Читать книгу Лекарство от Апокалипсиса - Анатолий Ткачук - Страница 4

Свет мощного прожектора белыми пятнами вырывал из темноты бетонные конструкции коридоров, покрытые серой пылью и давно потерявшие свою первоначальную форму. Шаги утопали в этой бесформенной массе, которая от каждого движения ног вздрагивала и опускалась мутной пеленой на свое место.

Поверх хлопчатобумажного белого одеяния на Максе был надет прозрачный пластикатовый костюм с капюшоном, наброшенным на белую шапочку. Таким образом, он почти полностью перекрывал возможность доступа радиоактивной пыли к телу. Лицо скрывало некоторое подобие медицинской маски, которая с каждым вдохом прилипала к его лицу, но он уже совершенно не обращал внимания на этот неприятный факт.

Минуя коридор за коридором, мужчина уверенно двигался в путаном лабиринте переходов и небольших комнат. Несмотря на четкость движений, в них ощущалась легкая нервозность. Со стороны даже казалось, будто он тщательно выбирает место для каждого шага или же ступает в уже оставленные на пыльной поверхности следы, повторяя когда-то раннее пройденный маршрут. Иногда его шаг ускорялся, потом становился вновь нормальным и через несколько метров резко срывался на легкий бег, сопровождаемый частыми тревожными всхлипами дозиметра. В некоторых местах приходилось двигаться почти ползком или перелазить через громоздкие кучи строительного мусора. Луч фонаря то и дело выхватывал из темноты надписи с указаниями номеров помещений и уровней радиации, кем-то второпях нанесенные краской на стены еще в период активной фазы ликвидации последствий катастрофы.

Макс точно знал строение саркофага, укрывшего останки четвертого энергоблока, и свободно перемещался внутри, детально изучив множество возможных маршрутов, входов и выходов, минуя наиболее опасные места или же наоборот сознательно двигаясь туда. Ни одна схема, ни один сделанный чертеж не могли отразить всего многообразия проходов, которые знал он.

Его «личный» Чернобыль начался более четверти века назад с раннего утреннего телефонного звонка из его исследовательского института. Дежурный по лаборатории говорил что-то невнятное об аварии на какой-то АЭС, утечке радиации и необходимости отправиться туда в составе специальной исследовательской группы. Макс тогда только пожал плечами и, сложив в дорожную сумку пару комплектов сменного белья, прибыл к месту сбора. Тогда он даже не мог себе представить, что тот звонок станет точкой, с которой начнется совершенно новая жизнь в неизведанном ранее радиационном мире запретной зоны Чернобыльской АЭС. Как опытный дозиметрист, он бросался в самые страшные места разрушенного энергоблока, стремясь все увидеть своими глазами, испытать на себе. Но этот дух авантюризма и стремления к познанию со временем перерос во что-то совершенно иное.

Он вдруг стал воспринимать радиацию не в качестве неотвратимой угрозы, а как источник энергии, обеспечивающий развитие всего живого во Вселенной. Но тогда он еще не мог себе даже представить, что находился лишь в начале своего пути. Постепенно работы внутри саркофага стали сворачиваться, но Макс всеми правдами и неправдами пытался оставаться в рабочей группе как можно дольше. Ему приходилось скрывать реальные дозы, полученные во время работ, идти на откровенный обман. Но так не могло продолжаться слишком долго, и, осознав, что без Чернобыля его существование станет бессмысленным, он решился на полный безумия шаг – создать внутри саркофага базу для своего автономного выживания. Это не требовало особых усилий, ведь несмотря на колоссальные разрушения самого энергоблока, вся основная инфраструктура уцелела. К тому же Макс слишком хорошо представлял себе сохранившуюся архитектуру сооружения и места, куда в здравом уме не полез бы ни один из исследователей, но при этом они были абсолютно безопасны для хранения продуктов, одежды и исследовательских приборов. Поэтому когда энергоблок оказался изолированным от внешнего мира гигантской аркой, он смог продолжить свои исследования, разорвав абсолютно все связи с внешним миром. Но больше другого его увлекало самое невероятное открытие, сделанное под сводами саркофага – тоннель в прошлое, возникший в одном из сохранившихся коридоров четвертого энергоблока в результате ранее неизвестных процессов, сопровождавших взрыв атомного реактора. Почему-то эта аномалия оказалась незамеченной официальной наукой или, как и на все необъяснимое, она просто закрыла на нее глаза… В это действительно сложно было поверить, и Макс сам сомневался в том, что все происходящее с ним не является лишь плодом его больной фантазии. И теперь Макс в очередной раз спешил к тому месту, где вот-вот должен открыться проход в ушедшие времена.

