Читать книгу Жизнь мага: Выбор - Анатолий Медведев - Страница 4

Меня зовут Гол Одан, и я записал эту историю сразу по прибытии в Кальгон в 842 году четвертой эпохи. История моей жизни такова, что если не описать ее с самого начала, то и конец не будет ясен.

Я родился в 761 году ночью восемнадцатого числа месяца Войн, в семье нищих, вдалеке о столицы, в маленькой деревушке Шалр. Что говорить, возможностей стать колдуном у меня было немного. Наша деревня стояла у самого озера Свенны, за которым начинались Хессетские горы. Свенна, – богиня любви и плодородия, и, конечно, на озере стоял волшебный алтарь, поэтому через Шалр все время проходили пилигримы и воины, чтобы получить благословление богини. И тот, кто преодолел ее испытание, имел право сорвать белый цветок из ее венка, и вечно носить его у себя в волосах или на головном уборе. Конечно, поклониться богине шли не только Лассонесцы, но также и другие приверженцы нашей религии – богатые жители Инголдии, и смуглые светлоглазые Драгорийцы.

Их жизнь влекла меня, как запах свежего хлеба манит уставшего после трудного дня пахаря. Эти воины и авантюристы, что сражались с монстрами и злым колдовством, служили высоким лордам и королям, преследуя лишь свои цели, охотились за артефактами прежних эпох, совершали паломничества к самым далеким святыням мира, после чего исчезали на годы, но только для того, чтобы вернуться и вновь засиять на небосклоне славы. Эти герои, чьи подвиги вершили историю, были для меня красивой гравюрой, где вместо них я видел себя.

Нет, безусловно, многие приходили просто поклониться Свенне, помолиться в доме, в котором она жила перед уходом в чертоги Основателя, испить целебной воды родника, что впадал в каменную чашу огромного озера. Но герои, короли, принцы, дорины – шли за белым цветком.

Именно поэтому я столкнулся с магией очень рано, раньше, чем начал ходить и говорить, раньше, чем начал думать. Я родился, чтобы дышать ею.

Я навсегда запомнил то пасмурное утро, когда к нам пришел Каэдор. Мой отец знал его, но я, а мне тогда было всего лишь девять лет, не решился спросить откуда. Про себя я решил, что когда мой отец был солдатом, тогда они и познакомились, ведь Каэдор был магом, и ранее служил в полку Агара Росена, что было крайне почетно. Но в последнее время занимался своими делами.

Каэдор был высок и статен, его лицо частично скрывала густая темная борода, он носил потрепанные кожаные доспехи, легкие, походные. Он не был стар, но было ясно, что дни его покоя не за горами. На его широкополой шляпе уже красовалась лилия Свенны, и я вообще не понимал, зачем он пришел к нам в деревню, ведь сюда приходили в основном за благословлением богини. Побеседовав с моим отцом обо всем понемногу, он не принял приглашения остаться ночевать у нас.

Больше всего в этом странном человеке удивляла походка. Несмотря на телосложение и рост он ходил, словно не наступая на землю, бесшумно. До его прихода я уже видел нескольких чародеев, и чувствовал, как все мое естество трепещет, вдыхая магические потоки. Тогда, в этот дождливый вечер, когда Каэдор накидывал на плечи свой плащ, отправляясь на постоялый двор, я увидел. Позже я понял, что это был первый раз взгляда за грань магии, за грань возможного, можно сказать я это понял уже через несколько лет… а сейчас узрел голубоватые светящиеся цепи, сковывающие мощную грудь мага, не давая ему дышать.

Каждый раз, когда я видел на улице этого странного человека, я сразу чувствовал острый запах, исходящий от волшебства, что держало его сердце в тисках. Несколько дней подряд я вновь пытался увидеть колдовские оковы, но у меня не получалось, словно это наваждение мне приснилось. Но в восьмой день месяца отчаяния, когда принято у всех просить прощения, Каэдор вновь посетил моего отца.

– Послушай, Гэр. Я человек прямой и сразу скажу – это моя вина во всем, что произошло на острове Барзнет. Можно было договориться, а не кидать ребят в бойню. Знаешь, я разыскал многих, кто был там, вот и тебя нашел. Я хочу принести извинения. Прости меня за то, что по моей вине мы не смогли… мы проиграли. Прости, я очень прошу тебя, – в это мгновение словно вспышка пронеслись по комнате злые чары, и я вновь увидел то, как едва теплится жизнь в сердце, как трещат ребра под напором излучающих свет цепей.

– Я простил всех, кто там был. Простил трусость и малодушие, из-за которого мы потерпели поражение, простил много лет назад.

Цепи ослабли, и Каэдор, наконец, смог вдохнуть.

– Куда ты теперь подашься, если ушел со службы? – спросил отец.

– В Инголдию. Есть у меня там некоторый интерес. – Каэдор улыбнулся и подкинул верх золотую монету.

В тот вечер я решил убежать из дома, и последовать за этим магом. Мне это казалось настолько правильным и интересным, что про отца с матерью, единственным ребенком которых являлся, даже не подумал. Собрав в узелок свои небогатые вещи, я сразу вылез через окно и направился по Белому торговому пути, через лес Шал-ре, к своей мечте.

