Читать книгу Рокировка Сталина. СССР-41 в XXI веке - Анатолий Логинов - Страница 5

г. Брест. Девятая погранзастава.

Василий Нестеренко, сержант ПВ НКВД

«Расхристать твою хренофиговину в семизвездчатую похребень! Озвездинеть! Ну и наговорил же мужик! Не знаю, правда или нет, но не ощущаю его внуком! Какой, к звездиням, внук, он же бати по годам старше. Или ровесник. Кстати, похож на него. Здорово похож. Может, и правда внук? С чего ему врать, не мальчик, чай…

Выходит, Анька родит сына в конце января, а тот обеспечит мне внука. Вот этого самого мужика. И если войны с немцами не будет, то увижу его маленьким. Вырастить успею.

А ведь не будет войны. Немцы-то тю-тю… Поляки там теперь. Ну, поляки нам до лампочки, их мы запросто побьем. Сколько раз били! Забоятся они до нас лезть. СССР вон какой большой, а сколько там этой Польши? Плюнуть и растереть! Напомним панам про Польский поход!

Все-таки свистел он или нет, вот интересно… Если Анька сына родит, Серегой назовем, это точно. У нас в роду так принято, старший сын или Сергей, или Василий, по деду. Вот и командира этого Василием Сергеичем кличут, то есть по деду. По мне? Выходит, по мне. Внук все-таки? Прямо ро́ман какой-то, не бывает так.

А как бывает? Откуда мне знать, звездофуговина сплошная перехребенченная, и только…

Гитлера, выходит, побили! Кто бы сомневался! Только долго как-то. Аж до сорок пятого проваландались! Значит, не учли чего. И если про крепость правда, то вообще все не так пошло, как думали… Какая-то некрасивая у него война получается. Не геройская. Нет, вру, геройская! Батя-то, а? С гранатой на танк! И жиденок этот! Надо же, раззвездяй раззвездяем, а до Берлина дошел. Меня через фронт тащил… Сам раненый, а тащил. Справный казак! Интересно, я бы его потащил? Не сейчас, когда все знаю, а тогда… Млять, совсем дурной, ясно же сказано: тащил. С самой заставы, и пока сам идти не смог. Ну, потом-то понятно, через такое вместе пройдешь – братьями станешь. Хоть он сто раз жид! Да и не жид он, нормальный советский еврей. Правильный. Вон, папиросы свои раздает, сам-то не курит. И сколько раздает, ни разу ничего взамен не попросил.

Нет, все равно, господа бога мать, не понимаю. Война – это же подвиг, это вперед, в атаку, с шашкой на лихом коне. На худой конец с винтовкой наперевес. Враг бежит, мы победили… А если смерть, то красивая, геройская… Как у бати… А тут… Шальной осколок в живот… уже после боя… Полный звездец… Если бы не Абрам, и тела бы не нашли… Спасибо, похоронил… А этого пацана, физика? Пока разбирался с винтовкой – пуля в голову. И все, ни одного выстрела не сделал. Зачем его вообще взяли, раз он не умеет ничего? Так и не хотели же, сам настоял. Дур-р-рак!

Вроде и геройская получается война, только неправильная какая-то. Грязная. Точно! Грязная. А может, она такая и есть? Может, другой и не бывает? А все это за шашку и лихого коня – для книжек? Воспитывают? Омлятенеть!

Надо будет завтра Аньке письмо накорябать. Небось про ребенка уже написала, не дошло еще. Вот и напишу, что сын родится и все будет хорошо. Надо же, так и не вышла замуж во второй раз, меня ждала!»

Васька встал с койки и потопал к выходу из казармы. Сунулся в нужный кубрик:

– Абрам, спишь?

– Нет.

– У тебя папиросы есть?

– Вроде оставались. – Абрам встал, нашел в тумбочке пачку «Казбека», протянул Ваське.

– Спасибо. Слушай, а как тебя кличут?

– В смысле? Ты же знаешь. Абрам, – удивился рядовой.

– Не, ты не понял, – затряс головой Сидоренко. – Абрам – это как у нас Василий или Сергей. А кличут меня Васькой, а сына Серегой будут кликать. Или Серым. У вас же тоже есть такие короткие имена.

– А-а. Мама Авриком называла. И ребята. Зачем тебе?

– Ну все-таки служим вместе… Ладно, пойду курну…

Сержант вышел из казармы и устроился под козырьком у входа, рядом с ящиком с песком. Несмотря на начавшийся ливень, место для курения было сухим. С умом строили.

