Читать книгу Мир Путина. Россия и ее лидер глазами Запада - Анджела Стент - Страница 13

Когда распался Советский Союз, официальная идеология резко исчезла, и заменить ее было нечем. Страна разрушилась, а вместе с ней и оправдание захватнической внешней политики. Более того, территории, которые в течение двух веков и более были частью Российской империи и СССР, внезапно стали 15 независимыми государствами. Как с этим справлялись новые – и старые – элиты? Среди хаоса, вызванного распадом СССР, практически сразу же начались поиски новой русской идеи.

Небольшая группа прозападных либералов в окружении нового президента Бориса Ельцина изначально стремилась революционно переосмыслить интересы России: они считали, что ей следует присоединиться к Западу. Главным среди них был молодой дипломат Андрей Козырев, работавший в Министерстве иностранных дел СССР и примкнувший к Ельцину в 1990 г. Он выступил в качестве важного связующего звена с Соединенными Штатами во время неудавшегося августовского путча против Горбачева в 1991 г. К ужасу прежнего советского дипломатического корпуса, в 1992 г. Ельцин назначил его министром иностранных дел. Позиция Козырева была прозрачна: «Наш выбор – …прогресс в соответствии с общепринятыми мерками. Их изобрели на Западе, и в этом смысле я западник и есть… Запад богат, и нам надо дружить с ним… Это своего рода клуб первых стран мира, к которому Россия должна по праву принадлежать»[38]. Обратите внимание на признание того, что Запад установил глобальные правила и Россия должна их принять – мнение, которое Путин позже решительно отверг[39].

Идея о том, что Россия может вновь обрести величие, отказавшись от своей уникальности и непохожести, шла вразрез с вековыми русскими традициями. Американские и европейские собеседники России приветствовали очевидное желание реформаторов Ельцина стать частью Запада. Однако, воодушевленные идеей реформировать и переосмыслить Россию, они неверно оценили степень, в которой эти желания разделяло большинство политического класса. С течением десятилетия собственные взгляды Козырева относительно Запада становились все более скептическими и противоречивыми. В 1996 г. Борис Ельцин заменил Козырева опытным советским дипломатом Евгением Примаковым, отвергшим прозападную позицию. Вместо этого Примаков предложил союз между Россией, Китаем и Индией[40]. В настоящее время Козырев живет в США, а его идеи последовательно отвергались его преемниками.

После распада СССР возобновились споры между постсоветскими западниками и славянофилами. На этот раз западники называли себя атлантистами, а славянофилы – евразийцами, возвращая в памяти 1920-е гг. Основное внимание уделялось тому, как должны развиваться отношения России со странами бывшего СССР, или ближним зарубежьем, как они предпочитали их называть. Андрей Кокошин был видным ученым и депутатом Государственной думы – вновь избранного парламента, получившего свое еще дореволюционное название. Он выступал за то, чтобы Россия создала на территории бывшей Российской империи и СССР новую евразийскую государственную политическую структуру. Российская Федерация была бы тем ядром, вокруг которого все остальные государства объединились бы на взаимовыгодной основе. Важным фактором этой реинтеграции был бы русский язык[41].

Сергей Караганов, другой влиятельный представитель среды интеллектуалов, утверждал, что русскоязычные жители новых независимых стран, таких как Украина, Беларусь и Прибалтийские страны, станут главными гарантами политического и экономического влияния Москвы на своих соседей, и прогнозировал, что однажды Москва сочтет необходимым применить силу для их защиты, а следовательно, и защиты своих интересов на постсоветском пространстве. Он писал: «Мы должны проявить инициативу и взять их под свой контроль, создавая мощный политический анклав, который станет фундаментом нашего политического влияния»[42]. Таким образом, с самого начала существовало общее согласие в том, что Россия имела право провозгласить собственную «доктрину Монро» на постсоветском пространстве. Эта доктрина гарантировала бы, что ни одно постсоветское государство не присоединится к западным структурам. Российский вариант «доктрины Монро» отличался от американского оригинала тем, что на самом деле это была «антидоктрина без какой-либо выраженной стратегической программы, включающая разрозненные ответы на растущий интерес Запада к странам бывшего СССР»[43]. Большинство представителей российской элиты были согласны с тем, что та или иная форма реинтеграции со странами постсоветского пространства была неизбежна, поскольку без постсоветского пространства Россия не сможет снова стать великой державой. Предположение Запада о том, что Россия постепенно примет потерю империи и свою новую, менее значимую роль в мировом порядке, оказалось результатом попытки выдать желаемое за действительное.

Во время президентства Владимира Путина эти идеи стали более структурированными и продуманными. Принято говорить, что в отличие от времен холодной войны между Россией и Западом нет идеологической вражды. Однако при этом не принимается во внимание тот факт, что путинская Россия определила свою роль в мире в качестве лидера «консервативных, интернациональных» стран, которые поддерживают «традиционные ценности», и защитника лидеров, сталкивающихся с вызовами «цветных» революций – народных восстаний против легитимных правительств, организованных, как считает Путин, Западом. Неотъемлемой частью этой новой русской идеи является образ России как защитника статус-кво от того, что изображается как ревизионистский, приходящий в упадок Запад, пытающийся способствовать смене режимов законных лидеров, будь то на Ближнем Востоке или на постсоветском пространстве. Сегодня Россия утверждает, что ее ценности и политика отличаются от ценностей и политики Соединенных Штатов и превосходят их. Путин заявил, что западное христианство приходит в упадок, поскольку поддерживает права ЛГБТ и мультикультурализм. В 2013 г. он сказал:

«Мы видим, как многие евро-атлантические страны фактически пошли по пути отказа от своих корней, в том числе и от христианских ценностей, составляющих основу западной цивилизации. Отрицаются нравственные начала и любая традиционная идентичность: национальная, культурная, религиозная или даже половая. Проводится политика, ставящая на один уровень многодетную семью и однополое партнерство, веру в Бога или веру в сатану»[44].

Россия изображается как оплот сил, противостоящих революции, хаосу и либеральным идеям. Новым элементом в мировоззрении Путина стала его явная приверженность идее о том, что существует русский мир, который выходит за пределы государственных границ России, и что российская цивилизация отличается от западной. После присоединения Крыма Путин стал ссылаться на понятия «разделенный народ» и «защита соотечественников за рубежом». Главный аргумент заключается в том, что после распада Советского Союза между государственными границами России и ее национальными или этническими границами существует несоответствие и что это является как исторической несправедливостью, так и угрозой безопасности России. После распада СССР 22 млн россиян оказались за пределами России, проживая в других странах постсоветского пространства. По мнению Путина, Россия имеет право заступаться за русских, находящихся под угрозой на этих территориях.

В результате 18 лет пребывания Путина у власти развилась новая русская идея, напоминающая старую русскую идею: Россия представляет собой уникальную цивилизацию, во многих отношениях превосходящую западную, и является как европейской, так и евразийской. Западные понятия индивидуализма, конкуренции и неограниченной свободы самовыражения чужды более целостным, гармоничным, коллективным русским ценностям. У России есть право на сферу влияния на территориях, входивших как в состав Российской империи, так и в состав СССР, а Москва обязана защищать интересы русских соотечественников, проживающих за пределами родины. Запад представляет угрозу как ценностям, так и интересам России. А его агенты внутри страны готовы исполнить его приказания.