Читать книгу Казак из будущего. Нужен нам берег турецкий! - Анатолий Спесивцев - Страница 3

Два дня после обращения Калуженина за помощью в лечении племянника никто по лекарскому делу Аркадия не беспокоил. Он уже начал успешно себя успокаивать, что напрасно пугался и все обойдется, как к нему привезли паралитика. Два уже пожилых, по местным меркам, в возрасте за сорок лет, но крепких казака доставили для лечения к великому исцелителю пациента. Молодого родственника с полностью парализованными ногами. От парня заметно пованивало, видимо, он потерял чувствительность не только ног.

Внятно ответить на вопрос: «Почему вы сюда приехали?» никто из троицы не смог. Старшие мямлили что-то невразумительное, юноша испуганно молчал. Попаданец психовал, с трудом удерживаясь от матов, да и то сугубо из-за несчастного вида покалеченного казака. В конце концов удалось выяснить, что бедолага два года назад неудачно упал с лошади и у него отнялись ноги. Полностью. Все костоправы от лечения дружно отказались, заявив, что поломался хребет и помочь может только Господь Бог.

Аркадий припомнил фильм о Дикуле, который после подобной травмы не просто встал, но и выступал в цирке, поднимая на потеху публики за передок автомобили и жонглируя тяжеленными гирями. Прикрикнув на бубнящих что-то старших казаков и заставив их замолчать, он присел, чтобы глядеть в глаза сидящего на земле паралитика. Из карих зеркал души на него, казалось, глянули страдание и боль.

— Слушай внимательно, потому что на повторение у меня нет ни времени, ни желания. Ты меня хорошо понимаешь?

Парень, имени которого Аркадий так и не удосужился спросить, мелко и часто закивал.

— Вылечить тебя действительно может только Господь Бог, если ты ему в этом будешь помогать.

Аркадий рассказал все, что вспомнил о методе лечения Дикуля. Предупредил, что без тяжелого, болезненного труда каждый день о каком-либо выздоровлении даже мечтать бессмысленно.

— Если позволишь себе хоть раз расслабиться, пожалеть себя, сиротинушку убогого, испугаться болей сильных — таким и останешься. Молись, но не перед иконой, а в трудах тяжких по возвращению здоровья. Вот тогда, может быть, Господь и заметит твои молитвы. И дарует выздоровление. Кстати, первым признаком начавшегося выздоровления будет боль. Сильная. Не убоишься ее?

Юноша энергично замотал головой.

— Хорошо. Как тебя зовут?

— Серафим, — неожиданным сочным баском ответил несчастный.

— Теперь, Серафим, у тебя два пути. Остаться таким, каков ты сейчас есть, выпрашивая у людей все, что тебе будет нужно. Или каждодневным трудом, через преодоление лени, боли и страдания, попробовать вернуться к обычной жизни. И я не могу сказать за Господа, прислушается он к таким твоим молитвам или нет. Но к обычным, у иконы — точно не прислушается. А к идущим через преодоление мучений… может, и снизойдет. Будешь себя изводить, чтобы выздороветь?

— Да! — севшим от волнения голосом, но тем не менее экспрессивно, хрипло каркнул Серафим. Отчаянье и боль в его глазах сменились надеждой и благодарностью.

Аркадий на удивление хорошо вспомнил без всякого гипноза виденные в фильме конструкции, все показанные там упражнения. Нарисовал свинцовым карандашом на бумаге приспособления, которые нужно будет соорудить в хате пострадавшего. Рассказал, что его родственникам и ему самому надо массировать.

— Запомни, если потеряешь веру — потеряешь все. Но одной веры — мало. Ты меня понял?

— Да! — уже нормальным голосом, басом, ответил парень.

— Жалеть себя не будешь?

— Не буду!

— Вот и хорошо. Но быстрого выздоровления не будет, не надейся. Поскольку невозможно себя мытарить круглосуточно, тебе пока стоило бы освоить какое-нибудь ремесло, чтобы быть полезным людям. Есть ведь дела, с которыми можно справиться, и даже стать мастером, не имея ног. Подумай, к чему такому у тебя лежит душа, а твои родственники помогут тебе это ремесло освоить или человека для обучения наймут.

Вскоре посетители уехали обратно, а попаданец занялся своими привычными делами. Вечером он зарисовал устройства Дикуля еще раз и продиктовал рецепты для лечения от паралича из-за травмы позвоночника. Вдруг еще кому пригодится?

Несколько дней охране и джурам удавалось удачно отбиваться от желающих излечения страдальцев или их родственников. Зима бурному росту технического прогресса не способствовала, поэтому Аркадий уделял много времени надиктовке всех могущих оказаться полезными сведений, которые вспоминались. А благодаря интересу к альтернативкам и пристрастию к поиску в мировой паутине знал он, как выяснилось, немало. Вот только воплотить эти знания в жизнь по большей части было сложно. Не хватало людей с соответствующей подготовкой и средств производства. Многое можно было построить самим, но на это нужно было время и немалые ресурсы. Собственно, он уже осознавал, что значительную часть извлеченной из памяти информации смогут реализовать, воплотить в жизнь только его преемники.

Затем последовал неприятный инцидент на улице. Под ноги лошадей возвращавшегося из-за города попаданцева отряда бросился человек. Точнее — под копыта Фырка, венгерского жеребца Аркадия. Ни у кого из его охраны или джур сравнимых по ходовым качествам коней не было, так что попаданец всегда скакал первым, возглавляя своих подчиненных, как официальным командиром, так и неформальным лидером которых был. Стремительный рывок от соседнего забора казака в боевом прикиде — то есть в лохмотьях — стал для Аркадия очень неприятным сюрпризом. Конь, в естественном нежелании наступить на человека, скакнул козлом, не ожидавший такой подлянки всадник чудом удержался в седле, сначала взлетев над ним, а потом неловко свалившись обратно. Во избежание падения на землю, еле успев обнять жеребца за шею. При этом Аркадий получил хороший толчок в пах и живот, так что в разборку с потенциальным самоубийцей смог вступить не сразу.

Мода на шахидов с их поясами еще не пришла, особой опасности от так сильно рисковавшего человека не ждали. Все дружно остановились и начали выяснять «кто» и «зачем»? Половина спешилась и принялась помогать совершенно не пострадавшему от броска под копыта человеку. Выпавший на короткое время из реальности из-за острой боли в паху попаданец наконец смог перевести дух и взять бразды правления в свои руки. Кратко, командным языком, он объяснил охране и джурам неправильность их поведения. Ведь много раз рассказывал, что в подобных случаях надо немедленно увеличивать скорость передвижения, а не останавливаться. Командира, если он временно потерял боеспособность, необходимо эвакуировать из опасного места. Приказав одному из джур расспросить и доложить, остальным повелел следовать за собой.

Во дворе своего дома выстроил всех сопровождающих и устроил им грандиозный разнос. У Аркадия было острое предчувствие, что хорошая охрана от убийц ему может понадобиться в ближайшем будущем, а приучить подчиненных к нормам поведения двадцать первого века в случаях потенциальной опасности никак не удавалось. Увы, слишком часто они начинали действовать не по полученным инструкциям, а по своему разумению. Норма «Я начальник, ты — дурак…» у казаков не работала совершенно. Дурные начальственные головы здесь было принято откручивать или лишать их возможности делать глупости другим, не менее радикальным способом.

Прохаживаясь перед строем смущенных своей промашкой казаков, сплошь молодых и малоопытных, Аркадий совмещал приятное (выплеск злости после неприятной и очень болезненной ситуации) и полезное (воспитательный момент):

— Юрка, ты уже ведь не в один поход ходил, опытный, можно сказать, казак. Что я приказывал делать в случаях попытки остановить отряд?

Опытный казак, лишь недавно отпраздновавший свое восемнадцатилетие, покраснел и тихо, будто в приватном разговоре, забормотал:

— Мы должны были…

— Что ты там себе под нос бубнишь?! Ты будущий командир или так, погулять вышел? Отвечай как положено!

