Читать книгу Сделано в Швеции - Андерс Рослунд - Страница 7

Аннели мерзла, но с балкона уходить не хотела. С него хорошо видно тускло освещенный туннель – и именно оттуда появится Лео. Кстати, сигареты – “Минден”, зеленые пачки, с уютным ментоловым вкусом, – немножко согревали ее, когда она курила их одну за другой.

Она запарковала машину, бегом взбежала вверх по лестнице, отперла дверь квартиры. Не снимая пальто, прошла по коридору, через гостиную прямо на балкон и – услышала сирены.

Она понятия не имела, что происходит. Может, полиция сейчас уже там, стреляет по ним, Лео ранен и в эту минуту умирает, без нее.

Месяцами она слушала их разговоры насчет того, как подорвать оружейный склад, как обчистить инкассаторский автомобиль, слушала, но только со стороны, а те считаные разы, когда она что-то говорила, они ее не слушали. Лео не слушал. Все четверо составляли тесную группу, в которую ей никогда не войти. В ее обществе Лео казался рассеянным, не то что в обществе своих двух братьев и третьего, вроде как брата.

Они даже есть вместе перестали. Она похудела на три килограмма, а это слишком много, если ты и раньше была худая. Но он даже не заметил.

Еще одна сигарета. Она затянулась, глубоко, чувствуя внутри пустоту.

Сирен все больше. Звуки все громче. Они гудели у нее в голове, даже когда она заткнула уши. Вошла в комнату, закрыла балконную дверь, отсекла их, допила бутылку вина, включила телевизор. Семь тридцать: выпуск новостей. Она никогда не любила новости. Они ничего для нее не значили, здесь, в скугосской квартире. А музыкальное вступление и обзор сюжетов, которым полагалось звучать весомо, многозначительно, были для нее как полицейские сирены за окном. Кадры, где люди с раздутыми животами лежат на сухой, растрескавшейся земле, где люди в костюмах стоят перед табло с курсами акций, где люди перед объективами камер бросаются в гущу боя и стреляют в других людей.

Улыбающаяся телеведущая. Женщина, которую она узнала.

Полтора часа назад двое вооруженных мужчин угнали в южном Стокгольме инкассаторский автомобиль с более чем миллионом крон.

Рот. Единственное, что она видела. Медленно шевелящиеся губы.

Инкассаторов похитили под дулом автомата, один из них ранен.

Ранен.

Кто?

Аннели шагнула ближе к телевизору и женщине, шевелящей губами. Я не расслышала, неужели непонятно? Кто? Повторите! Кто ранен? Она схватила с журнального столика пульт.

Обширная территория перекрыта, но у полиции до сих пор нет зацепок касательно того, кто эти грабители и их возможные сообщники.

Потом она услышала. Более миллиона. Впервые в жизни речь в новостях фактически шла о ней. До сих пор нет зацепок. Показали они только одно – брошенный инкассаторский автомобиль. За бело-синей пластиковой лентой, ограждавшей место преступления и колышущейся на ветру. А рядом люди в форме, высматривающие улики, разговаривающие, ищущие. И все.

Кадры из риксдага сменились кадрами из штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке.

Аннели не представляла себе, как долго это продолжалось. Тридцать, а может, сорок пять секунд. Но речь шла о том автомобиле, о них, о ней.

Она вернулась на балкон покурить, перегнулась через перила, чтобы лучше видеть виадук и туннель, стояла на цыпочках, едва касаясь ногами холодного пола.

Сирены умолкли. Теперь лишь ветер да музыка, долетающая из открытого окна ниже этажом.

Аннели чувствовала себя легкой, как перышко, и еще больше перегнулась через перила. А вдруг она упадет? Будет ужасно больно.

Это она сказала Лео, где заказать парики, она сказала, что сумеет превратить их в двух иммигрантов. Она причесывала их и гримировала, и первые несколько раз оба просто помирали со смеху. Она придумала и сшила воротники, которые масками закрывали лица, и Лео сказал, что они замечательные, впору продавать их другим грабителям.

Вон они, наконец-то.

Она стояла на балконе, смотрела, как они выходят из туннеля, освещенные короткими уличными фонарями. У каждого на плече сумка, из которой торчит хоккейная клюшка, а внутри автоматы и больше миллиона крон.

Вон они, идут.

Ее захлестнул жар, какой она ощущала, когда они занимались любовью, а еще когда она впервые увидела Себастиана, липкого, только что родившегося, у себя на животе.

Она хотела броситься к двери, но не стала – Лео незачем видеть, как она волновалась. Ему это не понравится.

Первым вошел Яспер. С таким видом, будто вот-вот взорвется, будто непременно должен что-то ей говорить, снова и снова, в разных вариантах. Он прошагал в гостиную, поставил сумку на пол, включил телевизор (давай быстрей, Лео, черт побери, иди смотреть!) и то ли рассмеялся, то ли запел, в нем все еще гуляли остатки (We!) адреналина (Made!) оттого, что он сунул (The!) автомат в рот другого человека, он сбросил куртку (Front!), рубаху и футболку, все это крепко пропахло по́том (Page![28]), расшнуровал ботинки, снял брюки, и под нижним бельем стала заметна эрекция.

За ним явились Феликс и Винсент. Победоносно вскинув руки над головой, широко улыбаясь и радостно восклицая, они по очереди заключили ее в объятия, и, как от Яспера, от них разило потом, затем оба упали в кресла, с облегчением и гордостью. Наконец послышались и его шаги. Лео.

