набеленый гримом белый лоб клоуна. Мне было грустно. Три года я была клоунессой. И вдруг превратилась в твою богатую свинку… мои друзья остались в Праге. Я забыла публику. В общем, я больше играла тогда, чем закусывала. И шампиньонник взяла лишь потому, что он похож на шарик из жвачки, какой клоун выдувает из губ для смеха.
– Это не объяснение. Ты была в абсолютной ловушке! А конфеты? Как из огромной шикарной коробки шоколадных трюфелей, где было сто конфет. Сто, Элиза, сто! И все отравлены, кроме одной единственной конфеты. Как выбрать именно ее? Третью слева. В среднем ряду.
– Наверное, ты всунул ее неаккуратно. Вместе с Гримсби, чтоб он горел в аду! Ты нашпиговал все сто конфет. Так?
– Да. Так.
– Затем одну вынул. В незаметном на твой взгляд местечке и взял трюфель из другой коробки. Так? И поставил ее на свободное место. Правильно?
– Да. Но это была точно такая же конфета. Из такой же коробки.
– Но ты нервничал. Ты поставил на карту мою жизнь. И еще не знал – будешь ли кричать в последний момент: Элиза, берегись!
– Перестань…
– А нервничая, ты посадил конфету не до конца, она чуть-чуть торчала из ряда. В белой бумажной розочке. То есть из самой незаметной, она превратилась в единственную, которую зацепил глаз: ага! эта конфетка высунулась, ее будет поудобнее взять. Она сама просится в рот. Хорошая конфетка! Иди ко мне! Меня разбирал нервный смех.
– Ты забыл, что я эту конфетку разделила пополам, Марс? И половинку впихнула тебе в рот. Мы сыграем в ящик только вместе!
Но Марсу было не до смеха. Он хотел научиться тому же, что и я – обходить смертельные ловушки. В его опасной жизни, это было бы шансом уйти от гибели.
– Такое везение ненормально, Элиза! Пойми, меня это пугает. А твои ответы – сплошная поэзия. Я подбирала цвета! Я искала контрасты! Хотела белого цвета… черные перчатки к атласному платью! Но на столе было до чертиков этого белого цвета – та же осетрина, или фаршированное икрой яйцо. Снаружи оно абсолютно белое. И круглое. Клоунское. У тебя было два сменных шарика в ту ночь. Один красный, другой белый… не знаю. Ничего не понимаю – он перевел дыхание:
– Ты бестия удачи, Элиза. Великая сука фарта! – и он поцеловал мои руки.
Он чувствовал, что я не договариваю и правильно чувствовал.
Я говорила чистую правду, но не всю. После того как он поднял на смех мои объяснения выигрыша в баккара, я не хотела снова стать объектом насмешки, раз. Кроме того, решила не посвящать его только в одну тайну – в мои детские гадания по заветной книжке сказок, которую я до сих пор таскала с собой, как амулет. Так вот, когда мы приехали в Лондон, и на квартире Марс представил мне слугу и назвал его имя, я насторожилась. Гримсби? Где-то я уже слышала это имя, и при плохих обстоятельствах. Тем более, что рожа у него была английской рыжей гориллы. Гримсби! А ночью я вспомнила, ну как же, в моей книжке сказок Перро, надорванные иллюстрации подклеены с изнанки страницами из рассказа Конан Дой-ла о Шерлоке Холмсе, о змее, которой отвратный гад доктор Гримсби Ройлот убил сначала старшую сестру, а затем задумал смерть младшей. Я полезла в свою заветную сумочку за книжкой, чтобы погадать насчет этого гадкого Гримсби… Как давно я не брала тебя в руки, подружка. Я расцеловала красную обложку из дрянного картона и, раскрыв страницы, ткнула, зажмурившись, пальцем в текст. Но угодила в рисунок, там где нарисован кот в сапогах в замке людоеда. Кот, сняв шляпу входит в зал, где за огромным столом обедает людоедина. Он сидит в страшном кресле, спинка которого украшена головой грифа с выпученными глазами. Вокруг людоеда слуги… Так вот, мой палец угодил прямо в кошмарное блюдо, на котором среди зелени и пряностей лежало три, нет четыре, маленьких заживо сваренных девочки. Боже! Как это понимать? Я решила, что первый раз не считается, хотя всегда очень строга – поглядеть в будущее можно только один раз – и снова, захлопнув книжку, вслепую открыла страницы, ткнула пальцем, прижала его попрочнее к бумаге, чтобы не сдвинуться с найденной строчки, открыла глаза: вот те на! палец снова уткнулся в тот же самый рисунок, только уже не в жуткое блюдо, а в красивого юношу, стоящего за спинкой кресла. Он лил из кувшина вино в гигантский бокал людоеда. Он нисколько не походил на нашего Гримсби, но он был именно слуга. А я спрашивала о том, насколько опасен для меня слуга по имени Тримсби! Я долго думала над смыслом ответа и разгадала его так: да, слуга очень опасен! Берегись его, Лизок, он прислуживает людоеду, который пожирает маленьких, глупых как ты девочек. Уж не о Марсе ли идет речь? Берегись слуги, продолжала шептать моя заветная книжка, в тот момент, когда он будет накрывать стол и прислуживать за обедом.
Поэтому я была все время настороже именно по поводу пищи!
И когда увидела тот странный стол, сервированный Гримсби, сразу тайно насторожилась: тут скрыта опасность! И подумала о яде, но подумала неуверенно, неясно и скорее нехотя, чем сознательно, стала выискивать среди закусок все белоснежное, прозрачное. Я подсознательно думала, что яд обязательно окрасит пищу чем-нибудь синим, красным или фиолетовым. И черное брала с опаской. Да, я рисковала, но тот кто не рискует, никогда не выигрывает.
И последнее, чтобы закрыть лондонскую страницу. Марс показал мне Ламберт-норд, о котором упоминал в письме мой несчастный отец, загнанный в угол лягушонок.
Так называлась станция лондонского метро, рядом с которым находится здание британской разведки МИ-6 или Сикрет интеллидженс сервис, сокращенно: СИС… я поехала туда одна, мне не хотелось свидетелей. Марс все объяснил, нарисовал план. Я ехала в метро, а когда вышла наверх, увидела сначала заурядное здание самой станции – три оконных арки, в переплетах чистого стекла, два автомата на углу, узенький лондонский тротуарчик привел меня к безобразному билдингу СИС, банальному безликому зданию, по фасаду которого шли сплошной лентой тонированные окна. Оно почти впритык примыкает к кубу метро. Я шла спокойной походкой. Денек выдался пасмурный, туманный, с налетами дождя. Все в тон моим чувствам. Где-то здесь, в бесконечных ячейках хранится досье моего отца. И там возможно есть и та фотография, где мы вдвоем под солнцем Эль Аран-ша! Красивый мужчина в спортивной рубашке с короткими рукавами держит в загорелых руках свою маленькую принцессу… он всего лишь хотел жить. Жить на полную катушку. Ненавидел скуку. Хотел увидеть весь мир… Я уже чувствовала его сквозь собственный характер. Но мир не простил ему чувства свободы и заставил платить по счетам… Пошел дождь, ну конечно! Я забыла зонтик в вагоне метро! Специально зашла в магазинчик, купила, чтобы не вымокнуть и вот… мне всегда не везет в мелочах. Но я насторожилась – как тогда, когда распорола колготки об стол баккара – и удвоила внимание. Что это значит? Дождь ударил сильней. Жидкие гвозди гурьбой запрыгали по тротуару – шляпками вниз, острием вверх – разбиваясь в мокрую пыль и сырой дым. Я припустила бегом к метро и вдруг поймала взгляд немолодого мужчины из вишневого автомобиля, который медленно ехал вдоль тротуара. Видимо он давно наблюдает за мной. Ну абсолютно незнакомая личность – носатый бледный джентльмен с идеальным пробором рыжих волос, с маленькой головой золотого фазана и игрушечным ртом чертика из табакерки. Я вдруг вспомнила как пахнут его гладкие волосы, густо смазанные бриолином, – сладковатый приторный запах ванили. У него мрачные глаза баловня судьбы. Заметив, что я засекла его взгляд, он кивнул шоферу и машина – коллекционный кабриолет штучной работы – мягко ушла вперед.