— Мы должны были сбиться в кучу вокруг командира и обеспечить его быстрейший уход из опасного места!

— А что вы сделали в действительности?

— Мы… мы остановились для прояснения обстоятельств случившегося!

— То есть подставились под возможную засаду. Стреляйте в нашего командира, а если вам больше делать нечего, можете всех перестрелять, да? Хотя ума не приложу: зачем стрелять в таких оболтусов, порох и свинец тратить? Они же денег стоят! Такие дураки сами свою смертушку найдут, бесплатно!

Ребята стояли молча, посмурнев лицами. Обычно веселые и бодрые, они старались выглядеть сейчас серьезными и исполнительными. Спорить с Аркадием в таких случаях — нарываться на неприятности, это они уже хорошо усвоили. Но бесики в глазах у некоторых проскакивали, что попаданца злило еще больше. Ему казалось, что сопляки про себя посмеиваются над его оплошностью в верховой езде. Уловив тень улыбки на лице одного из охранников, попаданец перенес свое внимание на него:

— И что же, Миша, ты увидел смешного? Не поделишься с нами?

Парню, не вовремя вспомнившему перекошенное лицо командира, позорно обнявшего своего коня за шею, вмиг стало не до смеха. Делиться воспоминаниями он, естественно, не стал. Замер, уставившись выпученными глазами в лицо попаданца.

Еще немного поизмывавшись над ребятами, Аркадий угомонился и с казаком, оставшимся расспрашивать незадачливого предшественника Анны Карениной, поговорил спокойно. Причина происшествия оказалась банальной, хотя от этого не менее трагической. У женившегося после сорока лет казака родился идиот. Горе для него страшное, поэтому, услышав о случае излечения от безумия, он кинулся за помощью к целителю. А так как денег у него не было, бросился под копыта лошадей с мольбой об исцелении ребенка.

— Слушай, как ты думаешь, этот казак сильно пил?

— Да он и сегодня, видать, для храбрости успел принять.

— Тогда, когда он подойдет к воротам, выйдешь и скажешь, что я помочь ему ничем не могу. Безумие ребенка — кара его родителю за пьянство. Пусть бросает пить, может, тогда его другой ребенок нормальным родится.

Больше недели Аркадий провел в ставших уже привычными прогрессорских хлопотах. Развернули вовсю изготовление пуль Минье для нарезных штуцеров. Теперь обладатели такого оружия получили возможность стрелять на добрый километр.

«Эх, будь у нас прицелы… но пока прозрачное стекло остается лишь мечтой. В Европе его производят, есть шанс, что и у нас к осени оно появится. Вот тогда первым делом подзорные трубы и прицелы для винтовок. Как делать линзы, к счастью, я знаю. Ох, и проредим командный состав наших врагов… мало никому не покажется».

После многочисленных экспериментов удалось наделать немалый запас разрывных снарядиков к трехфунтовым нарезным фальконетам. Больше у казаков подобных пушек не обнаружилось, а наносить нарезку на стволы самостоятельно попаданец не решился. Зато нарезку стволов ружей, благодаря мастеру из Москвы, удалось наладить. Учитывая, что пули Минье в винтовки заряжались даже быстрее, чем обычные гладкостволки, теперь такая переделка имела смысл. Правда, этот технологический процесс занимал много времени, однако сразу несколько беженцев от панского произвола уже осваивали его, можно было надеяться на существенное увеличение дальнобойности казацкого войска к лету. А там и массовое производство пуль Нейсслера для гладкостволок пойдет. Дело нехитрое, а увеличение дальности поражения пулей из старого ружья — двойное. Именно поэтому Аркадий и затягивал внедрение этого девайса в жизнь. Чтоб враги, прежде всего поляки, не разнюхали и не начали их делать сами.

