Читать книгу Тень Голема - Анатолий Леонов - Страница 7

Преисполненный мрачного великолепия Вестминстерский дворец – пустынный в обеденный час – встретил Мейрика непобедимой болотной сыростью тысячи комнат и пронзительным сквозняком, насквозь продувающим три мили дворцовых коридоров! Почти бегом поднявшись по широкой и крутой Королевской лестнице, Мейрик отдышался у Нормандского портика и степенным шагом вошел в Зал Королевской мантии, служивший чем-то вроде приемной, заполненной канцелярскими клерками, чопорными ливрейными лакеями и суровыми аркебузирами, несшими круглосуточную охрану дворца. Один из стряпчих подошел к дипломату с вежливым вопросом о целях его визита в Вестминстер. Получив ответ, клерк со всем тщанием прочитал протянутую ему грамоту, после чего, сделав пометку в журнале, кивком головы подозвал лакея. Лакей, в свою очередь, с низким поклоном распахнул двери Королевской галереи, пройдя через которую Мейрик оказался в восточном коридоре между палатой лордов и помещениями, занятыми личной канцелярией лорда-канцлера.

Немногословный сопровождающий коротко переговорил с пикинерами, охранявшими внутренние покои Бэкона, и вернулся к Мейрику слегка смущенным.

– Прошу прощения, сэр! Вам следует подождать. У достопочтенного лорда сейчас посол его величества короля Испании.

Мейрик бесстрастно пожал плечами:

– Не беспокойтесь, любезный, терпение – одно из главных качеств дипломата. Я сяду здесь. – Он указал на ряд резных лавок, обитых зеленой кожей, расположенных вдоль стен восточного коридора. – Вы можете быть свободны, любимец муз и мастер слова Майкл Дрейтон[17] скрасит мое одиночество.

В ответ на недоуменный взгляд старый дипломат вытащил из поясной сумки томик модной в то время «топографической» поэмы Дрейтона с причудливым названием «Полиольбион». Лакей отстраненно улыбнулся шутке и, поклонившись, удалился прочь – беззвучный, словно один из многочисленных призраков Вестминстера.

Мейрик присел на скамейку напротив покоев лорда-канцлера, но вместо обещанного лакею чтения поэтических виршей погрузился в глубокое размышление. Злые языки, коих при дворе всегда с избытком, давно уже окрестили испанского посланника графа Гондомара самым влиятельным человеком в окружении английского короля. Вряд ли дело обстояло именно так, однако не вызывало сомнения, что опытный и умелый дипломат приобрел весьма большой вес при дворе короля Якова. Этому способствовало как личное обаяние посла, умевшего расположить к себе собеседников, так и его бездонный кошелек, коим охотно пользовались не только вечно нуждающиеся в деньгах английские лорды, но и сам король, расточительность которого никогда не знала границ.

Из приватных бесед с близкими друзьями, осведомленными о положении дел в государстве, Мейрик знал, что граф Гондомар щедрыми посулами легко вкрался в доверие к королю и под видом дружеских бесед постоянно выведывал у того планы на будущее. Однако о чем не знал дон Диего, зато прекрасно были осведомлены влиятельные друзья Мейрика, собеседник испанского посла являлся натурой на редкость капризной, склонной к пошлому надувательству, причем не ради исполнения каких-либо целей, а просто по прихоти несносного характера. После бесед с королем испанцу каждый раз приходилось ломать себе голову над тем, что из сказанного его коронованным приятелем было правдой, а что – лишь порождением причудливой фантазии, ибо король лгал и говорил правду легко, без всякой задней мысли.

Спустя примерно четверть часа дон Диего Сармьенто де Акунья, 1-й граф Гондомар, покинул покои лорда-канцлера. Несмотря на давние торговые связи с Испанией, посланника Мадридского двора Мейрик видел впервые. Видимо, поэтому он с любопытством, граничащим с бестактностью, принялся рассматривать прославленного на родине идальго, где его почитали как победителя великого Фрэнсиса Дрейка в морских баталиях при Байоне и Виго. Пятидесятилетний испанский посол своим видом и повадками весьма походил на старого грифа-стервятника. Сухой, почти лысый, с пронзительными, никогда не моргающими черными глазами навыкате.

Взгляды дипломатов встретились. Не выдержав страсти неукротимого огня, пылавшего в глазах испанца, Мейрик встал со своей лавки и, потупив взор, учтиво поклонился блистательному графу. В ответ дон Диего недоуменно передернул плечами и, небрежным кивком ответив на приветствие незнакомца, размашистым шагом скрылся в дверях палаты лордов, весьма озадачив англичанина решительностью своего поведения в самом сердце чужой страны. Впрочем, долго пребывать в недоумении Мейрику не позволил доверенный секретарь лорда Бэкона, Эдвард Шербурн. Извинившись за нечаянную задержку аудиенции, он пригласил дипломата в покои своего хозяина.

