Читать книгу Смерч - Анатолий Лабунский - Страница 5

Полчаса назад его опоясали мечом в мечети Эйюба, и он стал законным султаном Османской империи. Неудержимая гордость от получения этого головокружительного титула переполняла не только законного наследника, воцарившегося на троне огромного государства, но и его великолепного белого коня. Создавалось впечатление, что изумительный арабский скакун, сознавая торжественность момента, специально демонстрировал навыки выездки, грациозно выгнув шею и горделиво округлив грудь, с неторопливым изяществом, ритмично переставляя тонкие, стройные ноги, уносил нового правителя Блистательной Порты во дворец Топкапы.

Бесконечная вереница сопровождающих придворных, сверкая ослепительными праздничными нарядами, золотой рекой протекала между толпами горожан, громко приветствующих нового султана. Радостные выкрики и возгласы одобрения были щедро сдобрены громким смехом, а иногда и откровенным хохотом. И то и другое было адресовано виновнику всенародного празднества.

Султан Ибрагим I сидел в седле удивительно нелепо. Весь он каким-то образом съехал набок, а своею осанкой, присущей ярмарочным шутам и городским сумасшедшим, напоминал бесформенный тюк хлопка, взгромождённый на осла. Первый проезд правителя по столице империи продемонстрировал, кроме его физического несовершенства, отсутствие не только робкой надежды на будущее могущество и величие правителя огромной империи, но и самой скромной практики верховой езды. Центральная фигура грандиозного события в жизни великой династии на фоне сопровождающей его величественной процессии выглядела несуразно и вызывала у приветствующих султана горожан откровенный смех.

А откуда, собственно говоря, у бедного Ибрагима, сына султана Ахмета I могла появиться практика верховой езды, если всю свою жизнь (а это четверть века!) он прожил в заключении?

В династии Османов стать шех-заде[20] совершенно не означало, что жизнь удалась… Скорее наоборот… В этой династии любой из султанов мог иметь от разных наложниц до двадцати (и более!) детей. Тут если уж рождаться сыном султана, то это надо было сделать обязательно первым. Только в этом случае можно было надеяться, что со временем ты, с большой долей вероятности, сможешь оседлать вожделенный престол, если, конечно, удастся выжить в дворцовых вихрях, которые то и дело закручивали мамаши твоих сводных (гаремных) братьев, пытаясь привести к власти своих сиятельных чад.

Получив титул султана, расслабляться было крайне опасно. Дворцовые перевороты были делом довольно частым. Потеряв бдительность и слегка вздремнув, можно было уже никогда более не проснуться. Поэтому взобравшись на трон, каждый новый султан первым делом стремился очистить политическую арену страны от предполагаемых конкурентов, то есть от возможных наследников престола. Решалось это простым их удушением и отправкой на корм рыбам, для чего из дворца Топкапы вел подземный тоннель, заканчивающийся на дне Босфора.

В принципе Ибрагиму повезло, хотя и везением это назвать сложно. После смерти отца, султана Ахмета I, Ибрагим вместе с матерью, братьями и сестрами долгие годы был в ссылке в Старом дворце. Затем жил взаперти в гареме Топкапы, что тоже можно считать везением, так как старший братец султан Мурад IV, по прозвищу «кровавый», успешно удавив пятерых своих братьев, оставил Ибрагима в живых только потому, что считал его полоумным и не способным составить достойной конкуренции в борьбе за трон. Однако когда Ибрагиму стукнуло двадцать, Мурад посчитал правильным перевести безмозглого братца из гарема в Кафес.

Трудно найти в мировой практике придворной жизни что-нибудь подобное этому блистательно-мрачному месту.