Дорога начиналась к западу от нашей деревушки и уходила на север, где зловеще чернела опушка. Солнечные лучи не пробивались сквозь густые ветки елей, и из-за этого Белый торговый путь, зазванный так в честь белых мехов, которые привозили с севера острова, из Турентула, казался особенно опасным. Мне довольно долго удавалось идти незамеченным, поскольку по дороге то и дело сновали суетливые торговцы, ездили повозки, и я мог спокойно затеряться в толпе. Но когда мы въехали под тень многовековых деревьев, и люди остались там, в деревне, бесшумно шедший Каэдор сразу заприметил меня. Я попытался спрятаться, но колдуну ничего не стоило догнать и найти неопытного преследователя. Сначала он, похоже, подумал, что за ним следят, потому бесцеремонно приставил клинок к моему горлу, но, узнав меня, понял, в чем здесь дело, и, казалось, рассердился еще больше.

– И тебе не стыдно, грязное отродье, бросать отца и мать? Разве для этого они потратили девять лет своей жизни, вскармливая и обучая тебя? Ты прекрасно знаешь, что они не богаты, и тебе в будущем надо будет помогать им, а ты решил убежать! Если в тебе осталась хоть капля совести – возвращайся!

Я хотел сопротивляться, сказать ему о том, что я в нем увидел, но не смог. Его глаза впились в мои. И я не смог не подчиниться. Через полчаса обратного пути я очнулся от дурмана, наведенного на меня волшебником, и понял, что это была его магия. Для того чтобы оправдать свой побег, спрятал свои пожитки под рубашку, и принялся собирать грибы и ягоды, и принес домой столько, сколько уместилось в руках.

Когда я вернулся, мне пришлось долго и красочно рассказывать о том, что с утра все самое вкусное соберут, поэтому я и пошел вечером. Отец недоверчиво посмотрел на меня, но не стал при матери ничего говорить.

Но утром, стоило мне встать, он принялся ругать меня за все, что попадалось под руку. Кровать – не застелена, руки – не вымыты, волосы – не причесаны. С этого дня отец принялся меня учить всему, что умел делать сам. Он был отставным офицером, получившим ранение и отстраненным от службы, и вернулся в деревню, где и женился на моей матери. В ближайшие дни он рассказал мне о нескольких сражениях, в которых он принимал участие, о том, как был ранен. Я слушал, разинув рот, но твердо решил, что солдатом становиться не хочу, поскольку пример моего отца ясно показывал – если окажешься в гуще сражения – позволит Толон выжить, хорошо, а не позволит, значит и не суждено, а если ты офицер, так тебе еще впереди идти.

Ежедневно отец уделял время на обучения меня фехтованию. И так день за днем, месяц за месяцем я учился и рос, становился больше и сильнее, и на мое десятилетие папа подарил мне мое первое холодное оружие – кинжал, который передавался в семье Одан из поколения в поколение.

Хоть и раньше на лень у меня не оставалось времени, теперь я работал над собой особенно много. Больше всего я учился бить кинжалом, и блокировать им, и метать, и приводить его в порядок, как он затупится.

Когда мне было тринадцать, я уже сносно двигался с мечом, и даже мой отец с трудом мог достать меня. Я тихо гордился собой, никогда не показывая эту гордость никому – ни родителям, ни сверстникам. Отец так же научил меня читать и писать, и я, подрабатывая где и как мог, иногда покупал у торговцев Аброта дешевые старые книги. В основном это были простенькие романы, где храбрые принцы побеждали на редкость глупых злодеев.

Изредка, среди массы книг, которые в последнее время печатались в большом количестве, попадались и религиозные тома. Там были и «рассуждения трех Пророков», и «Неллиар в картинках», а так же множество философских рассуждений на тему тех событий, что происходили в Эпоху Основателей. Ни для кого не секрет, что в те времена, в течение тысячи трехсот пятнадцати лет в Неллион пришли семь посланников Атталога. Толон Воитель, Миста Гордый, Ихару Добрый, Волрон Творец, Нитог Раскаявшийся, Свенна Прекрасная и Агаш Сын Атталога. После того, как последний упрятал свою душу в камень-алтарь, эпоха основателей закончилась, и была написана книга, что в народе зовется «Писание Семи Великих». Но в Эпоху Войн в Неллионе родилось двое колдунов. Первым появился Гордрог Светоч, а после него Шотер Проклятый, и про их деяния так же написана книга, которая названа «Писание Девяти», хоть в ней описаны жизни лишь последних, сумевших заключить себя в камни. «Неллиар», а так же оба священных писания я знал хорошо, к своему стыду не имел возможности прочитать книгу пророков, а все остальные рассуждения на религиозные темы меня не сильно интересовали. Но, поскольку дешевые романы мало тревожили мой пытливый ум, я раз за разом перечитывал внушительные фолианты из эпохи Основателей.

Как раз в это время я не только почуял магию, но и попробовал ее на вкус. Каждый год среди тринадцатилетних мальчишек проводились турниры, в которых король выделял лучших себе на обучение в гвардию. Но это происходило только после того, как будущему гвардейцу исполнялось пятнадцать, то есть спустя два года. Отец постоянно мне напоминал об этом событии, считая его основополагающим в моей жизни – у него самого когда-то не получилось поступить в школу гвардии, и он был уверен, что я буду удачливее. Мне приходилось много работать над собой, но, несмотря на успехи, я совершенно не хотел становиться гвардейцем. Единственное, что меня заставляло принимать участие в турнире это воля отца, которой я не мог противиться.

