Читать книгу России ивовая ржавь (сборник) - Анатолий Мерзлов - Страница 2

Солнце нещадно палило в зените. Распластавшись в ленивом планировании, над головой перекликались щуры. Далеко впереди в знойном мареве плыли бесформенные холмы. Затяжной подъем вывел на лысую маковку высотки, довлеющую над остальным ландшафтом. Жара изнуряла – не терпелось вырваться из выжженного безжалостным солнцем однообразия, обласкав взор желанной встречей, а пологие холмы упорной вереницей все уходили за горизонт.

Два самоотрешенных путника по возможности сокращали путь, молчаливо срезая склоны огнедышащих холмов. Один из них, – смуглая от накрепко прилипшего загара, с въевшимся в кожу щек природным румянцем девушка по имени Танюша, семнадцати лет от роду; второй путник – парень, ее новоявленный родственник двадцати лет. Парень отставал, не имея при огромном резерве молодости и внешней спортивности достаточной подготовки. Ей, выросшей в этих местах, подъемы давались заметно легче. Когда имеешь цель, но под палящим светилом постепенно теряешь желание достичь ее, трудно сохранять в лице живость интереса. Однако в их перекрестных взглядах не было и намека на досаду – в мимике оставалась все та же первоначальная одержимость. Внезапно, как свалившийся с неба подарок, из-за очередного холма на фоне блеклого неба открылась вершина с беспорядочными грудами белых изваяний, смахивающих на…, пришло на ум сравнение, «обиталище древних инков». Пробитая тропа запылила активнее, оставляя за ними облачко невесомой пыли. Унылый пейзаж не таил загадок, но после замечаний Танюши открылся, не успевшими рассыпаться в бесследный прах листьями тюльпанов. Она повела царским жестом, показывая просторы, покрытые ими весной.

Ноги выбивали пыльный пунктир, а воображение уводило от безжизненных рыжих склонов к буйно-зеленым весенним картинам.

Танюшу представили парню несколько дней назад – при близком общении противоречий этому не возникло. Она так и осталась в его памяти на долгие и долгие годы ласково уменьшенной.

Блудный отец расстался с его мамой двенадцать лет назад. Он его хорошо помнил и был рад, когда тот объявил о себе в Крыму через много лет. У отца проснулись отеческие чувства – он пожелал увидеть его, как это водится у нас, готовенького, повзрослевшего. Хотя отец и не помогал им все эти годы, неприязни к нему не прививали. Именно мама благословила его на эту поездку. Впереди жизненная дорога с багажом однобокого воспитания. Чем можно исправить сформировавшийся дефект? Ему не хватало мужского начала, и он это чувствовал особенно при принятии важных решений. Тоска ли за судьбу еще совсем молодой мамы, какая-то тайная мысль о воссоединении или есть еще нечто подвластное нашей природе, он согласился поехать на встречу без колебаний. На месте выяснилось: отец еще пять лет назад сошелся с женщиной и стал отчимом Танюши.

– Здесь, должно быть, очень красиво весной, Та-нюша?! – осмелился парень скрасить молчание.

Внешне тонкая и упругая, она и взвилась, как пружинка, будто своей фразой он сдернул некий тайный предохранитель. Эпитеты и метафоры в веселой смеси чувственных неологизмов застрекотали кузнечиками из ее уст. А ведь все началось с банального гербария на корню.

– Сейчас разве не красиво?! – сверкнула Танюша карими глазами.

«Где она видит красоту? Слепая одержимость или романтизм малолетки?» – промелькнуло в голове.

– Танюша, открой мои неведения!..

Она начала в карьер: повествовала легко, чувственно, художественно дополняя образы в сравнениях. Любая аналогия или дополнение умалили бы страстный поэтический монолог. Он не осмелился бы его повторить в первозданной достоверности. Танюша остановилась именно тогда, когда этого потребовал такт. В апогее интонации наступила полная убежденность: родные холмы – лучшее, что есть на всей земле.

Белыми изваяниями оказалось нагромождение огромных валунов из спрессованного водой и временем ракушечника. Свирепые зимние ветра довершили архитектуру местности, образовав в ракушечнике глубокие ниши. Танюша готова была убеждать попутчика в сказочной принадлежности всего окружающего. Хотя он и слышал отчасти о происхождении пещер, никак не мог отказать себе в удовольствии выслушать еще один страстный монолог – теперь о мистической истории подводного царства.