Заодно, вспоминая об очередном провале личной стражи, устроил пару учений по охране собственной персоны. К сожалению, учения получились очень условными, на детском уровне, с криками пиф-паф вместо выстрелов. Хотел попаданец устроить стрельбу холостыми, куда жизненнее получилось бы, но заопасался. Если уж в конце двадцатого века вместо холостых выстрелов иногда звучали самые реальные, со смертельным поражением, то в казацкой вольнице такое могло произойти с куда большей вероятностью. Да и любимое животное, зеленое и надутое, прорезалось. Порох в семнадцатом веке стоил дорого, на Дону ощущалась его нехватка. Но и при показушности учения выявили неспособность двух казаков охраны к соблюдению самых простых и понятных инструкций. Аркадий отсеял их, догадываясь, что в казаках им долго не ходить. Таких непонятливых из казацких рядов выпалывали враги. Жизнь на Дону или Сечи была не для дураков. Оставалось сетовать на самого себя, при приеме в охрану он их опрашивал, и они показались ему вполне адекватными молодыми людьми.

Излеченная попаданцем женщина оказалась лет двадцати трех или четырех молодкой с бойким нравом и немалой энергией. Толком не отойдя от болезни, она принялась сновать по всему дому, наводя чистоту и порядок. Заодно присвоила себе старшинство на кухне, отчего все обитатели и гости, впрочем, только выиграли. Готовила Одарка куда лучше и вкуснее, чем джуры. Уже день на третий или четвертый Аркадий уловил на себе ее оценивающий, «женский» взгляд. Учитывая, что одновременно с выздоровлением женщина стала стремительно хорошеть, превращаясь в весьма привлекательную особу, он начал подумывать: «А не судьба ли мне ее подкинула? Если она отъестся и округлится, как обещает, искоса на меня поглядывая, то будет весьма соблазнительной феминой. И страшный по нынешним временам недостаток — невозможность рожать детей — для меня будет скорее достоинством. Больше времени будет доступна для ласк».

Последняя попытка решить половой вопрос с помощью ногайской пленницы не удалась. Она оказалась не только малопривлекательна для попаданца внешне, малого роста, тощая, с минимумом внешних половых признаков. При спермотоксикозе и такая сойдет, однако, немного освоившись в роли официальной любовницы колдуна, девчонка начала проявлять на редкость вздорный нрав и попыталась командовать подчиненными Аркадия, отменяя его приказы. От греха подальше он эту шмакодявку срочно продал, потеряв в цене.

Одарка показалась поначалу попаданцу прекрасным выходом из положения — он фигуристых и бойких женщин любил. Ела спасенная за троих и не жирела, как ни странно, а весьма приятно для мужского глаза округлялась. Дело шло к сближению более тесному, когда Аркадий услышал расспросы джуры молодкой. Она с полчаса мучила парня вопросами. Но ни разу не спросила о его привычках или характере, любимых или нелюбимых вещах и поступках хозяина дома. Все, что ее интересовало, — его состояние. Сколько у него денег, какое есть имущество, какой доход он имеет с походов и т. д. и т. п. Забавно, но из ответов Юрки попаданец узнал о своем благосостоянии нечто новое, хозяином он был не слишком хорошим, многое в финансовых личных вопросах выпускал из виду.

Аркадий понял, что на этой женщине жениться не стоит.

«Хозяйкой она, положим, будет неплохой, но связываться с бабой, которой нужен не ты, а твои деньги… неосторожно, по крайней мере. Сейчас она согласна взять меня в приложение к моему имуществу, а потом может решить, что такой придаток ей не нужен, и угостит интересными грибочками. На фиг, на фиг. Лучше потерпим и поищем еще, чем с такой меркантильной бабой связываться. Наверняка на Украине баб будет куда больше, чем здесь, на Дону».

После этого подслушанного разговора Аркадий стал блокировать все попытки Одарки к сближению. Инстинктивная боязнь перед формализацией отношений с женщинами увеличилась еще больше. Несчастливый брак конца двадцатого века сделал его крайне осторожным в отношениях с противоположным полом. С женщинами нетяжелого поведения все у него складывалось удачно — доставили друг другу удовольствие и разбежались. С особами же, требовавшими длительного ухаживания и устраивания долговременных связей с перспективой официального союза, у него ничего не получалось. Быстро начинало казаться, что партнерша еще хуже бывшей жены.