Я осталась одна расплываться под дождем, который, разумеется, кончился сразу как только я, промокнув до нитки, вбежала в вестибюль станции «Ламберт-норд».
Когда через год я убивала его, мы оба вспомнили эту случайную встречу. Но тогда я уже твердо знала, что ничего случайного в моей жизни не происходит.
Итак, весной мы, наконец, возвращались в Москву. Марс не мог больше затягивать наше бесконечное свадебное путешествие, центр его черной империи находился в Москве. Я же ехала не без страха. Прошло четыре года, как я бежала от тетушки Магды… Мы летели через Турцию, у Марса были дела в Анкаре… Москва еле тлела в грязной ночной мгле. Темно, как в заднице. Боже, как грустна и бедна моя родная земля. Как пылает в ночи турецкая столица! как алмазная диадема на дне золотого сосуда. Грязный аэропорт, пропахший насквозь мочой. Вместо любезности турок – угрюмые хари таможни. У меня португальский паспорт, купленный Марсом, я побаиваюсь, что буду разоблачена, но все обошлось. Въездная виза в порядке, вали! Ночь так утла, что даже звезды словно немытые. Подслеповатый Ленинградский проспект, – ему далеко до шикарной эспланады имени Ата-тюрка. А вот и наш дом, арка, ведущая в тот роковой двор, где меня на стене шестиэтажного дома убивал психопат – я молча прилипла к стеклу автомобиля: боже, зачем я вернулась туда, где была так несчастна! Ближе к центру столица стала повеселей, потянулись отели, новостройки, банки, витрины… а вот и школа, куда меня водила за руку Фелицата. Я старалась скрыть свое волнение от Марса. Авто прокатило через ночной город и ближе к полночи мы оказались в загородном доме моего мужа. Это был нелепый громоздкий особняк, чуть ли не дворец из дурного красного кирпича в четыре этажа, сделанный в духе фантазий наркомана. Нечто вроде мясорубки в стиле а ля рюсс с примесью стекла. Не дом, а ублюдок. Я была огорчена, но не показывала виду, Марс явно гордился таким наворотом кишек. Внутри сумасшедший домина был лучше: прекрасная обстановка без дурной роскоши, мебель покупалась в лучших магазинах, …мне были отданы три комнаты на самом верху. Дом охраняли сплошные бандиты. Куда ты попала, Красная Шапочка? Я заснула в слезах, но утром все позабылось. Я выбежала на необъятный балкон прямо из спальни и ахнула – вокруг открывались дивные русские виды: холмы, перелески, далекие леса, пашни, озера, полные отражений неба и зелени. Вокруг не было ни души, если не считать душой огромный противоракетный радар, чья круглая чаша высилась над холмом. Марс, по сути, жил в заповеднике. Это стоило колоссальных взяток местным чиновникам, но иначе жить на природе под Москвой невозможно: ее окрестности – огромная мусорная свалка, ни одного чистого ручья, ни одной лужайки в цветах, ни одного пятнистого оленя в глубине зеленой чащи. А здесь был рай.
Чем хороша Россия! Здесь все можно купить. Нигде деньги не стоят так дорого. В Лондоне Марс не смог бы купить ни одной привилегии, а тут – пожалуйста… весь заповедник – твое поместье!
Марс познакомил меня с охраной – днем они смотрелись лучше, чем ночью, – с поваром, служанкой и своей сестрой Машей. Я не знала, что у него есть сестра! мужеподобная красотка с пустыми глазами.
А когда мы спустились в подвал, где он собрал коллекцию отличных вин, Марс ткнул на небольшую стальную дверцу в стене:
– Элиза, в моем доме тебе открыты все двери и все комнаты. Это наш дом. Все, кроме одной, вот этой. Если ты меня любишь, если тебе дорога моя и своя жизнь, никогда не спрашивай, что это за дверь, куда она ведет и что там находится. И под страхом смерти не пытайся достать к ней ключ и войти туда, когда я уеду из дома.
Я рассмеялась. Я вспомнила сказку о Синей Бороде из своей книжки сказок Шарля Перро:
– Там висят на крючьях твои прежние жены, которых ты убил до меня?
– Думай, что хочешь. Но знай, если ты нарушишь мой запрет – твоя удача, Элиза, разом кончится. Я не смогу тебя спасти. Дай слово, что не станешь туда входить!
– Честное пионерское, не буду, – сказала я не без досады.
– Поклянись.
– Вот еще! Я никогда не клянусь. Это дурно пахнет. Конечно же я была страшно заинтригована. Что там?
Но первое время свое слово нарушать не думала.
А вечером в тот же день Марс собрал в доме целую кучу гостей, чтобы похвастаться молодой женой. Его друзья были так же молоды как он сам, а их спутницы были просто роскошны. И все же я стала первой среди равных – мой парик из черных перьев, губы цвета бронзы и шарм произвели выгодное впечатление. Среди гостей попалось только пара рож и одна противная морда… Не требовалось много ума, чтобы понять, что наши гости не слишком ладят с законом. Но в России честный бизнес пока невозможен, а дух беззакония придавал пестрому собранию остроты и подлинности. Это главное.
Марс поднял меня на руки и поставил на белый рояль, меня осыпали грудами цветов – это было вульгарно, но, не скрою, приятно.
Я не сразу поняла, что оказалась в золотой клетке и что за мной установлена беспрерывная слежка.
Мне казалось я свободна, как птица.
Я наслаждалась бездельем – четыре года клоунских странствий меня порядком измотали – я играла в теннис, много плавала в бассейне или ближайшем озере, занималась кунг фу в спортивном зале, но больше всего времени отдавала лошадкам. У Марса была конюшня на пять лошадей. Моим любимцем стал иноходец Волчок. Чуткий. Покладистый. Ровный на скаку. С мощной грудью, крутым загривком и круглым копытом, которое не било, а целовало землю. Я сама его чистила, мыла, задавала корм. Лето стояло знойное, легкое, сухое. Я скакала во весь опор по пустынным полям и перелескам, упиваясь, силой коня и свободой.
Меня никто не охранял, и мне казалось, что я могу скакать хоть до самого горизонта.
Если бы знать, что до моего бегства осталось совсем немного времени!
Все завертелось вокруг сестры Марса – Маши.
Она явно встретила меня в штыки. До меня она была единственной женщиной в доме, а теперь появилась хозяйка. Особенно это подчеркивало отношение охраны. Она ревновала брата, но еще больше взревновала мою удачливость. Вдруг помчалась в казино – Москва, наверное, единственная столица в Европе, где разрешены игорные дома! – и выиграла 8 тысяч долларов. Я отказалась ехать с ней – зарок. Поздравила от всего сердца с удачей, но ночью узнала от Марса, что она все наврала. Зачем? Что ее паршивый выигрыш против моих семи – без тринадцати – миллионов франков!
А когда мы стреляли в тире, Марс завязал мне глаза черной повязкой, ради смеха, и попросил стрелять в мишень наугад. Единственно, что я попросила встать немного ближе. И надо же выбила на мишени:
9, 9, 8, 8, 7, 7…
Марс почти не удивился такому результату, задумчиво изучая мишень, он предлагает Маше догнать мою удачу. Я замечаю, что оба тайно взволнованы. Маша берет револьвер, она классный стрелок – это видно по тому, как твердо лежит рукоять в ее руке, и то, как неподвижно и чутко поставлена ее фигура для огня. Невольно любуясь ее злой красотой. Марс завязывает глаза черной лентой.
Огонь!
