Читать книгу Меж Наровой и Свирью. Хожение по Ленинградской области - Анджей Иконников-Галицкий - Страница 5

Староладожская крепость

Дорога эта, если идти к центру посёлка, проходит мимо Успенского собора, чудного памятника благородной новгородской архитектуры XII века, мимо строений Успенского женского монастыря. В нём какое-то время содержалась полумонахиней нелюбимая жена Петра Великого царица Евдокия. Говорят, что монастырь штурмовал Суворов. Командуя расквартированным здесь Суздальским полком, он однажды затеял озорство: приказал солдатам, якобы ради отработки боевых навыков, штурмовать низенькую (метра два) оградку женского монастыря. Переполох вышел большой, дошло до императрицы. Утверждают, что именно по этому поводу в ответ на высочайший выговор Суворов отшутился: «Тяжело в учении – легко в бою». Шутка понравилась императрице, а Старая Ладога подтвердила свою репутацию буйного, хулиганского места.

От ворот в южной стене монастыря начинается удивительная улица. Она ведёт к центру посёлка, к тому мысу, где более двенадцати столетий назад возникло первое поселение при впадении в Волхов речки Ладожки. Никак не скажешь про эту улицу, что она особенная: домики, огороды, куры бродят. В общем-то, кругом бедственный беспорядок, который так любят выставлять напоказ маленькие «населённые пункты» России. На некоторых домах сохранились номера с надписью «Краснофлотская». На других – более новые, с восстановленным дореволюционным названием: «Варяжская». Варяжской эта улица стала называться не со времён Рюрика, а со времён Рёриха: при участии великого художника-световидца в Старой Ладоге были проведены первые научные раскопки.

Возможно, это самая старая улица Северо-Восточной Европы. Заложенные археологами шурфы показали, что точно так же улица проходила и дома стояли по крайней мере с X века. Полагаю, что в жизни этой улицы за тысячелетие мало что изменилось. Разве что три вещи появились: печки вместо очагов, асфальт и электричество.

Археологические исследования на Земляном городище, самой древней части Старой Ладоги, обнаружили первое поселение, возникшее здесь в середине VIII века: по результатам дендрохронологического анализа, около 753 года. Оно имело скандинавский облик; жители его приплыли «из-за моря» с женами, детьми и предметами быта. Видимо, они заняли это удобное место ещё до прихода славян; в древнейшем слое Ладоги они оставили фризские гребни, скандинавские ножи, кожаную обувь северного типа, деревянные игрушечные мечи и прочие предметы быта, характерные для населения Северной Европы и Балтики. Но просуществовала их маленькая колония лишь пару десятилетий. Не позднее 780-х годов на её месте возникает новое, тоже совсем небольшое поселение, жителей которого и по типам построек, и по набору вещей можно смело считать славянами.

Это то самое время, когда реки и озёра Восточно-Европейской равнины превращаются в магистральные пути «из варяг в греки», «из варяг в арабы». Одно из ярких (в прямом смысле) доказательств тому – бусины из цветного стекла, так называемые «глазки», которым дивился ещё Нестор. В конце VIII – начале IX века их производство было налажено в Ладоге. Бусины эти, изготавливаемые по средиземноморской технологии, служили платёжным средством наряду с арабскими монетами – дирхемами, – которые тоже встречаются в культурном слое Ладоги этого времени. Ареалы распространения «глазков» и дирхемов в Северной Европе пересекаются на территории Ладоги. Ценности с арабского востока и каролингского запада встречались здесь. Встречались и люди – носители разных языков и культур. Постепенно население Ладоги становится более пестрым, к славянской основе примешиваются балтский и скандинавский компоненты.

В 840-х – 860-х годах Ладогу дважды постигла катастрофа. В огне пожара гибли дома, их жители, погибла и стеклодельная мастерская. Виновники первого погрома – норманны: в надпожарном слое присутствуют скандинавские подвески в виде молота Тора и другие характерные приметы норманнского присутствия. Второй пожар, видимо, связан с событиями, обозначенными в Несторовой летописи под 862 годом: изгнанием варягов, междоусобицами, призванием Рюрика. На пепелище вырастает новое поселение, значительно больше предшествующего. В его материале смешаны славянские и скандинавские черты, причём последние указывают на доминирующее положение их носителей. Свидетельство варяжского владычества – могильник в урочище Плакун на противоположном берегу Волхова: большая группа курганов, в некоторых – останки ладей и другие признаки воинских погребений скандинавского типа. Именно в это время – в 840-х – 860-х годах – в письменных источниках (греческих, латинских, арабских) впервые появляется слово «рус», «рос», обозначающее некое воинственное сообщество, распространившее свои набеги до берегов Понта Евксинского. К этому же времени Нестор относит появление наименования Русь и приход Рюрика и его братьев-варягов на княжение в Словенскую землю.

Из тысячи трёхсот лет своей истории тысячу лет Ладога была местом пограничным. Отсюда уходили «за тридевять морей», сюда приходили таинственные и опасные люди «из заморья». Только в Петровскую эпоху эту функцию у Ладоги перехватил Петербург. А в древности… Можно не сомневаться, что и Владимир Святой, и Ярослав Мудрый, оба в ходе борьбы за киевский престол вынужденные бежать в Швецию, к варягам, не миновали Ладоги на этом пути. Через Ладогу же и возвращались с варяжскими дружинами.