Целуя его, Аннели прошептала:

– У них нет ни одной зацепки, я только что слышала, в новостях.

– Они успели запереть сейф.

Он прошел мимо нее на кухню, с пластиковым пакетом, полным мобильных телефонов, и принялся открывать их один за другим.

– Сейф?

Лео вытаскивал сим-карты, резал их кусачками.

– С деньгами.

Плеснув в мисочку ацетона, он побросал туда обрезки сим-карт, чтобы растворились.

– Но по телевизору только что сказали… сказали, что вы взяли миллион.

– И не взяли девять.

– Не взяли?

– Девять миллионов крон в запертом сейфовом отсеке. По моей вине. Ведь я… больше такое не повторится.

Он переложил мобильники без симок в матерчатый мешочек.

– А как остальное?

– Что “ о стальное”?

Туго перетянул мешочек шпагатом, чтобы не развязался.

– Мои воротники?

– Лучше не бывает.

– А грим? Он…

– Сработал.

Из ящика под мойкой Лео достал молоток, положил матерчатый мешочек на разделочный стол и несколько раз ударил по нему молотком, пока вдребезги не разбил все четыре мобильника.

– Ты отлично поработала, милая… и вообще будто была с нами. Верно?

Его ладонь у нее на щеке. И она поняла: он думал, что будет испытывать совсем другие чувства. Гордость, радость. Но был опустошен и уже не с нею, она знала. Едва вернувшись домой, уже взвешивал следующий шанс.

На лице у него то же выражение, какое бывало, когда он прикидывался счастливым, сидя на диване между нею и Яспером, Феликс и Винсент – в креслах; оно не изменилось и когда Феликс опрокинул воображаемое инвалидное кресло и перескочил через стену, и когда все засмеялись, глядя, как Винсент подхватил большой пустой аквариум и до краев наполнил его деньгами, и когда Яспер обнял его, желая привлечь внимание (Лео, когда был на крыше, видал, как он посмотрел сперва на тебя, а потом на меня, видал его глаза), потом повысил голос и снова изобразил араба (we know your names), изобразил, как срывает их бейджики (sharmuta I will come for you).

В эту минуту она и сообразила, что все это ей напоминает: они словно обсуждали кино. Словно съездили в город, посмотрели новый фильм, а теперь сидели в баре, пили пиво, сравнивали полюбившиеся сцены и норовили превзойти один другого, изображая их. Она этот фильм не видела. Потому и сидела молчком, сжимая руку Лео, пока он не заметил, что она чувствует себя лишней, встал, отошел к аквариуму, подождал, пока все замолчат. А когда стало тихо, начал горстями доставать купюры, 20-, 100-, 500-кроновые, пересчитал и вручил каждому по десять тысяч.

– Ты смеешься надо мной?

Феликс уже не сидел в баре, не вспоминал кино. Он встал с кресла в обшарпанной квартире обшарпанного бетонного предместья и тоже принялся доставать из аквариума купюры.

– Эй! Феликс, какого черта ты делаешь? – рявкнул Лео. – Десять тысяч каждому.

– А я говорю: ты что, смеешься?

– Десять тысяч.

– На хрена, здесь же больше миллиона. А я сегодня отдыхаю. Спущу тысчонок пять, потому что заслужил. А завтра мне платить за квартиру. И…

– Об этом мы еще поговорим. Завтра.

– Черт побери, десять тысяч крон, столько восемнадцатилетний зарабатывает в “Макдоналдсе”!

– Завтра.

С пачкой купюр в руке Феликс огляделся по сторонам, помедлил в нерешительности, потом демонстративно, купюра за купюрой, начал совать деньги обратно в аквариум.

– Закончил? – спросил Лео.

Купюра за купюрой.

– Ну?

Пока все они не очутились в аквариуме, все до единой.

Лео принес из кухни листок бумаги и принялся что-то писать, остальные молча наблюдали за ним.

– Да, здесь миллион. Но мы-то рассчитывали на десять. Ясный перец, отпраздновать стоит. Только ведь нам надо прожить до следующего раза. За это отвечаю я. И мы должны быть способны совершить следующий налет. И за это тоже отвечаю я.

Листок лежал посредине журнального столика, рядом с аквариумом, и ручкой он показывал на колонки цифр.

– На парковке у нас две машины, принадлежащие строительной компании. Все должны видеть, что мы каждый день ходим на работу. Машины, робы, инструмент. Далее, текущие расходы, а их было немало: одежда, которую придется сжечь, аренда контейнера для оружия, лодка, которую мы затопили. И это лишь на сей раз. Следующая операция обойдется еще дороже. Знаете, как работает бизнес? Чтобы делать деньги, надо вкладывать деньги, пока этих чертовых денег не наберется столько, что больше уже не понадобится.

Феликс и Лео переглянулись. Они снова были детьми – один бросал вызов, а другой принимал его и каждый раз одерживал верх, как и положено лидеру.

Но такого никогда не случалось возле аквариума, набитого деньгами.

– Договорились?

Ответа нет.

– Договорились?

Феликс поджал губы и хмыкнул.

Лео подтянул его поближе, обнял за плечи.

– Пронырливый ты засранец.

Аннели сидела совсем рядом и все же очень далеко. Она никогда толком не понимала, что братья-сестры могут быть настолько близки. Со своей старшей сестрой и младшим братом она никогда не ощущала подобной связи, теперь они даже разговаривали редко. А эти братья доверяли друг другу. Нуждались друг в друге. И ее это не устраивало; ведь другим трудно попасть в такую тесную компанию, стать одним из них.