Спустившись по немного поржавевшей металлической лестнице, он оказался в длинном темном коридоре, освещенном редкими лампочками. Радиационный фон здесь был значительно выше, чем в помещениях по всему предыдущему маршруту, и это заставило его ускорить шаг. На полу лежали рваные фрагменты труб и бетонных конструкций, хотя снаружи повреждений видно не было. Ноги все сильнее утопали в вязкой пыли.

Макс шел, что-то неразборчиво шепча бледными пересохшими губами и всматриваясь в бесформенную серую массу, частично накрытую полотном брезента. Та же часть, что была открыта для обзора, переливалась в свете фонаря оттенками черного или проступала желтыми пятнами окисляющихся изотопов урана, источающих запредельный радиационный фон.

Это место долгое время было одним из самых опасных в саркофаге. Лишь редкие отчаянные специалисты рвались исследовать эту раскаленную массу ядерного топлива, которое, вырвавшись из взорванного реактора с огромной температурой в несколько тысяч градусов, прожигая перекрытия, стекалось на нижние уровни. Вгрызаясь своими огненными зубами, оно поглощало все на своем пути, не щадя ни бетона, ни металла. И даже остановив свое движение, превратившись в застывший лавовый сгусток, оно продолжало излучать смертельную опасность.

Макс почувствовал, как на лбу проступал холодный пот. Рука инстинктивно дернулась, чтобы стереть эту влагу, но тут же замерла и опустилась. Он шел дальше, спеша по темнеющему впереди коридору.

За поворотом его ждала еще одна узкая лестница, ведущая вниз. Миновав ее, он вновь попал в коридор, очень похожий на тот, что несколько минут назад прошел на верхнем ярусе. Но он был значительно темнее предыдущего, а радиационный фон оказался ниже в несколько десятков раз.

Дойдя до небольшого помещения, Макс заглянул внутрь. Комната слабо освещалась маломощной лампочкой накаливания. Посреди помещения стояло потрепанное грязно-зеленое кресло с отломанной передней ножкой. Поэтому одним углом оно опиралось на стопку толстых книг, похожих на математические справочники или толковые словари. В углу рядом с креслом стальным скелетом замерла массивная металлическая стойка. Первый же взгляд на нее подсказывал, что она была собрана из различных подручных материалов.

Макс остановился в проходе. Казалось, что он к чему-то прислушивается и мучительно долго всматривается в какой-то объект. И лишь спустя несколько мгновений он будто решился сделать шаг к стойке и, остановившись у кресла, принялся изучать приборы. Самописец сейсмографа мерно вычерчивал на размеченной бумаге почти прямую линию. С него Макс перевел взгляд на табло приборов, расположенных выше. Цифровые значения на них медленно возрастали. Мужчина спешно перевел взгляд на часы и вернулся опять к табло, проведя рукой по маске, защищавшей его органы дыхания, будто пытаясь привычным движением поправить свою бороду.

Несмотря на то, что в его теле сейчас просто бурлила кровь, не давая покоя, он ощущал явную, измотавшую его донельзя усталость. С крепко сжатыми от напряжения челюстями, так и не присев, мужчина уже ни на секунду не отрывал глаз от приборов. Время тянулось невыносимо медленно, превращая секунды в минуты, а минуты в часы. Будто чувствуя слежку за собой, оно было способно на подобную подлость именно в те моменты жизни, когда чего-либо упрямо ждешь. Секунда… две… – отмеряло каждым новым ударом сердце, становясь внутренними часами, отсчитывающими срок жизни.