10, 9, 5, 6, 1, 0, 0, 0… все прочее в молоко.
Марс долго изучает ее мишень и произносит загадочную фразу:
– Зато у тебя есть десятка. Пусть одна. Всего одна. Один шанс, но есть…
Они переглядываются, но, заметив мой интерес, смолкают.
Что хотел он этим сказать Маше, что у тебя есть шанс против меня? Я задумалась. Я впервые думаю о том, что же на самом деле связывает столь разных людей. То, что они не брат и сестра, мне давно ясно. Марс светловолос, голубоглаз. Она выкрашена в пепельный цвет, но я замечаю черные корни волос. Ни одна из черт лица не совпадает… А что если она его прежняя жена? Или они любовники? То, что они раньше были близки – теперь не оставляет сомнений, – но что если они живут и сейчас? Я вскакиваю как ошпаренная. Не забывайте, мне примерно двадцать один год, и я совершенно неопытна в делах любви. Слишком долго сидела в девственницах. Чувство ревности невыносимо!
Я долго не могу заснуть в тот день. Обычно после сеанса любви Марс уходит к себе в кабинет. Он там и спит на диване. Слишком много работы. Там факс, телекс, телефон. Основная часть разговоров идет ночью, когда в Европе вечер, а в Штатах день. Вот и сегодня, поцеловав, он уходит к себе. Я измотана его страстью и собственным пылом. Я на миг забываюсь тяжелым сном – и надо же! – мне впервые после долгих лет снова снится тягостный и постыдный сон из детства о женщине и собаке… только на этот раз я уже не прячусь под кроватью – я уже взрослая, – будто бы я толкаю высокую, тяжелую белую дверь. Я уже знаю, что там увижу… вот она! Красивая голая черноволосая женщина, она лежит на спине, на ковре, закрывая лицо руками. Рядом – мощный черный огромный пес. Он стоит посреди ее. раскинутых ног, мордой к животу. Я вижу, что пес возбужден… Брр… Я пытаюсь проснуться от страха и отвращения… Женщина подтягивает к груди свои белые ноги. И вдруг я замечаю, что пальцы, которыми она закрывает лицо, сжаты неплотно, там блестит вороной глаз, и этот глаз смотрит в сторону двери. Она меня видит! В страхе я просыпаюсь… Это чей-то чужой сон. Он снится другому человеку… Я гляжу на часы. Прошло всего десять минут как Марс вышел-из спальни.
Прозрачные занавеси треплет тревожный ветерок.
Луна смотрит в окно. Я понимаю, что уснуть не смогу. Я впервые мучаюсь подозрениями ревности. Встаю и тихонько крадусь в кабинет. Кабинет пуст! Стучит телефакс. Неужели он у Маши? Спальня Маши на-первом этаже. Если я выйду в коридор, то попадусь на глаза охраннику: он сразу предупредит хозяина. Как быть? Возвращаюсь к себе. Выхожу на балкон. Какая печальная удача – ко мне на балкон сдуло солнечный зонт из солярия на крыше. Если хорошенько вцепиться в алюминиевый шест, можно прыгнуть вниз. Дура, ты переломаешь ноги! Но это забота моей судьбы… После столь странного разговора с собой, я действительно прыгаю вниз. Зонт выдерживает тяжесть несколько секунд, планируя вниз, и почти у земли внезапно выворачивается спицами вверх – ой, мамочки! – я падаю вниз, разбивая до крови локоть и украшая колени ссадинами. Я радуюсь этим ушибам: ты нормальная женщина, Лиза! Никакая ты не бестия удачи, не великая сука фарта. Шарю в нежной траве руками в поисках подорожника. Вот он, шалун! Сорвав узкий в ребрах листочек жую и леплю зеленую кашку на локоть, остановить кровь.
Стеклянные глаза телекамер смотрят во все стороны, только не на дом – иначе б охрана мигом засекла мое падение. На первом этаже целая комната занята пультом слежки, есть камеры, установленные в лесу и на дороге в десятке километров от дома. Марсу тоже есть, что защищать.
Я крадусь вдоль окон первого этажа – к спальне сестры. Вот она. В комнате горит ночной свет и мне хорошо видно из-за кустов роз все, что там происходит. Я не сразу замечаю в глубине комнаты, на постели – Марса. Я с ужасом разглядываю голую Машу, стоящую у приоткрытого окна, она курит, пуская лепной дымок в окно, в зеленый поток луны. Я никак не могу понять причину своего ужаса. Ах, да, на ней нет лифчика и я вижу плоскую грудь, с которой сбриты все волоски. Нет сомнения – это мужская грудь. Выкурив сигарету, Маша отходит от окна. На ней черные чулки на длинных застежках от пояса – и мой глаз ошпаривает мелькание причинного места. Маша – мужчина! Он нежно целует грудь Марса… Я теряю сознание. Уцар по чувствам так страшен, что у меня носом идет кровь. Ее соленый вкус во рту и налет мошкары приводит меня в чувство. Я в шоке: мой великолепный опасный страстный мощный зверь, царь и барс – двустволка! Он любит другого и сам любим. Непонятно, как я могла обмануться! Я легко узнаю эту публику. Двое из моих друзей, клоунов в бродячем театрике – голубые. Меня их любовь не достает. Но тут другое дело. Меня предали! Я чуть не плачу от обиды, унижения, от подлости жизни. Не таясь, я бреду к дому. Напуганная охрана выскакивает навстречу. Я объясняю, что выпала из окна. Меня на руках относят наверх. Я в ярости: они все знали, паскуды! Без объяснений я колошмачу телохранителя в грудь кулаками. Они смеялись в душе: жена педрилы! Кусаюсь как кошка. Малый ничего не может понять в этой истерике. Он же оказывает мне первую помощь. Суета, кровь из носа, ушибы помогают мне заслониться от глаз прибежавшего Марса. Видеть его не могу! Его не так просто провести вокруг пальца. Гад наложил в штаны, чует – что-то не так.
Наконец оставшись одна, с забинтованной рукой, выключив свет, в темноте отчаяния я – с максимализмом молодости – принимаю решение порвать с Марсом раз и навсегда. Я не могу заснуть до утра и на рассвете бреду в его кабинет написать прощальную записку. Реву белугой. Марс – первый мужчина в моей жизни. Но я не хочу его больше видеть. Напишу – и тут же в Москву!
В поисках бумаги я открываю ящик рабочего стола и вижу солидный черно-желтый блокнот с замком. Черное с желтым! Черное – цвет Фелицаты, желтое – цвет масла в горшочке несчастной Красной Шапочки, которую съел волк. Это сигнал опасности. Насторожившись, я бегло пролистываю страницы – разумеется, мне повезло: он не был закрыт на ключ – это оказался дневник моего мужа. Колонки цифр. Короткие записи деловых встреч. И вдруг колонка:
Выводы:
1. Сейчас ее смерть ничего не даст.
2. Важно понять механизм самозащиты Герсы. Гepca?! Это же мое второе имя!
3. Все девять попыток ее ликв. провалились. Почему? Кто или что ее защищает? Выяснить путем опроса.
Девять? Но меня хотели прикончить всего четыре раза. Первый раз – нападение психа. Второй – на катке, случай с арбалетом. Третий – змея в сумочке, от которой погиб сладкоежка Женя. И четвертый – убийца в машине, который выехал на тротуар… Если даже добавить африканца со шприцем, будет пять. Остается еще четыре! Но я не заметила других покушений… а если Марс хотел меня отравить трюфелями? Тогда – шесть попыток. Остальные три неизвестны… кошмар!
4. Выигрыш в казино баснословен. Заставить отказаться от обета.
Вот, что ты думал на самом деле! Комбинация последних цифр в баккара и на мишени совпала. Почему? 9, 9, 8, 8, 7, 7… А я этого не заметила! Умей гад!
5. Оттягивать исполнение заказа как можно дольше. Убить при попытке бегства!