Кафес[21] представлял собою небольшой внутренний двор султанского гарема во дворце Топкапы. В этом дворе располагались двенадцать павильонов, состоящих из нескольких комнат, куда селили шех-заде. Собственно, эти апартаменты и назывались Кафесом…

Ровно четыре бесконечно долгих года молодой шех-заде Ибрагим, которого по европейским меркам можно было считать «принцем крови», провёл в изоляции от внешнего мира под постоянным наблюдением стражи. Он был обеспечен всем необходимым и даже более того. Может быть, даже птичьим молоком. В его круглосуточном распоряжении были целые отряды глухих, безъязыких слуг и наложниц (из тех, которые не могут иметь детей), к его услугам были любые развлечения. Всю эту беззаботную жизнь омрачало отсутствие права покидать «золотую клетку».

Но страшнее было другое.

Уникальная мебель, роскошные изразцы и парча, удивительные картины и росписи разных эпох не могли развеять атмосферы чудовищного страха, царящей в «золотой клетке». Зная, как поступил его сиятельный братец Мурад IV с остальными братьями, Ибрагим каждую минуту, каждую секунду вслушивался в шаги за дверью своих покоев в ожидании прихода и своей смерти. Каждую ночь измученный юноша видел один и тот же сон, как в его спальню врываются янычары и убивают его, с той лишь разницей, что в одних кошмарных видениях они просто разрубали его на части, а в других медленно и деловито душили подушкой. В первое время, когда в холодном поту он с криком просыпался, в спальню вбегали слуги. Позже ночные вопли шех-заде вошли в привычку: в очередной раз услышав крики, слуги приоткрывали дверь и, увидев трясущегося Ибрагима, так же тихо её прикрывали.

Как ни странно, но постепенно теряющему рассудок Ибрагиму удалось выжить. Спасла его мать Кёсем-султан. К тому времени султан Мурад IV тихо загибался от очередного запоя (и это в мусульманской стране!). Исцелить кровожадного султана решили модным в те времена кровопусканием, что, в конце концов, избавило государство от правителя, любившего иногда прямо из окна пострелять из лука в своих подданных, проходящих по улице. Понимая, что вскоре династии Османов понадобится новый правитель, Кёсем-султан, используя всё свое влияние, которое ей обеспечивал титул «Валиде-султан»[22], убедила великого визиря Кара Мустафу-пашу и других членов Дивана в том, что Ибрагим является законным наследником.

Даже пребывая на смертном одре, кровавый Мурад не желал передать власть из своих слабеющих рук в руки своего безумного брата, однако великий визирь сумел успокоить его, солгав, что Ибрагима по его указанию уже задушили.

Кончина султана освободила путь к престолу, и Ибрагима было решено перевести из Кафеса в Топкапы, но несчастный наследник престола настолько был парализован страхом насильственной смерти, что визири, пришедшие возвестить о смерти Мурада и его воцарении, долгое время не могла попасть в покои забаррикадировавшего дверь и спрятавшегося в покоях нового султана. Ситуацию снова смогла разрешить Кёсем-султан, приказав принести труп недавно преставившегося султана Мурада и положить у порога покоев трясущегося наследника. Только после этого обрадованный Ибрагим с воплями «Мясник умер!», «Мясник умер!» покинул свою «золотую клетку». Здесь уместней было бы кричать привычный всем такбир «Аллаху акбар!», но окончательно обезумевшему от счастья Ибрагиму было не до духовных исламских тонкостей, и его глотка изрыгала первые всплывшие в сознании слова, способные унести из его измученной души весь накопившийся за долгие годы животный страх, – «МЯСНИК УМЕР!»

Аллах был действительно велик, ибо только ему было под силу в одно мгновение переместить обречённого из пусть золотой, но клетки на сиятельный трон и сделать из многолетнего заключённого Великого султана.

Топкапы. Гравюра XV века

Новый правитель Османский империи по нраву был кротким и покладистым. Широкий лоб, быстрые живые глаза, румяный цвет лица, черты которого были в правильной пропорции, однако в общем их выражении не было ничего, что бы обещало великие умственные способности.

Восхождение на трон Ибрагима не принесло государству потрясений и перемен. Все назначенные Мурадом IV чиновники остались на своих местах, поэтому основные направления деятельности не изменились, но со временем Ибрагим перестал вникать в государственные дела, а управляли государством великий визирь Каменкеш Кара Мустафа-паша и Валиде Кёсем-султан.