И лишь резкая смена цифр на табло кварцевого магнитного вариатора заставила сердце ускориться. Мужчина перевел взгляд на другой прибор, зафиксировавший подобный резкий всплеск. Вскоре небольшое помещение оглушила какофония звуковых и световых сигналов, кричащих о том, что показатели всех приборов и датчиков вышли за пределы установленной для них нормы.

Макс одним рывком выскочил из помещения. Мгновения, предшествующие пространственно-временному перемещению, всегда наполняли его тело какой-то особенной легкостью, каким-то непонятным образом совмещаемой с почти неподконтрольным возбуждением. Его дыхание усилилось, а по телу пробежала мелкая дрожь. Цифры на индикаторах продолжали расти, но он уже не видел этого, он напряженно смотрел в темноту коридора, уходящего вдаль.

Метрах в пятнадцати от него пробежало легкое фиолетово-голубое свечение, похожее на разряд расходящихся по кругу молний. За ним в темноте последовала целая череда ярких вспышек, которые, уплотняясь, образовали почти сплошной круг, изменяющий свой цвет на ярко-красный.

Мужчина торопливой походкой направился к эпицентру всполохов, поднявших с пола облако пыли, и замер метрах в трех, вновь ощутив легкую дрожь. Он ждал. Отражаясь в его глазах, всполохи вновь принялись изменять свой цвет, возвращаясь к изначальному фиолетово-голубому.

В этот момент Макс сделал резкий рывок вперед, внутрь поля, подобно рыси, бросающейся на свою жертву. На мгновение у него в глазах потемнело, и по телу разлилась легкость. Сознание, освобождаясь от тела, начало стремительно улетать в неизвестность.

Сквозь тьму проступали несущиеся с безумной скоростью очертания каких-то сооружений, сменявшиеся вспышками яркого света, затем вновь следовало погружение в полную тьму. Он слышал чьи-то голоса, которые наперебой шептали ему едва разборчивые слова, звучавшие эхом в пространстве. Этот шепот проникал прямо в мозг, казалось, сводил его с ума. Он продолжал полет, постепенно погружаясь в странное состояние, будто обладает всеми знаниями о мире и Вселенной. Радость, боль, страх, покой – все возможные эмоции поочередно наполняли его, постепенно сливаясь в единое непостижимое ранее чувство. И снова тьма…

Всполохи молний погасли. Обездвиженное тело мужчины упало на пол.

Теперь Макс ощущал себя совсем иначе. Так случалось каждый раз при каждом пространственно-временном перемещении его сознания. Он понимал это, еще не осознавая ни места, в котором он оказался, ни точного времени происходящего, лишь чувствуя прохладу раннего утра.

Постепенно мысли Макса утихали, и на смену бурному восприятию происходящего приходило понимание того, что его психофизическая сущность в одном теле сейчас соседствует с сознанием девочки лет шести, которая играет перед домом на лужайке, заросшей сочной зеленой травой. Все происходящее теперь он наблюдал ее глазами. Он ощущал даже то, как легкий утренний ветер развевает ее распущенные волосы. Она поднимает глаза к солнцу, оно едва взошло и еще неокрепшими лучами ласкает ее лицо. Девочка улыбается, слыша голос матери, зовущей ее.

– Ямасира! Ямасира, – кричит мать.

Вдруг из-за облаков раздается приближающийся гул самолета. Ее лицо моментально становится серьезным. Она мечется, не понимая, чьи это самолеты. Если вражеские, то почему не звучит сигнал воздушной тревоги? Она спешит к дому.