Я в панике перечитываю – убить при попытке бегства… и внезапно успокаиваюсь. Как отрезало:
Гудбай, май лав, гудбай. Сваливай! Катись! Сматывай, Марс, твою мать… я не могу любить человека, если не могу сказать о нас «мы». Прощальная записка? Какая глупость! Дура! С больной головой, вся в кусках, возвращаюсь в постель и устало засыпаю, как убитая наповал. Решение принято. Проснувшись в полдень, требую в постель кофе с взбитыми сливками и долго обдумываю свое положение.
Тут я вспомнила один телефонный разговор, который случайно услышала, когда вошла в кабинет Марса – поцеловать перед прогулкой на лошади, – он собирался уезжать в Москву и мы бы не увиделись до вечера… так вот, он говорил с кем-то по сотовой связи: «девочка убежала»… увидев меня, слегка сменил тон разговора на шутовской: «Но я очень хороший кот, от меня не смоется ни одна мышка»… Я подошла к столу, он извинился перед собеседником и потрепал меня по щеке, мы попрощались, но я почувствовала в голосе Марса нервное звяканье чайной ложки в стакане. Но значения не придала. Уже выходя из двери, услышала: «Не стоит так дергаться. Ваши деньги не тронуты. Если хотите, мы разорвем наш контракт… Я обещаю, что сам, лично займусь поисками. Не люблю когда надувают». На этих словах я вышла.
А что если разговор шел обо мне? Согласно последнему пункту: оттягивать исполнение заказа, как можно дольше!
Выпив кофе, я встала с постели с холодной головой, в самом решительном настроении – бежать от Марса немедленно. Куда? Сначала в Москву, а там будет видно… наверное, придется мотать за границу. Зная связи Марса и его мафиозные сети, я понимала, что в этой стране мне не жить. Он шлепнет меня из предосторожности – я слишком много узнала за этот год любви. Кроме того, с врагами он был беспощаден, неумолим, ничего не забывал и никогда не прощал. Психологически так был устроен – не умел прощать. Особенно тех, кого любил, кому беззаветно доверял. Мое бегство превратит его в фурию, он бросит все дела и будет носом рыть землю, пока не достанет меня из норы за хвост и не размозжит голову о камень. Правда, официально я была гражданкой свободной западной страны. У меня португальский паспорт. У меня полтора миллиона долларов на счету в «Дойче-банке». У меня пять кредитных карточек. Но сейчас я полностью в его власти. По-моему у меня вообще нет живых денег, ни одного российского рубля. Чтобы вылететь в Европу, мне не надо никаких виз. Вся Европа – мой дом. Билет я куплю по карточке… но прежде надо добраться до таможенной стойки в аэропорту.
Нет, прежде всего надо сделать вид, что ничего не случилось, что мы – муж и жена, что я весела, ничего не подозреваю, не знаю, что люблю этого гада больше своей жизни.
Нe психуй, Лизок. Охотник ходит тихо. Так ли ты свободна в передвижениях, как считала до этого?
Я зашла к Марсу с озабоченной мордой и сказала, что, кажется, была беременна, и от падения у меня кое-что шлепнулось в унитаз. Он был поражен, тут же вызвал врача, которому я успешно втерла очки, полистав предварительно медицинскую энциклопедию. Но своего добилась, обсудив мое здоровье с мужем, врач посоветовал ему временно воздержаться от близости. Получай, фуфло! Я дарила тебе морскую раковину, полную жемчуга, а теперь – фиг! Отмывай долбец от говна!
Днем я сделала первую вылазку. Оседлала любимого Волчка и поскакала в тихие дали. Был август. Леса и луга были полны спелого золота. Цветы дурили голову пчелам. Перелески дышали терпким букетом откупоренного вина с примесью прогретой на солнце хвои. Сначала я направила своего иноходца прежним маршрутом, – может быть за мной следят из биноклей, – а затем резко свернула в сторону, примерно туда, где должен кончаться заповедник и начинаться дорога на подмосковное шоссе. Через полчаса быстрого аллюра мы уткнулись в высокую изгородь из металлической сетки на бетонных столбах, которая бесконечной лентой перегораживала травяной склон. Выползая из рощицы слева, она пересекала наискось луговой распадок, влезала на холм, и уползала в сосновый лесок вдали справа. Обалдеть можно! Я спустилась с коня, и затрясла проклятую сетку. Двойная мелкая сетка не позволяла вставить в ячейку носок обуви, хотя в принципе, с помощью веревки перелезть можно. Надеюсь через нее не пускают ток? Я внимательно осмотрела землю в поисках убитой живности: лесных птиц, полевых мышей… нет, трава была пуста. Влезла в седло и направила Волчка вправо: должна же быть хоть одна дыра. В России нет идеальных оград. Мы двигались около часа – ни одной дырищи! – пока не выехали на контрольный пост, к сарайчику из гофрированного металла, где из крыши торчал хлыст радиоантенны, а у крылечка маячил военный джип. Видимо, меня уже ждали. Тут в сетке были ворота, через которые проходила проселочная дорога, местами укрепленная гравием. Веселые бандиты встретили меня вежливо, как подобает встречать первую леди, предложили пивка из холодильничка, я не отказалась, соврала, что заблудилась, мне дали телефончик успокоить мужа, я смеялась над собой, Марс подшучивал в ответ над моей оплошкой. Но я чувствовала его легкое беспокойство. Но нельзя же на коне въехать в зал ожиданий аэропорта или вокзала? Весельчаки вызвались меня проводить и отстали только тогда, когда вдали показалась крыша моей тюрьмы.
Итак, марсово поместье окружено исполинским кольцом натянутой сетки, как положено государственному заказнику.
В этот вечер я впервые приняла успокоительные таблетки. Сожрала целую кучу антидепрессантов прежде, чем смогла заснуть.
Когда на следующий день я хотела оседлать Волчка он встал на дыбы, и лягнул копытами в стену денника. В чем дело? Я вызвала конюха, простак пытался меня провести, но я поняла, мою любимую лошадь чем-то опоили. Заметила следы крови на спине. Кто-то катался на нем ночью, прилепив к изнанке седла острый гвоздь – старый прием, чтобы лошадь при виде седла сходила с ума.
Через пару дней, я внаглую взяла в гараже свободную машину и поехала в Москву. Марса в тот день уже не было, он уехал рано утром и мне ничего никому не нужно было объяснять. Я пустила «Форд» по единственной дороге, которая шла от дома к подмосковному шоссе. Мы много раз здесь ездили с мужем, но сегодня впервые за все лето я ехала одна. Специально ничего с собой не взяла из одежды, чтобы при случае быть чистой во время обыска. Я просто хотела смотаться в Москву и вернуться обратно к ужину. Смогу или нет?
Бетонная лента привела меня через полчаса к выезду на шоссе, ворота были настеж распахнуты. Стояла у кювета машина с бандитами. Они обедали, увидев меня помахали рукой. Я ответила тем же и спокойно проехав мимо стала выезжать на шоссе. Ура! Я свободна! Но внезапно мотор зачихал, пх! пх! в чем дело? бензину полно… не проехав и десяти метров мотор окончательно заглох. Ну полный срачь!
Бандиты тут как тут. Рожи сочувственные. Что с машиной, Лиза? Лезут лапами в мотор: приехали! Что-то там слетело, свинтилось, отпало. Предлагают свою машину. Но я не хочу водить военные джипы. На этом и строился весь расчет. Что делать? Мне же как бы надо срочно в Москву. Делать нечего, ломаю комедию дальше – еду с шофером по магазинам. Проверяю – душа в пятки – как сработает моя кредитная карточка «Америкен-Экспресс». Все о'кей! Работает. Сбросила полторы тысячи долларов. Учусь экономить, свинюшка… а вечером вручаю Марсу подарки: «Ты забыл, что сегодня ровно год как мы познакомились?!» Он растерялся – забыл… дает команду повару, ставит всех на уши. Мы впервые за последние дни проводим вечер вдвоем, а вот и расплата глупенькой Красной Шапочке. Волк лезет в постель. Я не могу отвертеться от его ласк – сама напросилась. Это была наша последняя ночь… Странно, но в тот час я отдавалась Марсу с особым остервенением: прощай, предатель! Я прокусила ему ухо до крови. Он уходил к своим жопным делам с улыбкой торжества на губах. Принял мою пощальную истерику за экстаз, самец!
Чтобы заснуть и успокоить нервы опять глотаю кучу таблеток.
Нажираюсь до одури, чтобы заснуть и не знать как они там трахаются.
Итак, мое положение аховое. Думай, думай, Лизок. Машины блокированы и останавливаются простым нажатием кнопки на пульте дистанционного управления. Волчка вывели из строя. Остается шагать пешком. Но как выйти из дома незамеченной? Это можно попытаться сделать только ночью.
И вот наконец я вспоминаю о своей заветной книжке! И достав из сумочки – пистолет на месте, паспорт тоже, – раздумываю, как поступить. Погадать или что-нибудь прочитать со смыслом. Начинаю читать сказку Перро о Синей Бороде, ведь Марс демонстративно сравнил себя с этим чудовищем, когда запрещал мне пользоваться выходом через маленькую железную дверь в стене.
«Через месяц Синяя Борода сказал своей жене, что ему надо уехать в деревню, по крайней мере недель на шесть, ради важного дела; он просил ее развлекаться во время его отсутствия, говорил ей, чтоб она позвала своих подружек, чтоб она, если ей захочется, свезла их за город; чтобы всюду она ела все самое вкусное. «Вот, – сказал он, – ключи от обеих больших кладовых; вот ключи от посуды золотой и серебряной, которую подают не каждый день; вот ключи от сундуков, где хранится мое золото и серебро; вот ключи от ларцов, где лежат мои драгоценные камни; вот ключ, что отпирает все комнаты в моем доме. А этот маленький ключ – ключ от комнаты, что в конце большой галереи. Открывайте все двери, всюду ходите, но входить в эту маленькую комнату я вам запрещаю, и запрещаю так строго, что, если вам случится открыть туда дверь, вы можете всего-ждать от моего гнева».
Тут в спальню вошел Марс и я захлопнула книжку.
Он сказал, что должен будет уехать, по важным делам, на шесть дней, что я могу в его отсутствие развлекаться как угодно, что я могу отыскать своих школьных подружек и пригласить их отдохнуть в загородном доме, купаться, играть в теннис, что он дал команду выполнять все мои прихоти и протянул маленький ключик.
– Вот, Элиза, оставляю тебе ключ от двери, куда я просил не заходить под страхом смерти. Храни его как зеницу ока.
И он рассмеялся.
– Оставь его Маше, – растерялась я от такого вызова.
– Она едет со мной. И мы попрощались.
Пораженная таким совпадением, я долго разглядывала проклятый ключик, сомнений не оставалось, Марс догадывается о моем решении бежать и даже предлагает ключ от замка, каким запирается золотая клетка. Это откровенный и самоуверенный вызов! Попробуй сбежать моя милая мышка!
Он забыл, что меня не стоит дразнить?! Что я великая сука фарта? Бестия удачи! Что ж, получи, фуфло и распишись.
Я так разозлилась, что тут же стала собираться в побег. Спрятала в заветную сумочку заветную книжку. Проверила револьвер. Патроны. Газовый баллончик для самообороны. Паспорт. Кредитные карточки. Набрала кое-каких мелочей, чтобы загнать в случае чего: пару запонок из белого золота с черным ониксом, браслет из платины, колье с брюликами. Что еще? Сигареты! Зажигалку. Плитку шоколада, заесть на ходу. Пластиковую бутыль нарзана. Визитки друзей в Европе. Записную книжку с телефонами. Пошарив в карманах нашла русские деньги. Слава богу, хватит расплатиться с таксистом. И все это запихала в маленький рюкзачек на широких кожаных лямках.
Из одежды выбрала самое простое и походное – джинсы, кроссовки, мужскую рубашку и джинсовый жилет для тепла, если ночь будет холодной.
Ночь вьщалась, что надо: черная, с грозой и дождем. За окнами тоскливо завывал ветер. Я вылезла из теплой постели и быстро оделась. Свет не включала. Револьвер прикрепила скотчем под грудью, пихнула газовый баллончик в задний карман. Ветки за окном напоминали беспокойных блестящих змей. Розги дождя нахлестывали по стеклу. А яркие вены горящих молний заливали комнату ослепительным светом. Класс! Выпила для бодрости горсть таблеток. В последний миг захватила карманный фонарик, который можно было пристегнуть к рубашке. За проклятой дверью, наверное, темно как в маш-киной жопе!
Тут наступил решающий момент – надо выйти в счастливую фартовую минуту, чтобы не попасть под ливень судьбы, чтобы враг отвернулся в тот именно миг, когда ты мимо ползешь, чтобы кирпич с крыши не шарахнул в голову, чтобы смерть дала осечку, стреляя в сердце. Надежных рецептов выбора такой верной минуты нет, главное – глубина интуиции и правильно понятый знак судьбы. Я задержала дыхание и стала считать про себя: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь! мое число! семь… в окно ударила ветка, сорванная ветром и разбила стекло. Пора! Это знак бегства, оторвись веткой от дерева, оторвись.от погони, оторвись и разбей преграду на мелкие куски, вдребезги! Ото-рви-ссь! Теперь надо только выдерживать взятый темп шага, не забегая и не отставая. Идти под зонтиком удачной минуты.
С бьющимся сердцем я вышла из комнаты и пустилась в опасный путь. Если бы я знала, что до конца опасности мне придется шагать, ехать, плыть целый год! Мой маршрут идет через апартаменты Марса, а не через коридор, где глазки телекамер. Дорогу освещала короткими вспышками фонарика. Свети смелей, дружок… Сначала я шла через кабинет мужа, затем через его комнату отдыха, затем – бегом-г-через пустой тренажерный зал. Отсюда ведет винтовая лестница на первый этаж, прямо в бассейн, где Марс плавал после разминки на тренажерах. Это личная лестница Марса. Никого. Первый охранник был в бассейне. Пользуясь отъездом хозяина он, фыркая и отплевыясь, плавал брассом по центральной дорожке. Фыркай голубчик! Глотай больше, ныряй глубже – призрачной тенью – пробежала к выходу по мраморному краю. За стеклянной стеной – во весь размах неба – панорама грозы: обвалы воды, водопады грома, ручьи молний, разливы зарниц. Лупи крепче! Дуй ветер, лопни щеки! Из бассейна только один выход – в парадный холл, прямо в пасть охраны. Тут центральный пульт телекамер слежения, тут всегда – не меньше трех удавов. Можно стоять за дверью, выжидая момента, можно… но!.. тогда я теряю темп удачи и мой защитный зонтик уплывает вперед на волнах времени. Вперед, Элиза!