В назначенный день я проснулся разбитым, словно после болезни. В окно моей маленькой комнаты, как всегда едва-едва пробивался рассвет, и каждый раз я просыпался с его первыми лучами, именно так случилось и в день турнира. Я поднялся с постели быстро, но что-то заставило меня лечь снова. Понимание, что папочка не будет доволен этим, не пугало меня, настолько не хотелось принимать участие в этом турнире, что я готов был даже притвориться больным. Отцу пришлось едва ли не силой ставить меня на ноги.

Мягкая прохлада, убаюкивающая сознание, легкий ветерок, приятно обдувающий щеки, мелкая морось. На дорогах лежала грязь, вязкая, липкая, упасть в кторую никто не хотел. Серое небо неторопливо двигалось на запад, вслед за ветром. Характерно для месяца печали, и как можно было додуматься проводить турниры в это злосчастное время?

Около леса, куда тусклого света проникало особенно мало, деревья нависали зловещей громадой, но вся эта слякоть, чернота деревьев в утренних сумерках, не могли помешать атмосфере праздника, всюду висели цветные флаги, гирлянды. Люди бегали из стороны в сторону, кто-то носил тупые тренировочные мечи, кто-то облачался в доспехи. Было несколько человек на ходулях, в нелепых цветастых балахонах и даже один жонглер огненными факелами.

В ожидании поединка я отошел в сторону и уныло ковырял металлической палкой, что именовалась тренировочным мечом в большой луже, разгоняя по воде забавные волны. Отцу это очень не понравилось, он дал мне крепкую затрещину.

– Прояви уважение к противникам, и вытри свое оружие.

С тех пор я решил, что мой меч вечно будет идеально чист, и, сняв с клинка вязкую жижу, я отправился в гущу праздника.

К первой схватке я решил подойти ответственно, я не имел права проиграть первый, хоть что-то значащее для меня сражение. Поэтому не пошел в неистовую атаку, а спокойно изучил все движения оппонента. Поняв, что он лупит наотмашь, я прекратил ставить блоки, и резко ушел в сторону, от чего противник чуть не упал, и открыл спину, куда я нанес два четких удара, обозначив первую победу.

За весь турнир я потерпел всего три поражения, и первой из них от Тада Мигна из предместий Аброта. Парень, безусловно, заслуживал внимания своей техникой – двигаясь медленно, словно бы неуклюже, он наносил быстрые и точные удары. Обладая невероятным ростом и длинными руками, он мог не подпускать меня к себе. Какое-то время я успевал реагировать на его выпады, но вскоре он достал меня один раз, а затем и второй, но чтобы не остаться в долгу я сразу, как пропустил второй удар, также провел атаку, от которой Тад не смог защититься. Это поражение просто взбесило моего отца, и. надо сказать, я был готов к подобной реакции с его стороны. При всех моих тренировках, я не был хорошим бойцом, даже не смотря на то, что отец – бывший офицер и сам превосходно фехтовал. Следующим моим противником был Эрес Хармотен, очень сильный и быстрый боец, и у меня совершенно не было желания тратить силы, что вырвать у него победу любым возможным способом. Лицензии, позволяющей мне поступать в королевскую школу гвардии, мне уже было не избежать, поскольку я в любом случае, сколько бы боев далее не проиграл, занимал третье место в турнире, и получал эту проклятую бумажку. Но в бою с Эресом случилось непредвиденное.

Мы вышли на поле боя, уже не намереваясь выигрывать во чтобы то не стало, и поначалу двигались медленно, нехотя нанося удары. Но тут у меня в голове проснулась мысль – это как-то неправильно – у Эреса и так была лицензия для поступления в эту школу, поскольку его отец был пятым дорином короля. И поэтому мне ужасно хотелось доказать, что он не сможет одолеть всех на этом турнире. Я стал действовать все быстрее и быстрее, отсекая Эресу пространство отхода. Мой противник, словно принимая вызов, ловко перепрыгнул лужу, что находилась сбоку от него, и рискованно атаковал справа. Я сразу воспользовался этим и, сбив его клинок своим, первым провел удар. Теперь нужно было не пропустить. Но Эрес разозлился не на шутку, с его лица сошла глупая ухмылка, и он принялся за меня всерьез. Его фехтование вызывало у меня восхищение, и, заглядевшись на очередной финт, я забыл поставить блок, и пропустил тяжелейший удар в плечо, так что моя рука с клинком безвольно опустилась.

Теперь преимущество было полностью на стороне моего противника – я уже не мог делать столь быстрые выпады, и в большинстве случаев предпочитал уходить от его ударов, а не ставить блоки. После очередного выпада, который не нашел ни клинка ни тела, Эрес, вложивший всю свою силу в удар, оступился и упал в грязь. Я, как учил меня отец, сразу подал ему руку, что бы он поднялся, и было приятно видеть благодарность в его почти прозрачных глазах. Он не стал приводить себя в порядок, а сразу, отойдя на некоторое расстояние, призвал меня продолжать бой. Мы дрались очень долго – дольше, чем кто-либо на этом турнире, и когда мои силы были на исходе, меня вновь выкинуло в иной мир.

