Читать книгу От нас несёт человеком… - Анатолий Рашкевич-Щербаков - Страница 2

Пусть милостыня твоя запотеет в руках твоих, пока ты не узнаешь, кому дать.

Книга Дидахе

Прежде чем начать хронику, хотелось бы поведать о чудной истории, жестокой и настоящей, кровавой и человечной, грязной по своей сути и чистой по своей правде. В начале XIX века у берегов жаркого Сенегала произошла морская трагедия – кораблекрушение фрегата «Медуза». Интересный случай, который по своей натуральности и искренности может заслуженно называться Новейшим Заветом. Святое писание мира сего, в котором излагается цепь событий и фактов, благих деяний и злых поступков, которые отображают и констатируют сущность человеческого Я. Казалось бы, ну как такой исторический пустяк может считаться прообразом нового святейшего писания? Но вся «прелесть» этой истории – в нас. Участник данного действа – бессмертный человек. И неважно, ветхозаветный он или коранический, современный или первобытный. Его деяния, поступки и способы решения жизненных задач всегда одинаковы. Жестокие, беспощадные и всегда «природные». Разговор пойдёт о человеке, который в ходе описываемых бедствий раскрылся во всей своей красе, наготе, умеренности и милосердии. Вышеперечисленное, конечно же, следовало бы заключить в кавычки, как нечто противоположное, несвойственное, но этого не будет в данном изложении, так как то, что случилось, является ПРАВДОЙ. Это наша жизнь. Так уж сложилось, что произошедшее представляет из себя прекрасную модель современного мира в миниатюре, где взаимоотношения людей ярко проиллюстрировали любовь к ближнему. Человек в этой истории имеет одно лицо, но настоящее, не припудренное и неограниченное. Важно увидеть истинного (настоящего) человека во всём. Историю данного происшествия нужно преподавать в школах, иллюстрировать в общественных местах, размещать эпизодами на пачках сигарет и не забывать никогда. Совсем никогда.

Эмиль Чоран, очень интересный и натурально-правдивый франко-румынский (!) философ, описывая жизнь, как «шествие недочеловеков», очень возмущался безысходностью нашего проклятого и насквозь лживого бытия: «Человек ушёл в сторону от своих путей, уклонился от своих инстинктов и забрёл в тупик. Он мчался без остановок… чтобы достичь своего конца. Животное без будущего, он увяз в своём идеале, проиграл свою игру. Из-за того, что он непрестанно желал превзойти самого себя, он сделался неподвижным; и единственный выход для него – перебрать в памяти свои безумия, расплатиться за них и извлечь из них новые комбинации… Однако есть среди людей такие, которым и этот выход уже заказан. Отвыкнув быть людьми, – говорят они себе, – мы даже не знаем, принадлежим ли мы ещё к какому-нибудь племени, к какой-нибудь расе или хотя бы к какому-нибудь отродью. Пока мы придавали значение предрассудку под названием „жизнь“, мы разделяли заблуждение, делавшее нас равными остальным людям… Но затем мы отделились от нашего биологического вида… Наша прозорливость, сломав нам позвоночник, сделала нас совсем вялыми, превратила нас в какую-то беспозвоночную дрянь, которая растянулась поверх материи, чтобы пачкать её своей слюной. Мы затерялись среди слизняков, после того как достигли последнего рубежа, смешного последнего рубежа, и сейчас нам приходится платить за то, что мы плохо воспользовались нашими способностями и грёзами… Жизнь отнюдь не была нашим уделом: даже в те мгновения, когда мы упивались ею, всеми нашими радостями, мы были обязаны не ей, а восторгам, поднимавшим нас над ней. Мстя за себя, она увлекает нас на дно: шествие недочеловеков в сторону недожизни…»

Эх, Эмиль, Эмиль… Успокойся же ты, кричит ему человек, но философа понесло: «Да будет проклята во веки веков звезда, под которой я родился, да не захочет её удержать при себе никакое небо, да рассыплется она в мировых пространствах с позором, словно пыль! И да будет навсегда вычеркнуто из списков времени то предательское мгновение, которое вбросило меня в толпу живых существ! Мои желания уже не сочетаются с этой помесью жизни и смерти, в которой ежедневно опошляется вечность. Утомлённый будущим, я пересёк его из конца в конец, и всё же меня продолжает мучить неведомо какая-то неумеренная жажда. Неужели так и не будет конца этому отчаянию в этом непредсказуемом мире, где, однако, всё повторяется? Сколько мне ещё повторять самому себе: „Я ненавижу эту жизнь, которую я боготворю“? Ничтожность наших бредов превращает нас всех в богов, покорных пошлому року. зачем нам продолжать восставать против симметрии этого мира, если даже сам Хаос оказался лишь системой беспорядков? Поскольку наша судьба состоит в том, чтобы догнивать вместе с материками и звёздами, то мы, словно безропотные больные, будем до скончания веков культивировать своё любопытство в ожидании предопределённой, ужасной развязки».

Эх, Эмиль, Эмиль, не стоит вопрошать тебе, quousque eadem? (доколе же ещё вот так?), и кричать в пустоту. Тебя бы на плот посадить, к тем медленно сходившим с ума людям, которым «твой» мир столь наивен и чужд. Когда-то и они его кляли и поливали помоями, но пробил час остаться людьми, и они ими остались… Они сумели выжить в «этом непредсказуемом мире» и с гордостью остаться людьми, даже несмотря на убийство, каннибализм, предательство и смерть. Несмотря на жизнь «без перил», они узнали «конец отчаянию». Узнали. Они были псевдолюдьми, но в попытке выжить обернулись в настоящего природного человека. Концом отчаяния оказалась жизнь.

Героями этого небольшого повествования станут обычные люди, выжившие и/или пытавшиеся это сделать в сложившейся трагической ситуации. То, что пережили эти люди, описать сложно. Это не гомеровская пресловутая статистика о многолюдной десятилетней осаде ненавидимой всеми, жирующей Трои. Это не библейские скитания старика Ноя в крепком и надёжном (им же созданным для себя любимого!) ковчеге. Разговор пойдёт о деревянном плоте, из не совсем ровных брёвен, кое-где изъеденными жуком-короедом, который одиноко качается на волнах холодного океана. Не совсем «одиноко», конечно: на его борту – 147 человек. Это не экспедиция Тура Хейердала и даже не папуасы, переселяющиеся из островов в Австралию. Нет. Это были овцы на заклание, но в костюмах людей. Пока ещё людей, чуть позже ставшими зверями. Этот деревянный квадрат, состоящий из кривых брёвен, связанных уставшей рукой моряка, представляет собой точную модель нашего безумного мира в миниатюре. Представьте себе, что наша планета Земля – не огромный шар, а обыкновенный бревенчатый плот размером 20×7 метров, на котором в ужасной тесноте добровольно-принудительно поселились ЛЮДИ. Такого размера сейчас строят санаторные бассейны для бабушек и дедушек на дорогих и не очень курортах.

А было всё так…

Флагман экспедиции, фрегат «Медуза», как и предполагало большинство старых моряков, не пожелавших нарушить субординацию, сел на мель. Когда исторический человек осознал силу приказа, прошло много лет и случилось множество трагедий. В чём заключается слабость такого акта повелевания, как приказ? В том, что только тот, кто приказал, может выполнение приказа отменить. Человек, не участвовавший в исполнении своего приказа, доверяет другому. В принципе, уже изначальный приказ потерял форму, так как обрёл другого собственника. Следовать приказу того должен этот. Независимо от того, какие условия сопровождают исполнение акта, он должен быть выполнен. В итоге, корабль начал тонуть.

В нашей жизни есть многое, что противоречит не только морали, но и здравому смыслу. Человека привлекает доблесть, мужество, честность, верность, преданность, любовь, он их обожествляет и принуждает к нему всех. Хотя сам к этому никогда не стремится. Только злодей, прожив всю свою жизнь пассажиром, может придумать такую «традицию», как «капитан покидает судно последним», и вынуждать руководство корабля ему следовать. Так как это вполне по-человечески. Прыгающий в шлюпку мужик, забывший жену в каюте, этого не обязан делать. Потому что он не капитан этого судна, он даже не «капитан» своей семьи. Одним словом, мест для капитана в спасательных суднах не должно быть предусмотрено изначально. Человек, отвечающий за весь долгий маршрут, уставший и разбитый, при трагедии не заслуживает спасения. Когда же капитан спасается со всеми (он же человек!), то его упрекают, предают остракизму и всячески поносят. Но почему никто и никогда не винит в бездеятельности при крушении корабля самих пассажиров? Они святые. А вот капитан должен сойти с корабля – последним. Наличие малолетних детей и жены – в глазах люда не оправдание продолжать жить дальше.

Не будем затрагивать причины данного кораблекрушения, отметим только, что несколько кораблей с губернатором и его семьёй двигались в направлении колониальных владений Франции. Везли нового чиновника и казну. Вынужденно прекратив следование, корабль лёг на бок. Началась эвакуация. Стали спасать самое главное – капитана, губернатора, его семью, свиту и казну. В шлюпках места на всех не хватало. А жить хотелось всем. И сегодня даже на ультрасовременных лайнерах при катастрофе выжить смогут не все. Те, кто планируют пассажировместимость судна, изначально, ещё в чертежах, лишают определённой части людей возможности спастись. Конструктор корабля, работая над макетом будущего судна, не особо смущается и не бросает дальнейшее проектирование, которое уже заведомо приведёт к гибели человека. У него не появляется и зазрения совести, что он уже кого-то убивает, не прибавляя при этом места для лишней шлюпки. Словно полотно, он просто чертит и пишет, но если художник изображает случившуюся смерть в виде красок на холсте, то инженер не видит тех, кто умрёт, но о них точно знает. Как живут проектировщики кораблей? С какими мыслями спать ложатся? Неужели так же счастливо им живётся, как тем пассажирам кораблей, созданных в их головах, что чудом сумели спастись? Часть людей всё-таки уплыла на шлюпках. Остальная часть – построила плот и поплыла в неизвестность… Человечность уже вышеизложенных поступков даже не будем рассматривать – скучно для тех, кто знаком с телекатастрофой «непотопляемого» «Титаника». Человеческое лицо теряет свои черты и возвращается к животному оскалу, как только понимает, что идёт ко дну. В нашем случае понятие «дно» намного шире, нежели у Эмиля Чорана, и намного глубже, чем у Ива Кусто.