Лорд-канцлер, хранитель Большой печати, пэр Англии и знаменитый философ – барон Веруламский и виконт Сент-Олбанский, сэр Фрэнсис Бэкон встретил посетителя за рабочим столом кабинета. Последний раз они встречались десять лет назад, в далеком 1608 году, и был Бэкон в то время не всесильным лордом-канцлером, а скромным регистратором Звездной палаты. С тех пор многое в нем изменилось даже внешне. В январе исполнилось вельможе пятьдесят семь лет. Его волнистые каштановые волосы поредели и выпрямились. Их покрыла густая седина, поседели даже усы и борода. Лицо изрезали глубокие морщины, изрядно его состарившие. Стал он солиднее, полнее. Только светло-карие глаза оставались все такими же острыми и живыми, и виделось в них в одно и то же время сострадание и плохо скрытое презрение к собеседнику. Как согласовывались эти противоположные пароксизмы души в одном человеке – оставалось загадкой для большинства современников. Но если верить преподобному Иоанну Дамаскину, относящему сострадание к одному из четырех неудовольствий, то, может быть, в чувствах высокомерного чиновника и не было места противоречию?

Увидев входящего в кабинет Мейрика, Бэкон небрежно бросил в мраморную чернильницу остро отточенное гусиное перо и, отодвинув на край стола толстую рукопись, изобразил на лице приветливость, граничащую с самым сердечным радушием, которое, впрочем, нисколько не обмануло прожженного дипломата.

– Милорд, – произнес он расстроенным голосом, – право слово, неловко отнимать у вас драгоценное время! Но мне было назначено!

– Знаю, – кивнул Бэкон и прихлопнул ладонью рукопись. – Вот уже несколько лет я тружусь над своим «Новым Органоном». Я предвижу для себя судьбу, сходную с судьбой Александра Великого! Нет, не обвиняйте меня в тщеславии, – воскликнул он в актерском упоении. – Я хочу сказать, что пока память о нем была свежа, его подвиги считались величайшими в истории. Но когда восхищение остыло, римский историк вынес трезвое суждение: «Александр Македонский осмелился бросить вызов мнимым истинам, и в этом его единственная заслуга». Что-то подобное будущие поколения скажут и обо мне. Этой книгой я бросаю вызов новым мнимым истинам. Помяните мое слово, любезный друг, это произведение в будущем прославит меня и прославит Англию!

– Счастлив слышать, милорд! Но, к сожалению, я не силен в философии!

В этом утверждении Мейрик ни единым словом не погрешил против истины, чем вызвал снисходительную улыбку на лице лорда-канцлера.

– Вам это и не надо, дорогой сэр Джон! Ваша сила не в этом!

– Интересно знать, в чем именно? – тихо проворчал дипломат, а вслух добавил: – Я ваш покорный слуга, достопочтенный лорд!

Высокомерная улыбка не сходила с лица лорда-канцлера. Он внимательно взглянул на собеседника и громко произнес в свойственной ему резонерской манере:

– В конечном счете, все мы – слуги его величества и должны быть счастливы обратить свои способности на службу королю! А король призывает вас на службу.

Мейрик понял, что началась самая важная часть разговора, ради которой его пригласили в Вестминстер.

– Я – шахматная фигура в августейших руках, – осторожно подбирая слова, вымолвил он, – и буду счастлив быть там, куда соблаговолит поставить меня его королевское величество!

Бэкон долго молчал, размышляя, и, как всегда, начал издалека.

– Слышал, вы изрядно вложились в организацию экспедиции в Гвинею?

Мейрик согласно кивнул, ожидая продолжения.

– Третьего дня граф Камберленд, ведущий судебную тяжбу со своей племянницей Анной Клиффорд, подарил мне юную рабыню из племени фулани. Девушка неземной красоты! Сэр Фрэнсис утверждает, что все племя таково! Я ценю хорошую коммерцию, но, полагаю, агенты компании способны справиться с поставленной задачей без вас? Король желает возвращения Джона Мейрика в Россию, дела в которой с момента вашего отъезда весьма расстроились. Кажется, вы не удивлены?

– Нет, милорд!

– Понятно! – Бэкон многозначительно хмыкнул в кулак и погладил седую бородку-эспаньолку. – Король не ставит вам сверхзадач, надо просто восстановить прежнее положение дел. Я писал его величеству, что основы выгодной торговли прежде всего в том, чтобы вывоз товара из королевства по стоимости превышал ввоз. В противном случае дефицит баланса будет покрываться оттоком из страны золота и серебра, чего допустить никак нельзя. Сейчас в Московии мы терпим убытки. В этой связи хочу задать вопрос, который волнует меня уже некоторое время.

– Слушаю, милорд!