Абрам подошел почти сразу.

– Слышь, Вась, как ты думаешь, этот командир, ну, внук твой, он правду рассказал?

– Не знаю. А какой смысл ему звездеть? – На неуставную форму обращения сержант внимания не обратил. Все же не на плацу.

– Да вроде никакого… Я вот все думаю… Венька… брательник… он же маленький, слабый… и кочегаром на паровозе… ревматизм у него… под лед провалился в позату зиму… нельзя ему кочегаром… и мама…

Васька слушал сбивчивый шепот сослуживца и вдруг осознал, шестым чувством ощутил главное.

– Аврик, млять! Ты не понял! Не будет этого! Не будет! Так у них было! А у нас нет! Не будет твой брат кочегаром! И у мамы твоей голодных обмороков не будет. И батя под танк не ляжет! И Анька моя не будет беременная по эшелонам мыкаться! А у твоей жены будет брат – гениальный физик!

– Да я ее и не знаю еще. Командир сказал – москвичка…

– Не знаешь, так узнаешь! Спросим у внука, кто, и найдем! Если мы смогли Гитлера! Понимаешь, Аврик, нет Гитлера! И немцев нет! Не будет той войны! Ни фуя не будет! Не будет!!! Понимаешь???

– Понимаю… Кажется… Немцы на нас не нападут… Меня не ранят. Тебя не убьют. Мы будем жить, Васька! – Абрам шагнул вперед, под хлещущий с неба поток, широко расставил руки и закричал: – Мы будем жи-ить!!!

Словно в ответ на крик, издалека, откуда-то из-за Буга, донеслось тревожное стаккато автоматной стрельбы, перекрытое басовитой пулеметной очередью…

КНР. Район Китайский Памир.

Группа российских альпинистов

Первым проснулся Егор. Полежал, прислушиваясь к тишине на улице. Подсветив фонариком на часы, горько вздохнул. В душе боролись два желания: вылезти по естественным надобностям и поспать еще. Но, вполне ожидаемо, победило третье, то самое, что характеризуется словом «надо». Надо готовить еду, собираться и идти. И так сутки просидели из-за неожиданно свалившейся на голову непогоды. Егор перевернулся на живот, не вылезая из спальника, выпростал из мешка руки и начал возню с примусом.

Когда вода закипела, он засыпал в котелок сублиматы и скомандовал общий подъем. Парни неохотно зашевелились, выползая из мешков и натягивая пуховки. Несмотря на тепло, идущее от разогревшейся горелки, температура внутри палатки стояла не выше двадцати градусов. Минус, естественно. Что творилось снаружи, все представляли достаточно четко. Потому туда никто и не спешил, несмотря на недвусмысленное недовольство внутренних органов. Сначала, перекидываясь редкими словами, не спеша пожевали, попили чайку, так же неторопливо переоделись в ходовое. Упаковали спальные вещи в «шмотники», свернули коврики, позапихивали спальники в мешки… В палатке старались сделать все по максимуму, чтобы «на улице» оставалось как можно меньше действий.

Сейчас большого смысла в этом не было. Судя по тишине за тонкой стенкой палатки, снаружи ни ветерка, ни снегопада. Может быть туман. Ну да и хрен с ним, кому тот туман когда мешал? Тепло от горелки выветрилось минут за пять после отключения. «Дома» стало так же, как «на природе».

Но привычка – вторая натура. Когда «там» ждут все прелести жизни в виде сбивающего с ног ветра и несущегося с бешеной скоростью снега, то чем больше сделаешь «тут», тем лучше. Вот и сейчас, по привычке…

Для выхода из палатки существует две причины. Уже упоминавшиеся естественные надобности и отсутствие внутри какой-либо невыполненной работы. А поскольку дважды вылезать категорически влом, то либо приходится сдерживать «души прекрасные позывы», либо быстро-быстро собираться. Лучше совмещать, что большинство и делает.

Первым вылез Лешка. Свалил справа от входа прихваченное барахло, чуть шагнул в сторону и довольно зажурчал. Закончив с утренним туалетом, то есть вернув на место все слои одежды, попутно вспоминая какую-то книжку, в которой туристы каждое утро тщательно умывались и чистили зубы, пожелал автору пару ночевок на шести тысячах с обязательным выполнением описанного ритуала. Повернулся к палатке и остолбенел.

– Ну ни х. я себе!

– Стакан! – тут же отреагировал из палатки Влад.