Возвращение – не есть остановка. Возвращение – не может быть дорогой назад. Скорее всего возврат – это снова быть самим собой. Это сброшенная маска в углу актёрской гримёрки. Возвращение к истокам – не есть «плохо» в вопросах жизни. Бородатый салафит с айфоном в руках не вернётся к истокам даже своей религии. Никогда. Это сделать просто нереально. Мир преобразился. Но вернуться к самому себе может каждый, нужен лишь повод, скорее всего, это будет трагедия: личностная, семейная, общественная, глобальная… Неважно, как её назвать, важен персонаж данного деяния – природный человек. Настоящий. Салафит не спасётся в истоках своей первобытной религии лишь потому, что ему ничего не угрожает. Человек современный – очень счастливое существо, но «счастье» это – искусственное. Оно не природное. Оно создано нами, а значит, лишь для нас. Чтобы быть гармоничным в этом мире, человек должен отказаться от своего… Ведь всё наше поведение – это сплошная показуха. Это плохая игра. Мы ждём конца света лишь с одним желанием – чтобы всесильный Бог избавил нас от нами же созданного окружающего мира! Не поднимается у нас рука совершить исторический самосуд. Уж сильно мы подсели на всё искусственное, при этом оставаясь природными. Наша жизнь – это сплошной поиск в себе «хорошего». Человек продолжает совершать плохое, но клянёт себя за невозможность творить хорошее.

Эмиль Чоран, словно котёнка, тычет нас мордой в наше же дерьмо: «Ничто не делает нас более несчастными, чем необходимость противостоять своему примитивному нутру, зову своих инстинктов. Результатом становятся терзания цивилизованного человека, вынужденного улыбаться, скованного вежливостью и двуличием, неспособного уничтожить противника иначе как на словах, обречённого на клевету и как бы от отчаяния вынужденного убивать не действуя, а одной лишь силой слова, этим незримым кинжалом». Но люди на плоту таких философских чувств не испытывали, не только к «своему примитивному нутру», но даже к ближнему своему, неуверенно балансировавшему на утлом «судёнышке» по диагонали вправо. Все «пассажиры» плота – были счастливы! Их совершенно ничего «не терзало», они все в один миг стали – «единоличными», то есть правдивыми, искренними и честными! «Вместо закона джунглей мы теперь имеем словесную перепалку, которая позволяет нам выпускать из себя свою кровожадность без непосредственного ущерба для себе подобных. Нам удалось переместить в свои мысли живущую в нашей крови потребность убивать: только это акробатический трюк позволяет понять, почему общество живёт и здравствует», – пишет о несчастных людях Эмиль Чоран. Он пишет о нас. Какие, к чёрту, «акробатические трюки»? Мы бедные духовно люди. Живём постоянно в психологическо-душевном трюке, который приводит к хронической нервозности, стрессам, бытовым конфликтам и глобальным войнам. Несчастные люди современности. О каких «перепалках» может идти речь, которые всего лишь плодят количество обиженных и лишают нас нервных клеток. Всё-таки на плоту было природней. Естественней. Как-то всё было по-настоящему. Без грима. Почти святые, «пассажиры» плота не стали лгать и скрывать, что хотят перерезать друг другу лишь глотки. Они не играли, а жили. Им не нужно было льстить. Они были людьми. Настоящими.

Соглашусь с нашим умным собеседником: «Жестокость, которую мы унаследовали и которой располагаем, не так-то легко укротить. Пока не предадимся ей до конца и не исчерпаем её, мы будем хранить её в самых глубинах своего „я“ и не освободимся от неё. Типичный убийца обдумывает своё злодеяние, готовит и совершает его, совершая, на время избавляется от своих импульсов. Зато тот, кто не убивает, поскольку убить не может, хотя страстно этого хочет, убийца несостоявшийся, слабовольный и элегически тоскующий по резне, мысленно совершает бесчисленное количество преступлений, томясь и страдая гораздо больше, чем первый убийца, потому что влачит за собой сожаление обо всех мерзостях, которые не смог совершить». Создав вокруг себя лишь искусственное, человек продолжает лгать даже самому себе, тем самым заменяя естественную правду на сотворённую ложь.

Часть людей, которым не хватило мест в спасательных шлюпках, вынуждена была впопыхах строить плот из подручного материала. Когда свита и прихлебатели губернатора отчалили от места трагедии, оставшиеся впали в немую панику. Брошенные люди очень хотели жить и пытались дотемна спустить плот на воду. Опустив плот на волны, люди спустились на него. Те, кто не помещался в шлюпках, стали лихорадочно забрасывать всё то, что может продлить их незавидную жизнь. Нервы взведены у всех была на пределе, ненависть к людям зашкаливала, – «кто не осмеливается мстить, отравляет свои дни, проклинает сомнения». Даже паруса закидывались в развёрнутом виде, при этом травмировав несколько человек. Ненависть не покидала своего друга, человека. Не халатность оставила паруса развёрнутыми, нет, просто ненависть к нуждающимся всегда присуща человеку имущему. Паруса, летящие со злостью в сторону плота тем, которые вдруг захотели выжить, наносили увечья и так уже брошенным людям, можно рассматривать такое как жадность души. Зачем людям, которые знают, что они уже спаслись, что они остаются жить, следовать каким-то кабинетным инструкциям при погрузке парусов, использовать страховочные тросы и придерживаться техники безопасности? Зачем? На плоту лишь те, кто без пяти минут мертвецы. Зачем формальности и человеческое отношение в отношении (не) людей? Зачем и по отношению к кому – к рыбному корму? Человек, зная, что он не с теми, начинает жалеть время, а не паруса. А главное, что гнетёт, это полное его содействие в попытке продлить чью-то совсем далёкую и чужую жизнь. Отстаньте, мы поплыли жить!

147 человек. Плот – 20×7 м. С небольшой иронией отметим, что, кроме рваного паруса, удалось спасти 5 бочонков вина и мешок пряников! Пассажиры данного «судна» – население земли. Отметим характерные моменты: четыре молодых офицера отказались сесть в шлюпки, оставаясь верны своему долгу и присяге. Остальные «пассажиры» – моряки, солдаты. На плоту оказалась и женщина, солдатская жена, пожелавшая разделить судьбу мужа! Беспримерный поступок. Символ любви и верности. Несмотря на то, что ее ждет, все же захотела до конца быть с ним вместе.

Словно пятно серой краски, люди, прижавшись телами, друг к другу, начинают взвывать, восклицать яростно и отчаянно. После всплеска агрессии и недовольства человека горделивого пришло время и место человеку жалобившему. Чтобы понять, куда двигаться плоту в поисках берега, начинается шумный поиск компаса, который вроде бы загружали. Компаса нет. Народ приходит в ярость. Но распространение ярости не происходит на виновных. Так как их на плоту нет. Точнее есть, но в одном стасорокасемеричном лице. Они виновны. Все. Исходя от ненависти и злобы, человек вынужден смириться. Вдруг у одного из членов экипажа в кармане оказывается буссоль (мини-компас). Жестокость всей истории столь изощренна и натуральна, что стоит задуматься о существовании мирового зла в образе гроссмейстера. Все люди ликуют от такой новости, обнимаются и смеются. Буссоль передают из рук в руки, цепь благих ладоней с вожделением передает компас капитану. Но счастья не случилось, от людей отвернулся Бог. Окончательно. Маленький прибор, который должен был указать им путь к вожделенной земле, выскользнул из отчаянных рук и исчез в море. Состояние людей сложно и вообще невозможно передать графически, не пережив такое натурально, по колено в морской воде. Люди впали в ступор отчаяния. Обошлось без убийства растяпы лишь потому, что «экипаж» еще оставался людьми. Случись подобное завтра, смерть за утерю была бы как «спасибо».

Следует отметить, что пятачок из дерева 20х7м, кишащий людьми, – это своеобразный мирок человека в игольном ушке. Своего рода государство, где так же существует борьба за власть, но не для реализации благих намерений в поисках выхода для всех из патовой ситуации, а лишь для того, чтобы реализовать свои личные и амбициозные интересы. Человек – тварь. Люди, оказавшиеся на краю из-за халатности и глупости других, не доверяют никому. Образ капитана – хозяина морей, который остался с ними на плоту, – для них уже не авторитет. Власть на «судне» захватывает корабельный доктор, хирург. Очень символично – такой себе санитар плота. Видит, где болит, и знает, как «это» вылечить. Он беззастенчиво свергает раненого капитана, своими сладкими речами заводит жалкую толпу в другую сторону и начинает властвовать. Казалось бы, что ситуация, в которой оказались люди, ну уж никак не располагает человека к безумной любви властвовать. Происходит обратное. Что творилось в головах у людей, не совсем понятно, наверное, то же, что и у абсолютного большинства человечества, – черная дыра. Голодные и погибающие, в открытом море, верхом на «куче деревянного мусора» – все мечтают о мести. О кровожадной мести. Хирург возрождает у них надежду не на жизнь (личное спасение), а на жестокое отмщение (гибель других). Человек по своей природе жесток нутром, не головой. Разум – единственная категория, которая разительно отличает нас от зверя. Но, как видим, разум умер или его уронили в море, еще тогда, при хаотичной погрузке на плот. Что для человека означает зло? Какое оно на вид? Какого роста и размера? Бывает ли «зло» с добрыми намерениями? Зло – это спящее добро? Или зло – это мы?

Всё самое страшное ждало человека впереди. Наступила нежеланная ночь. Кошмар и жуткий ужас пришёл в души каждого. Крики людей заглушали шум волны. Люди начинали массово молиться Богу, яростно держась за тросы, чтобы не смыло в море. Ужасная ночь на плоту посреди моря изменила людей. Но не всех. Наступило долгожданное утро. Итог ночи был таков – 20 погибших. Отметим, что 12 человек погибли по вине человека, так как их ноги при ночной буре были зажаты меж бревен плота, который собирался наспех и как-нибудь. Человек выигрывал у природы со счетом 12:8. Природа жалела людей. Она даже бурю сдерживала. Дарила им штиль. Но предали люди людей. Убивали люди людей. Начали пожирать трупы спутников своих. Оставшиеся в живых не скрывали страх и радость. А радость присутствовал! Искренняя и долгожданная. Количество алкоголя на плоту увеличивается. Также утром покончили жизнь самоубийством три члена «экипажа». Они просто сошли с ума.

