Читать книгу Синдром пьяного сердца (сборник) - Анатолий Приставкин - Страница 5
Синдром пьяного сердца. Встречи на винной дороге
Красное вино «Изабелла» (Адольф Шапиро)
ОглавлениеЕще недавно любили у нас устраивать всяческие семинары в домах творчества в несезонное время. Как это было со мной в Комарове. И дом не пустует, и авторам, особенно начинающим, прибыток: кормят, поят задарма, да вроде и при деле… В свободное от семинара время что-то творят. Если творят. Но чаще, как оно и бывает, поддают, разбредаясь по компаниям, по комнатам.
Но и такие посиделки, с вином и общим трепом, иной раз важнее остального, они позволяют в свободной обстановке поговорить о наболевшем, отвести, что называется, душу.
Ну а в тот год в Пицунду понаехали и знаменитые, и не очень, и совсем никому не ведомые драматурги. Следом прибыли театральные критики, завлиты, режиссеры театров, а среди них Адольф Шапиро; слава о его спектаклях на рижской сцене, в молодежном театре, гремела по всей стране, и, объявившись по какому-либо поводу в латвийской столице, мы тотчас спешили побывать у Шапиро.
Он же, голубоглазый, подтянутый, подвижный и всегда необыкновенно любезный, каждого из нас помнил и принимал.
Однажды, небольшой компанией, решили мы прогуляться в поселочек Пицунда, в нескольких километрах от нашего дома. Была среди нас тогда совсем молоденькая, но уже известная в литературе красавица Дина Рубина. Она печаталась в «Юности», и у нее шла пьеса на столичной сцене.
Время было послеобеднее, не жаркое, и после многочасовой отсидки да говорильни в душном помещении мы, облегченно вздыхая, вырвались на простор, на свободу, радуясь морю, птицам и сверкающей на солнце листве.
Вдоль шумной автострады, серовато-стальным клинком рассекающей плосковатую, выгоревшую на солнце долину, вжимаясь в обочину, с оглядкой на проносящиеся машины, мы догуляли до курорта «Пицунда» на взморье, а там и до крошечного базарчика, заваленного золотыми мандаринами.
Тот год, кажется, был особенно урожайным. Сады, как новогодние елки, усыпаны ярко-оранжевыми, горящими на солнце плодами и никем до поры не убирались.
К тому же по воле какого-то местного князька не разрешили вывозить фрукты за пределы республики, и на здешнем крошечном базарчике мандарины шли за бесценок. Казалось, весь наш дом пропитан сладковатым мандариновым запахом, а по углам, в урнах, и повсюду на этажах валялись горы золотой кожуры.
Миновав говорливый базарчик, мы вошли в рощу под сень знаменитых реликтовых сосен, с вершинами, купающимися в голубом небе, но не шибко, по-моему, отличавшуюся от любой другой, в том числе и подмосковной рощи. Разве что корни деревьев тут омывались морем, а не рекой Пихоркой.
Помедлили, выбирая, куда бы двинуться далее, и тут Дина Рубина вспомнила, что в ее Ташкенте какие-то знакомые просили найти в Пицунде старика Вартана, он живет в деревеньке близ курорта, и передать ему, что в нынешний сезон постояльцы его приехать к нему не смогут.
– Старика Вартана, говоришь? – оживился Адольф Шапиро.
– Да. Кажется, он армянин, – подтвердила Дина.
– И они просили? Найти?
– Ну да, если будет время…
– Как же не найти? Мы должны найти нашего старика Вартана! – с азартом подхватил Шапиро, ловко подменив Динино «я» на общее «мы», и первым двинулся вперед.
Было решено свернуть в сторону деревни, благо она рядом, и разыс кать дом неведомого старика Вартана.
Особенно возбудился Шапиро. В его мозгу, насквозь театрализованном, созрело, судя по всему, целое действо, и про деревню, и про нас, и про старика Вартана, с которым мы встретимся.
Из опросов жителей выяснилось, что дом Вартана на самом краю деревни.
Мы довольно резво проскочили длинную, единственную в деревне улицу и в самом конце ее, у взгорья, обнаружили небольшой домик, спрятанный в глубине сада. У забора увидели женщину в белом платочке, подошли к ней. Первой, так получилось, подошла Дина и всё на одном дыхании и выложила: про Ташкент, про своих знакомых и про то, что они в этот год сюда не приедут.