Все потеряло цвет, поблекло, лишь ярким огнем горел Эрес. Я видел, как часто бьется его сердце, как он устал, как тяжело дышит. Я усмотрел даже раздражение и ярость, ощутил весь букет эмоций, принадлежавший ему. И тогда мне удалось осознать каждое движение, каждый шаг и поворот, каждый выпад и блок, весь набор движений, среди которых встречались и лишние, неотточенные, что естественно для нашего возраста. Я вышел из за грани уже зная, что станет делать мой противник. Поэтому я без труда поставил блок от обманного удара и впился взглядом в его глаза. Мне казалось, что это длится вечно, но на самом деле мы стояли так не больше мгновения, до того момента, как Эрес тряпичной куклой рухнул на землю в грязь. Я вновь хотел протянуть ему руку, но в круг зашел главный судья турнира – отец Эреса и объявил о моей победе, после чего помог подняться своему сыну.

В итоге я занял третье место в турнире, и отец настоял на том, что бы я, спустя два года, когда мне исполнится пятнадцать, отправился на обучения в школу гвардии короля.

Но за это время произошли еще некоторые события, которые я хотел бы описать.

Когда мне было уже четырнадцать мы с мальчишками из нашей деревни, с которыми я почти перестал общаться, в силу большой занятости науками и фехтованием, в один из свободных дней направились в соседнюю деревню Ошх, затем, чтобы отлично провести время за игрой в прятки или с мячом. Поскольку у нас была большая компания, мы решили идти пешком, тем более что было раннее утро, и мы никуда особо не торопились, а сплавляться по реке вдесятером было хлопотно.

Кратчайший путь, это по лесным тропинкам рядом с рекой, откуда рукой подать до большого поля, а от него прямая дорога к развилке, через небольшой мост. Ошх там найти не сложно он располагается сразу у расхождения быстротечной Блеклы на два рукава. Мы шли, распевая какие-то веселые и не слишком умные песенки, нас это забавляло. Но вдруг тишину утра прорезал дикий крик. Я остановился, и мои товарищи тоже. Я почувствовал запах магии, и теперь не мог остановиться. Это было сладко и приятно, словно Инголдийская нуга, которую я пробовал лишь раз в жизни. Колдовство источало аромат, способный свести с ума.

– Гол, куда ты?

– Там кричат, нужно помочь! – не думая, соврал я.

О какой помощи может идти речь, когда вдыхаешь такие благоухания, разве может что-то сравниться с запахом темной магии?

Там, откуда кричали, виднелся холм. Всем известно, что такие возвышенности это древние курганы, где захоронены старые короли. И всех детей с детства пугают этими гробницами, рассказывают сказки про приведений и призраков, ходячих скелетов и кровососущих тварей, а также о том, что они делают с зашедшими в курган. Все это выветрилось у меня из головы, мне казалось, что я шел на встречу своей жизни. Подбежав к входу в древнюю гробницу, я разочаровался. Кричала маленькая девочка, которую я, конечно, знал, она была из Шарла, ее звали Генез. Что она делала здесь, я не знал, но это меня не интересовало. Ее ноги были захвачены странными корнями, которые затягивали ее внутрь, и от них исходил то неповторимое благоухание. Я упал на колени и стал вдыхать его. Она смотрела на меня как на ненормального, и даже перестала кричать, видимо от удивления, что я не тороплюсь ее спасать.

Момент, когда запах опротивел, оказался для меня неожиданным, мир сделал перед моими глазами кувырок, и я не устоял на ногах, зажмурился, а когда открыл глаза, то вновь ощутил себя за гранью. В силу того, что предел разума не является ни физическим, ни даже метафизическим местом, он не имеет четких красок и границ, и каждый раз меняется в угоду колдуну. Нет, я не шагнул за черту возможного, лишь заглянул туда. И это пробудило во мне дремучую силу, заставившую меня достать кинжал, который каким-то непостижимым образом оказался у меня за поясом, и разрубить корни. Магия ушла из них, и они отпустили переломанные ноги. Я аккуратно взял Генез на руки, и понес в деревню. Я знал, что мальчишки играют сейчас в Ошхе, и им наплевать на то, что я пошел кого-то спасать, и даже на то, получилось у меня или нет.

Дорога была не очень долгой, но, учитывая, что я до того момента не таскал на себе тяжестей, мне казалось, что я никогда не дойду до деревни. Мы несколько раз останавливались, и на одной из таких стоянок я спросил ее о том, как она оказалась в такой странной ситуации. В тот момент все мои чувства были обострены до предела, и мне казалось, что я с легкостью отличу правду ото лжи. Позже мне разъяснили, что это иллюзия.

– Я шла в Ошх, и последнее, что я помню это дорогу через поле. А потом я очнулась, когда мне в ноги вцепились эти корни, – она готова была зарыдать, но держалась. Я не знал, насколько это больно – переломанные ноги, поэтому тогда просто считал, что терпеть подобные муки не трудно. Но идти она совершенно не могла, поэтому продолжил нести ее на руках. Так, не особо торопясь, мы дошли до деревни к полудню. Я принес ее к дому ее родителей, но они оба работали в поле. Тогда я отнес ее к себе домой, где была моя мать. Отец, скорее всего, был на вырубке, не смотря на то, что сегодня был выходной.