На плоту всё было просто. Натурально. Тяжело представить нам, как на маленькой площади, без стен и заборов, люди умудрялись не только жить, но и умирать. Солёная вода причиняет боль, но жизнь моряка уходит. Тело отяжелело и бухнулось в море. «Его спасать не надо», – крикнул помощник бывшего капитана. Это понятно для всех.

Весь день жара нещадно добивала людей. Словно те семь дней, что Бог потратил для создания Земли, здесь на плоту они отсчитывали в другом направлении. И если в Святом Писании каждый день что-то порождал, то в нашем случае лишь убивал. Ночью наступил апокалипсис. Тьма накрыла плот, поднялся дикий и холодный ветер. Напомним, что сотня человек сражается за жизнь на плоту без стен и кают. Не сойти с ума и самому не спрыгнуть с плота в спасительную смерть было очень сложно. Людей смывало за борт. Количество погибших не знал никто. Природа только знала, она ими насытилась. Потери людские за ночь никто даже не считал. Человеческое покидало людей окончательно. Никто не надевал траура по ушедшим, никто почему-то не горевал. А началось совсем другое, обратное, какое-то страшное и зловещее. Такое чувство сложилось, что Природа, насытившись смертями, решила отдохнуть глазами – пересмотреть фильм об истинном человеке. Над плотом установилась прекрасная погода. Человек стал осознавать, что спасения нет никому, смерть – неведомая сила, а значит, нужно жить как в последний раз. Завертелась рулетка зла. Разделение людей на классы, профессии и достаток – прекрасные творения человека. В мирное время и не в зверином мире. Случилось следующее: люмпены-солдаты, сходя с ума от безнадёжности дальнейших попыток сопротивляться смерти, решили ускорить процесс. На плоту начался бунт. Кровавый и беспощадный. Напомним, плот – это пятачок из брёвен, 20х7 метров, без стен и заборов. Но бунт начался. Человек неповторимая, но уж совсем не Божья тварь. Солдаты решают разрубить тросы, сдерживающие бревна, что приведёт к развалу конструкции плота, и, соответственно, гибели всех на нём одновременно. В исламской традиции даже существует подобный хадис! Но самое главное для солдатни, прежде чем забрать всех на тот свет: им, свиньям, нужно нажраться алкоголем. Скотине страшно умирать трезвой.

Молодые офицеры, в количестве четырёх человек, с оружием и мозгами, решили противостоять оголтелой толпе заговорщиков. На коврике в 20х7 метров разыгралась настоящая битва, с фронтами, тылом, засадами и казнями. Имеются убитые и раненные, но плот, общий дом для добрых и злых, остаётся на плаву. Следует остановиться нам, чтобы понять и отследить сущность зверя в душе человека. Факт превращения добра в зло. Понимая, что четыре офицера и несколько «пассажиров», их поддержавших (а точнее те, кто хотел жить), не сумеют совладать с сотней разъярённых животных, офицеры (разум, элита, благое, добро) совершают умышленную оплошность и разыгрывают целый спектакль на плоту размером в 20х7 метров. Люди с головой и мозгами, да которые ещё и хотят жить, несмотря на гнилые доски вместо пола и морскую гладь взамен стен, показательно выталкивают бочонок вина к ногам просящих. Уже не люди, а ближе к полузверям, матросы и солдаты проделывают в бочонке отверстие и начинают праздновать «победу».

Личности горстки молодых офицеров – это святые лики добра. Человек, удивительное существо, не имея хвоста, он об этом умудряется сожалеть. Поведение офицеров наталкивает на мысль, что совершать благое через пролитие злой крови поощряется природой. Оказавшись в таком убийственном положении, горстка людей (офицеры, врач, писатель) сумели остаться людьми. Воспитание, манеры, образование – вот всё то, что отодвинуло их от злого зверя. Оказавшись по злой воле глупца на плоту жизни, они продолжали оставаться людьми. Да, конечно, в них также проснулся душевный зверь, но действия, которого были направлены на уничтожение лишь злого, во имя надоевшего добра. Под «добром» следует понимать возможность продолжать своё дальнейшее существование. Люмпены же, одержимые своим зверем, решили уничтожить себя, но при этом забрав с собой «доброе». Для них «добро» – это когда от их жизнедеятельности не осталось ничего и никого, даже самого деревянного плота. Пустота. Ноль. Бублик без теста. Такая себе жизнь без истории. То, что кто-то выражает своё несогласие, оставаясь в меньшинстве, лишь подогревает зависть к тем, которые упорно продолжают хотеть жить. Люди убивают людей лишь потому, что одни хотят жить, а другие не хотят, чтобы те, кто хотят, продолжали жить. Офицеры вынуждены убивать людей (зверей), которые не просто не желают сами дальше жить, но и которые не дают жить тем, кто этого хочет. Спасая свою жизнь, они оказывают помощь тем, кто хочет умереть, и при этом сохраняют благую надежду на общее спасение. Добро против зла. Офицеры, истребляющие матросов, оказываются святыми добродетелями. Своего рода святость добра.

Матросы гуляют. Напившись вина и окончательно превратившись в свиней, в своих явных предков, дикая орда решает покончить с разумом в лице четырёх офицеров, доктора и нескольких строптивых. Отметим, что этим решением они уже ярко обозначают свою природную неполноценность. Восемь человек, которые захотели жить дальше, в любых условиях – это не спасение для плота, который перегружен людьми и на котором еды и вина всё меньше и меньше. От убийства горстки жизнелюбов вина больше не станет, а на плоту всё также будет тесно. А вот обратные действия офицеров, а именно, подавление бунта матросов, являются неприкрытой формой блага. Еда увеличилась, вино тоже, плот уже не так тонет, да и мир избавился навсегда от сорока алкоголиков и убийц.

Офицеры, желавшие бороться со смертью, не особо испугались пьяных убийц. На плоту началась жестокая резня. Прохмелевшие «герои» кричали и умоляли господ прекратить избиение. Офицеры были глухи к мольбам. Обезумевшие от страха, окровавленные и изрубленные бунтовщики бросались за борт. Страшно и очень сложно понять то, что пережили эти люди. Мы бы все вели себя точно так же. Может быть, даже жестче, но никак не милосердней. Огромное количество разнообразных событий происходило в жизни ста сорока семи обездоленных и ограниченных плотом из корявых деревяшек. Люди хоронили, пьянствовали, справляли нужду, показывали примеры доблести и случаи паникерства, лили слезы от радости, интриговали, становились каннибалами и благородно убивали.

Человек безудержен в своей злости. Победившие солдаты не могли отказаться от мысли наказать бунтовщиков, но так как вариантов было немного, то оставалось в их арсенале лишь унижение. Офицеры заставляли, в санитарных целях, искупаться солдатам в море, но солдаты отказывались, так как им было стыдно показывать шрамы на теле от кандалов. Человек зол от природы, плот скоро утонет, а на нём находятся те, кто издевается над теми, которые еще и стесняются. Феноменально. Казалось бы, человек остаётся человеком, несмотря на лишения. Ведь только у нас развито чувство унизить упавшего. Но природа устала от человека-гордеца.

Наутро после подавления бунта выжившие люди были шокированы: 65 жизней, в виде изрубленных рук и ног, лежали на плоту. Офицеры ужаснулись своих деяний. Дело сделано, зверь доволен. Липкий от внутренностей и крови зловонный плот дрейфовал далее в недра сущего, раскрывая всю прелесть и истинность человеческих взаимоотношений. Возвращение к инстинктам падальщика – роль падали, правда, играет человек. Чудак-доктор, который, напомним, выполнял функции «капитана», со знанием специалиста щедро делился советами, что «кровавые куски человеческого мяса лучше подсушить, дабы улучшить их вкус и качество, что очень благоприятно повлияет на общее пищеварение». Добавить нечего. Просто гурманы собрались.

Стоит отдать должное символам добра – офицерам, которые в силу своей воспитанности и образования с брезгливостью не притрагивались к человечине, как остальные. А кушали-то матросов, то есть добро ело зло, чтобы выжить! Они избегали каннибализма. Но голод победил и их. Они кушали человека! Их оставалось меньше тридцати человек. Отметим, что образование/воспитание лишь отсрочило время до превращения офицеров в людей. Голод испытывают все, как образованные, так и неучи. Остаться человеком – это не упустить возможность выжить. Как? Зависит от нас…

Удивляет и пугает жизнь этих людей. Уж точная копия нашего безумного мира в миниатюре. Двоих солдат уличили в том, что они, отдыхая в тени винного бочонка (ну не гениально ли?), умудрились тонкими соломинами посасывать алкогольный напиток! Просто шедевр реализма-веризма. Вот это человек, но ещё не зверь. Бешенству не было предела. Этих двоих умников выкинули за борт. Просто так. Лишь за воровство вина. Нужда в смерти живого поразительно природная вещь. Вскоре на руках у капитана умер совсем молодой юнга Леон. Бедный мальчик двенадцати лет от роду сошёл с ума от пережитого. Он метался всё время по плоту и звал маму! Жалуясь ей на голод и жажду! Молодой паренёк, по сути ребёнок, сирота босоногая. И он звал маму! Ту святую материю, которая дала ему жизнь, которая беспросветно пила, гуляла и избивала его, сорванца. Мать, которую он помнит, лишь забившись в углу, прячась от очередных побоев. Ту Маму, которая умерла на улице, истерзанный труп которой он отбил у бродячих собак. Доктор-капитан, который и поведал на суше о данной трагедии, сумел остаться только на бумаге весельчаком: «Он угас, как угасает без масла светильник. Всё: его ангельское лицо, мелодичный голос, любознательность свойственная его возрасту, незаурядная отвага, проявленная им, и добросовестная служба ещё с прошлого года во время Индийской кампании, – вызывало щемящую жалость к этой невинной жертве».