Шапиро, опоздавший к разговору, даже застонал и схватился за голову. Махнул с досады рукой и зашагал прочь.
Дина догнала нас посреди улицы и, заглядывая Адольфу в лицо, повторяла растерянно:
– Я что-то не так сделала? Не так сказала?
– Да все так, господи… Ты была, как всегда, прекрасна, – только и смог выдавить из себя Адольф.
Впрочем, надо отдать должное Шапиро, он до конца оставался рыцарем и не позволил себе упрекнуть простодушную Диночку за то, что она не вписалась в назначенную ей роль.
– Все равно гуляем, – заключил он со вздохом.
Эта фраза стала летучей.
По любому поводу мы потом восклицали: «Все равно гуляем». Пили ли чачу, или опохмелялись, или действительно гуляли… Вот как сейчас…
Деревенская улица неожиданно закончилась небольшой горкой, поросшей кустарником, и мы, поразмыслив, повернули обратно.
У калитки, где прежде стояла женщина, увидали мужчину, чуть седоватого, коротко стриженного, с темным, прожаренным на солнце лицом. Он делал нам призывные знаки.
Теперь-то Шапиро был настороже.
Бросив в сторону Диночки выразительный взгляд, он первым шагнул к калитке, прошептав сквозь сжатые зубы:
– Если можно… По-мол-чи… По-жа-луй-ста!
Приблизившись к мужчине, он подчеркнуто вежливо поздоровался и пояснил, что мы тут приезжие, живем неподалеку и хотели бы переговорить с уважаемым хозяином дома, которого зовут Вартан.
Человек приветливо отвечал, что он Вартан и готов нас выслушать. Мы из-за спины Шапиро с интересом на него уставились.
– Заходите, будьте гостями, – пригласил старик Вартан, который на самом деле не был стариком.
Мы гуськом протопали по узкой тропке среди абрикосов и инжира и там, во внутреннем дворике, шумно расселись за длинным деревянным столом, под огромным тутовником. В хорошую погоду здесь, наверное, собиралась за трапезой многочисленная семья хозяина.
Старик Вартан, который, повторюсь, не был стариком, но я буду его так называть, исчез и вскоре появился вдвоем с хозяйкой, той самой женщиной в белом платочке. А на столе возникли тарелки с белым овечьим сыром, хлеб, крупно нарезанный, жирная, видать магазинная, колбаса и литровая бутылка чачи.
Рядом с чачей проворный хозяин водрузил глиняный кувшин с красным вином.
Известно, что вино тут особенное, его здешние жители готовят из винограда «Изабелла», и если оно натуральное, не для продажи, то имеет оттенок темного рубина и ни с чем не сравнимый земляничный аромат. Кстати, именно аромат, как утверждают знатоки, позволяет проверить качество вина.
Что греха таить, на местном базарчике тоже продавалось красное вино «Изабелла», но туда добавляли воду и сахар, используя выжимку по второму или третьему разу. Такое вино может сохранять и цвет и градусы, но только не запах. Запах подделать невозможно.
Так вот, у старика Вартана вино было самым натуральным и вдобавок прохладным, из подвала. По этой причине мы деликатно отвергли виноградную водку, чачу, тоже вполне натуральную, градусов под шестьдесят, и попросили налить «Изабеллу».
Медленно, со вкусом, опробовали вино, разлитое в граненые стаканы, и похвалили изделие хозяина. Потом выпили по второму стакану и снова похвалили. И лишь на третьем старик Вартан деликатно поинтересовался, что же хотели передать ему наши общие, как он понимал, друзья.
Милая Диночка и рта не успела открыть, чтобы все так и выпалить, но Шапиро угадал и сделал предостерегающий знак рукой. Она чуть не поперхнулась.
Шапиро же, обратясь к хозяину, как и полагается в солидной беседе, обстоятельно, не торопясь, стал рассказывать о наших друзьях из Ташкента, что живут, слава богу, хорошо, вспоминают прошлогодний отдых, здоровы, чего и вам желают.
– Спасибо на добром слове, – отвечал, наклоняя серебристую голову, старик Вартан.
– Должен еще передать, что глава семейства вполне процветает, – так условно определил Шапиро неведомого ему постояльца. – Пошел на повышение, недавно его избрали депутатом, и для отдыха, сами понимаете, времени не остается.
Старик Вартан кивнул, охотно соглашаясь, что их жилец человек уважаемый и заслуживает такого повышения.
– Ну и хозяйке, как вы понимаете, прибавилось забот… Тем более детишки… Но растут, учатся, мечтают к вам приехать, кстати, тоже спрашивали о вашем здоровье!
И снова старик Вартан качнул седой головой в знак одобрения.
Ему было приятно, что у его жильцов все в жизни ладится и что детишки его вспоминают.
Диночка, у которой все было написано на лице, с немым изумлением внимала речам Шапиро.
Да и мы слушали его не без интереса, узнавая все новые и новые подробности о неведомом нам семействе, которое, оказывается, за это время купило новый цветной телевизор, финский холодильник, швейную машинку, а теперь копят деньги на автомобиль.
Вот что значит стать депутатом.
Но не в деньгах, как говорят, счастье. Главное, они не забывают культурно расти, покупают полезные книжки и каждую неделю ходят в театр!
Тут даже я оторвался от стакана и уставился на Шапиро: не переборщил ли, часом, вывалив кучу подробностей, о которых, конечно, не имел и понятия?
Я выпытывал потом, откуда он понабрал сведений и про жену, и про детей, и про депутатство… Но Адольф лишь высокомерно усмехался, произнося:
– Что, разве не звучит… Де-пу-тат!
– Депутат – это звучит гордо, – отвечал я в тон.
Но Адольф постарался не заметить моей иронии:
– Непонятно, а всем нравится…
– Ну а вдруг не депутат? – глупо настаивал я.
– Значит, пока не выбрали. Потом выберут, – спокойно парировал Шапиро. И добавил с милой своей улыбкой: – Старику-то было приятно? То-то же!
Это правда. Я своими глазами видел: чем больше теплых слов произносилось про неведомых нам жильцов, хотя, как потом выяснилось, они и приезжали-то сюда два раза, тем мягче и приветливее становилось лицо старика Вартана.
Он даже свою жену позвал и еще одну родственницу, чтоб услышали новости своими ушами. И наш друг Шапиро с новыми, еще более красочными подробностями повторил все.
А потом пришли из школы дети, их было трое, все мальчишки, младший у старика Вартана ходил в первый класс, и мы узнали от Шапиро, как ребятишки из того семейства любят ребятишек этого семейства, они собирались прислать воздушного змея, огромного, сделанного из цветной бумаги, в виде дракона, но в последний момент не успели его склеить. Змея пришлют по почте, если он влезет в конверт…
Начались тосты, и первый, конечно, тост за семью из Ташкента, и за семью старика Вартана, и за наши семьи тоже.
А старик Вартан поднял тост за здоровье всех хороших людей, где бы они ни жили, в Средней Азии, в России, в Прибалтике, в Абхазии и в других каких-то местах, вот хотя бы в родственной старику Вартану Армении, где он никогда в жизни не был.
Солнце склонилось за гору, когда неиссякаемый Шапиро произнес свой последний прощальный тост за самого хозяина, то есть за старика Вартана, и, торопливо пошарив по карманам, вынул и протянул хозяину на память сверкающую золотом заграничную зажигалку, и тот с достоинством принял.
Он попросил напоследок передать его добрым знакомым из Ташкента, что он и его семейство ждут их на будущий год, пусть приезжают. И нас они тоже ждут, если вдруг мы устанем от тяжкой своей работы и захотим отдохнуть…
– Как вот сегодня, – добавил он.
Громко и радостно мы обещали старику Вартану к нему приехать.
Мы и правда тогда верили, что мы приедем к нему. Да и что нам могло помешать?
Долго прощались, так долго, что солнце успело укатиться за гору и прохладная тень легла на утомленную жарой зелень.
Наступили теплые сумерки. А мы еще допивали по последней, опорожняя по просьбе гостеприимного хозяина свои стаканы и плохо замечая, что за это время глиняный кувшин с прохладной «Изабеллой» проделал свой путь в подвал и обратно много раз.
Мы распрощались с хозяином и хозяйкой, и дальней, очень любезной родственницей, и с детишками, сперва у дома, потом у калитки, а потом за калиткой.
Вот тут-то мы и почувствовали, что наши ноженьки стали как чужие, и двигаются с трудом, и не туда, куда нам нужно.