Генез поправилась не скоро, но ее кости благодаря стараниям знахарей из нашей деревенской церкви срослись правильно, и окончательно поправившись, она ходила не хромая.

И последний в моем детстве, пятый случай взгляда магии в лицо произошел со мной прямо перед пятнадцатым днем рождения.

Тогда мне довелось идти по дальнему лесу, где водились хищные звери. Отец научил меня охотиться, и я старался помочь своей семье добычей шкур. Вначале было очень неприятно, но позже я привык. В конце концов, я делал это для того, что бы выжить, а не ради удовольствия.

Лес дышал ровно, уверенно, ветер мерно двигал кронами больших лиственных деревьев, лениво скрипели хвойные сосны и ели. Тропинок здесь было немного, а те, которыми пользовался я, приходилось долго искать. Если идти здесь тихо, не торопясь, то можно почувствовать себя частью этой большой жизни.

Вы знаете, как пахнут благовония, распыляемые богатыми господами в своих домах? У меня не было сомнений в том, что для колдуна так пахнет темная магия. На этот раз это показалось мне приторно сладким, отбивающим все остальные ощущения. Я чувствовал, как внутри меня встает неведомая сила, и сопротивляется влечению этой магии, и я мог контролировать свой шаг, спокойно пробираться к источнику. В его поисках я зашел так далеко, что вышел на северную опушку, где никогда ранее не бывал. Передо мной открывались огромные пространства холмов. Позже я узнал, что они называются холмы Миражей. Отовсюду доносились звуки природы, где человек бывает не часто.

Не смотря на то, что местность была открытой, я до сих пор не видел источника столь сладостного аромата. Я раздул ноздри, пытаясь вдохнуть больше, узнать направление, и понял, что это находится не в холмах, а где-то на опушке, и я двинулся по кромке леса на запад. Мне было известно, что если обойти таким образом лес, то выйдешь к другому краю озера Свенны, но там начиналась заболоченная местность, где пройти вообще невозможно. И именно из этих мест всё настойчивее ветер приносил запах магии, от одной мысли о котором мое сердце начинало биться быстрее.

Именно тогда я впервые не просто заглянул за грань, а сделал первый шаг по ту сторону возможного, хотя понял это спустя много лет. Мир преобразился, и теперь, сквозь туман я отчетливо видел безопасную тропу.

Здесь, за пределами обыденного, помимо запаха, магия имела свойство светиться всевозможными цветами, искажать пространство вокруг себя, или просто обозначать свое присутствие, манипулируя сознанием зашедшего в гости колдуна. Перебравшись на очередной остров, я заметил то, что икал. Оно светилось легким зеленоватым светом, а вокруг сияния расползалось кольцо мрака. Я почувствовал угрозу, слабую, но, на всякий случай достал лук и взял в руки стрелу.

Мне удалось подобраться к источнику, не обнаружив себя. На большой кочке сидело чудовище, большое, косматое, и было занято трапезой. Но магия исходила не от него, а от медальона висевшего у него на шее. Я рискованно шагнул к зверю, ступив на тот неустойчивый островок, где оно, с жуткими звуками раздирало свою добычу.

– Что тебе здесь надо? Убирайся, пока я тебе не разорвал, прочь!

От удивления, что чудище, пусть и несколько коряво, но все же уверенно говорит на принятом во всем мире языке, я опусти лук, и встал как вкопанный.

– Страшно, правда? – чудовище слегка хрипело, и из-за этого его слова казались саркастичными.

– Я так не думаю, – ответил я.

Он был похож на большую собаку, вот только морда чем-то отдаленно напоминало человеческую. Хотя, стоит признать, что саблевидные клыки вызывали опасение, а огромные когти, не сомневаюсь, были острее любого клинка.

– Ты врешь!

Я почувствовал, как кольцо мрака сужается, вытесняя меня. Я попытался посмотреть на то, что осталось от добычи, и не без труда различил в кровавом месиве человека. Я вдохнул, невольно попятился, и едва не шагнул в болото, опомнившись я поставил ногу на место и посмотрел на оскаленную морду.

– Аккуратнее, там трясина такая, что одну лапу поставишь – про вторую забудешь, – чудище странно ухмыльнулось, но слова прозвучали искренне, будто оно действительно не желало мне смерти, а все угрозы были попыткой испугать, заставить уйти. Но если оно питалось людьми, почему же не напало на меня, неужели оно объелось первым попавшимся к нему в лапы?

– Спасибо – сказал я, и предусмотрительно отошел от края, – в чем дело? Хочешь драки? – я подбадривал себя словами, и все туже натягивал тетиву.

– Если не боишься, то может, выслушаешь меня, мальчик? Ведь на самом деле тебе ничего не стоит меня убить, и я боюсь тебя, не меньше чем ты меня. Я – жертва древнего проклятья, которое заключено в медальоне. Если ты не побоишься подойти и снять с меня эту побрякушку, то я снова приобрету человеческий облик. Ну как, идет? – на его лице появился оскал, от которого многие бы, без сомнений, окончательно решили, что монстр злой, опасный, и заслуживает смерти.

