Читать книгу Чалдонская тетрадь. Стихотворения и поэмы - Анатолий Вершинский - Страница 3

Нине

Эта радость безотчётна,

будто вера в чудеса…

Если радуга бесплотна,

что же делит небеса?

Сверху – темень грозовая,

снизу – ясный полукруг.

Что за обруч, остывая,

в небо выкатился вдруг?

Кто кузнец надежды зыбкой

не на счастье – на покой? —

с тихой любящей улыбкой,

с доброй книгой под рукой.

Как намёк на лучший жребий,

за которым вместе шли,

засиял высо́ко в небе

семицветный нимб земли.

Январь 2005

Этот мир, где так мало тепла,

даже с милым не кажется раем.

Но, сливая в объятьях тела,

мы от холода души спасаем.

Что за музыка в доме у нас?

Будто снова мы робки и юны

и, танцуя в предутренний час,

задеваем небесные струны…

Февраль – март 2005

Умер дедушка-чалдон.

И жалел я запоздало,

что узнать успел так мало

из того, что помнил он.

Бабушку Господь прибрал.

Забелел у изголовья

уроженки Поднепровья

мрамор – дар саянских скал.

И опять сердился я

на себя, на мир, на Бога,

что успел узнать немного

из её житья-бытья.

Скучный нрав достался мне.

Но пенять на то не смею

ни Днепру, ни Енисею.

Сам бирюк: не льну к родне.

В каждом городе свечу

в расписных церквах российских

ставлю за здоровье близких,

а приеду – и молчу.

Вот и мамин пробил час.

На её сырой могиле

с нею мы поговорили

задушевно… первый раз.

Так на что мне этот бег?

Торопясь от будней к будням,

я опаздываю к людям,

недосужий человек!

Сентябрь 2005

У цыгана-художника больше картин,

чем вместит городская квартира…

Но вмещает! А как, знает он лишь один,

господин рукотворного мира.

Этот мир, не иначе, омыла гроза,

столь он ясный и празднично-пёстрый.

И у всех его жителей схожи глаза,

будто все они братья и сёстры.

Здесь опальный поэт на черкесском коне,

и плясунья – соперница музам,

и гребец на плоту, как жонглёр на бревне,

и маэстро в берете кургузом.

Отчего уроженцы Саян и Карпат

за столичной заставой Таганской

с исключительно разных портретов глядят

с одинаковой страстью цыганской?

Или в каждом из нас он рисует себя

в сокровенной боязни сиротства?

И, сухие мазки с полотна соскребя,

добивается свежими сходства.

Он картины выносит гостям по одной,

на мольберте крепит аккуратно.

А насытится зрение сказкой цветной —

убирает на полки обратно.

Вот стоит на стремянке поверх суеты,

будто римский актёр на котурнах.

И сползают к нему с антресолей холсты,

как пласты наслоений культурных.

14—31 марта 2006

Почему, забыв о сраме,

живописец на рекламе

растлевает свой талант?

Почему звезда балета

дорожит приязнью света

пуще рампы и пуант?

Потому ли, что продажей

натюрмортов и пейзажей

сыт не будешь? Рынок скуп.

И за выходы на сцену

кто ж вам даст такую цену,

как за вход в элитный клуб?

Но заказчику рекламы

любы те же рощи, храмы,

что рисует пейзажист,

и не в хрониках скандальных —

на подмостках театральных

лучше смотрится артист.

Отчего же ни полушки

в акварельные церквушки

не вложил рекламный босс,

а тузы тусовок светских,

одурев от игр эстетских,

на бесстыдства множат спрос?

…Мы от мала до велика

замечаем – то, что дико,

повторяем – злую весть.

Не враги себе… К чему же

мы хотим казаться хуже,

чем на самом деле есть?

1—18 апреля 2006

Лица поющих прекрасны,

если слова хороши,

если созвучья согласны

с тоном души.

В хоре церковном и светском,

в пении взрослом и детском —

в главном отличия нет:

властвует свет.

После муштры репетиций

будто парят в облаках

огненнокрылые птицы:

ноты в руках.