Прочитав подобное, можно вдруг подумать, что свидетели того ужаса всё-таки остались людьми. Но это не так. Человек остался «человеком»: «Нас оставалось более двадцати семи человек. Из этого числа лишь пятнадцать человек имели какие-то шансы прожить ещё несколько дней: остальные практически сошли с ума от ран и истощения. Тем не менее они имели право на свою долю в распределении провизии и перед смертью должны были выпить по рациону ещё тридцать-сорок бутылок вина, которые могли пригодиться тем, в ком ещё оставались жизненные силы. Мы рассуждали так: перевести больных на половинный рацион значило бы обречь их на медленную смерть. посоветовавшись, мы приняли решение, продиктованное глубоким отчаянием: бросить их в море». Боже, всё то, что творилось на плоту: смерть, убийства, людоедство, и тяжело было не сойти. Мурашки по коже идут при написании таких слов. Это же ничейные дети нашего жестокого мира. Когда стали появляться тяжелобольные «пассажиры», их просто брали под руки и спихивали в море. Вино делилось на оставшихся. Так осталось 15 человек. И вот, среди этого мрака, на их окровавленный парус опустилась белая бабочка. Символ чистоты на пятно крови! Самое хрупкое в мире живое существо решило навестить самое жестокое! Словно страницы из Библейского Завета.

Вот людей осталось всего 12 человек. Это были в основном люди разума, символы добра с куском человечины в руках. Лишившись ста тридцати человек – бродяги, матросы, солдаты, авантюристы стали балластом и едой – они соорудили второй плот (!), очистили от крови и кишок основной плот, подремонтировали пол, затянули тросы, сконструировали борта, чтобы не выпадать при буре. Стали дискутировать о политике, даже критиковали власть и государство, при этом кушая человечину и запивая все это дело вином. Алкоголь уже не экономили, благо те, кому он предназначался, уже давно съедены. Доктор, который выжил и донес миру о своих «приключениях», с профессиональной назойливостью говорил правду: «моча одних была более приятна на вкус у других». Среди этих ребят был и гений (мир в миниатюре), он мог спокойно пить солёную воду. Даже на плоту был один выживший негр, чернокожий солдат Франции. Он очень устал и не хотел жить (хотя рабы выносливее европейцев). Решил однажды африканец покончить собой, а мясом своего тела накормить других. Ему этого не дали сделать. Белые спасли чёрного. Очень символично, походит на Ноев ковчег, где каждой твари по паре. Однажды на горизонте вдали они увидели корабль, который прошёл, но их не заметил. Люди впали в апатию, легли все на пол и накрылись остатками паруса. Все собрались умирать. Но тут один из них предложил, что умирать ещё рано, нужно на доске (!) нацарапать историю их бедствий! Жюль Верн прямо. Несколько выживших уже после своего спасения описали свои скитания. Прочитав их, жестокая Франция ужаснулась. Страна была поражена тем, что её просвещённые граждане могли опуститься до каннибализма, поедания трупов и прочих мерзостей. Это же люди, а не лоси или олени. Это зло двуногое, но с книгой в руке. «Лось никогда бы не стал жевать плоть собрата лишь потому, что голоден», – негодовали лощёные парижане.

Всё вышеизложенное больше походит на миф, легенду или отрывок из Библии, но это историческая правда. Данный рассказ не поведал нам ни о чём новом. Мы такие же, как те ребята из «Медузы». Просто маскируемся исправно. Так сказать, профессионально. Прячем в себе человека, при этом оставаясь в его образе и подобии. Называясь человеком, мы почему-то живём не по-человечески. Навешали на себя регалии божества, кичимся пустым. И не человек, и не Бог. Подобны безобразному кентавру, в котором человечеству досталась лишь роль задницы. Вот уже десятки тысяч лет мирный и немой Бог думает и ведёт уж слишком болтливый и «грамотный» зад. Но когда-нибудь терпение Всевышнего кончится…

Человек безумно жесток. Изощряется в пытках, коварстве, злобе и интригах. Он словно не живой. Такое чувство складывается порой, что мир живого не воспринимает человека своим. Гиена начинает пожирать свою добычу, не дав ей умереть. Антилопа жива, но её нутро разрывают крепкие зубы. Голод заставляет гиену оставаться зверем. Зверь честен и верен себе. Его деяние – лишь благо. Он кушает живое во имя жизни. Но почему сытый человек так «любит» пытать и истязать? Зверь намного добрее человека. Даже обросший религией и верой, человек остаётся псиной. А что вера для него? Вера в кого? Или кому? В то, что ему неведомо, а значит, в пугающее. Человек хочет быть зверем. Это его облик. Зеркала не нужны. Ну уж очень от нас несёт человеком. Даже слишком. Запах человека животные улавливают за километры. И стремглав несутся прочь, чтобы избежать встречи с нами. Мы счастливы, когда нас боятся.

Вот уже какое количество времени человек не желает видеть Иисуса Христа снятым с креста. Миллиарды крестов, крестиков нательных, икон и изображений – украшает истерзанный человек, распятый на кресте. Он продолжает страдать! Иисуса Христа пожалел даже его отец – Бог, а жалкий человек, сам же распявший своего Спасителя на кресте, продолжает молиться акту насилия. Человек сознательно не желает снять с креста Христа, что было осуществлено на самом деле. Человек желает остановить историю христианства на убийстве пророка. Был труп, висящий на кресте, и всё. Акт «умирания» очень свят в глазах живого.

Мы верим не в его воскрешение, что последовало после распятия, а как раз наоборот, мы называем святостью момент самой мучительной сцены – прикованное гвоздями окровавленное тело к деревянному кресту. Человек обоготворил распятие, что по своей сути является лишь видом казни, такой же бесчеловечной, как посажение на кол или каменование. «Бесчеловечной» … Но убивали-то люди. Но даже здесь человек остался «человеком» – заставил Бога умереть человеческой смертью. Носили бы христиане на шеях украшения в виде посаженного на кол святого? Уверен, носили бы, так же массово и культурно. Отливали бы в серебре и в золоте. Торговали бы ими и детей «крестили» бы в купелях с нанизанным на кол богом на шнурке. Мы должны, в конце-то концов, снять Христа с креста и дать телу достигнуть святости. Хватит думать о себе с позиции Бога. Все тайны современного христианства, по сути своей, – это надуманные деяния попов. Христос был, Тацит Публий свидетельствует об этом. Но… Люди его не помнят. Божья тварь не признала чужого пастуха. Христос был слишком умён, его слова были многослойными, а речи подобны многотомным монографиям. Они ломали и калечили духовно нищих людей. Христа никто не понимал. Он говорил по-чужому, не на их «языке». Для них он говорил слишком божественно.

За ним шли, но лишь за рыбой и вином. Люмпены, спотыкаясь, следовали за куском дармового хлеба, как казалось им. Эта публика состояла из бомжей, бродяг, лодырей всех мастей и потомственных проходимцев. Верили не словам Христа, а лишь дармовой еде. Но Иисус в них поверил, и это было главной ошибкой милосердного Бога. Новые «товарищи» – апостолы – не просто предали его, а помогли повесить на крест, вбив в святое тело через гвозди свою «преданность».

Человек, который бесстрашно, в одиночку, плетьми разогнал и выгнал из храма группу наглых торгашей, не может и не захочет добровольно идти на крест. Это был дерзкий и довольно сильный физически человек. Его казнь для него же самого оказалась злой неожиданностью. Сотворив большое количество чудес, проявив характер в бытовой жизни, он надеялся, что сможет рассчитывать на безмерную поддержку местного населения. И когда его предали и позволили не только арестовать, но и предать казни, Иисус разочаровался в людях. Никто, совсем никто не встал на защиту Христа. Ни те, которым он помогал, ни те, которые «типа» ему помогали. Иисус, осознав, что народ в нём нуждается, вошёл в азарт, стал заявлять, требовать, величать себя. Он ждал и верил, что народ скинет рабское ярмо и предстанет обыкновенным человеком. Но этого не случилось. Бог был предан всеми.

И не было никакого сопротивления римским солдатам со стороны апостолов при аресте Христа. Не выхватывал жалкий Пётр меча и ни в коем случае не отрубал римского уха. Это историческая ложь. Человек, умудрившийся за несколько часов трижды предать своего учителя, не мог даже сопротивляться себе, не говоря уже о противостоянии с тяжеловооруженными солдатами. Этот «героический» миф был придуман позже, так как возводить на папский престол откровенного предателя было не совсем честно и красиво. Но он им стал. Человек, который не верил Христу вначале (на море, при ходьбе по воде) и предавший его в конце, почему-то считается святым до сих пор.

Сейчас торжествует время ненависти, согласно христианству, на смену ему придёт время любви, но люди, не дождавшись его, уже успели отказаться от Христа. А ведь «чаще всего мы привязываемся к Богу, чтобы отомстить жизни, чтобы наказать её, дать ей понять, что мы можем обойтись и без неё, что мы нашли что-то лучшее. А ещё мы привязываемся к нему из отвращения к людям, для того чтобы отомстить им и дать понять, что нас принимают где-то ещё, что их общество не так уж нам необходимо и что если мы перед Богом и пресмыкаемся, то только потому, чтобы не пресмыкаться перед ними» (Эмиль Чоран). Этого не стоит нам забывать.

Почему «человек» никогда за всю свою историю существования не покаялся и не попросил прощения у человека? Были псевдоисторические лобызания и пожимания кровавых рук. Были папские слезы и испанские «прости» перед индейцами. Краснели от стыда и немцы на глазах у гордых евреев. Но это всё не то! Совсем не то. Где просьба простить злого, чтобы он обернулся в доброго? Не вернулся, нет. Кочегар нацистского крематория, потративший шесть лет жизни для сжигание тел «врагов», вряд ли когда-нибудь обрастёт искренностью. Его душа напоена запахом тех людей… Зачем вы его пытаете перед телекамерами журналистов вопросом, раскаивается ли он? Бред. Полная чушь. Содеянное не может иметь прощение. Никогда и не для кого. Тем более перед теми, которые ТАМ не участвовали. Сказать можно всё что угодно. Лишь бы остаться в своем одиночестве. Ведь сострадание так несвойственно человеку.

Как так вышло, что человечество так легко и где-то даже с гордостью отказалось от такого божественного символа природы, как сострадание к ближнему? Мы почему-то стали кичиться собой и не замечать окружающих. Кто-то может сказать, что человек так поступал всегда. Совершенно верно, но не в таких масштабах же! Современный человек стал очень жестоким и доверчивым, но никак не верующим. Сумасшедший Ф. Ницше настаивал, что «сострадание есть расточительность чувства – вредный для морального здоровья паразит. Чужое страдание заражает нас, сострадание – это зараза». За такие лозунги следует сажать в тюрьму, а не цитировать их на лекциях. Даже дикий зверь без причины может стать небезразличным не только к своему стаду, но даже к вчерашней жертве. Что находит на животное – загадка для учёных до сих пор. Но явно не началось превращение зверя в человека. Безразличие убивает.

Мир человека не знает любви к себе, не говоря уже об окружающих. Умирающий от слабоумия Ницше с гордостью завопил, что человек хороший – это тот, кто плохой/злой. «Можно быть хорошим только тогда, когда умеешь быть и дурным; бываешь дурным потому, что иначе ты не сумел бы быть хорошим», – утверждал Ницше. Для немецкого мыслителя человек являлся злом, а его деяния – лишь вредом. Добро для него было всего лишь «высшей ценностью, которая осуждает жизнь». Дряхлый сифилитик в обнимку с плохим всю свою жизнь поносил и публично презирал человека. «Хорошие люди все слабы» – данные слова Ницше звучали, словно диагноз для всех нас. А кого под «хорошими людьми» понимал усатый господин? Ведь те, кто искренне всплакнул о старике у смертного одра, тоже, получается, плохие. Разрушая существующее, не создав нового, заразив неугодным живое, старик, оскалив зубы, сошёл в могилу. Посеяв семя раздора, унизив святое и живое, Ницше оказался праведником, этаким новым пророком плохого. Апостол зла. Последователи нашлись быстро. Даже стремительно. Почему? Да потому что «…большинство – всегда зло». Так утверждал Биант Приенский. Большинство – это настоящие, «природные» люди, с ножом за спиной и улыбкой на губах, с бумажной фотографией жены в кошельке и живой любовницей в жизни. Так может ли быть доброта зла или существовать злым добро?

Всякий человек, вне зависимости от рода деятельности, размера головного мозга и принадлежности к определённому этносу, желает только добра для себя и своих близких. Но что такое «добро», какова его форма и вес, не знает никто. Ошибочно предполагать, что всё то, что не является злом, обозначает добро. Человек не уважает и не любит зло, но только лишь тогда, когда он в нём не нуждается. Востоковед А. Крымский даже мифических существ защищал с позиции почитания зла: «Джинны могут причинить много добра и много зла, поэтому их надо умилостивлять, почитать, обожать и служить им». Отметим, что человек на словах всегда и постоянно освящает некой святостью только «добро». Не совсем разумно встречать утро возгласом «Злое утро!». Каждый гражданин мира обязательно, независимо от желания выспаться или нежелания идти на работу, начнёт свой день традиционным приветствием: «Доброе утро!» Хотя жестокость и ненависть к столь раннему началу дня его переполняет. Всякий смертный просит «добро» начинать день вместе с просящим. Никого не интересует, что добро не отвечает тем, которые его лишь зовут, при этом не открывая дверь своей убогой души.

Что такое «зло», и почему его все знают, но при этом всячески избегают? Почему зло, которое все хотят истребить, в конечном итоге остается победителем? Зло – это что или кто? Перефразируя Джалаледдина Руми, который указывал на единство природы: «Солнце освещает тысячу дворов, но уберите стены, и вы увидите, что Свет един», – так же и зло выступает для всех с одним лицом. Мы его знаем и очень нуждаемся в нём. Да вся наша мерзкая жизнь построена на принципе: успеть поссориться с другом, чтобы вовремя помириться с врагом.

Народные сказки, эпосы и легенды имеют в большинстве случаев одну единственную сюжетную линию – добро побеждает зло. Уже в этих постоянных победах наблюдается откровенная ложь человеческого сознания. Сказка – это культурная ложь, некий миф для человека, но совсем не о человеке. Сказка – это собрание случаев, фактов и сплетен, которые на самом деле были собраны и структурированы автором лишь с одной целью – попытаться доказать читателю, что со Злом можно и нужно бороться! Не следует опускать праведные руки и мириться с плохим. Сказка яростно и эффектно наряжает героев в образы добра и зла и разыгрывает для читающего битву реального с аморфным. Все герои добра в сказках представлены в виде праведников, которые деяния зла пережили на себе. То есть они прочувствовали знакомство с плохим на собственной шкуре. Автор народных сказаний изображает «зло» в виде чудовищ, ведьм и других порочных и несуществующих в людском мире существ, четко обозначая, что ЗЛО не свойственно человеческой природе. У него совсем другие лица и маски. Всякий помышляющий о зле, а тем более мечтающий использовать его силу против добра, автоматически переходит в разряд гнусного и, вне зависимости от исхода сражения, должен покинуть мир людей. В сказках добро всегда побеждает зло. Это, конечно же, обман человека, так как в жизни результаты данного противоборства совершенно иные. И только поэтому сказки вечны – не только своей мудростью, но и приятной хронологией и результативностью того человека, которому удается ВСЕГДА побеждать ЗЛО, что в будничных реалиях практически невозможно.

Человек никогда не осмелится творить зло во имя добра! Но очень легко согласиться творить добро с помощью зла. А ведь зло в нашей жизни лишь присутствует в негативном виде. Человек зло не благословляет подобно добру, но при этом признаёт его власть над своими буднями. Это подобно должности президента современного государства, которого никто не прославляет, но с которым приходиться жить. Мы зло сильно презираем. Мы злу не оставляем места в нашем мире, не создаем ему личный иконостас в нашем сердце. Все извращаясь в деяниях добра, мы попираем зло, силами которого добиваемся первого. Зло незаслуженно забыто. Это не ветеран души и не пенсионер сердца. Зло не изгой и уж конечно же не порок, но почему же мы его так ограничиваем в святости? Почему человек не замечает его постоянное присутствие в наших головах и тем более в сердцах? Почему мы заботимся о разуме, о ценностях, о духовной чистоте, о вере и совсем забываем зло? Не поэтому ли его силы, которые многократно превосходят армию добра, подобно азиатской орде периодически разрушают наш уклад кажущегося псевдодобра? Это не призыв к обожествлению дьявола и других зловонных чертей, так как только злыми можно победить указанных персонажей, к которым вообще не может быть никакой жалости, так как им неведома прелесть добра. Мы ничтожно и цинично ведём себя по отношению к нашему Я. Ведь злыми мы бываем столь же часто, как и добрыми. Это наше состояние. Если человек не добр, значит, он зол. И наоборот. Когда строится церковь на деньги криминального мецената – это называют добром. Но когда строители-пьянчуги с матами кладут кирпич, не соблюдая технику безопасности, что в итоге приводит к смерти одного из работников, то строительство религиозного сооружения обрастает признаками зла. И не приметы здесь возобладают. Нет. Зло пришло в семью строителя, который явился к ним не с деньгами и изобилием в качестве оплаты за труд, а в виде окоченевшего серо-синего папы и мужа, мирно покоившегося в деревянном ящике. Зло возникло при закладке фундамента добра. Строительство церкви будет продолжено, так как следует довести добро до конца. Пьяницы-строители, приятели умершего, который явился в семью в виде зла, его, конечно, помянут, но пить не бросят и инструкции по безопасности при строительстве объектов в руки не возьмут. Итог: добро проиграло! Смерть субъекта материального мира при строительстве каменного, мёртвого сооружения, не вразумила не только строителей добра, но даже не сумела заставить призадуматься о смысле жизни строителей зла.

«Довести добро до конца» – то есть выдавить зло за его естественные границы. Выгнать его из родного дома. Прогнать дитя, то есть отказаться от него. Бросить у подъезда в ворованной корзине. Сделать его ничейным, при этом не ликвидировав родителей – невозможно. Не удастся человеку, породившему зло, изгнать его из себя и мирно зажить только с добром. Никогда. Так как, изгоняя зло, человек уже совершает ЗЛО. Зло подобно пространству, заключённому в горшок (человек); разбивая горшок, убивают человека, но не пространство (зло).

Добро/зло – это одно и тоже понятие, универсалия мира, словно близнецы пропасти, не имеющее формы и цены, но при этом являющееся условной точкой в бесконечности бытия. Но при этом оба эти понятия являются бессмертными, а точнее, смертными, но вечными спутниками живого человека. Также добро и зло изначально имеют одну площадь, невидимую, условную, но при этом ограниченную. Следовательно, творя добро, человек развивает «точку», увеличивая её добрыми деяниями. Казалось бы, что, продолжая так и далее, добро рано или поздно одержит верх над злом. Но всё это – большое заблуждение. Увеличиваясь в объёме, добро, как и зло, имеет свой предел накопления, за рамки которого оно не способно выйти. Самоубийство несвойственно нашим близнецам. Расширяясь, то есть обрастая и питаясь хорошим, добро отталкивается от зла и начинает расти, увеличиваясь в диаметре. При этом оставшееся в одиночестве зло, продолжая оставаться точкой, оказывается окруженным распухшим добром. Обжора-добро всё увеличивается и увеличивается в своих размерах святости, приближаясь уже к границам неприличной вседозволенности. Больно ударившись о частокол сдержанности, добро проходит пик своего развития и вынужденно двигается на спад. Расстояние, подобное вакууму, между распухшим добром и точкой зла заполняется благими помыслами и уже совершёнными деяниями. Пресытившись, добро замирает. Безграничным оно быть не может. Уменьшаясь в размерах, добро своей безудержной массой начинает давить благими деяниями, наваливаясь на тело зла. Зло – всего лишь точка. Микротрещина на теле добра, но сталкиваясь с благим, оно разрывает добрую плоть и этим питается. Зло не может питаться злым, лишь только добрым. Не может рука сжирать руку. Мать не в силах поедать своих детей. Также и добро способно лишь на поглощение зла. Все добрые дела оказываются между молотом (добро) и наковальней (зло). Казалось бы, что огромная масса добрых дел должна раздавить мизерное зло. Но зло – бессмертно. Не имея возможности сопротивляться злу, уставшее и полумертвое добро просто подталкивает благие деяние на расправу злу, тем самым освобождая пространство для себя. Но тут происходит ошибка добра, глупость. Увеличиваясь в размерах, зло заканчивает с благом и заполняет собой освободившийся и бесхозный вакуум власти. Добро, потеряв в весе, превращается в точку. Зло, уничтожив остатки и крошки добра, стремительно и дико расширяется в размерах. Увлёкшись, зло с бешеной яростью наталкивается на границы своей уже вседозволенности. Столкновения, подобно грому, сотрясают материнское тело зла. От этого пробуждается добро. Пришло время принимать пищу. Все происходит в том же векторе, с теми же героями, лишь поменявшимися местами – тот, кто пожирал вчера, сегодня пожирается сам. Логос, увлёкшись и презрительно рано осмелев, почувствовав мощь свою и абсолютную власть, переоценив свои силы и не сумев совладать с соблазнами, опускается на забвенное дно, тем самым питая тело раба остатками тела царя. И всё по замкнутому кругу. Каждый раз – одно и тоже. Возвышение – развитие – пик – упадок. Схема одна для всех.