Но когда до крыльца остается всего несколько метров, девочка, а вместе с ней и сам Макс, ощущают нестерпимый жар, который обжигает все тело. Вокруг становится настолько светло, что создается впечатление, будто все вокруг раскалилось добела. Эти потоки жара и света сбивают ее с ног, ей кажется, что ее одежда и волосы загорелись. Она пытается потушить их, катаясь по земле, испытывая невыносимую боль от каждого прикосновения к спине. На все происходящее ушло не более секунды, которая растянулась в сознании в несколько нестерпимых и невыносимых минут.

Повинуясь природному чувству самосохранения, не поднимая головы, девочка ныряет под деревянное крыльцо. В этот момент, лежа на земле, она всем телом ощущает, как под ней по земле пробежала дрожь, сопровождаемая сильнейшим грохотом. Ее буквально подбрасывает кверху вместе с крыльцом. Девочка чувствует, как из ее ушей течет кровь, оставляя бордовые пятна на шее и плечах.

Сквозь небольшую щель между ступенями можно наблюдать, как один мощный порыв до фундаментов сметает близлежащие строения. По воздуху несутся фрагменты строительных конструкций, деревья, огромные камни, животные и безжизненные тела людей. От этого зрелища становится особенно страшно. Девочка чувствует, что силы покидают ее, и из последних сил пытается воспроизвести какое-то подобие неразборчивого крика, то ли зовя свою маму, то ли просто крича, сама не понимая для чего. В этом крике воедино слились ее боль, отчаяние, страх. Но вряд ли в воцарившемся хаосе хоть кто-нибудь мог услышать ее, хоть кто-нибудь мог прийти и спасти ее. В глазах темнеет.

Сознание возвращается лишь спустя несколько часов. Маленькими шажками, покачиваясь, боясь хоть на мгновение закрыть глаза, она бессмысленно бредет по безлюдной улице, по бокам которой торчат останки разрушенных и поруганных домов. Солнечное небо заволокли клубы дыма, несущиеся откуда-то из центра города. Кое-где на ее пути полыхают пожары, уничтожающие остатки жилищ и неподвижные тела их бывших обитателей. От этого воздух наполняется неприятным, вызывающим тошноту запахом паленого человеческого тела.

Ее платье на спине изодрано. В некоторых местах оно припеклось к телу и теперь свисает тряпичными и кожаными полосами. Она совершенно не понимает, что происходит вокруг, глядя на таких же, как она, изувеченных, обожженных и потерянных людей. Они совершенно не вызывают страха. Им нет дела ни до кого. Они сбились в толпу живых мертвецов, бесцельно бредущих по выжженному городу.

Лишь иногда девочка пытается пошевелить ссохшимися окровавленными губами: «Мамочка! Мамочка!» Она зовет ее, но ни единого звука не вырывается из ее гортани, кроме нечленораздельного стона, на который никто из случайных, таких же потерянных прохожих, не реагирует.

Окружающий мир оказался полностью лишен звука. И даже редкие взрывы, происходящие где-то вдали, доносятся до сознания девочки и Макса лишь беззвучными огненными всполохами.

Цвета тоже лишились былой яркости. Чем дольше девочка идет, тем больше видит она серых тонов, которые будто пожрали пространство, топя в себе и зелень травы, и голубизну неба, и даже невинную когда-то белизну облаков, превратившихся теперь в грязно-серые комья дыма.

Встреченная на пути лужа с мутноватой водой, покрытой налетом маслянистой пленки, переливающейся техногенной радугой, заставляет девочку остановиться. Теряя человеческий облик, она подобно бездомному псу опускается на колени и принимается лакать эту грязную жидкость, пытаясь хоть немного утолить жажду, терзающую ее наполненную пылью гортань. Но вода, пропитанная горечью, вместо утоления жажды, вызывает сокрушительный приступ грудного кашля, который, сотрясая ее искалеченное тело, причиняет нестерпимую боль. Девочка падает на пыльную дорогу и замирает.