А Дина, милая красавица Дина, косвенная виновница этого праздника, вообще села на траву и объявила, что она, пожалуй, останется здесь до завтра… Или нет, до послезавтра, а, может, до конца семинара или до начала какого-нибудь другого… И вообще, ей так нравится, что она готова остаться здесь на всю жизнь.
Такой поворот, кажется, не входил в драматургический замысел Шапиро, у которого в финале все должны быть счастливы, и Диночка тоже, а для этого требовалось еще добраться домой…
Мы подхватили Диночку под белы ручки и повели, почти понесли ее до ближайшей остановки автобуса, которая оказалась совсем рядом.
Как мы доехали, как разбрелись по своим этажам и комнатам, признаюсь, не запомнил. Было смутное ощущение, что я нырнул в постель, как ныряют ночью во время купания в ласковую черную воду… Возможно, были какие-то счастливые сны, но я тех снов не запомнил; а когда проснулся, были сумерки, мне показалось, что я успел лишь сомкнуть и разомкнуть глаза.
Решив почему-то, что пора ужинать, я спустился на первый этаж и лишь там сообразил, с чужой помощью, что за окном уже сумерки следующего дня, а значит, я проспал беспамятно от заката до заката ровно двадцать четыре часа.
Остальные, кроме вечно бодрствующего Адольфа Шапиро, спали еще дольше, они в тот вечер вообще не появились и даже на завтраке следующего, уже третьего утра.
Встретились мы в обед, и особенно хороша была Диночка, она продолжала находиться в том самом необычном состоянии, в которое погрузилась два дня назад, что позволило неистощимому на выдумки Шапиро тут же продолжить игру, хотя и на новый лад.
Он с самым серьезным видом пересказал Диночке о ее недавнем, но таком, извините, неожиданном поведении… О пьяном дебоше в автобусе, о том, как приставала к пассажирам и почему-то требовала у них кошелек, а потом решила соблазнить водителя, села к нему на колени, мешая рулить, и автобус, вы представляете, огромный автобус с людьми, едва-едва не свалился в пропасть!
В знаменитой кинокомедии Гайдая студент Шурик, попавший впервые на Кавказ и хлебнувший, как и мы, лишку винца, спрашивает в милиции с испугом: «А замок… Тоже я разрушил?»
То же было с нашей Диночкой. Шапиро специально попросил ее спуститься на первый этаж, за руку привел к мраморным ступеням у входа и продемонстрировал огромную трещину, но не упрекал, а только смущенно качал головой, мол, вот до чего можно набраться и не помнить, как, схватив тяжелую железяку, колотила ею о мрамор, высекая из камня искры…
Диночка лишь всплескивала руками; она и верила и не верила, заглядывая нам в глаза, но мы были, как говорят, на уровне замысла, имея под рукой такого блистательного режиссера, как Шапиро.
Мы по-заговорщицки оглядывались, поднося палец к губам и показывая всем видом, что никому ничего, конечно, не расскажем по своей воле, ну разве если будут допрашивать в милиции… И про автобус, и про лестницу, и мраморную вазу, и про зеркало… Ну, которое в лифте…
– И – зеркало… я? – спрашивала она, пугаясь.
На что Шапиро железным голосом отвечал:
– Диночка, мужайтесь… Это не все!
– А еще… Что? – Она бледнела, и огромные черные ее глаза становились влажными.
– Лучше не спрашивай! – произносил трагически Шапиро и красноречиво разводил руками.
– Все равно гуляем, – хором добавляли мы.
Закончился семинар. Мы разъехались. Как любил говаривать один мой знакомый: растворились в пространстве. К сожалению, это не образ, а реальность.
Диночка переехала с семьей в Израиль, правда, в нынешнем понимании это не то же самое, что было в прежние времена, когда человек, перебравшийся на Запад, навсегда исчезал из нашей жизни… Мы с Диночкой давно не виделись, да и неизвестно, когда увидимся.
С Адольфом Шапиро мы последний раз встречались в Риге, в старом-престаром доме, в уютном квартале неподалеку от вокзала. На сборище русских рижан, где произносились пламенные слова о нашем единении с народом, с интеллигенцией Латвии (как быстро все это забылось!).
Адольф, сидевший в зале, прислал мне короткую записку: «Масте р, а не пожелали бы вы посетить мой дом, чтобы выпить по рюмке чая?»