Человек, вне зависимости от эры или эпохи, всегда был и остаётся монстром. «Жизнь нашу создаём мы смертью других», – говорил Леонардо да Винчи. По сути, весь наш мир – это скопище тварей. Леонид Андреев устами персонажа из «Царь Голод» добавляет: «Когда подумаешь, что у какого-то верблюда три желудка, а я, царь природы, принуждён обходиться одним…». Наши деяния – это свобода твари. То, что человек называет культурным развитием и венцом интеллекта, для природы является как раз циничным злом. Китайский философ древности Сюнь-Цзы отмечал: «Орхидея сама по себе ароматна, но если опустить её в мочу, то совершенный человек не подойдёт к ней, а простые люди не будут носить её на поясе! Это объясняется не тем, что орхидея по своим качествам нехороша – отвратительна моча, в которую её опустили». Закроем глаза на восточные догмы о совершенстве человека, а возмутимся сущностью и «творчеством» земной твари. Изгадив прекрасное творение природы, человек возмущается своим же физиологическим отвращением. То есть прекрасный цветок, который украшает естественное, вдруг заливают вонючей мочой человека и сравнивают «новое» отношение к данному растению со стороны разрушителя. Тем, кому был мил цветок еще этим утром, он же, окропленный мочой, стал вдруг не мил. Виноват цветок. Человеческая моча – лишь повод в доказательстве того, что любую красоту можно с легкостью «зассать». Уничтожить, растоптать – поступить по-человечески. Последние слова – «по-человечески» – не значат «поступить с добротой». Это сейчас мы употребляем это выражение, когда хотим выразить и подчеркнуть содеянное добро. Но это совершенно не так. «По-человечески» – это опыты над животными, атомное оружие, пытки, войны, аборты и слезы. Всё природное, наоборот, прекрасно. Даже убийство львицей загнанной антилопы – признак добра. Человек свои прихоти и похоть превратил в культ, который его не просто кормит, но постепенно уничтожает. Мы не замечаем, что люди вырождаются. Не следует статистикам завывать, что в мире 8 млрд. человек. Скопище численностью в десяток миллиардов тварей, которые рождаются с одной лишь мыслью – отобрать жизнь другого, чтобы дать жизнь третьему. Мало кто сегодня замечает, что огромная рождаемость происходит не от достатка, но от беспощадного дефицита. Рождают не для личного счастья, а лишь назло изуродованной природе. Человек вот уже тысячи лет своей истории пытается победить, а значит, уничтожить Землю. Для человека природа – враг. Называть природу своей матерью, а отцом – Бога человеку стыдно и совестно, ведь он, «великий», создал сверхважный «айфон», убивающий танк и любвеобильный сифилис. Человек бывает разных цветов, этносов, ума и достатка – но форма зла у него одна, подобна цвету молока разнопородных ведических коров.

Благодаря внутренней природе зла люди стремятся к внешнему добру. Освободиться, стать независимыми от зла людям помогают деяния добра. Бунтари прибегают к злому в борьбе со Злом, чтобы в конечном итоге обрести сокровенное добро. Человеку сложно осознать, что его жизнь подобна взлету экзотической бабочки, полет которой занимает минимум времени, минуты которого – жизнь. Ведь мы слишком милосердны. Мы такими не были, но стали. Нас погубил комфорт. Мы разучились распознавать гада. Когда пьяная тварь, чиновник, избивает стюарда пассажирского самолета, в котором до 100 человек, и спокойно возвращается после содеянного, нежно заваливается на свое билетное место и просто спит – это зло. Равнодушие губительно для цивилизации. Из роты пассажиров никто не встал и не утихомирил пьяного гада. Жалкие духовно, они гордятся новой моделью микроволновки и последней версией операционной системы. Это всё пугает и настораживает, слова стариков обязывают думать: «Самый непростительный грех по отношению к ближнему своему – это не ненависть, а равнодушие. Равнодушие – сущность бесчеловечности» (Джордж Шоу).

Китайские товарищи из Поднебесной всё видели по-своему, довольно грамотно и умно, но всё жестоко и со слезами. Из книг мудрецов (проза Древнего Китая):

«Гао-Цзы сказал:

– Человеческая природа подобна иве, а чувство долга подобно деревянной чаше. Воспитать в человеке человечность и долг – всё равно, что вырезать чашу из ивы.

– Но разве вы сможете вырезать чашу, не насилуя природы ивы? – возразил Мэн-Цзы. – Ведь чтобы вырезать чашу, нужно прежде искалечить иву. Стало быть, изувечив дерево, вы смастерите из него чашу, а изувечив человека, сделаете его человечным и справедливым? Если вся Поднебесная станет отныне считать человечность и долг злом, то виною тому – только ваши речи!»

Восток предполагал, что насилие над человеком, возможно, пойдёт во благо последнему. Чтобы остаться человеку человеком – его не по-человечески нужно сломать.

«Гао-Цзы сказал:

– Человеческая природа подобна стремительному потоку: пустите его на восток – потечет на восток, пустите на запад – потечет на запад. Ей безразличны добро и зло, как воде безразличны восток или запад.

– Воде и впрямь безразлично – восток или запад, – сказал Мэн-Цзы. – Но разве безразличны ей верх и низ? Человек по природе стремится к добру, так же как вода устремляется вниз. И нет среди людей таких, что были бы несклонны к добру, как нет воды, которая бы не текла вниз. Вот перед вами вода: если хлопнуть по ней ладонью, заставив взметнуться, она подпрыгнет выше лба; если ее, взволновав, привести в движение, она подымется в горы. Но разве такова ее природа? Только сила понуждает ее так поступать. И когда человека заставляют творить зло, с его природой поступают подобным же образом».

Не соглашусь с восточными мудрецами в утверждениях, что природное состояние человека – это творить добро. Также сложно согласиться, что нас заставляют творить зло, ломая человеческую природу добра. Нет универсального определения феномену добра. А как раз навязчивое добро и является тем явлением, которое не свойственно всему живому. Сеять добро – не означает его пожинать. Получается, что человек навязывает свою форму добра, словно кусок свежевыпеченного хлеба преподносят умирающему от голода нищему. Для нищего бродяги совсем не важно, ржаной или пшеничный хлеб, выпекли его руки убийцы или пленных, из ворованной муки или испорченной, отравленный или с иголками в мякине. Сам факт передачи куска спечённого теста является признаком добра. Может быть, это пиар и самореклама богатого на крови бедного?! Для нищего безразлично. Восточные умы как раз утверждают обратное, что добро с привкусом зла не будет принято нуждающимся: «Корзинка риса, миска похлёбки: получишь – будешь жить, не получишь – умрешь. Но предложи их с грубым окриком – и не возьмёт даже бродяга. А предложи их, пнув ногою, – откажется и нищий!» Но это совершенно не так. Голодный (злой) даже за побои и циничные унижения будет употреблять брошенное (добром).

Мэн-Цзы говорил: «Человечность – это сердце человека. Долг – это путь человека. Как жаль, когда люди бросают свой путь и не идут по нему, теряют свое сердце и не знают, как отыскать! Когда теряют кур или собак, знают, как их отыскать, а когда сердце теряют, не знают! Смысл учения – только в том, чтоб отыскать свое потерянное сердце». Какие глубокие слова, не только смыслом, но и содержанием. Но …. Это всего лишь хвальба себя. «Отыскать своё потерянное сердце» … А нужно ли? Ведь, будучи бессердечными, мы остаёмся настоящими. Нас никто не сможет упрекнуть в том, что им кажется злым. Любить человека всем сердцем – это жестоко. Ведь его потеря убьёт и тебя. А вот не любить, получается, прекрасно: потерять нечего. Ответ будет до боли жесток: «Во мне нет человека!». Но кто ищет, тот всегда найдёт, так утверждает пословица. А значит, человечность найдётся. Но всё происходит по-другому. Человек не теряет сердце, он его всего лишь прячет. И в этом весь ужас нашего существования. Мы можем спрятать человечность от человека. На время, словно под подушку. Делать даже вид для близких и окружающих людей, что ты в поисках «сердца». Но эти поиски могут быть вечными. Спрятанное «сердце» вдали от человека засыхает и умирает. Человек в итоге остаётся бессердечным, и про это знает только он. Для прохожих он – ЧЕЛОВЕК. Для себя же… Нечто. С чёрной дырой в груди. Там, где билась человечность, теперь живёт зло. Человек, который осмелился победить себя, никогда не пощадит чужого. Почему человеку легко найти заблудших курей и собак? Да потому, что это его домашние питомцы. Им вскормленные и обласканные. На поиски «человечности» никто не пойдёт. «Сердце», выплюнутое в нижний ящик выкинутого на чердак старого стола, совсем неинтересно. Человечность для человека, словно волосы на его голове. Вроде бы причёска украшает, но рост волосяного покрова вынуждает человека начать вечную борьбу с ним. Человек становится заложником вечно отрастающих волос. Стыд какой. Так что тогда говорить, о добром сердце, которое вдруг прощает, выдавливает слезу ни к месту, отводит факел огня от незнакомого дома. Глупость.