Ее глаза устремляются в небо над центром города, который накрыла гигантская шляпка гриба из пыли и пепла, поднявшегося на высоту тысяч метров. Оно походит на гигантскую руку, спустившуюся с небес лишь с одной целью – уничтожить их народ, уничтожить все человечество и планету, на которой они живут. Эта тьма поглощает ее.

Очнувшись от беспамятства, Макс продолжает путешествие в теле девочки, ощущая ее боль и страдания. Теперь она стоит по пояс в воде рядом с другими людьми. Как и остальные, она пытается смыть с себя пыль, грязь и засохшую кровь. Прохладная влага приносит лишь незначительное облегчение ее мукам. Кто-то из взрослых ножом обрезает болтавшиеся на спине лоскуты кожи и ткани, что позволяет ей двигаться намного свободнее, но по-прежнему не может избавить от этой пронизывающей боли.

Пытаясь смыть с себя пыль, девочка проводит мокрой рукой по голове, и между ее пальцами остаются клоки длинных темных волос. Она опускает свои руки в воду, и волосы уносятся с потоком вниз по течению реки. Ребенок с непониманием и безграничным страхом перед происходящим смотрит на окружающих.

Продолжая отмывать руки, девочка замечает, что некоторые пятна грязи не оттираются, сколько бы она ни пыталась от них избавиться.

– Что это? Что это? – спустя долгое молчание, она с хрипом произносит первые фразы, обращенные к тем, кто ее окружает.

– Мы все покрыты такими пятнами… Ты ничего с ними не сделаешь, – говорит пожилая женщина, протягивая к ней руку с почерневшими ногтями. – Как тебя зовут?

– Меня зовут Ямасира Сигэко, – равнодушно, но все же с почтением, произносит она в ответ.

– А меня Курамото Мицукуни. Где твои родители, Ямасира? – добродушно, явно превозмогая боль, спрашивает женщина, немного наклонившись к ребенку.

– Я не знаю. Мне кажется, они погибли. Наш дом полностью разрушен. Я пыталась найти своих родителей под его завалами, но у меня ничего не получилось, я осталась одна, совсем одна. Впервые за долгие часы она искренне заплакала, осознав, что у нее больше нет ни мамы, ни папы, ни брата. Все они погибли под ударом какой-то страшной стихии, природу которой она была еще не в силах осознать.

– Не плачь, Ямасира, ты должна быть сильной. Мы все кого-то потеряли сегодня. Но это не значит, что мы должны отчаиваться. Мы с тобой живы. Хочешь, я отведу тебя к доктору, и он поможет тебе, – женщина с молчаливым ужасом смотрит на то, как из ушей девочки вновь потекли струйки крови. Капая в черную воду, они тут же растворялись, не оставляя и следа.

Женщина буквально тащит за собой ребенка из воды, который отчего-то пытается сопротивляться. Но даже несмотря на собственную слабость, женщине запросто удается справиться с ней, совершенно лишенной сил. Уже выбравшись на сушу, девочка замечает, как вдоль реки по проселочной дороге движется машина с военными.

Увидев девочку, один из солдат стучит по кабине, прося водителя остановиться. Военные, сидящие в грузовике, спрыгивают на землю, подбегают к ребенку и, осторожно беря на руки, погружают в кузов, где уже на белых окровавленных простынях лежит несколько человек.

– Вы ее мать? – спрашивает один из военных женщину, шедшую с девочкой.

– Нет, я только что с ней познакомилась! Девочка очень плоха! Вы поможете ей? – с надеждой в голосе просит она, и ее слова доносятся до Ямасиры.

– Я не знаю, – растерянно отвечает солдат, уже запрыгивая в кузов. – Мы не должны были брать гражданских, но решили сделать исключение. Возможно, ей помогут.

Сознание Ямасиры мутнеет, глаза, глядящие на небо, затянутое черными дымными клубами, закрываются. Где-то там, в вышине все еще сияет солнце, лучи которого теперь не могут коснуться земли, там гуляет ветер, который способен разнести по простору ее боль и страдания. Но это там, высоко. А здесь ей остается только дышать этим мерзким воздухом, наполненным гарью и кислотной испариной, от которой сводит дыхание и клокочет в легких.

Происходящее дальше больше походит на сумасшествие – больница, свет, люди в белых халатах, сотни, может быть, тысячи раненых. Их стоны порой сливаются воедино, и кажется, они пронизывают все здание, как будто стонут не люди, а сама земля. Последнее, что звучит в сознании Макса, это крик несчастной девочки…

Он сделал глубокий вдох, наполнивший его легкие тяжелым влажным воздухом. Кислород, разливаясь по телу, заставил сердце вновь биться чаще. Макс открыл глаза и, лежа на полу, смог рассмотреть перед собой только темный коридор, расплывающийся в мутное пятно.

Немного сфокусировав взгляд, он смог разобрать очертания этого пятна, которое превращалось в упитанную крысу, крутящуюся перед его лицом. Казалось, что она обнюхивала лежащего на полу, будто обнаружив огромный запас еды, не знала с чего начать свой торжественный обед. От неожиданности мужчина попытался вскочить, но едва ли смог перевернуться на спину и сделать еще несколько глубоких вдохов.

– Что же вы, гады, жрете тут? – мужчина пересохшим ртом сурово прохрипел вслед серому откормленному хищнику, который бросился прочь от внезапно ожившей и зашевелившейся добычи. – Откормились! Ну, ничего, скоро я вас жрать стану! Что удумали! Меня на обед!

В голове шумело, а к горлу подкатил мерзкий, но уже давно привычный комок тошноты. Глаза то и дело застилала мутноватая пелена, конечности покалывало. Так случалось каждый раз после того, как разум на некоторое время покидал тело, и оно будто умирало на мгновения. В настоящем времени для физической оболочки Макса проходили лишь секунды, но сознание было способно за этот период переживать минуты, часы, дни и даже недели.

Собравшись с силами, мужчина вытянул ноги и сел на пыльный пол, прислонившись спиной к толстой трубе, идущей вдоль стены. Прикрывая глаза, он вновь и вновь видел перед собой разрушенный японский город, а спину будто пронизывала боль той несчастной девочки, которая оказалась одной из сотен тысяч жертв первой ядерной войны, произошедшей на планете. Что за место он видел глазами девочки – Хиросиму или Нагасаки – он не знал. Спутать один из двух эпизодов боевого применения ядерного оружия в XX веке с чем-то иным было бы просто невозможно.

Но больше его поражало другое. За время своих путешествий в прошлое он переживал все те же чувства, что и человек-носитель – его эмоции, физические ощущения и даже иногда воспринимал мысли, и к этому он уже давно привык. Но теперь впервые Макс наблюдал происходящее глазами не взрослого человека, а ребенка. И эти чувства были страшнее всего, что он пережил когда-либо ранее в своих пространственно-временных перемещениях. Даже отправившись в прошлое и увидев испытания первого ядерного заряда в пустыне глазами американского солдата, он не смог прочувствовать всего ужаса ситуации, подобно тому, что испытал только что.

В сознании ребенка ужасающая реальность переплеталась с пугающими детскими страхами. Мысли о бомбардировке путались в ее голове с размышлениями о нападении древних драконов, уничтожающих города своим огненным дыханием. Ребенок еще не понимал, что страшнее самого человека в этом мире нет никого. Только человек оказался способен уничтожить сотни тысяч подобных себе в одно мгновение. Вместе с нестерпимой, но молчаливой физической болью маленькая Ямасира проносила в себе осознание того, что никто из ее близких не уцелел. Но это не вызывало ее слез, она принимала их гибель как некую данность, с которой бессмысленно и бесполезно спорить.

Но он понимал, что увидел лишь небольшой отрезок жизни этого ребенка… Дальше ее и других жителей разрушенного города ждала совершенно другая, невидимая и немыслимая угроза. Тогда еще никто не мог осознать, что у примененного оружия существует еще один ранее не известный поражающий фактор – проникающая радиация.