В тот вечер, за той рюмкой, мы и правда как-то по-особенному, душевно посидели. Адольф еще фантазировал, еще строил свои театральные планы, не ведая, что не пройдет и полугода, как у него варварски отнимут, отберут его театр, ликвидировав один из редких, драгоценных очажков культуры, где сочетались, взаимодействуя, русское и латышское искусство.
После того как Адольфа изгнали из театра, вроде бы подался он на Запад, в Германию, где понаслышке его любят… Да отчего же им не любить талантливого режиссера! Это мы, в России, никого, даже себя, не любим. Уж такая мы странная нация: что получше – отдаем, похуже – себе оставляем.
А вот у старика Вартана я побывал разок, хоть и не в ближайший год, и снова угощался прохладным рубиновым вином «Изабелла», сидя за длинным деревянным столом под тутовым деревом, в кругу его большой семьи.
Но, памятуя давний урок, пил в меру, приятно захмелел и, конечно, рассказывал про своих друзей, про Диночку, про Шапиро, про других – старик Вартан, оказывается, всех запомнил. И все-то его интересовало, как поживают, что делают, как здоровье и не собираются ли, часом, сюда, в Пицунду.
И я повествовал, в духе Шапиро, хоть не столь изобретательно, что живут наши друзья просто восхитительно и все у них в жизни ладится: новые телевизоры, новые холодильники, швейные машинки…
И конечно, конечно… Они все… Депутаты!
Старик Вартан был доволен моим рассказом.
Он кивал серебряной головой и повторял:
– Передайте, пусть приезжают. Я их жду.
– Старик Вартан, привет! – произнес я со значением и положил на язык очередную грамульку коньяка. Конечно, это не темно-густая и ярко пахнущая земляникой «Изабелла»… Но все-таки…
Впрочем, существует ли она ныне, если мы повсеместно вырубали виноградники… Да и жив ли сам старик Вартан, если и на абхазскую древнюю землю обрушилась война и многое там перекорежила…
Не только на виноградниках, но и в душах людей, вселив в них ненависть человека к человеку, народа к народу.
Старик Вартан не смог бы этого понять, я уверен.
Вот бы, откликаясь на приглашение славного хозяина, взять да и завалиться к нему всей честной компанией, и Диночку вызвать из-за бугра, и Шапиро найти, а еще бы позвать друзей из Грузии, из Чечни, скажем, или из Средней Азии, из Прибалтики… Чтобы все могли сесть за один дощатый стол во главе со стариком Вартаном, и выпить за здоровье каждого пахнущее погребком и земляникой красное вино «Изабелла», и поговорить как следует, по душам.
– …А не хотелось ли вам побывать в том самом подвальчике, где бывал великий Гёте и где дьявол обольщал доктора Фауста? – спросил меня мой лейпцигский переводчик. И повел по длинным переходам, прямо через огромный зал ресторана в другой зал и по ступенькам вниз, вниз, пока мы не оказались в крошечном подвальчике, где ничего и не было, кроме огромной бочки под потолком.
На бочке, верхом, сидели два пестро одетых немца и пили из кружек пиво.
– К нам! Давай к нам! – заорали они в голос, завидев меня, и я, представьте, решив, что так полагается и это какие-нибудь зазывалы, полез на бочку… Мои спутники меня подсаживали.
Скоро выяснилось, что это никакая не реклама, а просто славные немцы, любители вина и поэзии.
– Остановись, мгновенье! – кричал один из них, протягивая мне кружку…
По краснокирпичным стенам плясали дьявольские отблески пламени от настоящего камина, и мои спутники, после нескольких попыток меня снять, махнули рукой и ушли в соседний зал пить кофе.
А мы восседали, как всадники, на бочке и, приобщаясь к вечности, шумно пили… Вино нам подавали в темных бутылках проворные официанты в красных передниках, для чего приспособили длинную палку…
Остановленное мгновение протянулось настолько, что мы и на самом деле потеряли счет времени, вечер ли истек, неделя или вся жизнь… И лишь где-то за полночь принесли специальную лестницу, чтобы нас снять…
– К нам! К нам! – кричу я, и вот уже за длинным рядом, вместе со стариком Вартаном, Емилом, Шерманом и Адольфом, на моем пространном пиру, несколько побойчее других, в смысле и по рюмкам разлить, и тостик произнести, я сразу его выглядел: дальневосточный моряк Юра Поленов…