Правда, очень быстро стало понятно, что династия была под угрозой исчезновения, так как из-за практики братоубийства после Ибрагима наследовать престол было некому. При этом выяснилось, что новоявленный султан не представляет себе, каким образом и вследствие чего рождаются дети. Женщин Ибрагим боялся и избегал, поскольку его взросление прошло в заточении.

Для того чтобы «вылечить» султана, всерьёз обеспокоенная мать – Кёсем-султан – вынуждена была пригласить некоего Джинджи-ходжу – известного целителя-авантюриста, этакого «османского Распутина». Знахарь снабжал Ибрагима снадобьями, а Кёсем-султан – девушками. Совместные труды принесли плоды. Вскоре Ибрагим занимался только производством наследников.

* * *

Мягко качнулась тяжёлая штора, и в комнату тихо вошла Кёсем. Великий визирь Ахмед-паша, сидящий за столом, был настолько погружён в чтение бумаг, что не заметил вошедшую, пока она не подошла вплотную к столу и не положила руку на его плечо.

– Оха![23] – Ахмед испуганно отпрянул, но узнав Валиде-султан, тихо ругнулся, – Ланет олсун[24]. Послушай, ты всегда появляешься, как джин из бутылки: тихо и внезапно.

– У меня должность такая, – улыбнулась Кёсем. – Я должна быть везде и знать всё. А ты чем тут занимаешься?

Ахмед-паша вздохнул и горестно покачал головой.

– Гениальными проектами… Он меня в гроб сведёт!

– Кого ты имеешь в виду? Ибрагима?

– Кого же ещё?! Конечно же, твоего сыночка, да продлит Аллах его годы.

Кёсем долгим взглядом посмотрела на великого визиря и отошла к окну.

– Не гневи Аллаха. Тоже мне: «Да продлит его годы…» Твоя бы воля, то Ибрагима уже сегодня с почестями похоронили.

Ахмед-паша промолчал, но по тому, как он насупился и принялся двигать по столу бумаги, было ясно, что против такой перспективы он бы не возражал. Валиде-султан подошла сзади к великому визирю и запустила пальцы ему в волосы.

– Ну, ладно, ладно. Не дуйся. Из Ибрагима действительно султан никакой, но ведь он не мешает нам управлять государством. Кстати, о каких проектах ты говорил?

Великий визирь порылся в ворохе бумаг, нашёл два нужных листа и подвинул их Валиде-султан. Кёсем долго рассматривала один из них.

– Мне кажется, я знаю, что это такое. Если я не ошибаюсь, это новый павильон для обрезаний? Его уже закончили?

– Иншаллах[25]… Через неделю завершится отделка, и ты можешь принять участие в меблировании.

– Вот и хорошо. А это что?.. – Кёсем повертела в руках второй лист.

– Я же говорю – гениальный проект! – великий визирь ухмыльнулся и широко развёл руками. Вдруг его прорвало. – Всё боялись, что он импотент! Паниковали, что не будет наследника, что династия рухнет. И что?! За семь лет – восемнадцать детей! Одних мальчиков девять! Нет, павильон для обрезаний простаивать не будет!

– Ахмед, я спрашиваю, что это?

– Это? Наш неутомимый султан повелел отделать зеркалами помещения гарема, где он устраивает свои оргии.

Кёсем опустила на стол эскиз, который держала в руках, и снова подошла к окну. Она любила смотреть из окон дворца на спокойные воды вечного Босфора. Эта широкая водная улица всегда привлекала своей неторопливой, но удивительно интересной жизнью. Где-то справа, медленно-медленно, словно упавший на воду одинокий лепесток хризантемы, уходил в Мраморное море маленький белый парусник. Посреди пролива, все сильнее забирая влево, вероятно пытаясь спрятаться в бухте Золотой Рог, напрягая свои ветрила, скользила рыбацкая шхуна. Её наполненные ветром паруса напоминали нескромно обтягивающую девичье тело блузку, отчего шхуну хотелось назвать грудастой. У причала, под самым дворцом, плечистые амбалы выгружали из утлой фелюги какие-то тюки. Рядом загорелый рыбак в феске и шароварах пытался разобраться со спутанной рыболовецкой сетью. Наблюдать за неторопливыми действиями незнакомых людей, несуетливой жизнью огромного города, за неизменным и в то же время постоянно меняющимся морем было бесконечно интересно и благостно. Это приносило покой и умиротворение.

– Зеркала, говоришь… Да… Это начинает надоедать. Природная доброта и мягкотелость Ибрагима довели до того, что этот целитель Джинджи-ходжа начинает потихоньку управлять им, а его фаворитки просто садятся мне на голову.

– Нет, дорогая, ты на себя наговариваешь. – Ахмед подошёл к стоящей у окна Валиде-султан и обнял её за плечи. – Я не представляю, чтобы кто-нибудь попытался сесть тебе на голову.

– Ошибаешься… – Кёсем улыбнулась странной улыбкой, её глаза сверкнули холодным блеском. – Не стоило ей перебегать мне дорогу. Глупышка…

– Кто? Одна из его хасеки[26]?

– Какая там хасеки! Обычная наложница, только слишком уж нравились Ибрагиму её 180 килограммов.

– «Нравились»? Что, в гареме её уже нет?

– Её уже нигде нет…

– Я не сомневался.

Ахмед попытался поцеловать Кёсем. Валиде-султан аккуратно отстранилась.

– Оставь… Не до того сейчас.

…Союз двух самых влиятельных людей в государстве был не случайным.

Долгие годы жизни потратила 15-летняя гречанка по имени Анастасия, чтобы пройти сложный и безрадостный путь от невольницы гарема до самой влиятельной женщины государства. Когда, будучи рядовой наложницей, пустив в ход всю свою красоту и обаяние, умноженные на природную хитрость и предприимчивость, она получила свой первый титул «Хасеки», к ней пришло понимание, что достичь максимально высокого положения во дворце Топкапы – в её силах. С этого момента её уже никто не мог остановить. Султан Ахмет I в ней души не чаял, называя её Махлейкер[27]. А родив ему семерых сыновей и пять дочерей, она стала для правителя самым доверенным лицом и советником. Постепенно погружаясь в решение политических проблем, Кёсем поняла, что огромный опыт интриг, полученный ею в гареме, прекрасно можно использовать в управлении государством, и неожиданно стала ловким дипломатом, помогая мужу султану Ахмету справляться с не всегда лояльными государственными мужами, заседающими в Диване.

Смерть Ахмета I и воцарение сына Мурада IV, при котором она, получив долгожданный титул Валиде-султан, стала регентом, заставили её задуматься о том, что ей нужна поддержка, так как чиновники, заседающие в Диване, то и дело пытались перехватить у неё бразды правления. Да и повзрослевший сын султан, получивший в народе прозвание «кровавый», всё больше её игнорировал.

Помогла закономерная кончина спившегося Мурада IV. Восхождение на престол ненормального Ибрагима вторично подарило Кёсем титул Валиде-султан и основательно укрепило её властные позиции. Много усилий потратила она, чтобы убедить Ибрагима казнить великого визиря Кара Мустафу-пашу. Следующий великий визирь, Султанзаде Мехмед-паша, не пожелавший сотрудничать с нею, так же неожиданно расстался со своей должностью, в результате чего важнейший государственный пост великого визиря занял Ахмед-паша, оказавшийся достойным соратником могущественной женщины. Без её помощи Ахмед-паша сумел довольно быстро устранить с дороги важного сановника, хранителя султанской печати, так называемого нишаджи, прибрав к рукам и этот важный трофей. Борьба Валиде-султан по имени Кёсем за укрепление собственной власти увенчалась победой.

Кёсем и Ахмед-паша составили на удивление крепкий союз. Основой его, конечно же, было не только стремление к полноте власти и этническое родство (оба были греками по происхождению), но и тот факт, что довольно пожилая Кёсем хотя бы в конце жизни смогла, наконец, насладиться пусть не полноценным, но всё-таки свободным общением с желанным, относительно молодым мужчиной…

Беззвучной тенью в комнату проскользнул бостанжи-бей[28].

– Они прибыли…

– Пусть войдут, – Ахмед-паша повернулся к Кёсем. – Извини я не предупредил…

– Мне выйти? – Кёсем направилась к выходу.

– Нет, нет! Наоборот. Мне бы хотелось, чтобы ты поприсутствовала.

Великий визирь жестом пригласил Валиде-султан присесть на софу, но она отошла к дальнему окну и принялась всматриваться в простирающееся за окном Мраморное море.

Тихо открылась золочёная дверь в кабинет, и вошедший дильсиз[29], пропустив перед собой двух женщин, застыл в ожидании распоряжений. Ахмед-паша жестом отпустил его. Задёрнув тяжёлую портьеру, слуга плотно прикрыл дверь и исчез.

Тишина, воцарившаяся в кабинете, оказалась настолько длительной, что Валиде-султан пришлось повернуться лицом к присутствующим, чтобы выяснить причину долгого молчания.

Великий визирь неподвижно сидел за столом, внимательно рассматривая вошедших.

В нескольких шагах перед ним стояли две женщины.

Ближе к двери, сцепив перед собой кисти рук, склонив голову и смиренно опустив глаза долу, стояла пожилая женщина лет пятидесяти. На полшага ближе к столу визиря, выпрямив спину, в напряжённой позе, не склоняя головы, но не поднимая глаз, стояла совсем юная девушка.

В одеждах вошедших, во всём их внешнем облике просматривались балканские черты. Девушка была в тонкой вышитой рубашке с пышными рукавами, поверх которой была надета курточка красного сукна с длинным, разрезанным по внутреннему шву рукавом, что давало свободу жестам её тонких рук. Её длинная широкая юбка была щедро расшита золотым орнаментом. Головку девушки венчала небольшая плоская шапочка с красным верхом, а воротник рубашки был застёгнут золотой брошью, в которой блистал относительно крупный бриллиант.

Вся одежда её, все тона и расцветки были гармонично подобраны, что подчёркивало достоинства её стройной фигуры и делало честь её вкусу. Тонкие черты лица, розового мрамора кожа, бесконечно длинные, опущенные ресницы, яркие, пухлые, тонко очерченные губы – всё это создавало образ чистоты и невинности.

Словно заворожённый, великий визирь не мог оторвать взгляда от удивительных черт юной визитёрши, обезоружившей его внезапностью своего появления.

Во всём облике юной феи читалось то, что ищут в женщине мужчины всего мира, – мягкость и женственность. Именно это увидел в невинном, представшем перед ним создании много повидавший на своем веку Ахмед-паша, человек, проживший большую часть жизни рядом с гаремом, который в последние годы благодаря усилиям султана Ибрагима превратился в рассадник похоти и разврата.

Под влиянием волшебства, источаемого девушкой, очарованный великий визирь вдруг вспомнил самый женственный и любимый цветок Востока и невольно прошептал:

– Лотос…

Услышав его шёпот, подошедшая Валиде-султан, окинув девушку цепким, оценивающим взглядом профессионала, медленно протянула:

– Да, уж… Ло-о-тос.

Очнувшийся от гипнотического действия девичьего обаяния и услышав угрожающие нотки в голосе Кёсем, Ахмед-паша смущённо пролепетал:

– Да? Ты тоже так считаешь? – и, обращаясь уже к гостье, спросил: – Как тебя зовут?

Услышав слова, обращённые к ней, девушка подняла глаза и взглянула в лицо визиря, заставив его в очередной раз задохнуться.

– Её зовут Розанда, – ответила пожилая женщина и, увидев удивление в глазах Ахмеда-паши, пояснила: – Она не знает вашего языка.

– А ты кто такая? Зачем приехала? Как тебя зовут? – за строгостью вопросов визирь старался скрыть лёгкую растерянность от красоты девушки.

– Меня зовут Ягмур. Меня послал князь Василий Лупу, чтобы я сопровождала Розанду. Обучала её турецкому языку и была толмачом.

– Ягмур… Турчанка?

– Нет… наполовину, – переводчица ещё ниже наклонила голову. – У меня мать болгарка…

Пока Ахмед-паша пытался познакомиться с прибывшими, Кёсем пристально рассматривала Розанду. Ей, пожизненно прописанной в гареме, не надо было объяснять, какие чувства охватили великого визиря при виде юной красавицы, что для женщины, в чьём сердце он в настоящее время занимал определённое место, было крайне неприятно. Не прошло и трёх минут, как могущественная Валиде-султан уже представляла, как в Босфоре тонет мешок с упакованной в него балканской красавицей.

– Так что же твоя воспитанница настолько бездарна, что не могла освоить нескольких фраз, чтобы назвать себя?

– Что вы, что вы! Она очень способная барышня. – Ягмур торопливо стала перечислять достоинства Розанды, которая молча смотрела в лицо визирю. – Для своих лет она очень образованная.

– Своих лет, – ухмыльнулся Ахмед – паша. – И сколько же ей?

– Декаекси хрониа… – Розанда впервые открыла свои уста.

– Оха!! Шестнадцать! – трудно было сказать, чем сильнее был потрясён Ахмед-паша – возрастом девушки или самим ответом. – Ты говоришь по-гречески?

– Да, да! – Ягмур принялась энергично кивать головой. – Княжна помимо родного языка знает греческий, латынь и церковнославянский, и кроме того много наук превзошла…

Ахмед-паша, всё ещё находясь под впечатлением, вдруг подумал о проницательности девушки. Ведь она могла промолчать в надежде на переводчика или заговорить на любом из упомянутых Ягмур языков, но она выбрала греческий, как будто знала, что великий визирь – грек по происхождению и в течение многих лет был камакамом[30] в Афинах.

Воодушевлённый визирь заговорил с девушкой на греческом, который, как оказалось, она знала вполне сносно.

Предполагая, что перед нею стоит будущая наложница, Валиде-султан вспомнила, как в пятнадцать лет она оказалась в гареме султана, какой путь пришлось ей пройти, и вдруг ей стало жаль эту хрупкую, чистую девушку. Что её привело сюда? Как сложится её судьба в этом не очень весёлом месте?

Неожиданно Кёсем почувствовала, что она что-то пропустила. Да, она не обратила внимания на что-то важное. Что же это было? В то время пока она наблюдала за тем, как Ахмед-паша поедал глазами собеседницу, что-то прозвучало. Неожиданно бриллиант, сверкнувший на шее юной гостьи, напомнил Валиде-султан, что сопровождавшая Розанду Ягмур назвала её княжной!

Бесцеремонно прервав Ахмеда-пашу, увлечённо беседующего с девушкой, Кёсем строго спросила:

– Кто она?

– Дочь правителя Молдавского княжества Василия Лупу. Младшая дочь.

Кёсем внимательно посмотрела на молдавскую княжну. Розанда спокойно смотрела в глаза властной турчанки. «Или смелая, или глупая, она не понимает, куда попала и с кем разговаривает», – подумала Кёсем, а вслух спросила:

– Как она здесь оказалась?

– Я ещё месяц назад отправил в Яссы фирман о том, чтобы князь Лупу прислал заложника. Вот он и прислал…

Кёсем всё больше проникалась симпатией к девушке, как оказалось, заложнице.

– Почему он отправил младшую дочь?

– У него, кроме этой девочки, никого более нет. Был сын, но он умер. Старшую свою дочь Лупу выдал замуж за литовского князя Радзивилла, что, собственно говоря, и является основанием для заложничества. Этот брак не что иное, как его очевидная попытка сблизить Молдавское княжество с Речью Посполитой, в частности с могущественными литовскими династиями. Можем ли мы не реагировать, когда наш вассал постепенно выходит из-под нашего влияния? Последствия могут быть крайне неожиданными и неприятными. Заложник в подобной ситуации – самое верное средство.