Ее воздействие спустя уже несколько дней начало уносить жизни, казалось бы «счастливчиков», уцелевших во время бомбардировки. Беспомощные люди умирали от еще неизученной болезни, которая подобно эпидемии стала распространяться среди жителей. Крематории не справлялись с количеством умерших, и людей хоронили в братских могилах.

Макс знал, что причина этой болезни скрывалась в самом принципе действия тогда еще нового ядерного оружия. Вместе с ударной волной огромной мощности, световым и электромагнитным излучением при детонации заряда, в результате цепной реакции деления ядер урана и плутония и радиоактивного распада их осколков ионизирующее излучение воздействовало на все объекты, попавшие в зону действия взрыва. Проникающая радиация, сама по себе не способная принести каких-либо повреждений сооружениям и технике, направила свой основной удар на все живое, породив новую и неизведанную «лучевую болезнь».

Там, в Японии, она была страшна своей неизведанностью, потом по всему миру страх порождали знания. Сам Макс уже давно забыл, что значит бояться радиации и ее последствий, но увиденное пробудило в нем страхи, запрятанные где-то в глубинах души. Он начал энергично мотать головой, пытаясь отогнать их, но вместо этого вспомнились его временные спутники, которые были поражены лучевой болезнью, настоящей и мнимой. Как ни странно, вторая оказалась страшнее первой и зачастую совершенно не поддавалась лечению даже самым опытным врачам.

Подлинную же лучевую болезнь, хоть и в легкой форме, Макс ощутил на себе. Но его организм не только выдержал этот удар радиации, но даже закалился, перестав реагировать на высокорадиоактивные поля.

Макс медленно поднялся на ноги, возвращаясь неуверенной походкой в комнату с приборами. Здесь снова было тихо – показатели всех датчиков вернулись в нормальное состояние. Теперь до следующего перемещения нужно было ждать минимум неделю. За время обитания в саркофаге Макс смог установить, что той невероятной энергии, которая породила пространственно-временной переход, необходимо некоторое время на накопление мощности и своего рода перезарядку. Он до конца не понимал принципов работы этого природного или техногенного, а может быть техно-природного явления, подобия которому в мире не существовало, лишь замечая определенные закономерности.

Отряхнув свой костюм от пыли, Макс устроился в кресле и, откинув голову на спинку, закрыл глаза. Здесь он чувствовал себя почти в полной безопасности. Несмотря на то, что коридор был наполнен радиоактивными изотопами, в небольшой комнатке с приборами фон был вполне приемлемый. Нужно было немного восстановить силы, прежде чем идти дальше.

Неприятное чувство терзало его. Ведь почти то же, что ему довелось сейчас увидеть, те же боль, страдания и ужас в одночасье пришлось испытать почти всему населению Земли. В японских городах человечество столкнулось с локальной ядерной войной, в которой применялись атомные заряды малой мощности. Но те ядерные вооружения, которые человечество создало в эпоху «холодной войны» и последующее время, в сотни раз превосходили по своей разрушительной силе «Малыша» и «Толстяка», сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Теперь эта смертоносная мощь была отчаянно пущена в ход, как последний довод, отрицающий любое другое военное или дипломатическое решение. И тысячи накопленных за долгие годы мегатонн сотрясли планету в едином порыве. Максу не было дела до того, что происходило снаружи только до того момента, когда он стал осознавать, что мир погрузился во тьму.

Он ждал возможности выйти в мир, вывернувшийся наизнанку. И теперь снаружи стало опаснее, чем когда-то было у жерла погибшего реактора, а сам саркофаг стал чуть ли не единственным возможным укрытием. Но когда все изменило свои привычные места в этом инвертированном мире, те навыки, знания и запасы, которыми обладал Макс, могли стать основой для существования в новом мире, изничтоженном радиацией, но очищенном от людей.