Между тем ходить по доступным женщинам здесь, в семнадцатом веке, было весьма рискованно, несмотря на отсутствие СПИДа. Пока неизлечимый сифилис сводил людей в могилы не менее эффективно и страшно, чем СПИД в двадцатом — двадцать первом веках. Одной из причин высокой цены на девственниц была именно боязнь венерических заболеваний.

«От этой бабы надо избавляться. Только гнать ее на улицу… как-то… нехорошо. Положим, не пропадет, женщины здесь по-прежнему в цене, их не хватает. Но и равноправным их положение не назовешь — при встрече с казаком баба должна уступать ему дорогу, даже если ей необходимо при этом лезть в грязь или лужу. Феминисток на этих грубиянов нет. Надо будет намекнуть, что дальнейшее ее проживание здесь нежелательно, пусть ищет себе жилье или мужа. Впрочем, чем ей за хату платить — бедна как церковная мышь. Мне только хлопот с бабой, на фиг не нужной, не хватает! Хрен с ней, скажу, чтоб подыскивала место для съезда, и дам время на его поиски. Небось не объест. Тем более, пока здесь живет, будет готовить».

* * *

Уже на следующий день врагов среди городских атаманов у попаданца прибавилось. Или, точнее, он узнал о наличии целой группы существующих вне зависимости от его желания недоброжелателей.

Самого Аркадия на тот день в доме не было, он мотался по делам. Сначала проверял работы в зародыше металлообрабатывающей промышленности Придонья, превращение гладкостволок в винтовки шло успешно. Все чаще удавались опыты по сверлению ружейных стволов. Подобное нововведение обещало заметное уменьшение веса ружей, реальность приделки к ним штыков для набранных на Малой Руси новых полков. Вопреки всем неудачам, он не оставлял надежды на внедрение штыков. Правда, для казаков сабля была привычнее и удобнее, они все же были, прежде всего, морской пехотой, а вскоре должны и массово пересесть на коней.

После контролировал сохранность селитряных сарайчиков. Большая часть из них была не отапливаемой, следовательно, никаких процессов в гуано не шло, проверить можно было именно их сохранность. Не разнесли ли их на дефицитные стройматериалы? Однако, по его настоянию, в нескольких полуземлянках поддерживалась положительная температура, там, вероятно, селитра должна была созревать и зимой. Крепкий характерный запашок хорошо ощущался и на улице — внутрь попаданец не полез. Поболтал немного с выставленной там охраной и отправился обратно домой. Вечером был намечен очередной визит к Татаринову, обсуждение военных планов на весну и лето, стоило поесть дома, а не являться в гости голодным.

Услышав шум в собственном дворе, удивился и встревожился. Голоса слышались слишком уж громкие и злые.

«Кого это черти ко мне принесли?»

Поднял руку, остановился и скомандовал:

— Подъезжаем потихоньку и смотрим, что там происходит.

В сгустившихся уже ранних сумерках удалось рассмотреть в свете горевших двух факелов, что двор прочно оккупирован неизвестными Аркадию казаками-всадниками. Более двух десятков их оттеснили оставшихся дома охранников и джур к входу в помещение и предпринимали попытки, судя по всему не первый раз, ворваться внутрь дома. Пока сгрудившиеся там подчиненные попаданца успешно натиск неизвестных отражали, но было ясно, что надолго их не хватит. Крики от нападавших звучали угрожающие:

— А ну, пустите нас, а то порублю!

— Вали их, Сидор, колдуновых помощников!

— Че с ними пихаться? В сабли их!

Но больше всего Аркадия встревожила одежда казаков. Они все были в жутком тряпье, но на лошадях и с оружием. Значит, считали себя вышедшими в боевой поход, какового вроде бы никто в эти месяцы затевать не собирался.

«Не против меня ли эти козлы поход затеяли? Ох, чую, что-то здесь нечисто».

— Юрка, Мишка, скачите срочно к Осипу Петрову и Татаринову, скажите, на мой двор лихие люди явились, резня может случиться. Быстро!

Ребята взяли с места в галоп, а попаданец сосредоточился на происходящем в собственном дворе. Заметив там высверк выхваченного из ножен клинка, он бахнул в забор из пистоля и заорал, засовывая разряженное оружие в приседельную кобуру:

— Молчать! — и уже тихонько, своим: — Следуйте за мной, приготовьтесь к бою, но первыми не стреляйте!

Аркадий въехал во двор, на ходу вынимая из подплечной кобуры ТТ и досылая в ствол патрон. За ним следом въехали и сопровождающие, с ружьями или пистолями в руках.

— Вы, козлы драные, совсем одурели?! Кто вам позволил здесь бесчинствовать?! На виселицу захотели?!

— Да как ты смеешь нас, заслуженных казаков и атаманов, козлами драными обзывать?!

— Откуда мне знать, что вы порядочные казаки? Судя по виду и поведению — разбойничья ватага. Порядочные люди на чужие дворы, размахивая саблями, не врываются. Прежде чем в дом зайти, хозяев спрашивают.

— Так мы ж по делу к тебе приехали, с просьбишкой.

— И чтоб я добрее к вам был и просьбишку уважил, на моих людей с оружьем полезли?

Отвечавший за всех немолодой казак смущенно забормотал, что, мол, погорячились, детишек побыстрее в тепло хотели пристроить, а слуги их не пропустили… На что от входа в дом внимательно вслушивавшийся охранник Василий возмущенно заорал:

— Да они всей гурьбой, не спросясь, с угрозами и лаем сюда кинулись!

Приехавшие смотрели исподлобья, зло, но оспаривать эти слова не стали. Аркадий стал выяснять, уже без крика и оскорблений, причины наезда. Выяснилось, что прибыли два собрата по несчастью, атаманы с верховьев Дона, с похожими бедами — больными детьми.

— Прошу отцов взять детей на руки и пройти со мной в дом. Остальные здесь подождут, я вас в гости не приглашал!

«Чем больше мы проговорим, тем меньше шансов на перерастание ситуации в бойню. Скоро и атаманы со свитой подойдут, у них на глазах не побалуешь».

Беда пришла в семьи двух атаманов верховских городков. У одного, Сидора Глоткина, первенец оказался скорбен разумом, несмотря на возраст в пять лет, мальчик не говорил, пускал слюни и пачкал одежду. У другого, Романа Улеткина, единственный ребенок не то что ходить, сидеть не мог научиться. Лежал большей частью и молчал, если и открывал рот сам, то для плача. Даже есть без посторонней помощи не мог.

Одного взгляда на притащенных бедолаг, суровейшей зимой, в трескучие морозы, на немалое расстояние, Аркадию хватило, чтоб определить приблизительный диагноз каждому. Возможно, ошибочный, но где же взять специалиста для точного диагноза? Один был похож на дебила, хоть и мог оказаться больным чем-то с длинным латинским названием, а другой — скорее на пораженного тяжелейшей формой детского церебрального паралича. Это и в начале двадцать первого века не лечилось, а уж для не имевшего сколь-нибудь серьезных знаний по медицине попаданца в семнадцатом веке… Однако его старания объяснить собственное бессилие помочь их детям натолкнулись у атаманов на полное непонимание.

— Ты бабу от безумия вылечил? Значится, и наших детей лечи так же! У меня моя баба померла, когда его рожала, что ж, напрасно?! — возмущался Улеткин.

Все попытки растолковать невозможность излечения наталкивались на нежелание атаманов прислушиваться к его аргументам. Более того, уходить из дому и уводить свиту со двора они тоже не соглашались, пока он не выполнит их требования, как считали Глоткин и Улеткин, совершенно законные. Можно было бы посочувствовать несчастным родителям, если бы не их невероятная, как ее воспринял Аркадий, наглость. Уже минут через десять после начала спора атаманы начали ему угрожать. Ситуация опять стала обостряться, кое-кто уже начал хвататься за рукояти сабель, но тут расклад сил резко изменился. Появление азовского и верховного атаманов с большими, чем у задрыпанных городовых, свитами охладило накаленную до предела атмосферу. Лезть в схватку, в которой их заведомо порубят как капусту, прибывшие не хотели.

Впрочем, нетрудно было заметить, что и к Татаринову с Петровым прибывшие относятся без должного уважения. Но под давлением превосходящих сил верховцы отступили, выяснилось, что им есть у кого остановиться на ночь.

Приказав своим джурам и охране стрелять на поражение при попытке проникнуть во двор без разрешения в любых наглецов, Аркадий с Калуженином поехали к Татаринову. Пришлось им таки воспользоваться гостеприимством главного донского атамана в полной мере. И пообедать, и поужинать сразу. В этот раз пришлось много времени уделить не военным планам, а внутренней ситуации в области Войска Донского.

— Первый раз на меня здесь так нагло наезжают. Мне даже показалось, что не несчастные дети тому были причиной.

— Правильно ты понял. Дети стали поводом. Вылечил бы ты их, нашли бы повод придраться к чему-нибудь еще.

— Почему?! Я их в первый раз видел и ни разу о них даже не слышал!

— Сам знаешь, Аркадий, многие на Дону твоими нововведениями недовольны. Особенно это верховцев касаемо. Сильно там опасаются, что если разрешить здесь распашку земель, то явятся помещики и похолопят нас, казаков.

— А если не будем распахивать, то все равно явятся и земли себе отберут, я же вам рассказывал!

— Рассказывал ты нам, малому числу. Сам же говорил, что слишком многим знать о тебе правду нельзя. И правильно, теперь это ясно, сделал. Такие вещи лучше таить надобно.

— Правильно-то правильно, — согласился с Татариновым Петров. — Только как этим долб… объяснишь, что без своего хлебушка нам не выжить?

— Да с выращиваемого здесь они много больше разбогатеть бы могли! — удивился попаданец.

— Могли бы, — согласился Татаринов. — Только это ж надо голову напрягать, суетиться, выдумывать что-то. А сейчас им и думать ненадобно. Отсыпай и отливай от государева жалованья, и хлопот никаких нету. Вот посему чем дальше, тем больше кричат о нарушении вековечных обычаев. Раньше-то они на распределении государева жалованья сидели, хороший кусок с этого имели, теперь боятся потерять. А винят многие именно тебя, Москаля-чародея.

Атаман улыбнулся, хитро глянув на собеседника:

— Да… много о тебе слухов разных ходит. Сейчас иногда такое буровят, у меня, как у лягухи, глаза наружу вылазят.

— Ага, — поддержал разговор Осип Петров. — То он на черте ночью летает, турецкие секреты прямо во дворце султана выведывет, заодно его баб… — Атаман глянул на супругу Татаринова и, после заминки, подобрал соответствующий обстоятельствам синоним: — Хм… обихаживает. То в морскую свинью превращается, турецкие каторги портит…

— А я слыхал, что он сквозь стены умеет проходить и самое дорогое из сокровищниц выносить. Летает же по ночам, превратившись в филина…

Так, на веселой волне, подошел к концу тяжелый для попаданца день.

«Хорошо, конечно, что все закончилось благополучно. Но вопрос усиления охраны теперь стоит очень остро. И настраивать их надо не только против явных врагов и сомнительных личностей, но прежде всего против своих. Предают всегда свои — древняя истина, для меня сейчас особенно актуальная. Не явись так быстро Петров и Татаринов, порубили бы меня с моей хилой охраной… казаки-то с верховскими атаманами прибыли сплошь опытные, бывалые, в бою такие трех молокососов каждый стоят. Ладно, «предупрежден — значит вооружен». Прорвемся».