Одним из минусов чисто мужских групп является бесконтрольное изменение лексикона в сторону полного вытеснения из речи цензурных слов. Решение бороться с данным явлением экономическими методами скрепя сердце приняли на второй день. За каждое матерное слово виновник выставлял обществу стакан спиртного. Первоначально подразумевали напитки крепкие, но через пару дней переиграли на сухое вино. Все равно накопившимися на сегодняшний день «штрафами» можно было вусмерть споить не только родной турклуб, но и средних размеров райцентр в Нечерноземье.

– Да и хрен с ним, – отмахнулся Лешка. – Ты посмотри, какая пое. нь образовалась!

– Два стакана! – Влад остался верен себе.

Зато Егор вылез наружу, глянул в указанном Лешкой направлении и тоже «попал на стакан». Если учесть, что у Егора это был первый штраф, а спаивать город пока готовились только трое, Влад с Саньком ломанулись на выход, уже сгорая от любопытства. Чаша зарабатывания «стаканов» не миновала и их.

– Откуда она взялась? – вопросил тем временем Егор, не отводя взгляда от перевала. – Позавчера же не было!

– Не было, – подтвердил Лешка.

– А вчера? – вмешался Влад.

– А хрен его знает, – почесал заросший подбородок Егор. – Вчера вытянутую руку разглядеть проблемой было, не то что перевал.

– И что делать будем? – поинтересовался Санек.

– Сначала все же отолью, – Егор вспомнил, зачем собирался сходить на улицу, – а потом пойдем. Она сюда не придет, а нам по-любому туда. На месте разберемся. Может, не разглядели вечером. Ледовые стенки сами по себе не возникают, это не триппер.

Через час возникшую на перевале стену можно было не только увидеть, но и потрогать руками. Легче от этого не стало.

– Что скажешь? – спросил Егор.

– Так не бывает, – ответил Лешка, – просто не бывает, потому что не бывает никогда!

– С чего это? – поинтересовался Санек. – Так категорично?

– Смотри, – Егор уперся рукой в лед, бросив «шакала» свободно болтаться на темляке. – Идеально отвесная. И идеально гладкая. Словно льду и ветер, и солнце по фиг. – И упрямо повторил за Лешкой: – Не бывает так!

– Угу, – подтвердил Лешка, – не бывает. Но она как и вправду вчера возникла.

– Ладно. Готовь страховку, – скомандовал Егор, – проходить все равно надо. Тут с полверевки, не назад же поворачивать.

Лешка отстегнул бур, начал завинчивать в лед. Егор взял у Влада второй «шакал»…

– Мать! Не идет! Как в «бутылку»!

Четверка столпилась вокруг Лешки. Бур даже не царапал поверхность льда, словно та была алмазной. Выдолбленные лунки не помогали, в лучшем случае удавалось отколупнуть тонкую пластинку, которая немедленно уносилась вниз по склону. Смена бура тоже оказалась безрезультатной. Даже привычная «палочка-выручалочка», титановый ледобур странного фиолетового цвета, полуподпольного производства мастерских безвестного советского НИИ, доставшийся Егору от отца и бравший все, включая натечный лед – ту самую пресловутую «бутылку», оказался бессилен перед загадочной стеной.

– Это не «натек», – сказал Егор, – лед переморожен. Батя с таким сталкивался на Накринской Щели. Там склон с ноября по февраль вообще мимо солнца пролетает. В тени полгода. Лед перемерзает и получается вот такая же фигня.

– А здесь с чего вдруг? – уставился на него Лешка. – Солнце минут через десять здесь будет. И станет часов на двенадцать минимум. Южный склон.

– А я знаю? Попробуй у подножия вкрутить.

– Вот так, – прокомментировал Влад, – стоят два аспиранта физтеха и не могут разобраться с простейшей физической задачкой: кто заморозил лед!

– Вопрос «кто» относится не к физике, а к криминалистике, – вернул «мяч» Егор. – Тебе тут и карты в руки. Кто у нас дядя Степа среднего роста?

– Лед заморозил Дед Мороз, это тебе любой ребенок скажет, – сообщил Лешка, заворачивая бур в «пол» под ногами. – А вот понять, как он этого добился, современная физика не в состоянии. Как современная криминалистика не в состоянии достоверно определить злоумышленника. Егор, страховка готова!

Егор резким ударом загнал оба «шакала» в стену выше своей головы:

– Ну, хоть инструмент ее берет, сволочь такую! – Он сделал первый шаг, вбивая передние зубья. – И кошки держат. Терзают меня смутные подозрения, что придется работать без промежуточных точек.

г. Батуми, порт.