Федор Достоевский, описывая человеческое нутро в духовном разрезе, вопрошал самого себя: «Что, если человек был пущен на землю в виде какой-то наглой пробы, чтоб только посмотреть: уживётся подобное существо на земле или нет». А может, всё так и было? То, что «наглой пробой» оказалось существо «человек» – этот природный вид живых организмов, возникновение которого было обусловлено балансом всего земного, да и только. Улитка-слизняк ползает и оставляет следом сопли, и что? Человек возник в одном виде и наделён одной формой. Человек считает себя прекрасным и красивым, совершенным и естественным. Но это совсем не так. Человеческие мифические изображения так называемых «инопланетян» – вот образец идеального тела. Человек обожает такие части тела, как губы и груди, уши и нос, ягодицы и ноги. Он очень любит их ласкать и обвешивать драгоценностями. Но как раз это и является признаком уродства в природной гармонии. Ушные раковины – это телесные дыры, в которых скапливается грязь и которые некрасивы на вид. Нос… Ужасный кусок хряща, с незначительной долей мяса и кожи. Отвратительные два углубления, из которых торчат волосы и вытекает зелено-желтая смесь. Перекрыв ноздри, человек может умереть, лишившись воздуха. Из-за этих двух углублений реально можно УМЕРЕТЬ! Человека может предать – НОС! Женские груди прекрасны на вид только для человека. Люди обожествляли данный орган кормления и со временем создали культ женственности через размер в декольте. Но груди не так прекрасны в природном измерении. Чтобы понять всю «непрелесть» грудной настоящей красоты, вспомните родившую собаку, у которой искусанные огрубевшие соски словно на кусках кожи достают до земли, причиняя самке неудобство жить. А ведь в этом и вся прелесть женских грудей – они созревают, чтобы дать жизнь другому. Но никак не себе. Сегодняшнее поклонение своим же грудям, и только для себя – является бредом современности. Своего рода любованием содержимого унитаза, который заполняется по мере желания творить. Для природы же красивые груди – это потрескавшиеся соски на кусках венозной кожи.

«Инопланетяне» – это наш идеал. Это топ-модели человеческого Я. Их никто не видел, но при этом человек изображает «космических пришельцев» очень грамотно и естественно. «Инопланетяне» не имеют ушей, у них наблюдается отсутствие ноздрей, ногтей и половых органов. То есть всего того, что в принципе мешает человеку жить, но без чего он не может существовать. Изображение «пришельцев» не такими как мы – это всего лишь зависть к их полноценности! Ногти и зубы – это роговые куски, которые частоколом прорезают наши ткани. Они не могут быть прекрасными. Подобно кускам дерева, вместо лопаток, они нас безобразят и уродят. Но и тут человек «им» обрадовался, стал ногти всячески украшать, а зубы пломбировать и беречь. Хотя разрушение инородного в наших ртах – вполне природное и естественное явление. Организм отторгает всякие вкрапления в наш организм.

Наличие волос у человека и их полное отсутствие у «инопланетян» – еще один признак планетарной зависти. Даже не постоянный уход за волосами неугоден человеку, а совсем другое – человек не контролирует рост волос. Походы к парикмахеру – это не контроль волосяного покрова, это борьба с надоевшими хулиганами. Человек слаб, он находится в постоянной борьбе с ногтями, волосами и огромным количеством грязи, которая так и норовит поселиться в нашем теле. Борьба с природными явлениями, такими как холод и голод, дополняется вечным конфликтом со своим телом. Если нам не удалось поймать инопланетного гостя, то давайте душить друг друга. Есть же бомжи, бедные, пенсионеры ….

Человек – единственное живое существо, которое постоянно нуждается во враге. Животных в мире огромное количество видов. Человек за совсем короткое время сумел переименовать большинство из них в праздничное меню. Остальных заставил служить. Все первобытные рисунки, дошедшие до нас в пещерах мира, изображают одно – убийство, смерть, враг, еда. Убийство дичи для еды, смерть еды, смерть врага, хищника-конкурента пищевой цепи. Враг с копытами в итоге становился едой. Человек убивал своего врага и кормился им. Природная закономерность. Не найдя среди животного мира достойного соперника, люди принялись убивать своих же. Истребив половину населения Земного шара, человек начал войну с самим собой. Разного рода гомофобные правила новой реальности заставляют нас по-новому осмыслить своего врага. Человеку хочется дождаться «конца света», хотя его прелести вряд ли он осознает. Человеку хочется затянуться сигаретой, хотя он знает, что это губительно. Человек хочет стать педерастом, хотя догадывается, что это не его. В давние времена Исократ неистовствовал: «Не будет между нами, греками, согласия до тех пор, пока мы не найдем себе общего врага». Старик молвил правду.

Человек по природе ленив – в отличие от него, все животные, после того как перестают кормиться молоком матери, начинают сами добывать пищу. Человек этого не делает. Его после грудного кормления продолжает кормить мать! С ложечки, из бутылочки. С точки зрения рациональности и потребности природы в человеке, наше присутствие для нее – лишь абсолютное зло. Человек гипотетически подобен паразиту или червю, который лакомится здоровым, тем самым его болезненно и мучительно медленно уничтожая. Человек – зло, и это изначальное наше состояние, которое нами движет и категориями которого мы живем. Тяжело представить человека, который творит только добро. Мы так устроены, что вокруг нас люди стараются создать такой мир, который сладостен и красив, но при этом с желтыми клыками и пеной у рта. Не выражая последнего, сложно сохранить первое. Человек любит зло, даже в отношении себя самого. Не имея врагов реальных, он создает себе злодеев вымышленных. Ревность – творение человека, это душевная ширма, за которой человек, прячась от добра, замышляет зло. Любить и наслаждаться любимым человеку злонамеренному очень сложно, и самое главное – совсем не нужно. Строить козни, интриговать, предполагать, подозревать – это те действия, в которых человек чувствует себя словно рыба в воде. Мишель де Монтень замечал: «У животных есть та благородная особенность, что лев никогда не становится из малодушия рабом льва, а конь – рабом другого коня». И только человек способен плясать из лести ради повышения зарплаты, новой должности и других бытовых мерзостей, подобно шакалу Табаки из бессмертной «Книги джунглей».

Наслаждаться отношениями ему противно, так как он считает себя творцом данного деяния. Это словно деяния Всевышнего, который с нами за руку выбирает в парковом ларьке вид мороженого. Человек подобен речному бобру, который в ходе строительства своего жилища уничтожает здоровые деревья, которые при падении убивают и калечат, своими стволами преграждают реки, создают запруды, болотистость, все это приводит к нарушению экосистемы в целом, следствием которого является смена природного ландшафта и массовая гибель его обитателей. Грызуну бобру до этого нет дела, пожив в таком захолустном уголке, созданным его зубами, осознав, что он становится одиноким в данном болоте, речной зверь покидает свою хатку и перебирается на новое место. Идеальное место в его понимании. Разрушая идеальное место других живых существ, бобр творит хорошее исключительно для себя. Делая зло одним, грызун обретает добро для себя.

Человек своим поведением очень схож с речным грызуном, отличие же лишь одно – бобр никогда не навредит бобру. При разрушении речной вековой экосистемы массово гибнет ихтиофауна и другие обитатели рек, но только не бобры. Речные грызуны, творя для себя комфорт, словно по трупам идут к осуществлению своей цели. Им предельно наплевать на окуней и щук, улиток и ужей. Главная цель бобра – построить удобную хатку для своего прекрасного потомства.

Люди, которые именуют себя частью Вселенной, так называемые «дети Земли», до сих пор не вписались в её структуру и не обросли формой. Даже наши испражнения не являются для почвы удобрениями, каковыми есть животный помет. Все потоки канализационные являются разрушительными по своей «природе» не только для почвы, но и мира в целом. Даже наши трупы не суть добро для Земли. Мертвые и изъеденные червями трупы людей, покоившихся в земле, также не радуют никого, разве что родственников, недоброжелателей и похоронное бюро.

В отличие от бобра, который разрушает прекрасную природу под себя (и при этом деянии, что удивительно, не страдает ни один его соплеменник), человек умудряется вредить всему живому. Но главным врагом всегда остается и будет только человек. Уничтожая природу и ее обитателей, человек как бы упреждает, что ждет человека. Это превентивный удар по себе самому. Человеку невдомек, что его деяния направлены на разрушение его как вида. Как индивидуум, он борется с видом. Победы в данном противостоянии не будет. Нас ждет только поражение. Только человек, будучи рожденным одновидовым, так сказать, в одном экземпляре, продолжает бороться с себе подобными. Для него все – враги. Все. Борясь с крысами и жуками, человек и здесь показывает свою жалкую сущность во всей красе. Для него крысы – это враг. Но не страх оказаться быть истребленными крысами человека настораживает. Нет. Ему просто нужен видимый враг. Осознанно создав комфортные условия своей грязью жизни для популяции крысиного рода, человек взращивает своего врага, подыгрывая ему во всем. Человек унижается до такого состояния, что крысу возводит в божество, которое способно умертвить спящего или бездомного Человека! Когда закончатся крысы-враги, человек переключится на бессмертного колорадского жука или жуткую саранчу. Отметим, что все враги, которые ничтожны по своим размерам, для человека являются злейшим врагом. На борьбу с такими агрессорами выделяются колоссальные деньги. Сотни ученых трудятся ежеминутно в своих «золотых» лабораториях, чтобы создать сверхоружие для окончательного уничтожения вредителей. Удивляет другое – количество населения земного шара стремительно растет, то есть число ног, способных раздавить жука и саранчу, очень велико. Но беда в том, что жуков все больше и больше. Такое чувство, что жуки внутри нас, а мы их просто плодим и не видим.

Человеку сложно сказать что-то вроде: «Я ненавижу арабов». Нет, ему это сказать легко, но только с условным обозначением своего рода, например: «Я, еврей, очень ненавижу арабов». Это будет исторической правдой. Любая правда есть добро. Злом будет являться – «я, еврей, обожаю арабов». Не может являться добром то, что природно невозможно. Не спасёт от бронированного бульдозера, рыскавшего в поисках террориста, жилище и свадебное фото на стене Ахмеда и Сары. Злом также является такое: «Я, человек, ненавижу людей». Это культурная и персональная ложь. Заявляя о своей ненависти к людям, сказавшему подобное следует прыгнуть под поезд или нырнуть в петлю. Невозможно порочить себя и при этом оставаться в теле людском. Крикнув про человека «плохое», следует тут же обрасти шерстью, поднять лай и завилять хвостом. Не сделав такое, оставаться в шкуре человека – опасно для (уже собачьей) жизни.

Почему человек по ходу своей истории только обрастает врагами, а не наоборот их лишается? Возьмём, к примеру, индейское племя Туракану. Состав племени – 52 человека. Охотники – 7 человек, жены, дети – 44 человека, вождь – 1 единица. Количество врагов предельно ограничено не только ареалом своего распространения, но и структурой самого племени – скрытностью и закрытостью первобытного общества. Итак, на 52 члена племени Туракану приходится 67 человек племени Каману. Здесь не указаны враги, так как по сути дела их просто среди них нет. Отношения 119 человек в сырых джунглях Амазонии – невражеские. Все члены двух племен воспринимают себя представителями одного вида. Но…

Огромные лесные массивы должны иметь своего хозяина. Как это ни парадоксально звучит, но Бразилия, как государство джунглей, больше отвечает правдивости и реалиям времени. Дело в том, что джунгли – это дом племен Турану и Каману, врагами они становятся изредка, да и то временно (как сложно представить современному человеку, какой это «временный враг»). Индейцы даже не подозревают, что они являются врагами для лесозаготовительных компаний, которые мечтают вырубить ценную древесину и на этом заработать. Но уже сами лесозаготовительные компании являются врагами для контрабандистов и партизан, которые наживаются на ворованном дереве и прячутся от правительственных войск. Они также являются врагами, но уже для государства в целом, которое из-за их преступной деятельности недополучает денег в бюджет и постоянно тратится на карательные походы вглубь территории.

А причём тут индейцы Турану?

Так вот, самыми добрыми и чистыми людьми среди указанного культурного бомонда как раз и являются «природные» индейцы. Для племени Турану представители племени Каману – всего лишь часть их человеческого вида. Неважно, что они имеют более длинные луки, и совсем не обидно, что их жены косоглазые. Наличие длинного копья и костяного наконечника не мешает рассмотреть в сопернике человека. Это сегодня богатый неуч слабо находит различия между собой и своим папой, но бездомного или сироту совсем не замечает, а иногда и просто переступает. Индеец по отношению к индейцу не бывает врагом, он им лишь становится. Бытие вражеского разума незнакомо индейцу. Он не понимает, как можно ненавидеть того, кто мало чем отличается от него. Индеец уважает ягуара и поклоняется ему, но тем не менее его убивает и использует кожу и когти для своих нужд. Человек очень любит тапира, но наслаждается им, только когда он зажаривается на медленном огне. Но только к человеку у индейца появляется чувство постоянной ненависти, которую очень трудно преодолеть. Дело в том, что, возненавидев человека на определенное время, человек решает с ним покончить, не как с видом, а как плохим представителем данного вида. Своего рода временное убийство. Помощь в отрезвлении племени. То есть, индеец, возжелавший убить индейца, заведомо уверен, что он совершает благое деяние, всеми одобренное и нужное для общего дела. Тот, кого хотят убить, также считает себя праведным и свою защиту от насилия возводит в геройский культ. Получается дилемма. Каждая из сторон осознает, что только она вправе совершать то, что считает нужным. Но с этим не согласна другая сторона. Поэтому в таких обществах было очень мало войн или стычек, и тем более со смертельным исходом для кого-нибудь из участников. Количество участников «конфликта» было таким мизерным, что любое убийство рядового члена племени являлось большим злом и приводило не к мести, а к ИЗВИНЕНИЯМ. Доходило до того, что вдова убиенного не давала прохода убийце ее мужа и всячески донимала его своими слезами и возгласами «как ей жить дальше и кормить детей». Воин, который убил «врага», оказывался в уничижительном положении, им не восторгались, а совсем наоборот, он всячески подвергался унижениям и насмешкам. В итоге данный герой-убийца был вынужден взять вдову себе в жены. Только так он мог искупить свою вину.

Индейцы не имели врагов до того момента, как в их родных лесах, появились европейцы. На внешний вид они мало чем отличались от индейцев, но вот поступки их казались превосходными от животных. Индеец племени Турану считал члена Каману человеком, что уже отличает их мировоззрение от нашего. Для них враги бывают только временными – как солнце, и день, и ночь, и ветер, и дождь. Все преходяще. Копить злобу в их слабых умах было бы преступлением. Помахав дубинами всласть и при этом никого не травмировав, они прогоняли не врага, а свои злые умыслы, которые их будоражили иногда. Прогнав свою злую воинственность, они принимались за благое – ловля рыбы, собирание корений, охота за дичью. Европейцы своей кровожадностью создали природный дисбаланс. Они нарушили добро. Превознесли зло, обожествив его с добром и подменив последнее первым.

Европейцы, высадившиеся на чужой берег, показались в форме зла, что свойственно нашей породе. Индеец Турану, который никогда не направлял свое копье в сторону члена Каману, не совсем мог понять и вовремя осознать, что от этого человека нужно защищаться. Индеец и в мыслях не мог представить, что ему придется убить кого-то лишь только потому, что он хочет убить его. Сегодня тяжело представить те времена, в которых европейцы заливали кровью индейские берега. Но кровожадность европейцев настораживает. Любое убийство для индейца, даже если это убийство мелкой обезьянки, – целое душевное событие. Душу убиенной твари нужно провести в мир иной, частями тела животного поделиться с богами и духами, попросить прощение у матери природы. Убийство человека, который появился случайно в их лесах, вообще заставляло индейца поломать голову. Культурная головоломка. Ну убил, и что дальше? Просить прощения у природы за убийство? Но природа сама его никогда не встречала. Съесть? Но это же человек. Бросить тут и уйти. Но ведь это же я его убил. Дождаться, когда за телом придет ягуар и ему передать? Но ведь это же моя добыча-а-а-а.

Лев Толстой не молчал и упрекал верно: «Люди так привыкли к поддержанию внешнего порядка жизни насилием, что жизнь людей без насилия представляется им невозможною». Убивать человеку человека – очень сложное и контрпродуктивное занятие. Ранее человек человеку был соседом. Позже человек человеку стал едой. Потом человек человека стал презирать и ненавидеть. Сейчас человек человеку – зло. Абсолютное зло. Томас Гоббс стыдливо называл общественные отношения «человек человеку волк», но старик ошибался либо обманывал всех, ведь волков люди давно истребили. Величать человека животным, которое пало под крики восторга – обидно. Люди – просто зло. Аморфное и безликое. Мы устали терпеть друг друга. Нам надоело презирать и ненавидеть. Мы хотим, чтобы все сдохли… в конце-то концов. Мы строим высокие заборы не от преступников, а от соседей! Мы ругаемся в очереди у кассы, не потому, что медленно обслуживают, а потому что так хочется! Мы не хотим терпеть людей! Мы заводим уродливых лысых кошек, мы покупаем за огромные деньги природно недоразвитых собак – шпицы, чихуахуа, – чтобы выделиться среди людей тканью, которую смогли приручить. Мы хвастаем не мустангом и не волкодавом, нет. Но все равно живым. Подобные собаки могут быть раздавлены в любое утро взрослым мужчиной, который вдруг решит сходить в туалет. Что это за зверь, чтобы так гордиться своей всемогущностью? Это как раз тот настоящий зеркальный образ современного человека – лысый дефектный карлик с усами и хвостом. Вы знаете, почему гангстеры, гопники и просто дураки так любят бультерьеров и стаффордов? Да потому, что эта порода бойцовская, а значит, хозяин, владеющий данным псом, – крутой чувак, животный боец. Мы ненавистно продолжаем использовать тварь в своем жизненном маскараде и забываем ее отблагодарить за всё. «Идеалом для нас должны служить животные, которые в смысле невозмутимости не оставляют желать ничего. Посмотрите на пасущуюся овцу или корову. О прошлом они не вспоминают, о будущем не догадываются и целиком живут настоящим, которое, при наличности хорошего пастбища, их вполне удовлетворяет», – тыкал носом нас Лев Шестов.

Философ Эмиль Чоран упрекает человека в его бесчестности и мерзости: «Бог не сотворил ничего, что было бы ему более ненавистно, чем этот мир; и с самого дня его творения он ни разу на него не взглянул – так сильна его ненависть!» Уже дошло до того, что современный сумасшедший человек совсем не боится смерти. Известный Нострадамус гадал бессонными ночами, что скоро умрем, так как был первым на «рынке смерти». Поэтому он и запомнился. Сегодня же человек Запада живет в комфорте и благополучии, но почему-то ХОЧЕТ умереть. Африканский первобытный бушмен, умывающий родившегося сына коровьей мочой, умирать НЕ ХОЧЕТ. А тварь, бисексуальная и бездушная, где-нибудь в Милане, продолжает хотеть сдохнуть. Так может, хватит рисовать однобоко?

Во многих культурах присутствуют мифы о Божьем раскаянии за сотворение людей. В Библии Бог уже к 6 главе понял, что создание людей – это злое деяние. Пифагор Регийский еще в далекие мифологические времена утверждал, «что боги скоро раскаялись, что сотворили человека. Мы правомерно им ответствуем: человек раскаялся, что сотворил богов». Ну не суки же мы. Люди – засранцы истории, которые вышли из-под небесного контроля. Начали брыкаться и перетягивать полномочия. Человек из века ввек мечтает о конце света и всячески приближает его. Господь Бог, скорее всего, пребывает в недоумении, видя, как беснуется Его мировая толпа. Что он подумал о нас, глядя на безумное строительство Вавилонской башни с одной лишь целью – пощекотать Бога за бороду, неизвестно. Люди – порождение Божье, но ищем смертной казни почему-то сами и без ведома родителей. Мало того, мы от наглости еще и выбираем ее виды. Такое чувство, что в наши головы закралась мысль, что сегодняшнее наше состояние – это не что иное, как пожизненное заключение, а конец света – праведное спасение. Глупец, сидящий в бункере с открытой банкой тушенки и куском говядины на конце вилки, очень верит, что конец света его не коснется. Оказывается, что бункер (если верить рекламному ролику) должен его спасти. Душа, умершая в тушенке, его не пугает. Телесная оболочка важнее.