Читать книгу Кладезь компиляций. Писательский самоучитель. Том 3 - Анатолий Шуклецов - Страница 49

Память – единственный рай, из которого нас не могут изгнать. Жан Поль. // Я уже два года как писал поэму. Очень она вознаграждала меня, помогая не замечать, что делали с моим телом. В понуренной колонне, под крики автоматчиков, я иногда испытывал такой напор строк и образов, будто несло меня над колонной по воздуху, – скорей туда, на объект, где-нибудь в уголке записать. В такие минуты я был свободен и счастлив. Память – единственная заначка, где можно держать написанное, проносить его сквозь обыски и этапы. Поначалу я мало верил в возможности памяти и писал стихами. Это было, конечно, насилие над жанром. Позже обнаружил, что и проза неплохо утолакивается в тайные глубины того, что мы носим в голове. Мы мало верим в нашу память. Освобождённая от тяжести суетливых ненужных знаний, память арестанта поражает ёмкостью и может всё расширяться. До конца срока набралось у меня уже 12 тысяч строк. Но чем больше написанного, тем больше времени отымают повторения. А они вредны тем, что написанное примелькивается, перестаёшь замечать в нём сильное и слабое. Первый вариант, и без того утверждённый тобою в спешке, чтобы скорее сжечь текст, – остаётся единственным. Нельзя забыть, не отложишь в сторону, чтобы взглянуть через несколько месяцев свежими критическими глазами. Поэтому нельзя написать по-настоящему хорошо. Александр Солженицын. // Всё записал я на коряге, на промороженной коре. Со мною не было бумаги в том пресловутом январе. Варлам Шаламов. (Почти 12 лет полагался лишь на свою память и на природу). // Так я писал, живя как во сне. В столовой сидел над священной баландой и не всегда чувствовал её вкус, не слышал окружающих, – всё лазил по своим строкам и подгонял их, как кирпичи на стене. Меня обыскивали, считали, гнали в колонне по степи, – а я видел сцену моей пьесы, каждый переход актёра. Я всё время был в своём долгом далёком побеге, но надзор не мог этого обнаружить, пересчитывая головы. Александр Солженицын. // Я знаю сам, что это – не игра, что это – смерть. Но даже жизни ради, как Архимед, не выроню пера, не скомкаю развёрнутой тетради. Варлам Шаламов. // Я хотел быть памятью. Памятью народа, который постигла большая беда. Александр Солженицын.