Июнь 2006

Обещал не всем Спаситель

после смерти благодать:

верных ждёт его обитель.

Что неверующим ждать?

Тоже люди, а не звери:

нешто канут в никуда?

Если каждому по вере

воздаётся – значит, да!

В ад наезжен путь удобный.

В рай протоптан узкий ход.

Кто отринул мир загробный,

даже в ад не попадёт.

Мрак земной иль свет небесный —

заслужу ли что-то я?

Ведь страшнее всякой бездны

пустота небытия…

Январь — февраль 2005; апрель 2006

Их сверстницы уже заводят семьи,

а игры оставляют младшим сёстрам.

Но любо старшим дочкам Средиземье,

с его декором, театрально пёстрым.

Им сдобрено, как пища зельем острым,

обыденное наше мелкотемье.

Сроднив звезду с багряным русским стягом,

хотели деды сказку сделать былью,

но воли не хватило красным магам.

И, выстирав кумач, покрытый пылью,

кроят плащи, похожие на крылья,

их правнуки, не верящие флагам.

Осень 2006

Летний мир – как на ладони.

За полями, за борами…

Помнишь, были молодыми?

Землянику собирали.

День в лесу – веселья на год.

Нам лесные сласти любы.

Только чаще спелых ягод

я твои встречаю губы.

Завлекала земляника,

мягче пуха листья стлала…

В очи дочек загляни-ка

без уныния и страха.

Не жалей о вольном лете:

зелены его поляны,

и не мы – так наши дети

миру летнему желанны.

А когда цветы полягут

и листва сойдёт в ложбины,

кинет горстку терпких ягод

нам в ладони куст рябины…

Ноябрь – декабрь 2007

Одну восточную страну

тревожил щебет птичий,

и против птиц вести войну

в стране вошло в обычай.

Кричать все жители взялись

от мала до велика —

и улетали птицы ввысь

от яростного крика.

Им придавал отваги страх,

но силы их иссякли,

и гибли птицы в небесах…

А мы живём, не так ли?

А мы летим на шум и гам

и о любви щебечем,

хоть наших слов не слышно вам

(да вам и слушать нечем).

И вы – за то, что наш напев

звучит для вас невнятно, —

браните нас, рассвирепев,

и гоните обратно.

Но нам нельзя умчаться прочь:

внизу гнездовья наши,

для них поём мы день и ночь

у края звёздной чаши.

Ведь если в небе замолчит

последняя пичуга —

расколется небесный щит,

сойдут планеты с круга.

25 мая – 9 июня 2007

На слюдфабрике – на «Слюдке» —

тётя, мамина сестра,

здесь трудилась. На попутке

приезжал я к ней с утра:

из деревни – автостопом.

И с лотка у проходной

воду с клюквенным сиропом

покупал и в дождь, и в зной.

Мне казалось, что едва ли

может быть вода вкусней

и что Клюквенной прозвали

эту станцию – по ней.

(Лишь недавно был нагуглен

в продолженье двух минут

инженер-путеец Клюквин:

он провёл чугунку тут…)

Эта станция! Отсюда

начался мой дальний путь.

И возврата нет: лишь чудо

может время вспять вернуть.

Это чудо – память сердца.

Из потёмок забытья

в светлый мир открыта дверца —

к вам, родные, к вам, друзья.

На стальных путях Транссиба,

в центре всех моих дорог,

город юности, спасибо,

что со мною не был строг,

что районная газета

с верным именем «Вперёд»

к виршам сельского поэта

приохотила народ…

Июль 2004; июль 2008

Когда небесный конвоир

придёт за мною в грешный мир

и возвестит, одернув китель:

«Пора. На выход, сочинитель!»,

хотел бы я сказать в ответ

тому, кто служит в райском войске,

что, хоть и портил много лет

я домочадцам кровь по-свойски

и крал при помощи чернил

досуг читателя-страдальца,

я ничего не сочинил,

то бишь не высосал из пальца;

лишь пересказывал навзрыд,

косноязычный поневоле,

что глухо сердце говорит

на языке любви и боли.

11—17 апреля 2007