Упоминается Ладога и в связи с женитьбой князя Ярослава Владимировича, будущего Мудрого, на дочери шведского короля Олафа Ингегерде (в крещении Ирине): жених подарил ей Ладогу как свадебный дар – вено. Это уже начало XI века, время, когда Русь мало-помалу становилась христианской. Первые церкви, ещё деревянные, появляются в Ладоге. Где? Точно мы не знаем, но, скорее всего, на тех местах, где позднее были выстроены каменные. Такие места, где молитва возносилась издавна, называют намоленными.

В XII веке Ладога становится важнейшим укреплённым пунктом, прикрывавшим Новгород с севера. В правление князя Мстислава Мономашича и его сына Всеволода здесь строится «град камен» – один из первых на Руси[5]; другие крепости древнерусского севера (кроме Изборска) были в это время земляно-деревянными. Сам стольный Новгород был обнесён деревянной стеной, хотя за ней и рядом с ней уже возвышались каменно-кирпичные церкви.

В том самом 1114 году, когда посадник князя Мстислава Павел заложил на мысу у Волхова и Ладожки каменную крепость, приехал сюда из Киева старец Нестор. И более всего был изумлён археологическими находками: теми самыми стеклянными бусинами, которые за триста лет до того изготавливали ладожские мастера. «Пришедшю ми в Ладогу, поведаша ми ладожане, яко зде есть: „Егда будет туча велика, находят дети наши глазкы стекляныи, и малы и великыи, провертаны, а другые подле Волхов берут, еже выполоскывает вода“, от них же взях боле ста, суть же различь»[6]. То есть более сотни приобрёл Нестор этих «глазков», вымытых дождями из культурного слоя Ладоги, и все они оказались разными по цветам, форме и рисунку.

В 1136 году новгородцы изгнали князя Всеволода, сына Мстислава. Как предполагают историки, он увёл с собой и артель каменщиков. Во всяком случае, в последующие два десятилетия каменные постройки возводятся в Пскове, куда перебрался Всеволод и где он умер. А в Новгородской земле дело каменного строительства берёт в свои руки глава церкви, епископ Нифонт. Примечательно, что затеянное им и продолженное его преемниками строительство разворачивается не в Новгороде, а в Ладоге. Возможно, причина тому – некий конфликт между главою «Софийского дома» и мятежными новгородцами, в среде которых, несомненно, ещё буйно цвели языческие обычаи. Так или иначе, над излучиной Волхова во второй половине XII – начале XIII века один за другим вырастают храмы: Успения, Георгия Победоносца, Климента Римского, Николая Чудотворца, Иоанна Предтечи. Главный среди них – Георгиевский собор, вознёсшийся в самом сердце Ладоги, в крепости. Собор-защитник сохранил великую редкость: фрагменты фресковой росписи XII века.

Георгиевский собор в Старой Ладоге

Крепостные стены над рекой Ладожкой

Крепость – вот она, за Ладожкой. Частично сохранившиеся доныне стены и башни построены в конце XV века, когда между Московией и Швецией разыгрывалось очередное кровавое действо тысячелетней войны за Ладожское озеро. Три башни и прясла стен между ними ныне восстановлены (точнее, отстроены заново на сохранившейся нижней части старых стен) в обличье того времени.

Под стенами крепости – многометровый культурный слой, в котором даже турист, покопавшись, может найти кусочек древности: обломок старинного горшка, пуговицу, а то и монетку. А на самом краю, над обрывистым берегом, над землей и водой возносится чудный храм. Он похож на ангела, собирающегося взлететь в светлое небо над Волховом.

Пока мы с Торой ходили по крепости, дяденька, лежащий головой в лопухах, очухался и теперь уже, сидя на нашей скамеечке, участвовал в оживлённой беседе в компании одутловатых мужчин. Погода по-прежнему была прекрасна, но где-то на краю неба собиралась гроза. Изредка по дороге, пыля, проезжали легковушки. Надо думать, по этой же дороге так пылили транспортные средства в незапамятные времена.

Барабан и купол Георгиевского собора

А мы… мы только что вышли из сумрака и холода Георгиевского собора. В его белоснежных стенах, под куполом, под арочными сводами парят ангелы и святые. Силы Небесные на крыльях своих несут небо, уходящее куда-то в подкупольную бесконечность. Праведники и пророки глядят в глубину человеческого существа – не-сказуемо как: страшно и добродушно. И из ниши бокового нефа выезжает на белом златогривом коне святой Георгий Победоносец. Тонкий, сильный, гармоничный, нерушимый. И пронзает своим молитвенным копием маленького красного крокодильчика, лежащего у ног его коня. Вечная одухотворённость, невыносимая осмысленность сотворённого Богом мира звучит в тусклых красках и тонких прорисях фресок, в белых стенах и в бесконечно высоком куполе, которым по человеческому счёту восемьсот лет, а по-настоящему нет времени и границы.