Не знаю почему, но я решил поверить ему. Может это все из-за долгого присутствия за гранью, или по какой-то другой причине, но мне показалось, что если я не поверю ему, или хотя бы не попробую поверить, то многое потеряю. Безоружный, я подошел к нему в плотную, уже чувствуя горячее, смрадное дыхание зверя, протянул руки и нащупал цепочку.

Медленно, опасливо я протянул руку, и, стоило мне прикоснуться к волшебным звеньям, как вокруг поднялись столпы зеленого пламени, кольцо тьмы сузилось, а потом рваными кусками разлетелось прочь, отбросив меня, словно перышко. Тьма рассеялась, и прогнала меня из-за грани, давая осознать, что я по шею в трясине, и не знаю, как выбраться. Вода предательски подбиралась к подбородку, когда я заметил длинную палку. На берег меня вытянул грязный, хмурый, щуплый мужчина в лохмотьях, но лицо, несмотря на гримасу боли и усталости, было не злым.

Это было до ужаса неприятно – тащить недоеденный труп через опасные болота. В основном этим делом занимался мой спутник, мне же досталось нести лишь оторванную руку, и я почти не испачкался. Я и не заметил, как мы миновали топкие места, и ступили на опушку леса Мегор, где загадочный человек, не произнесший до этого времени ни слова, по собачьи вырыл яму, и уложил останки туда, а затем, все так же нелепо, оборвал ветку с дерева и согнул ее в знак Толона.

– Проклятье, – тяжело выдохнул парень, – я убил человека.

– Зачем? Основатель не прощает подобное.

– Я хотел есть. В том обличие… в чудовищном… мне хотелось есть именно людей. Пойми, надо мной властвовала вот эта безделушка, уж не знал…

Мы какое-то время сидели, глядя на могилу, а затем прочитали короткую молитву, невпопад, сбивчиво, вознося прошения семи об упокоении отошедшей к Атталогу души.

– Сейчас мне нечем платить, разве что могу отдать тебе этот проклятый медальон. Но позже, когда мы встретимся я верну этот долг.

Его предложение казалось мне чем-то неосязаемым и отказываться я не видел смысла. В тот момент он сам скорее нуждался в помощи.

– Возьми мой лук и одежду. Я знаю, она мокрая и грязная, но все же. Мне тут до дома недалеко, а тебе предстоит еще долгий путь в Инголдию. Не могу помочь тебе советом – поскольку сам дальше от дома, чем сейчас никогда не заходил, – я сделал паузу, но, заметив, что он отрицательно качает головой, сказал, – не вздумай отказываться. Я не пропаду. Через пару месяцев я отправляюсь на обучение в королевскую школу гвардии.

– Тогда приезжай в Инголдию спустя три года, и забирай свой долг. Найдешь человека по имени Денс Декон, и покажешь ему проклятую вещицу. Как твое имя?

– Гол Одан.

Отдав ему одежду, сам, повязав его лохмотья на пояс, отправился домой. Так мы с ним разошлись, и я был уверен, что поступил правильно. Я и сам когда говорил, что до дома идти не далеко, так думал, но даже обод светила уже скрылся за горизонтом, и начинало темнеть, а что бы обойти болота, пришлось сильно заходить на север. Поэтому до дома я добрался уже к утру, чем вызвал крайнее недовольство своих родителей. Они оба не спали, а мама была вся в слезах, и думала, что я не вернусь. Мне пришлось соврать, как на меня напали разбойники, и отняли все, что у меня было, однако на обратной дороге я случайно нашел медальон. Я долго на показ благодарил всех богов, за то, что оставил дома кинжал. Отец горячо ругал власти за то, что они не могут прекратить эти разбойничьи вылазки, и я с ним соглашался, про себя думая о том, как там складывается путешествие человека, чей проклятый амулет лежал у меня под кроватью.

Два последующих месяца днем я работал посыльным на постоялом дворе, а по вечерам помогал отцу на вырубке леса. Мне нужно было скопить денег на путешествие в Кальгон, и на проживание там, хотя в лицензии и было написано, что во время экзаменов все желающие могут поселиться прямо в школе.

Долгие прощания с родителями, сначала были приятны, но скоро утомили меня, да и друзья не нашли ничего лучше слезливых объятий и пожеланий удачи. Никто из них не понимал, что я не хочу ступать на путь гвардейца, и при первой же возможности сойду с него. Никто не мог себе представить, что сытая и спокойная жизнь не привлекает меня, и лишь сражения и странствия могут успокоить мою душу. Я, понурив голову сел в непрочную телегу к незнакомому торговцу, ехавшему в Дром, и стал рассматривать свои колени. Парни бежали за телегой какое-то время, продолжая улыбаться, желать удачи, и просить поскорее вернутся.

Мы ехали по незнакомым мне местам, объезжая озеро Свенны с юга. Сын торговца, с которым мы ехали рядом, был разговорчив, и, поскольку он много ездил здесь, рассказывал о том, мимо чего мы проезжали.

