Читать книгу Мадонна и свиньи - Анатолий Субботин - Страница 3

Ю. Беликову

Знайте, о люди, друзья мои и домочадцы, семь раз я зарекался путешествовать морем и сушей и столько же раз нарушал свои клятвы. И каждый раз меня подстерегали беды одна ужаснее другой, и я чудом оставался жив и давал себе слово, что уж больше никогда не стану дразнить судьбу. Но раны затягиваются не только на теле, они затягиваются и в памяти. Душа моя пробуждалась от обморока, тоски и утомления, и мне снова хотелось посмотреть чужие страны, поторговать, послушать рассказы бывалых людей.

Особенно долго я боролся с искушением после седьмой своей одиссеи. Я говорил себе: “Куда тебя манит, о, несчастный! Разве мало тебе! Одумайся, опомнись, оглянись. Что ты ищешь? Ведь у тебя все есть. У тебя есть друзья и собутыльники, жена и наложницы, дом – полная чаша, и сад, полный певчих птиц. А ты хочешь рискнуть всем этим и ставишь на морское игровое поле свою жизнь”! Так я отговаривал себя. Но моей всегда открытой души достигал и другой голос, голос духа странствий. И этот дух сказал мне: “О, жалкий раб слабости и лени! Ты ошибаешься, думая, что люди уважают тебя за богатство и деньги. Все, что у тебя есть, это твои приключения, и богатство твое состоит из ужасов и бедствий. Вспомни, какого внимания и заботы ты удостаивался всякий раз, когда возвращался. С каким трепетом люди слушали твои рассказы. И они ждут от тебя новых историй, а ты молчишь или начинаешь повторяться. Но повторение не приносит процентов, и тебе не прожить подобно ростовщику. И ты должен снова отправиться в путешествие, и возможно, лишиться своих товаров, пользы и здоровья, умереть, но добыть им новую историю”.

Я удивился не столько голосу, сколько им высказанному взгляду на цель путешествий и на богатство. И я не знал, что это: откровение Аллаха или происки искусителя. Тем не менее, этот странный вывод в пользу странствий перевесил все веские аргументы “против”. Он показался мне настолько убедительным, что я тут же начал сборы.

Я отобрал из тех, что у меня были, и еще прикупил товаров – для торговли и обмена. Ткани, ковры, серебряная посуда, недорогие женские украшения, изделия из кожи, мечи и кинжала, вино, оливковое масло – весь этот груз, упакованный в тюки и разлитый в бурдюки, мог нести лишь караван не менее чем из 20-ти верблюдов. Сюда же вошло и большое количество провианта в сухом и свежем виде, чтобы было что покушать, ибо никакие страдания меня так не страшат, как муки голода. Кроме того, я захватил 10 тысяч динаров и 20 тысяч дирхемов. А сопровождали меня трое слуг-помощников.

На попутном корабле я спустился вниз по Тигру и благополучно достиг города Басры. Там я присмотрел другой корабль, более крупного (морского) сложения, и наняв его, перегрузил туда свои товары. Затем я отправился в хан на поиски спутников, таких же как я купцов, и вела меня старая истина, говорящая, что путешествовать веселей и безопасней коллективом. И как я предполагал, мне быстро удалось встретить таких людей, поскольку Басра – это перекресток мира и прямая дорога к островам обогащения. Мы познакомились и подружились и выпили за успех нашего предприятия много вина. А на следующий день мы зафрахтовали еще два корабля, теперь с моим их стало три, и они, построясь караваном, покинули гавань.

Опасаясь нападения разбойников и людей без Аллаха в голове, промышляющих вдоль всего побережья Персов, мы решили удалиться от обычного курса кораблей и держаться противоположного берега. Некоторое время плаванье наше было спокойным и веселым. Новый путь радовал нас, и нас удивляло, как до этого не додумались другие, ибо там мы не встретили ни одного корабля. Но через две недели ветер, дующий с суши, вдруг превратился в пламя, и горячее дыхание аравийских пустынь охватило нас. И хотя берега не было видно, и мы еще глубже повернули в море, мы никак не могли освободиться от этого дыхания. Пресная вода, которая была у нас с собой, быстро испортилась, и мы пили тухлую воду, и наши животы стали нам как чужие. Тогда мы перешли на вино, но при такой жаре вино набралось крепости и мощи, и многие перестали узнавать друг друга и понимать, где они находятся. И капитан запретил утолять жажду влагой безумия, и мы плыли в жажде и тоске, и мысль, что наши дни сочтены, не оставляла нас.

А в один раскаленный полдень, когда мы искали спасения в тревожной послеобеденной дремоте, нас вдруг разбудил крик впередсмотрящего. “Верблюды! – закричал тот из своей бочки, прикрепленной к мачте. – Я вижу караван верблюдов”! Но мы не поняли смысла его слов, ведь кругом до самого горизонта простиралось море. И капитан уже сказал: “Ты верно пьян, спускайся, я тебя отрезвлю”! Но тут мы и сами увидели этот караван, и волосы наших голов зашевелились, потому что верблюды шагали по воде, как посуху. Их было не меньше тридцати, несущих на себе людей и тюки груза. И нас забрал ужас, и я крикнул: “Либо это проделки шайтана, либо мы все лишились ума от переутомления”! А нас несло прямо на караван, но мы не сворачивали и хотели посмотреть, что будет. И чем ближе мы подплывали к ним, тем крупнее становились верблюды и наездники и их грузы. И казалось, что наши корабли могут пройти под брюхом одного из животных. И наше изумление и ужас тоже выросли и увеличились, тем более что мы увидели, что верблюды не касаются ногами воды, а идут над ней. Они шли по воздуху и поднимались все выше. И вдруг они стали расплываться, словно были сделаны из тумана, и караван исчез, как рассеянный ветром дым. “Хвала Аллаху! – воскликнул я. – Не знаю, что это было, но хорошо, что это миновало нас”!

А потом мы перешли в другое море, и жара спала, и наши души ободрились. И мы плыли из моря в море, от острова к острову, побывали в Индии – и везде хорошо торговали. И я выгодно продал свои товары и купил другие, среди которых было сандаловое дерево, китайский шелк, благовония и драгоценные камни. Со мною были два сундука: один полон жемчугом, яхонтами, рубинами, сапфирами, топазами и тому подобным, а другой набит золотыми и серебряными монетами. Мои товарищи тоже имели пользу и почин, и все развеселились от путешествия. А я – еще от того, что увидел много разных диковин и услышал удивительные истории. Однако пестрая смена стран, городов и народностей утомила наши очи, и я как-то, пируя с друзьями, вслух вспомнил строку поэта: «Давно не бывал я в Багдаде». (А мы уж год как покинули его.) И мои товарищи согласились со мной. И мы отплыли путем возвращения.

А на третью ночь пути мне приснился странный сон, будто я с верными мне людьми поднимаюсь на высокую башню. Винтовая мраморная лестница длинна, кажется бесконечной, и мы сильно устали, но продолжаем идти, поскольку знаем, что еще немного – и мы у вершины. Слева от нас – сердцевина башни, скрытая стеной (получается, башня в башне), справа – внешняя стена с редкими круглыми оконцами, сквозь которые светит день. Так как окна редки, они чередуются с горящими светильниками. И кажется, что идешь сквозь ночь и день, которые ускорили свой бег и понеслись как сумасшедшие. Мы не знаем, что это будет и как это будет выглядеть, но уверены, что на вершине есть все, о чем только может мечтать человек. И вот перед нами появилась крупная дверь, сделанная из железного дерева и украшенная золотыми пластинами, а те пестрят от драгоценных камней. Возможно, их узор что-то обозначал, на что-то намекал, но мы не поняли. И мы входим (дверь оказалась незапертой) и видим круглый зал, на удивление пустой и сияющий. Сияние исходит от стен, вернее, стена одна – кольцеобразная, и от купола-потолка. Они разрисованы, и я вижу, что это БОЖЕСТВЕННЫЕ письмена, и тут не обошлось без Аллаха (да не сведут нас с ума непостижимые творения его!). И я вижу, что ищущий богатства и власти затоскует в этом зале и покроется плесенью уныния, но ищущий мудрости и покоя останется здесь навсегда. И вдруг оказывается, что зал не имеет пола, и нам не на чем стоять, и мы падаем, стремительно летим в трубу, вдоль полой сердцевины башни. И я превращаюсь в ожидание страшной боли, в переживание мига, когда мои кости смешаются с мясом. И вопль, переполнивший мою грудь, не находит выхода…

Но тут ужасный сон кончился, и я восстал из мертвых. Однако мне было дурно и мне хотелось знать, что это значит. Я позвал одного из своих слуг, который умел пускать кровь, разговаривать со звездами и разгадывать сны. Выслушав меня, он побледнел, глаза его увеличились, и он схватился за голову и сказал:

– О, господин, это плохой сон! И я теперь не знаю, останемся ли мы живы.

– Твои слова непонятны! – воскликнул я. – Растолкуй их.

А слуга неожиданно приложил палец к губам и промолвил: Тс-с-с! Слышите? Я прислушался и уловил отдаленный гул. Но когда мы вышли на палубу, гул стал резче, мощнее, как будто тысяча львов зарычала одновременно. Но это не было похоже на льва, и никогда прежде я не слышал подобного звука. А мой слуга вытянул руку и крикнул: “Вот что означает твой сон, о, господин”! И мы увидели огромный столб воды, спешащий прямо к нам и пугающий нас своей величиной и подвижностью. И не успели мы взмолиться Аллаху, как наш корабль завертело и понесло в небо. И от головокружительной быстроты, рева (а он заглушал треск корабля и падающих мачт) и от стесненного водой дыхания я впал в беспамятство. Не знаю, сколько оно продлилось: 5 минут или 5 часов, – но только мой ум вернулся ко мне, и я заметил, что круги, которыми мы ввинчивались в небо, увеличились, полет корабля замедлился, вода уже не так заливала нас, и можно было дышать. Сила, схватившая и поднявшая нас (не джинн ли это был из ифритов?), явно слабела. Мы приближались к вершине столба, краю вихревой воронки, и я понял, что если до сих пор не умер, то сейчас это произойдет. И мы перевалились за край воронки и выпали из нее, как птенец выпадает из гнезда. И наш корабль полетел вниз подобно сорвавшемуся в пропасть камню. Сердце мое оборвалось, и я снова потерял сознание.

А когда я очнулся, меня удивило, что я все еще лежу на палубе, а корабль держится на плаву и качается на волнах. Неужели при переходе в мир теней ничего не меняется, и нас не оставляют ни окружающие предметы, ни пейзаж? И мои товарищи, слуги и матросы, к великой моей радости, оказались рядом, хотя некоторых мы не досчитались. Не встречал я больше и спутников, плывших на двух других кораблях и исчезнувших вместе с ними. Израненные и ушибленные, мы радовались тому, что живы, и только страшный холод беспокоил нас своей неслыханностью, и в нас закрадывалось сомнение: а на Земле ли мы?

Хорошо, что ифрит, перебравший в пляске и кружении и смахнувший с корабля постройки и мачты, не коснулся наших трюмов и кладовых. Мы поспешили туда, насколько этому позволяло наше здоровье, и стали заворачиваться в материи и пить вино, чтобы согреться. Но ткани, созданные для климата царей, были тонки и бесполезны в климате могил. То же случилось и с вином. Каждый из нас выпил тройную порцию, но не ощутил ни тепла, ни веселья. И мы удивились и испугались. И капитан стал рвать волосы из своей бороды, а потом заплакал и воскликнул: “Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! Одна беда нас отпускает лишь для того, чтобы передать другой, еще более ужасной. Уж лучше бы я до смерти закружился с ифритом, чем дрожать и видеть агонию вина, и терять подобно ему свою температуру”!

Но тут кто-то вспомнил, что у нас есть бараны, у которых есть теплые шерстяные халаты. А мы везли баранов как мясо, но вот пригодились и их шкуры. И каждый выбрал себе животное и зарезал его, вспоминая прекрасные строки поэта:

Каждый выбирает по себе

женщину, религию, барана.

И скользя в крови, мы развели на палубе большой огонь и закутались в не успевшие просохнуть шкуры, а мясо побросали в котлы. Близость огня, шерсти и обилие еды сделали свое дело, и мы почти перестали мерзнуть.

Наше состояние улучшилось, но наш корабль скрипел, как старик, далеко зашедший в своих годах, и уже местами дал течь, и каждая волна могла оказаться для него последней. И мы тревожно всматривались в незнакомое холодное море и не находили там ничего, что вселяло бы в нас надежду.

И вдруг на горизонте в лучах солнца блеснуло что-то белое. Приблизившись, мы увидели остров, и пристали к нему и сошли на него. А он был каменный и гористый и ничего не предлагал взору, кроме белого скользкого холодного камня неизвестной породы, ослепившего нас сверканием. И я подумал, что, может быть, тут залежи драгоценностей, но когда взял кусок камня в руку, тот стал уменьшаться, истекая водой, пока не исчез. И нам стало не по себе от этого острова. Но все же мы решили задержаться, чтобы починить корабль, и, не откладывая, приступили к делу. Часть людей занялась починкой, пустив в ход за неимением ничего другого драгоценный сандал. Остальные, среди которых были я, капитан и несколько купцов, выбрали место поровнее, разожгли костер (увы, из того же сандала!) и стали готовить ужин.

Через некоторое время кто-то заметил, что наш костер проваливается в землю. И это так и было. Огонь вырыл под собой яму. “Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха великого и единого! – воскликнул я. – Боюсь, мы увязнем в этой земле, и она пожрет нас, как пожирает теперь наше пламя”. Но мы не успели обсудить случившееся, поскольку другое происшествие и чудо – еще более страшное – отвлекло нас. Со стороны гор к нам стали приближаться две странные фигуры. Подобно людям они двигались на двух задних конечностях. Но на этом их сходство с людьми, пожалуй, и кончалось. Слишком они были угловаты и не отесаны. Голова одного чудовища была квадратной, а другого – треугольной. Руки и ноги обоих, казалось, отрицали саму возможность существования плавной линии и пропорции. Левая рука, скажем, могла быть толще и длиннее правой, а запястье ее гораздо шире предплечья. И так далее. Словно этих уродов творец высекал из камня, и бросил дело, едва успев начать. Но самое удивительное заключалось в том, что они (будучи без одежды) действительно белели, как весь остров, и казались сделанными из того же материала.

И они подошли к нам (а мы настороженно наблюдали за ними, взявшись за мечи) и вдруг схватили двоих, капитана и матроса, и прижали к своей груди. Тела людей, немного подергавшись, обмякли, и уроды бросили их, чтобы перейти к следующим жертвам. Нам пришлось защищаться, но наши мечи отскакивали от них и не могли заменить стенобитное орудие. И одно чудовище схватило меня и прижало к своей груди. И ноги мои повисли в воздухе, так как я (и все мы) был меньше его ростом. И я хотел выколоть ему глаза, но не нашел глаз. Вместо них были небольшие впадины, какие бывают у статуй. Урод убивал меня своим холодом: я почувствовал, как в моих жилах останавливается кровь. Вдруг смертельные объятия ослабли, и я соскользнул на землю. Белокаменный отступал. Оказалось, мой верный и умный слуга (тот, что разгадал мой сон) применил новое оружие – горящую головню. Огонь! Их донимает огонь! Поняв это, мы похватали из костра головешки и обратили чудовищ в бегство.

Поскольку нам выпало заночевать на острове (а был уже вечер) и, возможно, пробыть здесь еще день-два, пока идет починка, я приказал принести с корабля запас пищи и дерева. Огонь надо было поддерживать постоянно – для тепла, а главное, для безопасности. Тем временем я попытался с несколькими людьми похоронить капитана и матроса. Но проклятая твердолобая земля не хотела стать последним приютом для погибших, и они остались не погребенными. Позднее мы опустили их в ямы, выжженные кострами.

Утром ремонт корабля возобновился, а во время обеда помощник капитана мне сообщил, что к вечеру они закончат. Нам всем не терпелось покинуть этот кошмарный остров, и мы не ждали от него ничего, кроме очередной напасти. К нашему ужасу, радость наша по поводу отплытия оказалась преждевременной, а опасения сбылись. Произошло такое, после чего мы позавидовали мертвым. Близлежащая к нам скала вдруг треснула, ее вершина – огромная глыба сорвалась и, промчавшись мимо нас, ударила в корабль. На его месте мы увидели лишь деревянные обломки. Вся команда и многие слуги, участвовавшие в починке, погибли. Сгоряча мы принялись вылавливать плавающие доски и несколько преуспели в этом, несмотря на то что их уносило в море и на то что вода была невыносимо холодной. Но, поостыв, я увидел всю глупость этого первого порыва. Ведь корабль жалкие обломки не заменят, а как топливо они лишь продлят нашу агонию.

Вместе с кораблем мы потеряли надежду и опустили руки. День и ночь мы сидели или бродили вокруг костра, постепенно доедали съестное и гадали, какая нас ждет смерть – от холода или от голода. Снова появились белокаменные уроды. Кажется, они поняли, что мы находимся в бедственном положении, и сев поодаль, терпеливо ждали, когда совсем исчезнет их враг – огонь, уже впавший по своим размерам в детство. Я заметил, что чудища вполне обходятся без одежды и пищи. Кажется, и рты у них были ненастоящие, как и глаза. Возможно, подумал я, их питает холодный воздух. Возможно, он их и породил. Дальнейшее их странное поведение подтвердило эту мою мысль. Как бы там ни было, нам не хотелось попасть в объятия уродов, и мы решили порубить в последний момент друг друга мечами.

Так прошла неделя или больше. В каком-то полубреду я думал: скорее бы! – и мысленно торопил свою гибель, и даже испугался, что она никогда не придет. И я воскликнул в отчаянии и печали: “Друзья, мы не умрем, потому что мы уже мертвы! Приходилось ли вам видеть раньше и слышать прежде о таких морях и подобных островах? Разве может быть на Земле такой холод? Разве может человек пройти столько испытаний и остаться в живых? Хотите знать, где мы? Мы в аду! Ифрит принес нас сюда на вечную муку, чтоб мы шли от страдания к страданию, и бедствиям нашим не было конца. Не верите? Тогда объясните мне вот это”.

И я указал на одно из жутких чудес той местности – белый легкий дождь. Но это были не капли воды, а черте что: лепестки роз, мелкий пух ягнят, медленно падающий с неба, покрывающий землю и наши шкуры, но тонущий в море и в наших руках и лицах. Сначала редкий, а потом густой, как туман, он скрыл все вокруг, и мы, скучившись у костра, едва различали друг друга.

Дождь шел долго, или так мне показалось. А когда он кончился, и зрение вернулось к нам, мы стали, прежде всего, искать глазами наших чудищ. И увидели, что те покинули свое место и движутся к воде. Потрогав воду руками и обменявшись взглядами и жестами, они неожиданно для нас бросились в море и поплыли от острова прочь. И нас охватило изумление, и мы не знали, радоваться нам или горевать. А потом кто-то крикнул: “О, всемогущий Аллах! Смотрите – земля”! Вдали появился другой остров. Откуда он взялся? Ведь прежде горизонт был пуст. В отличие от нашей, та земля была обычного цвета: мы видели серые холмы, кое-где покрытые зеленью. Нам хотелось перебраться туда, но об этом нечего было и думать. Обессиленные, мы утонули бы, не преодолев и половины расстояния. И мы смотрели, неотступно смотрели на тот остров, час или два, пока нам не стало казаться, что он как будто бы приблизился. Мы уже различали очертания берега и даже отдельные деревья. “О, горе нам! – воскликнули мы. – Он движется и плывет! Где это видано, чтобы острова плавали”? И хотя теперь можно было рискнуть и попытаться добраться до него, но как мы могли довериться земле, которая не стоит на месте, а подобно живому существу снует и рыскает? И мы облегченно вздохнули, когда поняли, что остров проходит мимо.

Так прошел день или два. К нашему удивлению, в воздухе заметно потеплело. Это спасло нас, потому что дрова в ту пору кончились, и огонь потух. В особенно благодатные полуденные часы мы даже сбрасывали шкуры, принимая на короткое время истинный облик правоверных. Кто-то потрогал море. Оказалось, что и оно стало не таким холодным. Но мы заметили и другое, после чего наша радость опять сменилась тревогой и беспокойством. Наш остров как будто уменьшался. Намного ниже стали горы и потеряла в величине площадка, на которой мы находились. Белый камень уже не отличался той крепостью и не скользил как прежде. Его рыхловатость говорила о старении и распаде. И страшное слово “рассыпаться” не выходило у меня из головы. И я сказал:

– О, друзья мои! О, братья! Эта земля боится огня и тепла. Вы видели, какие вмятины образовались в ней от наших костров. И теперь, когда вокруг потеплело, она испаряется и исчезает подобно кипящей в чайнике воде. И скоро мы станем пловцами. И хорошо, что мы ослабли от голода: значит, наш мучительный заплыв не продлится долго… Но я еще кое в чем подозреваю наш ужасный остров, и я хочу проверить мою догадку.

С этими словами я размотал свой длинный парчовый пояс и опустил один его конец в воду, к которой не надо было далеко идти. Намокнув, пояс не ушел вертикально в глубину, а вытянулся в сторону, что говорило о сильном течении.

– Братья, – сказал я, – увы, догадка моя сбывается, и сейчас вы узнаете то, после чего тоска ваша намного увеличится. Мы могли бы спастись, если бы перебрались на остров, который ошибочно приняли за плавающий, а он был нормальный. И это МЫ плывем, это НАШ остров, как лодка по горной реке, несется по океану.

Так я сказал, и все мы заплакали и, обнявшись, простились друг с другом. А на следующий день наши ноги уже не держали нас, и мы сидели и лежали, глядя на море и небо, и уже путали море с небом. Солнце ласкало наши лица, но притупленность ощущений не позволяла нам в полной мере оценить эту ласку. Нас преследовали видения, и когда возле острова вдруг появился парусник, мы не поверили своим глазам.