Кахабер Вашакидзе, старший лейтенант пограничной полиции Республики Грузия

Паром подходил на рассвете, еще в темноте. Каха стоял у борта и смотрел в сторону берега. Его первое путешествие по Европе заканчивалось. Он не любил путешествия и сейчас бы не поехал, но уж больно хотелось хорошую машину. Зарплата пограничника только в Грузии кажется большой. Увы, цены на машины образуются по немецким реалиям. А в Германии подержанную тачку можно купить не слишком дорого. Поехал практически наудачу. И удача не подвела: короткобазный «Гелендваген» с трехлитровым армейским дизелем. Конечно, не «пятая бэха» и не «Форд»-пикап. Имидж не тот. Но зато цена данной конкретной машины оказалась очень вкусной. Осталось достаточно бабок и на «подшаманить», и на «обмыть». А возраст… у «Мерседеса» нет года выпуска. «Мерседес» либо есть, либо его нет. Собственно, именно благодаря древности он и достался старшему лейтенанту пограничников так дешево. Подфартило и с обратной дорогой. Встретил земляка, причем знакомого. Ладо Цирикидзе жил тем, что скупал старые машины в Германии, тут же доводил их до нужной кондиции и перегонял в СНГ. Не только в Грузию, но и на Украину, в Россию и Белоруссию. В Германии Ладо знал всех, по интересующей теме, конечно. Сейчас он тащил «бэху» в Батуми. Не впервые, собственно, и познакомился пограничник с перегонщиком в батумском порту. Кахе встреча на рынке оказалась как нельзя кстати. «На хвосте» у Ладо он довел свою «Галку» до кондиции и доехал почти до дома. Осталось только пристать и выгрузиться.

Неоднократно виденные очертания берега были знакомы и в то же время неузнаваемы. Как на школьной фотографии первого класса, когда все лица узнаешь скорее по наитию. А от берега несся шарового цвета катер, оставляя за собой бурун. Сблизившись, катер стал за кормой, отсекая парому путь к нейтральным водам. На паром по трапу поднялся суровый молодой парень в форме лейтенанта пограничных войск. Совершенно обычный погранец, если не считать, что форма была не грузинская и даже не советская. Точнее, советская, но устаревшая. Можно сказать, довоенная или копировавшая ее вплоть до кубарей в петлицах и забавного пояса со звездой. Да еще чуб – русый, чисто казачий, с кудряшками, «фартово» налезавшими на козырек. От чуба веяло такой посконностью, что Кахе захотелось приколоться. Например, взять под козырек бейсболки, полученной в санатории, где довелось отдыхать, и отрапортовать: «Товарищ лейтенант, разрешите доложить? На вверенном мне судне безобразия не нарушались, водовка не пьянствовалась! Докладывает старший лейтенант пограничной полиции Вашакидзе. Разрешите получить замечания?» Неплохо бы смотрелось на фоне клетчатых шорт и распахнутой на груди серой льняной рубашки Кахабера. Естественно, ничего подобного он делать не стал. Зачем? Несмотря на странный вид лейтенанта, шутить с ним не хотелось.

Следом за «командиром» появились четверо бойцов, одетых аналогично начальнику. И пятый. Как раз на нем не было ничего древнего, но именно этот тип и выглядел на общем фоне неправильно. Именно неправильно. Каха ощущал это чуть ли не физически. Мелкий, субтильный, в дешевом камуфляже «подделка под армейский», без знаков различия, он больше всего напоминал ребенка, настолько заигравшегося в войну, что не заметил, как вырос. А раз не заметил, то и не повзрослел.

– Лейтенант Толкачев, – по-русски представился первый поднявшийся, – пограничная охрана. Здравствуйте, товарищи.

Пассажиры ответили нестройным гулом.

– Я должен сообщить вам неожиданное известие, – продолжил лейтенант. – Пока вы путешествовали вдали от родины, произошло довольно редкое событие. И сейчас вы прибыли к границам не суверенной Грузии, а СССР образца сорок первого года.

Толкачев переждал возникший гул и продолжил:

– Понятно, что это трудно воспринять вот так сразу. Но придется. Такова реальность. Кстати, все понимают по-русски? Нет? Тогда сейчас ваш современник обрисует ближайшие перспективы.

Он кивнул субтильному. Тот вышел вперед, гордо вздернул голову и заговорил:

– Товарищи!

На минутку замолчал, прислушиваясь к гулу: пассажиры еще не пришли в себя от слов лейтенанта. Кто-то переводил его речь соседям, кто-то просто качал головой. Мелкий скривился: