Читать книгу Двое - Анатолий Мерзлов - Страница 5

В опустевшем купе воцарилось молчание. За три часа до следующей станции ни звука, ни единого комментария. Недопитая бутылка сместилась Свистуном к конвектору отопления под столик. Он лег на нижнюю полку, подсунув руку под голову, закрыл глаза. Матвей ловко подтянулся на руках, расположившись на полке над ним. Даже в убаюкивающем подстуке колес заснуть не получалось. Они оба лежали и думали, каждый о своем. В словах дядечки было обычное недовольство, слышанное и переслышанное, но в этот раз что-то в них настораживало. Неведомое, занудно прилипчивое, повернувшее мысли от бравадной эйфории дембеля в собачий невроз. Едут в один город, а никаких договоренностей на встречу. Ничего общего на гражданке – общность интересов осталась там, в армии. Отлежали по соседству на койках 380 ночей, и что? Так думал Свистун. Матвей – о предстоящей учебе. Истомился он без чтения, без хорошей литературы. К Нельке надобно зайти – всю службу писала, каждый месяц по два письма. Не любовные и без намеков – о своем писала, о текущем. Матвей понимал: держит в курсе событий. Сам отвечал без фантазий, сухо, повествовательно, без эмоций. Друзья – ничего интимного. Отсидели по соседству последние десятый и одиннадцатый класс без откровенных попыток к сближению, однако по восприятию текущих событий – в одной струе, на близких орбитах. Не было девчонки у Матвея в известном содержательном смысле – не было и попыток. Просидела Нелька рядом два года школы, отпахла ему неистощимой карамелькой, не будоража женским созреванием. Кто его знает, не будь ее, возможно, и появилась бы попытка «как у всех». Привык он к мирному, бесхитростному течению их общения. Писать стала первой. Сказать, что был равнодушен в ожидании, значит покривить душой. Ждал очередного письма без особого трепета, как информационного, и оно скрашивало армейские будни. Случалось, в нарядах перечитывал. Не забитым паинькой рос, а не ощутил тяги к близкому общению ни к одной из девушек. Даже к тем, которые еще с девятого изощрялись на провокационный макияж. В одиннадцатом глазки многих одноклассниц уже откровенно оттенились выразительностью и глубиной – не тронуло, чтобы вот так, как у Свистуна.

– Вишь, как у дедков?.. С недовольством он к ней, а вместе, думаю, с полтинник протянули. Сколько им? Под семьдесят? А огурцами. Ты как думаешь: топчет он ее еще? И сейчас красивая… – нарушил снизу течение мыслей Матвея севший голос Свистуна. – Задел и в моей башке был на такое. Сукой оказалась моя Галчонок. За армянчика выскочила с папочкой из ресторанного бизнеса. А какие слова пела! Раздавил бы, как улитку, без особого сожаления. Неправ дядечка в одном: не отягощен я тяжелой генетикой. Папа и мама – работяги, чаи любили, спиртного в заначках у отца не видел никогда. Винцо с беседки придомной давили – бутыля на все праздники хватало. Водка делает меня злым – выплывает из недр от далекого предка, хочется крушить и решать проблемы силой. Улиток с огорода – пакостили молодым всходам, мама просила бросить под пресс виноградный – жалел, выносил в лес и отпускал. С бабулей после разногласия родичей решил остаться. Без скандалов, однажды уведомили меня о своем решении жить порознь. Оба на родину сорвались, исправлять прошлые ошибки. И что им было не жить до старости – думал так, пока сам плюху не схлопотал. Теперь понимаю, как непросто найти свое один раз и на всю жизнь.

Матвей ссунулся головой вниз.

– Ты меня приятно удивляешь, Вовчик, – рассуждаешь с разумом. Мог бы тебе что-то из арсенала книг присоветовать, а нечего. От любви американцев холодом сквозит, прагматикой, от французской – похотью животной. Своей – не поимел, о чем речь вести? Я лично не форсирую события, даю времени и природе самим естественным образом решить эту задачку. Как-то говорил ты мне: в поллюциях просыпался одно время. Обладал, наверное, не одной в воображениях ночных?

– Тут ты погодь, Матюша, уточняю: стоял на одну Галку – символом была она у меня. Даже страшно – могу другую после нее не потянуть.

В дверь постучали.

– Мальчики, собирайте постельки, – улыбнулась им приветливо проводница, – через час прибываем в город-герой.

Вовчик подскочил:

– На минуточку, мисс, как вас?..

– Галина Александровна!

– Вас ждет дома суженый, Галина… Александровна? Вы местная?

– Да, вся наша бригада из местных. Суженый не ждет, а малышка с мамой ждут не дождутся.

– Матюша, о чем нам заливают: Галина Александровна, малышка? О возрасте я не спрошу, знаю границы, но дал бы 18 в натяг.

– Ре-бят-ки, не отвлекайте, работы у меня без напарницы невпроворот. Тридцатник не за горами, в рейсе ахнул очередной годок, вот так, для вас я – мамочка.

За окном плыл знакомый пейзаж. Поезд замедлил ход и встал. Через мгновение заскрипело металлом – медленно, очень медленно покатился дальше, набирая ход.

– Сейчас туннель – и мы дома, – с тоской произнес Вовчик.

В довершение к сказанному состав вкатился в темноту. Все минуты в туннеле они молчали. В полуприкрытую дверь купе доносился звонкий голос проводницы:

– Скоренько постельки сдавайте. Кому билетики вернуть, подходите.

Ее стройный силуэт мелькал в просвете двери.

Выходили последними. Вовчик оторвался вперед. Он спрыгнул на перрон, воздел руки к небу:

– Здравствуй, свобода!

Матвей на полпути вернулся, вспомнил о забытой под матрасом книге.

Проходя мимо служебного купе, лицо в лицо столкнулся с проводницей.

– Друг твой шебутной, а ты мне понравился, – жеманничая, с загадкой в голосе произнесла она, – чувствую – не противна, можем встретиться?!

Матвей задержался, от прямого предложения потерял самообладание. В глазах ее и выражении лица отпечаталась неуклюжая решительность. Бросила фразой и тут же отвернулась. Матвею почему-то стало жаль ее. Он свободной рукой коснулся ее плеча.

– Давайте встретимся…

– Не шути так, я ведь серьезно. Крамского, 8, для сведения.