– Смотри, – спустя какое-то время сказал он, – слева от нас мигают огоньки. Это духи Пьяных Топей хотят заманить к себе неосторожного путешественника. Эти болота считаются самыми опасным местом на острове, ведь там, помимо жуткой трясины в воздухе витают ядовитые газы, а под водой обитают страшные порождения тьмы, готовые сожрать любого, кто пришел к ним. По другую сторону этого зловещего места, располагается огромный город Аброт, где торгуют янтарем, и печатают книги – сын торговца, которого звали Нерег, почти про каждое место говорил со стороны торговца, про то что там продают, и что производят. – Аброт прекрасный город, куда красивее Кальгона. Там много интересных мастерских, в основном книжных, там огромный речной порт, из которого корабли выходят в Кересово море, и плывут на материк Сааш, где находится Инголдия. Там, правда, мне так и не довелось побывать, но сладости и деревянные украшения, которые привозят оттуда, бесподобны.

– Дорога пошла вверх, – заметил я.

– Конечно. Это начинается плоскогорье Такик, здесь когда-то жили очень интересные люди. Но Лассонесцы загнали их в Хессетские горы, и вряд ли этот народец сумел там приспособиться. Когда мы поднимемся, ты увидишь свою деревушку как на ладони.

Дорога превратилась в горный серпантин, и две лошадки, что тянули повозку с самыми разнообразными товарами и тремя людьми, с трудом преодолевали этот подъем.

– Смотри, – гордо сказал Нерег, – мы сейчас на самом юге озера Свенны.

Я увидел огромный священный водоем с высоты птичьего полета, увидел вытекающую из озера быстротечную Блеклу, такой родной и такой далекий лес Шал-ре, в котором наверняка мой отец сейчас работает топором, а на кромке леса стояли маленькие домики.

На мгновение мне почудилось, что моя мать до сих пор смотрит мне в след и машет платком. Увидит ли она своего сына? Нет, в скором времени я не вернусь сюда, как бы не сложилась моя судьба.

Каменистая дорога, на которой телега то и дело ныряла колесами в ухабы пошла вверх, и совсем скоро перед нами черной громадой выросли Хессетские скалы. Огромные, непроницаемые, столько лет бывшие лишь дополнением горизонта, а теперь ставшие близкими и особенно неприветливыми. Здесь, наверху гулял ветер, и было довольно холодно.

– Это самые высокие горы острова Ласса, Западное нагорье не идет с ними ни в какое сравнение. Сейчас мы начнем спускаться, и приедем в большую долину, где стоит Дром. Этот город м-м-м… в нем живут лучшие мастера огранки драгоценных камней и ковки редких пород металла. Но, скажу тебе, в этом городе нормальных людей нет, поскольку жить здесь человек, у которого с головой все в порядке, ни за что не станет.

– Почему?

– Ну… протянул Нерег. В общем, это все знают. В Дроме находятся всевозможные шахты, которые идут в глубину Хессетских гор. Говорят, что там обитают всяческие чудовища, и не один нормальный человек в этих рудниках работать не станет. Поэтому там вкалывают преступники. Их туда ссылают со всего острова, и там постоянно не спокойно. Периодически там обязательно бывает восстание горняков, и мрет куча народа. Плохое это место, хотя богатое и красивое. Там добывают драгоценные камни и металлы, а на склонах гор растет дерево Шу. Напиток из его семян очень ценится, и продается по всему миру, а само дерево больше нигде не растет. В шахтах Дрома столько всего можно найти, что некоторые авантюристы считают своим долгом их обокрасть, но заключенные непременно убьют любого, кто туда проникнет, потому что это грозит им невыполнением плана добычи и плохой едой.

– Откуда ты это знаешь?

– У меня дядя там работал. Но он не сильно провинился, всего-навсего мухлевал, торгуя, и его отпустили через год.

– Дядя у тебя тоже торговец?

– Да, это семейное. Торгуя, мы с отцом объехали почти всю Артанию. Ну, точнее половину – мы ездили по хвойным лесам полуострова Дегтамер, и торговали в деревнях, а в Драгорию не поплыли из-за войны.

– Войны? – Любое знание, которое я мог получить, я с жадностью впитывал, и мне было все равно, из какого источника оно получено. Сидя в рыбацкой деревушке, куда новости, в лучшем случае доходят от проезжающих торгашей, многого не узнаешь.

– Что значит какой? Дракону угнетают драгорийцев, те бунтуют, драконы их побеждают и так все время. Война, в принципе, там идет все время,

Мы приехали в Дром, когда уже стемнело, хотя выезжали рано утром. Этот город лежал в красивой долине меж двух гор, и был сокрыт от глаз проезжающих. Жилая часть растянулась вдоль западного горного хребта, словно отдыхающий зверь. Как сказал Нерег, это потому что выше по склону были ручьи и гейзеры, а с восточной стороны нет, из-за этого город словно прислонился к одной из гор, и все дальше взбирался по склону, вместо того чтобы растекаться по долине.

Я потратил целую ночь, что бы погулять по каменному городу, где было столько памятников, столько вкраплений драгоценных камней в стены, каменных лестниц, и столько фонтанов, что, наверное, на всем острове не сыщется. Дром был потрясающе красив в ночном блеске звезд. Башни, аккуратные, тоненькие, черными полосками выделялись на фоне темно-синего неба, улицы, идеально выметенные, таили в себе множество шагов великих людей, которые здесь гуляли, наслаждаясь горным воздухом, легкий свет в красноватых окнах – все это придавало городу невообразимую жизнь. Но, несмотря на тишину, улицы не были пусты. Какие-то рабочие перетаскивали мешки, на углах некоторых зданий стояли женщины странного вида, не вызывающие никаких чувств, кроме отвращения, по серым камням сновали крысы. Дром потрясал своими противоречиями, и я понял, почему здесь далеко не все хотят жить – здесь была лишь видимость благополучия, а все, что было совсем не к лицу городу, загораживали драгоценными вкраплениями и богатой жизнью.