Ручку на себя, морду – кирпичем, выхожу в холл. Все трое стоят спиной ко мне и задрав голову следят как под потолком бьется глупая ночная сова, которую чудесным ветром занесло в дом. Вскинув ТТ, одна из горилл коко-шит несчастную птицу, которая прикрыла пестрой грудью мою амбразуру. Кошкой, мышью, лисой шмыгаю мимо и бегом в подвал, по узкой лесенке. Поворот. Еще один поворот. Здесь горит свет, тихо, раскаты грома почти не слышны. Открываю золотым ключиком дверь Карабаса-Барабаса. Руки дрожжат. Главное не терять взятый темп – двигаться под зонтиком удачной минуты – ни быстро и не медленно… за роковой дверью кабина обычного лифта. Ступаю ногой на квадратный пол. Все, Лизок! Рубикон перейден. Назад дороги нет. Изучаю панель. На ней всего две кнопки: вверх и вниз. Жму – вверх. Ноль внимания. Тогда вниз. Лифт звякнул и мягко пошел вниз. В зеркале на стенке вижу свои затравленные глаза обозленной кошки. Шерсть стоит дыбом. Стоп! Выхожу из лифта в сверкающий светом коридор. Кругом белый кафель, как в больнице. Лифт прервал ритм моего передвижения. Отстаю от зонтика не меньше, чем на минуту. Бегом, вперед! Догнать спасительную тень. Я бы уже шла во-он там! Припустив за собственным призраком, я вдруг с размаху вылетаю над длинный балкон, который идет вдоль стены большого залд. Матерь божья! Это была сплошная мертвецкая. Голые мертвецы на цинковых столах! Семь молодых женщин. Отвисшие груди. Вывернутые ноги. Страшные лобки. Еще одна – со вспоротым животом – висит на крюке вдоль стены. Крюк поддет под подбородок так глубоко, что из мертвого рта выглядывает стальное острие. А на операционном столе, над последним трупом, возятся два белых халата в пятнах крови. Достают из нутра что-то сизое. Печень? Почки? И фасуют мясо в стальные термосы, откуда валит морозный парок. В мертвецкой холодно, как зимой. И надо же! Живодеры заметили мое ошпаренное появление на балконе. Они в растерянности. Не знают как реагировать на появление в столь поздний час. И все-таки я жена босса. Один поднял красную руку в резиновой перчатке и посылает воздушный поцелуй. Второй колеблется: команда дана на абсолютную тайну, любой свидетель – это покойник. Мои ноги прилипают к полу. Тело отказывается подчиняться. Они видят, что я шокирована.
Внезапно мертвец на крюке срывается на пол и страшно вскрикнув – распоротый человек, голая косматая девушка бежит по кафелю сплошь залитому кровью. Наверное, я спятила. Обожралась таблеток. Такого не может быть. Орущий покойник добегает до стены и ударившись со всего разбега об кафель падает на пол. Мои живодеры, опешив, кидаются следом. У обоих в руках хирургические тесаки. Перевернув труп на спину, они начинают наносить адские удары лезвиями по грудной клетке, где и так нет живого места, так все распорото… Только тут я очнулась от ступора и машинально шагаю вперед, мое тело – тоже покойник. На автопилоте добираюсь до конца балкона и иду до конца коридора, откуда двигаюсь то ли вверх, то ли вниз. Поворот. Еще один коридор. Я шагаю вслепую: падла Марс! Я то думала, что твой бизнес – оружие. Но дверь вела в подпольную лабораторию консервированных потрохов. И теперь я знаю об этом! И отныне повязана с Марсом живой кровью. Вся эта несчастная падаль вполне в духе его мрачной души, с тягой к самоубийству. Держись, Лизок, теперь уж ты точно обречена и пощады тебе не будет!
Только тут на меня накатывает приступ тошноты, и содержимое желудка выворачивает на пол.
Я потеряла темп и сбилась с ноги. Зонтик удачи уплыл далеко вперед. Я отстаю от незримого «я» минимум на пятнадцать минут – уже не догнать. Я озираюсь в поисках выхода и слышу неясный шум текущей воды. Внимание! Вода для меня всегда была выходом из положения: по морю меня увезли от опасности, к воде вез свою девочку мой отец, в воде меня поцеловал дельфин в ночь баккара… Я огляделась и увидела под ногами люк. Когда мне удалось поднять крышку, шум стал ясным и полным. Посветив фонариком в круглый колодец, я увидела лоснистый бок бегущего потока. Это тонель для проточной воды, который питает бассейн первого этажа и открытый бассейн за домом. Спасай, вода! Держась за скобы, мухой , спускаюсь вниз, предусмотрительно закрыв люк. Фонарик, мой маленький дружок, висит на шнурке вокруг шеи и смело колет лучом кромешную тьму, ободряет беглянку: держись, Элиза, мы заодно.
Кто сегодня так мне помогает: Бог или дьявол? Ветка в стекло, сова, напуганная грозой, бегущая по кровище девушка, гроза, наконец… Скобы уходят в глубину. Это чистая речная вода. Она пахнет тиной и илом. Она мчит под куполом тоннеля в черную неизвестность, но главное – прочь от проклятого дома. Слава Богу, уровень воды не достает до каменных сводов – можно плыть. Я отпускаю скобу и быстро плыву в быстрой прохладной воде. Только бы не было крыс! Ужасно боюсь, но плыву легко и отчаянно. Фонарик тускло светит в воде, насколько хватит тебя, дружок? Я уже вижу впереди неясное пятно света. В нос ударяют запахи леса. Грозы не слыхать, но земля и трава так отхлестаны розгами, что слышен дух глины, пар смытой смолы, пьяный букет прелой листвы. И рраз! С размаху ударяюсь о решетку… вода стремит дальше свой бег. Любое промедление для меня – смерти подобно. Я знаю, живодеры уже сообщили, что видели меня на балконе – в доме тревога! От удара мой храбрый дружок гаснет и умирает. Я чуть было не расплакалась от досады. Все попытки расшатать решетку, или найти слабое звено в своде – безуспешны! Как ни тепла летняя вода, я уже начинаю мерзнуть. Плыть назад к люку – против стремительного течения – нет сил. Напор слишком силен. Держусь руками за решетку. Так вот ты где найдешь свой вечный покой, Лизок! Бедный, бедный Лизочек… тут, в минуту невольной передышки, я наконец понимаю, зачем Марс вручил мне проклятый ключ от мертвецкой… да чтобы больше не щадить тебя, дура! Отрезать пути к собственной жалости, все-таки он по-своему, но любил тебя, мокрая курица! Внезапно что-то мерзкое, живое, сырое, мохнатое, мокрое, черное, тяжелое, и молчащее бьет меня в спину. Оглядываюсь. Уйя, крыса! Мамочка моя! В ужасе я начинаю истошно орать и хлопать руками… Крыса вильнула в сторону и, перебирая в воде куцыми лапками, устремляется сквозь ячейку в решетке и уплывает, волоча за собой по воде голый жирный хвостище.
Паника приводит меня в чувство. Набрав воздуха, я ныряю в воду и исследую стальной переплет под водой. Тщетно! Ни малейшей лазейки. Неужели конец? Вынырнув на поверхность, собираю в комок все свои силы: не психуй, Элиза! Не дергайся, дура! Должен быть выход. Должен! Иначе, к чему люк? Зачем вбиты скобы в стенку колодца? Да затем – чтобы можно было спускаться к воде. Этим тоннелем пользуются. А раз – так, значит решетка подъемная. Значит тут в стене прячется проклятая кнопка, которая приводит в движение западню. Ищи! Я внимательно оглядываю стену из все тех же кафельных плиток. Если защитой руководил сам Марс, то он наверняка упрятал кнопку под… под ту плитку, которая находится слева, в среднем ряду! Как конфету в коробке отравленных трюфелей. Это место кажется ему самым незаметным. Третья слева! Вот она, сучка! Жму изо всех сил и, отскочив, плитка открывает квадрат кнопок. Как на кнопочном телефоне. Нажмешь неверную комбинацию цифр – дашь сигнал тревоги на пульт охраны… Какие нажимать цифры? Вода заметно прибывает. Это гроза внесла свою лепту смерти. До свода едва ли полметра. Туши свет! Еще немного и голова станет елозить по потолку, а это конец… 1? 2? 3? 4? 5? 6? Ага, шестерку Марс любит. У него две шестерки на номерном знаке любимой машины. А одна из любимых присказок: кругом 16. Шестнадцать! Это говорится в минуту досады. А досады Марса для тебя, Лизок, путь к победе. Итак: 6 и 1… но в какой комбинации? В паре или тройке цифр? И в какой последовательности? Думай, дура, шевели мозгами! Вода уже заливает цифровую панель! Мне кажется, что сейчас мозги брызнут из ушей от напряжения. И тут меня осеняет: если кругом шестнадцать, значит шестерки окружают единицу, значит код в башке Марса сложился в такую вот группу цифр: 6, затем 1 и снова 6.