– Так ли ценна для нас правящая династия? Не лучше ли обратить взор на конкурентов?

– Кого вы имеете в виду?

– Шведов, поляков…

Несмотря на крепкое самообладание и абсолютную сдержанность, услышав подобное, Мейрик не стерпел и яростно закачал головой:

– Ни в коем случае, достопочтенный лорд, этого нельзя делать!

– Почему?

– Потому, что шведов содержат чертовы голландцы. Нам они просто не по карману. И потом, шведы сами спят и видят себе хозяевами русского севера. А поляки? Те скорее договорятся с цесарцами или французами, чем с нами. Конечно, в теории определенные выгоды от таких союзов мы можем получить, но в перспективе все равно проиграем.

– Хорошо, любезный мой сэр Джон. Вы развеяли все сомнения.

Лорд-канцлер размеренным шагом прошелся по кабинету и остановился напротив собеседника, глядя в глаза с обычным для себя состраданием и презрением.

– Что еще? По прибытии в Москву вы должны потребовать от русских возврата ссуды в сто тысяч серебром, выделенных милостью его величества. Срок погашения истек, а королевство как никогда нуждается в средствах.

– Вы говорите – сто тысяч? – воскликнул изумленный дипломат.

– А в чем дело, – прищурился Бэкон, сверля собеседника колючим взглядом, – у вас имеются возражения на этот счет?

Мейрик до слез прикусил язык, понимая, что чуть было не проговорился.

– Нет, милорд, я лишь уточнил сумму! – произнес он смущенно.

– Я рад, что мы поняли друг друга, – удовлетворенно кивнул лорд-канцлер, продолжая: – Вы потребуете всю сумму, а если русские не смогут ее вернуть, предложите подтвердить особые привилегии, данные английским купцам 60 лет назад царем Иваном IV. Постарайтесь объяснить неприемлемость для нас особых привилегий Голландским штатам. Предложите открыть дорогу к Мангазее и торговые пути через сибирские реки. В общем, торгуйтесь! Не мне вас учить. Вы все поняли?

– Понял, милорд. Когда я отправляюсь?

Услышав этот, казалось бы, простой вопрос, Бэкон вдруг сморщился, как от зубной боли, и помрачнел. У Мейрика создалось впечатление, что лорд-канцлер начал переживать очередной приступ меланхолии, которая время от времени охватывала его в самое неподходящее время. Впрочем, если это и был приступ, Бэкон справился с ним без лишнего напряжения сил.

– Тут есть определенные трудности. Вы же знаете, что вот уже месяц в королевстве продолжаются празднества и увеселения по случаю бракосочетания дочери короля принцессы Элизабет с графом-палатином Рейнским и Пфальцским Фридрихом?

– Разумеется. Только как это касается моего дела?

Лицо Бэкона растянула гримаса, похожая на соболезнование

– Касается, сэр Джон, напрямую! На сегодняшний день истрачено уже 50 тысяч фунтов. Казна пуста. Даже его величество упал духом. Он готов отправить часть свиты своего зятя домой, в Германию, но, увы, для королевских судов нельзя найти матросов! Ждите. Думаю, месяца через два и до вас дойдет очередь…

После ухода Мейрика Бэкон некоторое время пребывал в состоянии легкой досады и хмурой задумчивости, из которой его вывел Эдвард Шербурн, тихо вошедший в кабинет. Осмотревшись по сторонам, он осторожно, понизив голос до полушепота, спросил у своего патрона:

– Вы открыли ему все карты, милорд?

Бэкон удивленно посмотрел на секретаря, точно видел его впервые.

– Не будьте наивным, мой милый, и никогда не кладите все яйца в одну корзину. В игре, затеянной нами, у каждого – своя роль! Маленький дипломат знает только то, что положено! Выше ему не подняться.

Лорд-канцлер взял еще не знавший бритвы, гладкий подбородок юноши в свою ладонь и с силой подтянул поближе к своему лицу.

– Запомни, мальчик, люди, подобные нам, являют собой истинную славу человеческого рода. В нашей власти развитие его разума и направления в нужную нам сторону. На этом пути нет непреодолимых препятствий, просто он ведет туда, где еще не ступала нога человека. Этот путь немного пугает нас неизвестностью, но мы должны решиться. Не сделать попытки – страшнее, чем потерпеть неудачу!

Бэкон отпустил растерявшегося от его напора Шербурна. Подойдя к столу, он взял перо, размашисто написал несколько строк на листе гербовой бумаги и передал молодому человеку.

– Завтра вызовешь ко мне наших новых друзей для получения инструкций. И пусть на этот раз обойдутся без своего шутовства. Как истинный ученый, я ненавижу шарлатанов, изображающих из себя библейских саддукеев[18], наделенных знаниями древних. Пусть приберегут это для русского царя.