Они с немалым трудом вскарабкались в одно из углублений. Округлая ниша, снизу кажущаяся пещерой, не имела глубокого продолжения. Изрезав пальцы, изучая в слежавшемся пласте ракушечника мумифицированные листья морской ламинарии, они оставили для потомков задачу в виде отпечатков крови первой и третьей группы.

…Возвращались назад, когда жаркое солнце умерило пыл, начав сход за холмы. На глазах скрадывался уходящий в серость дальний пейзаж – стало очевидным: домой засветло не поспеть. Танюша, казалось, приуныла – она молча шла впереди, показывая со спины хорошо скроенную фигурку. В первый раз за время общения он увидел ее по-иному. Даже по южным меркам, Танюша рано налилась зрелостью. Румянцем в обе щеки она напоминала высоко висящее наливное яблочко. Лирические отступления так и просились из него, но в быстро наступающем сумраке он стал думать о возможной ночи наедине с ней. Танюшина необыкновенная манерность, отличная от городского образа, переваривались сознанием, затмевая мысли о каких-то предстоящих неудобствах. Все это случилось раньше, но ее сиюминутная уверенность виделась ему другим качеством. Он мельком, в последних отблесках светила, увидел в ее глазах банальную женскую слабинку.

На небе зажигались мерцающие точки, превращаясь в яркую карту звездного неба. Луна еще не встала, и силуэт спутницы терялся на десяти шагах расстояния. Перевалив высокую точку – взору открылся промежуточный населенный пункт мерцающий огнями, который они миновали рано утром.

На мгновение задумавшись, он догнал горячую спину Танюши. Она резко остановилась и он невольно приобнял ее.

– Не бойся, не укушу, – проговорила она с перехватом дыхания, выдающим волнение. – У нас появляется шанс увидеть крымскую ночь изнутри. Остановиться можно на заброшенной метеостанции. Она в консервации, примерно в двух километрах отсюда – до дома около пятнадцати. За что голосуем?

Его сердце переместилось в горло.

– Итак, – сверкнула она в темноте глазами.

– За станцию, – поспешил высказаться он.

А потом, смягчая дрогнувший голос, заключил: «Конечно, так разумнее, чтобы не пасть в пути».

– Ночи здесь прохладные, можно и летом схлопотать воспаление легких. Становимся спина к спине – ты весь мокрый. Предупреждала: пить воду в меру. Отдыхаем пятнадцать минут – и в путь-дорожку. Я тоже голосую за станцию, – прожурчала она голосом в новом для него качестве.

Танюша уверенно шла впереди. После короткого отдыха, с оставшимся ощущением ее слабой спины, в нем шевельнулось мужское начало. «Бесспорно, она абориген здешних мест, но почему не он, лидер по жизни, позволяет навязывать ей свою волю?» Однако непонятное внутреннее сопротивление не позволяло обидеть ее и выйти вперед. Они продолжали двигаться тем же порядком: Танюша впереди на расстоянии пяти-шести шагов, он – сзади, продолжающий копаться в нелепости ситуации, поняв, наконец: ему приятно доставлять ей удовлетворение от лидерства, еще приятнее воспринимать великодушную сестринскую заботу, даже слышать напускную жесткость, за ней все равно проступает плохо скрываемая женская слабость.

Они спустились в прищелок, образованный двумя холмами, – темнота резко сгустилась.

– Как долго еще, – спросил он темноту.

Она остановилась.

– Я была в этих местах два года назад, да и то в светлое время. Думаю, нужное плато сразу за оврагом.

В ее словах чувствовалась нерешительность.

– Та-ню-ша, а мы, случаем, не заблудились?

– Идем мы правильно… – ответила она, правда, с небольшой задержкой.

Со склона, нависающего над ними, вдруг донесся сильный шорох. Танюша вскрикнула и прижалась к нему.

– Я боюсь… здесь гиблое место…

Голос ее дрогнул:

– У подошвы этого склона фашисты расстреляли и наспех захоронили много наших солдат. Поисковики вывезли целую машину косточек несчастных. По ночам здесь видели призраков в солдатских пилотках.

Гулким эхом по щели прокатился истошный плач. По спине садануло холодком. Танюша крепче прижалась к нему. Он инстинктивно охватил ее руками, успокаивая севшим голосом.

– Давай возьмемся за руки, не бойся, пошли вперед, – решился он на инициативу.

На склонах загорались и пропадали блуждающие огоньки. Совсем рядом схватилось заунывным хором. Шуршание и горящие фосфором глаза преследовали их на протяжении всего движения до выхода на открытое место.

Теплые потоки воздуха поднимались от нагретой за день земли, бросая вперемешку с ним тянущий откуда-то сверху холодок. Танюша приободрилась: она протянула руку, показывая на выплывающий черный силуэт строения. Разом, как по решительной отмашке дирижера, тишину взорвал хор сверчков, вернувший в один миг ощущение детства и близкого счастья. Не размыкая рук, они подошли к обвисшей проволочной изгороди, за ней – зловещая тишина и ни малейшего признака жизни.

– Придержи проволоку – сгоняю на разведку, – приказала она, становясь прежней решительной Танюшей.

Он подчинился: приподнял колючую преграду, позволяя ей протиснуться сквозь нее. Она сделала это ловко: юркнула, оставив его наедине со своими мыслями. Он слышал отдаляющуюся уверенную поступь ее шагов. Небосвод за холмом осветлился желтым заревом поднимающейся луны. Танюша растворилась в полумраке. Беспечно перекликались сверчки, недалеко сзади затянули «заунывную» шакалы. Он не выдержал и прокрался к строениям – тихо окликнул. В сараюшке что-то стукнуло – ему показалось: пискнул сдавленный голос. Припав к земле, он затаил дыхание. Рука инстинктивно зашарила по земле в поиске орудия защиты. С увесистым камнем наперевес – первое, что нашла ладонь, приблизился вплотную к стене строения и позвал громче:

– Танюша, ты где?

Дверь занудно скрипнула, откинувшись на петлях. За спиной вставала луна, выхватывая из мрака унылые заброшенные строения. Собственная причудливая тень, напоминающая знаменитого «сеятеля», пересеклась с линией черного проема двери. Близко над ухом прошуршало, многоголосо пискнув.

– Танюша, ау!… – перевел он дух и крепче сжал в руке камень.

Она вышла из проема двери медленно, как изваяние, – на полпути к нему прыснула.

– Ты хотел победить летучих мышей? – спросила она, откровенно рассмеявшись.

Разглядев его серьезное лицо, она поняла, что переиграла и смело подошла вплотную:

– Ого-го, как подколачивает, испугался? За меня?

Он понял, что это ее легкая месть за проявленную слабость. Трепетность, с которой она преподнесла свой женский протест, не оставили в нем места для вспыхнувшей было злости.

Они провели ночь, приткнувшись вначале спинами, накрыв ноги непонятного происхождения жестким рядном. Тянущая из щелей прохлада не мешала витающим в ночных облаках мыслям. Попискивали непуганые полевки, изучая их неизвестное происхождение. Как выяснилось, рядном оказался старый брезент – он стоял шатром над их головами.

…Пробудились одновременно – он почувствовал это по дрогнувшей на плече руке, но она продолжала оставаться в том же положении, как, впрочем, и он, пока солнце не стало необратимой очевидностью нового дня. Когда ее веки открылись, их тайна перестала быть сказкой. Не удержавшись, он поцеловал в сложенные по-детски, лишенные прежней властности губы. Она не отпрянула, не оттолкнула его.

…Снова он посетил эти места через десяток лет. Разруха и сепаратизм не коснулись безжизненных холмов. Он приехал весной, когда их склоны покрылись засильем желто-красных тонов. Все так же в небе рыскали ненасытные шуры. В прозрачном воздухе, казалось, совсем близко висели белые изваяния некогда прекрасного подводного царства.

Уже состоялась жизнь, трудная и интересная: военные репортажи, ранения, потери друзей, тревоги – не состоялось семьи. Он так и не смог повторить ощущения той незабываемой крымской ночи. Танюша продолжала жить в старом родительском доме. Она ничуть не изменилась, если не брать в расчет грусть, умноженную на молчаливость. Он был рад счастью увидеть ее свободной, не обремененной памятью иной, чем та, что спаяла их навсегда той незабываемой крымской ночью.