616! Сезам, откройся. Жму на кнопки и – ура! – проклятая решетка пошла вверх. Путь свободен! Я нырнула, не дожидаясь пока стальные зубы уйдут в потолок.
Поток воды выносит меня на свободу.
Выныривая на поверхность, я целую глазами луну. После затхлого тонелля, свежий ветер непогоды кружит голову. Смылась! Гроза ушла в сторону, небо очистилось, но во всю ширину, кое-где еще видны рваные лохмы мрака. Буквально через минуту поток раздается в ширь, разливается чернильною гладью, начинает мелеть, и вот я уже бреду по колено, по гальке, через речной перекат, сверкающий жилами света. Оглядываюсь назад – мрак ночного леса, стена стволов над водой… однако как далеко меня унесло! Никаких признаков жилья. Мне казалось, что знаю окрестности назубок, но сейчас никак не могу сообразить, где я?
Выбравшись на берег, я раздеваюсь догола, выкручиваю джинсы, выжимаю сырую рубашку, выливаю воду из кроссовок, проверяю рюкзак… все на месте. Как ужасно вновь влезать в мокрую одежду. Мурашки по коже. Бррр! Вновь оглядываю окрестности, благо луна дышит в затылок дружеским заревом света. Ну и дела. Мне абсолютно незнаком ни этот глухой лес, ни эта широкая лесная река в нйвесах елочных лап, ни галечный плес, на котором зловеще чернеют коряги и пни с корнями как мертвые змей! Даже луна в вышине кажется больше обычной.
Если считать, что линия реки перпендикулярна к выходу из тоннеля, то мне нужно шагать прямиком в чащу, чтобы по кратчайшему пути выйти к шоссе.
Со страхом вхожу в чащобу леса. Навстречу – колоннады сосен, мокрая хвоя, где каждый кончик иглы пронзает каплю воды насквозь, султаны папоротника, который липнет к телу как зеленая паутина исполинского паука. Ненавижу все сырое, темное и колючее. И надо же! Рраз! Что-то щелкает в тишине под ногой и, взвившись, крепко кусает в лодыжку острыми зубками. Мне кажется, что на миг я теряю сознание. Это капкан! Но самый дрянной, на зайца или на кролика… легко разжимаю кривые челюсти. Да они что? Смеются ухмылкою рта? Вытаскиваю правую ногу, – закатив брючину, вижу следы глупых укусов: сизые треугольные ямки в гусиной коже. Ау, лесной дружок подорожник. Вот ты где! Бережно отрываю узкий листик и врачую ранки.
Между тем погода снова испортилась.
Гроза тащит свой крысиный хвост в небесах.
Я поняла, что заблудилась и не знаю куда идти. Как назло, луна скрылась за тучами, а ветер принялся трепать ветки с такой силой, что на меня обрушились потоки воды из всех закоулков и норок. И лес внезапно набрал высоты. Стволы сосен раздались в ширине, заслоняя мне путь. Ели растопырили лапы, стараясь схватить за лицо. Корни все чаще и чаще стали перебегать поперек тропинки. Они похожи на деревянных удавов. Некоторые так велики, что я буквально перелезаю через преграду. Стало так темно, что не видно ни зги. И вдруг: у…ууууу…у! Послышался близкий тоскливый вой. Что это? Волки? Откуда здесь волки в окрестностях колоссальной Москвы? Я месяц просидела на лошади и ни разу не слышала вольчего воя. У…УУУ! Вой подкрался поближе. Со страху мне показалось, что меня окружает целая стая волков. Померещились красные огоньки голодных глаз в чаще. Бегу изо всех сил. Падаю, натыкаюсь на ветки, вскакиваю, бегу, не зная куда, прочь от близкого воя. От дождя трокинка превратилась в каток. Я с ног до головы в шлепках глины. Руки по локоть в желтой грязюке.
Выбрав одинокое ветвистое дерево посреди мрачной поляны, я взобралась на самую верхушку – посмотреть, не заметно ли что-нибудь вдали; ничего! Я смотрела во всё стороны отчаянным взглядом пока внезапно не заметила огонек, мерцающий точно свечка, но только очень далеко, за лесом. Зато там, сзади, где должен был бы по идее пылать электросветом страшный особняк Марса с гаражами, постройками, с россыпью фонарей по периметру парка ничего этого не было, а тянулась бескрайняя чернота глухого леса. Может быть случилась авария и свет просто погас? Я до ломоты в висках вглядывалась в тот безнадежный мрак, пока не заметила какие-то зеленые огоньки, бредущие в мою сторону сквозь перевала мрака. Уу…ууу… донес ветер порыв тоскливого воя. Волки шли по следу точно за мной!
Как ни было страшно, но я спустилась вниз. Теплый огонек, естественно, скрылся из глаз, но я хорошо запомнила направление и припустила в нужную сторону. Лес слегка поредел. А вой стал глуше и заметно отстал. Через полчаса я снова влезла на дерево – спасительный огонек стал ближе. А свет его – тверже и ярче.
Наконец он стал совершенно отчетлив – и, выбежав на поляну – я увидела, что это горит в окне, на каменном подоконнике, свеча в медном массивном подсвечнике. Луна по-прежнему пряталась в тучах, и я толком не смогла рассмотреть, что это за дом посреди леса. Но хорошо помню, что он показался мне целой горой. Слава Богу, это убежище от волков! Я бегом поднялась по ступеням высокого крыльца и отчаянно подергала за шнурок висящий у двери, обитой железом. Где-то в глубине звякнул колокольчик, затем раздались шаги, чья-то рука сняла с окна подсвечник, в щелях появились лучи света и Дверь открыла высокая женщина в круглых очках на горбатом носу. Ну прямо ведьма! Она спросила, чего мне надо. Я ответила, что заблудилась в лесу, и попросила позволить переночевать. Посветив мне в лицо, женщина умилилась и сказала: «Ах, бедная крошка, куда ты пришла! Да ты знаешь ли, что это дом людоеда и что он ест маленьких детей, особенно таких как ты – пухленьких и румяных». – «Ах, сударыня, – сказала я в тон сумасшедшей бабе, – что же мне делать? Уж волки в лесу непременно меня съедят этой ночью, если вы не захотите меня приютить, а людоед может быть и сжалится надо мной, если только вы попросите его не пускать в ход свои острые зубы».
Я была готова расхохотаться истерическим смехом над выжившей из ума каргой, но смех застрял у меня в горле – чем больше я оглядывалась вокруг, тем больше жути приступало к сердцу: белые кости, разбросанные на дубовом паркете, огромные вилы в углу прихожей, кусок кровавого мяса на крюке вбитом в стену кладовки.
Вот так номер! Я угодила в самую страшную сказку своей заветной книжки, в ту, что боялась одна читать: про Мальчика ростом с пальчик и Людоеда.
Пошатываясь от слабости, я вцепилась рукой в дверной косяк: Лизок, ты обожралась таблеток от депрессии!
УУУ! Волчий вой стал совершенно отчетлив, я в страхе оглянулась на лес, там в чаще злобной россыпью света пылали глаза голодной стаи, а от близкого запаха псины и шерсти закружило голову.
«Ладно, вздохнула женщина, я думаю, что мне удасть-ся тебя спрятать от мужа. Он скоро вернется, а пока иди погрейся. Ты насквозь продрогло, бедное дитя».
Она впустила меня в дом и подвела к очагу. Там, в каменной стене, в огромном камине пылала яркая гора огня, где на черном от копоти вертеле жарился, брызгая жирком, целый баран. Ужин для людоеда.
Присев на корточки, стуча зубами от холода, и, протянув руки к пламени, я пыталась сосредоточиться.