Кёсем подошла к Розанде, взяла в руку шитый золотом рукав и, рассматривая затейливый орнамент, тихо спросила:

– Ты не боишься?

Ягмур перевела, и в ответ прозвучало:

– Заложница не наложница. Я так понимаю.

Пережив за свою долгую жизнь несколько дворцовых переворотов, будучи организатором сотен интриг, участвуя в мелких и больших заговорах, Валиде-султан никогда бы не подумала, что в её давно очерствевшем сердце вдруг шевельнётся чувство материнской нежности к совершенно незнакомой, чужой по религии, культуре и языку девушке, ничем, по сути, не отличающейся от нескольких сотен бездельниц, прожигающих свои годы в гареме в надежде, что через год или несколько лет на них снизойдёт божья милость и их осчастливит своим вниманием султан.

– Ты необыкновенно смелая девушка.

Ответ, прозвучавший через услужливо трясущуюся Ягмур, убедил Кёсем, что перед ней действительно незаурядная девушка:

– У нас «необыкновенными» считают только трусов, – спокойно ответила Розанда. – Все остальные честные и нормальные, а нормальному и честному бояться нечего.

«Боже, как ты наивна и чиста», – подумала Валиде-султан и добавила:

– Аферин… Кьямам[31].

* * *

Это был странный период в жизни Османской империи: время влияния случайных людей, фавориток ненормального, объятого похотью султана. Кёсем с досадой следила за тем, как наглые безродные девицы верховодят уже не только в гареме, но и при дворе.

Согласно специфическому вкусу полоумного султана, которого безумно возбуждали тучные женщины, всех невольниц, обладающих выдающимися габаритами, было приказано привозить в гарем, где им полагалось вести малоподвижный образ жизни и съедать большое количество сладостей. В результате гарем Топкапы был переполнен толстыми, бесформенными наложницами, вес которых варьировался от 115 до 220 килограммов.

Любимой наложницей и сводней Ибрагима была внушительная дама весом около 230 килограммов по имени Шекер Пара, которую он ласково называл «Сахарный кубик». Этот «кубик» то и дело оказывался замешан в различного рода интригах гарема, чем постоянно раздражал Валиде-султан, оставаясь недосягаемым для неё.

Появление во дворце молдавской княжны серьёзно озадачило Кёсем. Никто не мог сказать, как долго будет оставаться в заложниках юная Розанда, но оставлять девушку без присмотра Валиде, решившая стать её покровительницей, не хотела.

– Какое время ты собираешься держать её в заложниках? – стремясь оградить от «прелестей» дворцовой жизни юную княжну, Кёсем пыталась выяснить хоть что-то о её будущем пребывании в Топкапы.

– Не знаю, всё решает Диван… – Ахмед-паша безразлично пожал плечами.

– Диван… – Валиде-султан сумела сдержать раздражение. – С каких это пор Государственный совет решает судьбу какой-то девицы?

– Смею напомнить, – понимая, что сила закона на его стороне, Ахмед-паша ухмыльнулся, – что молдавская княжна – это заложница, и условия пребывания её во дворце очень сильно отличаются от режима содержания наложниц гарема.

– Не стоит напоминать мне то, что я прекрасно знаю. Я позабочусь о её пребывании здесь. – Валиде-султан примирительно улыбнулась. – Только я тебя прошу, пожалуйста, не показывай её Ибрагиму.

– Ты думаешь, он позарится на её косточки? – Ахмед-паша захохотал.

– Так уж и косточки? Я видела, как ты таращился на её прелести. – Кёсем покачала головой. – Ох, Ахмед, берегись…

– Ты меня ревнуешь. Я счастлив.

…Розанда была переведена во дворец. Охрана, сопровождавшая её из Ясс, была отпущена домой, с нею осталась только преданная Ягмур. В их распоряжении оказались две просторные, хорошо обставленные комнаты, а два евнуха-абиссинца, по очереди дежурившие у покоев, по первому требованию возникая, словно джин из бутылки, мгновенно выполняли любую просьбу. Безмолвный чашмигир[32]