Так я расстался с Нередом и его отцом, и, найдя утром бродячий цирк, отправился вместе с ними дальше, в столицу. Они даже сначала не хотели брать с меня денег, но мне было неудобно, и я все же заплатил.

Мне вновь повезло, теперь моим проводником по незнакомому миру был старик-жонглер, рассказывающий мне про все, что знал, особенно про те места, где мы проезжали. За два дня витиеватых и узких горных дорог я услышал не одну легенду. О поющих душах погибших в этих неприятных землях людей, о разрушенной крепости, которую никто так и не смог взять штурмом, о волшебных растениях, которые за день разрушали прочнейший камень. В ответ на рассказы я забрасывал своего собеседника вопросами.

– Скажите, а почему Дром стоит не на берегу моря, а рядом с горами, и почему здесь не налажена морская торговля, хотя до моря меньше дня пути? – задал я мучивший меня вопрос. – Зачем вообще ехать по опасным дорогам гор, можно было их обогнуть, и доехать до Кальгона по прямой?

– Много вопросов сразу, юноша. Но я отвечу тебе. Шепчущий залив, что находится на юге острова Ласса, безусловно, прекрасное место для судов, он достаточно глубок, и построить вдоль него несколько больших портов было бы очень выгодным предприятием. Но пляж этого залива проклят, и на его песке не остается следов – каждый, кто ступит на него, непременно будет затянут под землю, и умрет. Этот пляж продолжается от мыса Черон, покрытого сосновым лесом, до мыса Герехорн, а дальше начинаются неприглядные серые скалы с редкой и едва живой растительностью. Это скалы морских слез, а сразу к северу от них место, куда никто не любит ездить, если есть возможность его обогнуть. Это Черная Пустошь. Вопреки россказням и байкам эти места не так уж опасны, и непременно придется проехать через них, если уж решился на путешествие до юго-западной оконечности острова, не платя пошлины за проезд через столицу. В Черной Пустоши не раз пытались обосноваться, но никому это не удалось, больно неплодородны эти земли.

– А как едем мы, если уж не решились проехать по безжизненной земле?

– Посмотри, – продолжил старик, указывая вперед на зеленые просторы, – это священное место. Здесь произошло рождение первого из династии Виирен, поэтому поля так и называются. Династия Кальгон правит всего пару сотен лет, а до них правили Виирены, а до Вииренов – Морлгои, а до них еще кто-то, не помню кто. Недавно король пожаловал недалеко отсюда большие земли своему первому дорину, некоему Санверу. Но святыня настолько огромна, что и его владения теряются в ней.

– А в чем святость этого места? Я всегда считал святым лишь Основателя и его посланников.

– Святость в том, что на месте рождения будущего короля воздвигли монастырь, который и по сей день принимает послушников в свои ряды, даря надежду тем, кто ее лишился.

Сколько не смотри по всем сторонам, найти что-то за высокой травой не представлялось возможным. Лишь множество блеклых полевых цветов да надоедливых мух. По лабиринту гоных дорог мы ехали день, ночь и еще полдня не прерываясь, и все это время я беседовал со стариком. Он знал много сказок и страшилок, и с удовольствием их рассказывал. По дороге мы и в самом деле проехали усадьбу Санвер, о чем гордо гласил дорожный указатель. К концу второго дня мы сделали стоянку у кромки королевского леса. Этот лес был ухожен, деревья в нем стояли редко, они были огромны, и их кроны гигантскими массами колыхали потоки ветра. Въезд сюда был запрещен, поскольку в нем охотились принцы и самая влиятельная аристократия. Тех, кого там поймают без соответствующего разрешения, ожидал немалый штраф, не уплатив который, вполне можно было попасть в тюрьму. А про тех, кого поймать не удастся, наверняка никто никогда и не узнает. Моя лицензия не позволяла мне проходить здесь, а испытывать судьбу, а уж тем более садиться в тюрьму из-за такой глупости, мне не очень хотелось.

На утро мы отправились по окружной дороге по кромке леса, и из-за этого нам пришлось ехать на юг. Мы без приключений двигались еще один день, и к вечеру следующего дня оказались в предместьях Кальгона. Здесь я, поблагодарив за помощь, покинул бродячих артистов и отправился в город, поскольку, ждать до завтра совсем не хотелось. Вещей у меня с собой было не много, а до главных ворот города было рукой подать. Светило едва-едва скрылось за горизонтом, когда я, пройдя мимо нескольких больших деревень и нескольких поместий, пройдя два гигантских моста через реку Кая, оказался у главных ворот Кальгона, который расположился в излучине реки, и был почти со всех сторон окружен водой.

Я подошел к сторожевому пункту и показал свою грамоту. Заспанный охранник, недовольно ворча, отпер маленькую дверь в воротах, и я вошел в столицу самого большого острова на свете, и мое детство на этом закончилось.