От моей одежды шел пар.
Ясно, что я обожралась таблеток-антидепрессантов и сейчас малость спятила. Вспомнила, что врач, выписывая эту разноцветную дрянь в ампулках, предупредил, что таблетки обладают слабым наркотически эффектом и требует осторожности в употреблении. Ничего себе слабым! Я полезла рукой проверить револьвер, закрепленный под грудью лентами скотча и похолодела – пусто! Но еще, поднимаясь на крыльцо, я ощупала оружие – все в порядке. Не сходи с ума! Я присмотрелась к собственной одежде: да, это были джинсы… перепачканные в глине, мужская рубашка, джинсовый жилет, да. Но все имело какой-тот крайне изношенный вид, словно я в лохмотьях. Я ощупала кроссовки на ногах. Пальцы отчетливо ощущали резиновую подошву, тем не менее мне казалось, порой, что я босиком. А рюкзак, который я прислонила к стене, в углу, смахивал на дорожную котомку. Уходя в побег, я хватанула порядочную горсть проклятых таблеток и вот те на! Крыша поехала!
Все, что я вижу вокруг обман чувств и только. Надо скорее очнуться и увидеть, что происходит со мной на самом деле? Куда попала? Лежу или стою? Привязана или свободна? А что, если Марс подменил таблетки и я улетела так далеко на колесах, что напрочь вырубилась? Одним словом, я нутром чуяла, что нахожусь в страшной опасности, буквально на волосок от гибели.
Между тем, мое сопротивление кошмару слабело с каждой минутой, я втягивалась в воронку чертовщины, как вода – в горловину водостока.
Жена людоеда тем временем отрезала огромным сияющим острым ножом от туши маленький кусочек дымного мяса. «Покушай барашка, девочка», – проблеяла она, голос ведьмы был приторно умилен, но меня не так легко провести: слишком зло сверкали колючие глазки за круглыми стеклами, а то, как она облизывалась, глядя на гостью, не оставляло никаких сомнений – меня заманили в ловушку. Хозяйка тоже людоедка. И уже предвкушает как сдерет грязную кожу и съест живьем пухленькую маленькую девочку. Но я никогда не была маленькой, еще в пять лет я была уже взрослой и видела людей насквозь. В нашем детдоме была похожая на нее повариха – такая же горбоносая сволочь, которая, воруя мясо, подбрасывала в котел освежеванных и порезанных на куски кошек, крыс и собак, чтобы сходилось по весу.
Не сходи с ума, Лиза!
Найди револьвер и припугни эту бабу.
Кусочек мяса парил в ее когтистой руке.
С ласковым остервенением она впихивает мясо в мой ротик: все равно не пропадет! «Сырое еще! не прожарилось», – отвечаю я, выплевывая на пол кусок противного мяса. «В самый раз, – возразила хозяйка, поднимая бараний шматок с пола, – кровь чувствуется». И бросила мясо в собачью миску.
Тут в дверь со страшной силой постучали три раза: это вернулся Людоед. Жена спрятала меня под кроватью и пошла отпирать засов. Я в страхе забилась в самый дальний угол. Я окончательно свихнулась и чувствовала себя маленькой девочкой, которая попала в беду. Я смотрела со слезами на свои маленькие грязные пальчики, мне было так жаль себя. Хлопнула, как гром, железная дверь. По каменному полу прошли огромные сапоги и остановились у квадратных ножек дубового стола. А за ним – четыре черных собачьих лапы с когтями, которые торчали из шерсти. Скрипнуло кожей сиденье продавленного стула – Людоед уселся за стол. Пес лег у огня, от его мокрой шерсти разом запахло едкой псиной. В камине стрельнуло сосновое полено и ко мне под кровать закатился алый уголек. От него шел щекотливый острый дымок и я чуть было не чихнула и не выдала себя с головой.
Людоед спросил первым делом, готов ли ужин, и нацедил полный кубок вина из бочонка. Но вдруг стал принюхиваться, поворачиваясь во все стороны так, что завизжала кожа на стуле, и сказал, что чует запах человеческого мяса. «Мальчика ты еще вчера съел. Это, наверное, баран пахнет свежатиной. Он еще не прожарился», – обманывала его жена.
Пес поднялся на четыре лапы и прошел к миске, где валялся кусок баранины. Опустив жуткую морду, он принялся есть его. Стоит ему только скосить глаза, и я пропала.
«Говорю тебе, чую запах свежего мяса, – промолвил Людоед, глядя на жену, – что-то здесь нечисто». Сказав это, он пнул сапожищем пса в зад: «Эй, Перро! ищи». Пес, дожевывая мясо, сразу пошел в мою сторону, к постели. Я была так напугана его приближением, что потеряла от страха голову и попыталась – было! Было! – спрятаться за старый ботинок Людоеда, который валялся на боку под кроватью, высунув на пол кожаный язычище. Ужасная морда заглянула под край полога, и наши глаза встретились. Пес явственно видел меня, но не лаял, а только тяжело дышал открытой пастью, полной слюны. А затем вдруг запустил в укрытие лапу – уйя! Мамочка моя! – но не за девочкой, а за обломком мозговой кости, которую выцарапал в два приема смоляной лапой с желтыми когтями.
«Это всего лишь телячья кость», – обрадовалась жена.
Но Людоед не давал себя провести. Ругаясь, он встал от стола и тяжело пошел прямо к постели. Откинул полог. Я увидела вылупленные голодные глаза, налитые кровью и вскрикнула.
«А, – зарычал он, – так вот как ты хотела меня надуть, проклятая баба!»
Его жадная ручища отбросила ботинок и схватила за ноги могучей хваткой.
«И не знаю, – ругал жену Людоед, вытаскивая меня на свет очага, – отчего это я тебя не съем: счастье твое, что ты старая тварь. И-ех! какая толстушка! – любовался он мной, подняв к потолку и обхватив страшными пальцами талию. – Ты подоспела в самый срок, красавица. Завтра у меня будут гости, к мне теперь есть чем их угостить».
Я стала молить чудовище о пощаде, – он поставил меня прямо на стол среди посуды, – опустилась на колени: но жестокость Людоеда была беспредельна; жалость!? Она никогда не ночевала в его сердце. Он уже пожирал меня глазами и говорил жене какие из девочки выйдут прелакомые кусочки, когда она приготовит к человечине хороший соус. При этом он взял исполинский нож, величиной с хорошую саблю, и принялся точить лезвие прямо над головой жертвы о точильный камень, который держал в руке.
Лезвие пламенело от света огня в камине, как язык самой смерти.
Я онемела от ужаса.
Но жена продолжала гнуть свое: «Да, что вы затеяли в такой поздний час? Разве завтра не хватит времени?» – «Замолчи, – отрезал Людоед, – я только поем свежей печенки». – «Но ведь на столе полным полно мяса, – цеплялась жена, – целый барашек с мозгами, полтеленка, окорок и печенка свиная в горшке. А девочку надо покормить орехами с молоком и медом, тогда мясо будет вкуснее». «Это верно, – согласился Людоед, убирая нож, – накорми красотку и уложи спать. А на печень положи грелку, чтобы кровь не застоялась». Жена была вне себя от радости и повела наверх по деревянной лестнице в спальню, где на широкой кроватке уже спала ее дочка, маленькая людоедка. Маленькая тварь сладко спала, посасывая кусок сырого мяса. Тут же на постельке валялись куриные ребра, петушиная лапа со шпорой, перья, птичье крыло, голова цыпленка. Хозяйка уложила меня рядом с девочкой и накрыла одеялом. «Спокойной ночи, дитятко, – говорила она, умильно облизываясь, – до утра тебя никто не тронет, а днем я обману мужа и ты убежишь домой».
Но я не верила ее лживым словам – людоедка хотела сама первой полакомиться человечиной и с ее нижней губы капала слюна. Лишь бы я заснула…
Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу