Читать книгу Сезон гроз. Дорога без возврата - Анджей Сапковский, Andrzej Sapkowski - Страница 16

Бедро чародейки украшала искусная и удивительно подробная в деталях татуировка, представлявшая рыбку полосатой окраски.

Nil admirari[20], подумал ведьмак. Nil admirari.

* * *

– Глазам не верю, – сказала Литта Нейд.

В том, что произошло, в том, что все случилось так, как случилось, был виновен лишь он – и никто другой. По дороге на виллу волшебницы ведьмак шел мимо сада и не устоял перед искушением сорвать одну из росших на клумбе фрезий. Помнил главную ноту ее духов.

– Глазам не верю, – повторила Литта, стоя в дверях. Приветствовала его лично, кряжистый привратник отсутствовал. Может, случился у него выходной.

– Пришел ты, как догадываюсь, чтобы отчитывать меня за ладонь Мозаики. И принес мне цветок. Белую фрезию. Входи, пока не вызвал фурор, а город не взорвался слухами. Мужчина на моем пороге, да еще с цветами! Старожилы не упомнят такого.

Она носила свободное черное платье, сочетающее шелк и шифон, тончайшее, волнующееся при каждом движении воздуха. Ведьмак замер, засмотревшись, все еще с фрезией в вытянутой руке, желая улыбнуться и совершенно не в силах этого сделать. Nil admirari, повторил он мысленно максиму, которую вынес из Оксенфурта, из университета, из девиза над входом на кафедру философии. Максиму эту он мысленно повторял всю дорогу до виллы Литты.

– Не ругай меня, – она вынула фрезию из его пальцев. – Выправлю девушке руку, как появится. Безболезненно. Может, даже прощу ее. И прошу прощения у тебя. Только не ругай меня.

Он покачал головой и снова попытался улыбнуться. Не получилось.

– Мне интересно, – она приблизила фрезию к лицу и впилась в него своими жадеитовыми глазами, – знакома ли тебе символика цветов? Их тайный язык? Ты знаешь, о чем говорит эта фрезия, и совершенно сознательно передаешь мне ею послание? Или же цветок этот – случайная прихоть, а послание… подсознательно?

Nil admirari.

– Но это не имеет значения, – чародейка подошла к нему вплотную. – Ибо ты или явно, сознательно и расчетливо подаешь мне сигнал о том, чего жаждешь… Или таишься от желания, которое выдает твое подсознание. В обоих случаях я должна тебя поблагодарить. За цветок. И за то, о чем он говорит. Спасибо тебе. И – я возьму реванш. Тоже подарю тебе кое-что. О, вот эту тесемочку. Потяни за нее. Смелее.

Что же я делаю, подумал он, потянув. Плетеная тесемочка гладко выскользнула из обметанных отверстий. Полностью. И тогда шелково-шифоновое платье стекло с Литты, словно вода, мягко укладываясь у стоп. Он прикрыл на миг глаза, нагота женщины поразила его, словно внезапная вспышка света. Что я делаю, подумал он, обнимая ее за шею. Что я делаю, подумал, чувствуя вкус коралловой помады на ее губах. То, что я делаю, совершенно лишено смысла, думал он, легонько направляя ее к комоду у патио и присаживаясь на малахитовую крышку.

Чародейка пахла фрезией и абрикосом. И чем-то еще. Может – мандаринами. Может – ветивером.

Это длилось минуту-другую, и под конец комод вовсю подпрыгивал на гнутых ножках. Коралл, хоть и обнимала его крепко, ни на миг не выпустила фрезии из пальцев. Запах цветка не перебивал ее запаха.

– Твой энтузиазм мне льстит, – оторвала она губы от его губ и только теперь открыла глаза. – И делает мне изрядный комплимент. Но, знаешь ли, у меня есть и кровать.

* * *

И вправду, у нее была кровать. Огромная. Просторная, словно палуба фрегата. Чародейка провела его туда, а он шел за нею, не в силах насмотреться. Она не оглядывалась. Не сомневалась, что он идет следом. Что без колебаний пойдет туда, куда она его направит. Не отводя взгляда.

Кровать была огромна, и у нее имелся балдахин, постель же оказалась шелковой, а простыня – из сатина.

Они использовали кровать, без тени сомнения, целиком, каждый ее дюйм. Каждую пядь постели. И каждую складку простыни.

* * *

– Литта…

– Можешь называть меня Коралл. Но пока ничего не говори.

Nil admirari. Запах фрезии и абрикоса. Рыжие волосы, рассыпанные по подушке.

* * *

– Литта…

– Называй меня Коралл. И можешь сделать это со мной еще раз.

* * *

Бедро чародейки украшала искусная и удивительно подробная в деталях татуировка, представлявшая рыбку полосатой окраски, из-за огромных плавников казавшуюся треугольной. Рыбок этих, называемых скаляриями, богачи и снобы-нувориши привыкли держать в аквариумах и бассейнах. Так что они всегда ассоциировались у Геральта – да и не только у него – со снобизмом и претенциозным позерством. Поэтому он удивился, что Коралл выбрала именно такую, а не какую-нибудь иную татуировку. Удивление длилось миг-другой и быстро прошло. Литта Нейд зримо, на вид и по сути выглядела молодо. Однако татуировка явно была времен ее истинной молодости. Времен, когда привозимые из-за морей скалярии оставались еще редкой диковиной, богачей было немного, нувориши едва-едва вставали на ноги, и мало кто решался на подобную покупку. Ее татуировка – будто метрика, подумалось Геральту, пока он ласкал скалярию кончиками пальцев, и странно было, что Литта все еще носит ее, вместо того чтобы магически свести. Что ж, подумал он, перенося ласки в удаленные от рыбки гавани, это славная штука – воспоминания о молодых годах. Непросто отказаться от такого memento. Даже когда оно уже отзвучало и сделалось патетически банальным.

Он приподнялся на локте и пригляделся внимательней, высматривая на ее теле иные, столь же ностальгические знаки. Не нашел. Не думал, что найдет, просто любопытствовал. Коралл вздохнула. Заскучав, как видно, от абстрактных и мало действенных странствий его ладони, она ухватила оную и решительно направила в место конкретное и единственно верное с ее, Коралл, точки зрения. И чудесно, подумал Геральт, притягивая чародейку к себе, погружая лицо в ее волосы. Полосатая рыбка, подумаешь. Словно нет более насущных вещей, которым стоит посвятить внимание. О которых стоит позаботиться.

* * *

Может, и модели парусников, невнятно размышляла Коралл, с трудом усмиряя рвавшееся из груди дыхание. Может, и солдатики, может, и рыбная ловля на мушку. Но то, что действительно важно… Что по-настоящему важно… Это то, как он меня обнимает.

Геральт обнял ее. Так, словно была она для него всем миром.

* * *

В первую ночь спали они немного. И даже когда Литта уснула, у ведьмака со сном возникли проблемы. Она столь крепко обняла его в талии рукой, что он и дышал-то с трудом, ногу же – забросила поперек его бедер.

Во вторую ночь она была менее жадной. Не держала и не обнимала так сильно, как вчера. Видимо, уже не боялась, что наутро сбежит.

* * *

– Ты задумался. Твое лицо стало мужественным и сумрачным. Причина?

– Удивляет меня… хм… натурализм нашей связи.

– Что-что?

– Я уже сказал. Натурализм.

– Кажется, ты использовал слово «связь»? Воистину, широта его значения поражает. Похоже, тебя посетила посткоитальная печаль. Состояние и вправду естественное, случающееся у всех высших существ. У меня, ведьмак, тоже, собственно, странная слезка на глаза наворачивается… Ну, веселее, веселее! Я пошутила.

– Ты соблазнила меня… Словно самца.

– С чего вдруг?

– Соблазнила меня. Словно насекомое. Фрезиево-абрикосово-магическими феромонами.

– Ты всерьез?

– Не злись. Прошу, Коралл.

– Я не злюсь. Наоборот. Наверное, по некотором размышлении, пришлось бы с тобой согласиться. Да, это натурализм в чистом виде. Только вот все – совершенно наоборот. Это ты меня заморочил и соблазнил. С первого взгляда. Натуралистично и анималистично станцевал предо мною брачный танец самца. Подпрыгивал, топал, распускал хвост…

– Неправда.

– …распускал хвост и трепыхал крыльями, словно тетерев. Кукарекал и кудахтал…

– Я не кудахтал.

– Кудахтал.

– Нет.

– Да. Обними меня.

– Коралл?

– Что?

– Литта Нейд… Это ведь не твое настоящее имя, верно?

– Мое настоящее было бы непросто произнести.

– Отчего бы?

– А вот скажи быстро: Астрид Литтнейд Асгейрфиннбьорнсдоттир.

– Понимаю.

– Сомневаюсь.

* * *

– Коралл?

– М-м-м?

– А Мозаика? Откуда ее прозвище?

– Знаешь, ведьмак, чего я не люблю? Вопросов о других женщинах. А уж особенно – когда спрашивающий лежит со мной в одной постели. И валяет дурака. Нет чтобы сосредоточиться на том, на чем он как раз держит руку. Решился бы ты на нечто подобное, лежа в постели с Йеннефер?

– А я не люблю, когда произносят определенные имена. Особенно в момент, когда…

– Мне перестать?

– Этого я не говорил.

Коралл поцеловала его в плечо.

– Когда она попала в школу, звали ее Айк, родовой фамилии не помню. Мало того, что имя странное, так еще были у нее проблемы с пигментацией кожи. Щека – испещрена светлыми заплатами, выглядела и вправду словно мозаика. Ее, конечно, вылечили, у чародейки не может быть изъянов. Но это прозвище, издевательское сперва, приклеилось. И скоро перестало быть издевательским. Она и сама его полюбила. Но хватит о ней. Говори со мной и обо мне. Ну, давай.

– Что – давай?

– Говори обо мне. Какая я. Красивая, верно? Ну, скажи!

– Красивая. Рыжая. И веснушчатая.

– Я не веснушчатая. Убрала веснушки с помощью магии.

– Не все. О некоторых забыла. А я их высмотрел.

– Где… Ах. Ну да. Верно. Значит, веснушчатая. И какая еще?

– Сладкая.

– Что-что?

– Сладкая. Как вафелька с медом.

– А ты не смеешься надо мною?

– Взгляни на меня. В мои глаза. Видишь ли ты в них хотя бы тень неискренности?

– Нет. И это меня беспокоит сильнее всего.

* * *

– Присядь на край кровати.

– Чтобы?..

– Хочу взять реванш.

– Ты о чем?

– За веснушки, которые ты высмотрел там, где высмотрел. За приложенные усилия и внимательное… исследование. Я желаю взять реванш и отблагодарить. Могу?

– И не откладывая.

* * *

У виллы чародейки, как и почти у всех остальных вилл в этой части города, была терраса, с которой открывался вид на море. Литта любила сиживать там, часами наблюдая за кораблями на рейде, для коих целей у нее имелась изрядных размеров подзорная труба на штативе. Геральт не разделял ее увлеченности морем и тем, что там плавало, но любил сопровождать ее на террасе. Садился поближе, сразу за нею, лицо у ее рыжих локонов, наслаждаясь запахом фрезии и абрикоса.

– Тот вон галеон, что бросает якорь, взгляни, – указывала Коралл. – На флаге голубой крест, это «Гордость Цинтры», наверняка рейс в Ковир. А тот вон когг – это «Алькэ», из Цидариса, наверняка принимает груз кож. А там, о, «Тефида», транспортный хольк, местный, двести лаштов грузоподъемности, каботажник, курсирует между Кераком и Настрогом. Там, смотри, как раз встает на рейд новиградский шкунер[21] «Пандора Парви», чудесный, чудесный корабль. Взгляни в окуляр. Увидишь…

– Я вижу и без подзорной трубы. Я мутант.

– Ах, верно. Я позабыла. О, там галера «Фуксия», тридцать два весла, может взять на борт четыреста лаштов. А тот стройный трехмачтовый галеон – это «Вертиго», приплыл из Лан Эксетера. А там, дальше, с амарантовым флагом – это реданский галеон «Альбатрос», три мачты, сто двадцать стоп между штевами… О, там, смотри, смотри, ставит паруса и выходит в море почтовый клипер «Эхо», я знаю капитана, когда причаливает, столуется у Равенги. Там снова, гляди, под полными парусами, галеон из Повисса…

Ведьмак отвел волосы от спины Литты. Медленно, один за другим, расстегнул крючки, спустил платье с плеч чародейки. А после посвятил обе ладони и все внимание двум галеонам под полными парусами. Галеонам, каких было не сыскать на всех морских путях, рейдах, портах и в реестрах адмиралтейств.

Литта не протестовала. И не отрывала глаз от окуляра подзорной трубы.

– Ты ведешь себя, – сказала через какое-то время, – словно пятнадцатилетний подросток. Как будто видишь ее впервые.

– Для меня каждый раз – будто впервые, – признал он, помедлив. – А пятнадцатилетним подростком я, сказать по правде, так никогда и не был.

* * *

– Я родом из Скеллиге, – сказала она ему после, уже в постели. – Море у меня в крови. И я его люблю.

– Иногда мечтаю, – продолжила, когда он промолчал, – уплыть. Сама, в одиночку. Поставить парус, выйти в море… Далеко-далеко, за самый горизонт. Вокруг только вода и небо. Меня обрызгивает соленая пена волн, ветер ерошит волосы с истинно мужской лаской. А я – одна, совершенно одна, бесконечно одинокая среди чуждой и враждебной стихии. Одиночество посреди моря чуждости. Ты не мечтаешь о нем?

Нет, не мечтаю, подумалось ему. Я живу так каждый день.

* * *

Настал день летнего солнцестояния, а после него – магическая ночь, самая короткая в году, во время которой цвел по лесам папоротник, а натертые ужовником нагие девицы танцевали на мокрых от росы полянах. Ночь, проносящаяся в мгновение ока. Ночь безумная и светлая от молний.

* * *

Утром после солнцестояния он проснулся в одиночестве. На кухне его ждал завтрак. И не только.

– Добрый день, Мозаика. Прекрасная погода, верно? Где Литта?

– У тебя сегодня выходной, – ответила она, не глядя на него. – Моя несравненная госпожа будет работать. Допоздна. Из-за часов, которые она посвятила… приятностям, накопились пациентки.

– Пациентки.

– Она лечит бесплодие. И другие женские болезни. Ты не знал? Ну, теперь знаешь. Хорошего тебе дня.

– Постой, не уходи. Я хотел…

– Не знаю, чего ты хотел, – прервала она его. – Но это, пожалуй, плохая идея. Лучше было бы тебе со мной не говорить. Делать вид, что меня вообще нет.

– Коралл тебя не обидит больше, я обещаю. Да ее и нет здесь, она нас не видит.

– Она видит все, что хочет увидеть, для этого хватит пары заклинаний и артефакта. И не заблуждайся, будто имеешь на нее хоть какое-то влияние. Для этого необходимо нечто большее, чем… – Она дернула головой в сторону спальни. – Прошу тебя, не произноси при ней моего имени. Даже мимоходом. Потому что она мне это припомнит. Пусть даже и через год – но припомнит.

– Если она так тебя воспринимает… А ты не можешь просто уйти?

– Куда? – фыркнула она. – В ткацкую мануфактуру? В ученичество к швецу? Или сразу в лупанарий? У меня никого нет. Я – никто. И останусь никем. Только она может это изменить. Я перенесу все… Но не говори ей, пожалуйста.

– В городе, – глянула она на него через минуту-другую, – я повстречала твоего приятеля. Того поэта, Лютика. Он расспрашивал о тебе. Беспокоился.

– Ты его успокоила? Сказала, что я в безопасности? Что мне ничего не угрожает?

– А зачем бы мне врать?

– Прости?

– Ты не в безопасности. Ты здесь, с ней, из-за тоски по той, другой. Даже когда ты с ней рядом, все равно думаешь о той. Она все прекрасно понимает, но продолжает игру, поскольку ее это развлекает, а ты хорошо притворяешься, ты дьявольски убедителен. Однако думал ли ты о том, что произойдет, когда ты себя выдашь?

* * *

– Нынче ты снова ночуешь у нее?

– Да, – ответил Геральт.

– Это будет уже неделя, знаешь?

– Четыре дня.

Лютик провел пальцами по струнам лютни в эффектном глиссандо. Оглядел постоялый двор. Глотнул из кружки, вытер пену с носа.

– Знаю, это твое дело, – сказал с необычными для него серьезностью и твердостью. – Знаю, что мне не следует вмешиваться. Знаю, что ты не любишь, когда кто-то вмешивается. Но о некоторых вещах, друг Геральт, не пристало молчать. Коралл, если хочешь знать мое мнение, принадлежит к тем женщинам, которым постоянно и на видном месте надлежит носить предупреждающий ярлык. Гласящий: «Смотреть, но не трогать». Какие в зверинцах размещают на террариумах, где содержат гремучих змей.

– Я знаю.

– Она играет с тобой и играет тобою.

– Я знаю.

– А ты, как зачастую и бывает, вспоминаешь Йеннефер, которую не можешь позабыть.

– Я знаю.

– Тогда почему…

– Не знаю.

* * *

Вечерами они выходили. Порой в парк, порой на гору, встающую над портом, порой просто прогуливались по Пряным рядам.

Вместе посетили австерию «Natura Rerum». Несколько раз. Феб Равенга не находил себе места от счастья, вымуштрованные им гарсоны крутились волчками. Геральт наконец-то узнал, каков вкус тюрбо в чернилах каракатицы. А потом – гусиного бедрышка в белом вине и телячьего костреца в овощах. Лишь сперва – и совсем недолго – мешало им навязчивое, нарочитое внимание других посетителей. Потом – спасибо Литте – он не обращал на них внимания. Вино из здешних подвалов изрядно в этом помогало.

Затем они возвращались на виллу. Коралл скидывала платье уже в прихожей, совершенно нагой шла в спальню.

Он шел следом. И смотрел. Любил на нее смотреть.

* * *

– Коралл?

– Что?

– По слухам, ты всегда можешь увидеть, что захочешь. Тебе достаточно нескольких заклинаний и артефакта.

– Слуху, – она приподнялась на локте и заглянула ему в глаза, – полезно будет, полагаю, снова выкрутить какой-нибудь сустав. Это должно отучить слух молоть языком почем зря.

– Очень тебя прошу…

– Я пошутила, – отрезала она. Однако в голосе ее не слышалось и следа веселья.

– А что такого, – продолжила она, когда он смолчал, – ты хотел бы увидеть? Или выяснить? Сколь долго проживешь? Когда и как помрешь? Какая лошадь выиграет Большие Третогорские? Кого коллегия электоров выберет иерархом Новиграда? С кем нынче Йеннефер?

– Литта.

– Чего ты хочешь, могу я узнать?

Он рассказал ей о краже мечей.

* * *

Сверкнуло. А миг спустя пророкотал гром.

Фонтан журчал тихонько, бассейн пах мокрым камнем. Мраморная девочка окаменела в танцевальном па, мокрая и лоснящаяся.

– Статуя и фонтан, – поспешила пояснить Коралл, – не служат удовлетворению моей любви к претенциозному кичу или склонности следовать снобистской моде. Она – для конкретных целей. А статуя изображает меня. В миниатюре. В возрасте двенадцати лет.

– Кто бы в ту пору мог подумать, что ты так прекрасно разовьешься.

– Это накрепко связанный со мною магический артефакт. Фонтан же, вернее – вода, служит мне для дивинации. Я полагаю, ты знаешь, что такое и в чем состоит дивинация?

– В общих чертах.

– Кража твоего оружия произошла каких-то десять дней назад. Для прочтения и анализа минувших событий, даже тех, что случились давно, наилучшей является онейромантия, но для нее необходим довольно редкий талант сновидчества, которым я не обладаю. Сортилегия, или же клеромантия, нам скорее всего не поможет, равно как и пиромантия с аэромантией, которые действенны при отгадывании судеб людей, если имеется нечто, сим людям принадлежавшее… волосы, ногти, части одежды и всякое такое. К предметам, в нашем случае – к мечам, это применить не удастся.

– А потому, – Литта отвела со лба рыжую прядь, – остается нам лишь дивинация. Как ты наверняка знаешь, она позволяет видеть и провидеть прошедшие события. Помогут нам стихии, ибо сезон настал воистину грозовой. Соединим дивинацию с керауноскопией. Приблизься. Возьми мою руку и не отпускай. Наклонись и всматривайся в воду, но ни в коем случае не прикасайся к ней. Концентрируйся. Думай о своих мечах! Интенсивно думай о них!

Он слышал, как чародейка читает речитативом заклинание. Вода в бассейне откликалась, вспениваясь с каждой фразой проговариваемой формулы, волнуясь все сильней. Со дна начали подниматься большие пузыри.

Вода разгладилась и помутнела. А потом мигом осветлилась.

Из глубины глядят темные, фиалковые глаза. Черные, как вороново крыло, локоны каскадом спадают на плечи, сияют, отражают свет, словно павлиньи перья, развиваясь и волнуясь при каждом движении…

– О мечах, – напомнила Коралл, тихо и едко. – Ты должен думать о мечах.

Вода закипела, черноволосая и фиалковоглазая женщина растворилась в водоворотах. Геральт тихо вздохнул.

– О мечах! – прошипела Литта. – Не о ней!

Произнесла заклинание в сверканье очередной молнии. Статуэтка на фонтане просияла молочно, а вода снова успокоилась и осветлилась. И тогда он увидел.

Свой меч. Прикасающиеся к нему руки. Перстни на пальцах.

…из метеорита. Прекрасный баланс, вес клинка в точности равен весу рукояти…

Второй меч. Серебряный. Те же самые руки.

…стальной сердечник, окованный серебром… по всей длине клинка – рунические знаки…

– Вижу их, – прошептал он громко, сжимая ладонь Литты. – Вижу мои мечи… Правда…

– Молчи, – откликнулась она еще более сильным пожатием. – Молчи и сосредотачивайся.

Мечи исчезли. Вместо них он увидал черный лес. Каменную осыпь. Скалы. Одну из скал, огромную, массивную, высокую и отвесную… Выглаженную ветрами в странную форму…

Вода на миг вспенилась. Мужчина с проседью, благородные черты лица, черный бархатный кафтан и золотой парчовый камзол, обе руки упираются в бюро красного дерева. Лот номер десять, объявляет он громко. Абсолютная редкость, небывалая находка, два ведьмачьих меча…

Большой черный кот крутится на месте, пытаясь дотянуться лапкой до колышущегося над ним на цепочке медальона. На золотом овале медальона – эмаль, голубой дельфин nageant.

Река течет меж деревьями, под навесом ветвей и свисающих над водой сучьев. На одном из сучьев неподвижно стоит женщина в длинном и облегающем платье.

Вода вспенилась коротко и почти сразу снова разгладилась.

Он видел море трав, безбрежную, уходившую к горизонту равнину. Видел ее сверху, словно с высоты полета… Или с вершины горы. Горы, по склону которой поднималась шеренга неясных фигур. Когда поворачивали головы, он видел неподвижные лица, незрячие мертвые глаза. Они же мертвы, понял он внезапно. Это – процессия трупов…

Пальцы Литты сжали его ладонь. Жестко, будто клещи.

Сверкнуло. Внезапный порыв ветра развеял их волосы. Вода в бассейне забурлила, вскипела, пошла пеной, встала высокой, словно стена, волной. И пала прямо на них. Они вдвоем отскочили от фонтана, Коралл споткнулась, он ее придержал. Ударил гром.

Чародейка выкрикнула заклинание, махнула рукой. Во всем доме вспыхнули огни.

Вода в бассейне, еще миг назад крутившаяся водоворотом, стала гладкой, спокойной, лишь лениво движимой журчащей струйкой фонтана. А на одеждах, еще секунду назад облитых гигантской волной, не было ни капельки.

Геральт тяжело вздохнул. Поднялся.

– М-м-м, в конце… – пробормотал, помогая подняться чародейке. – Тот последний образ… Гора и шеренга… людей… Я не разобрал… понятия не имею, что оно такое…

– Я тоже, – ответила она чужим голосом. – Но это было не твое видение. Этот образ предназначался мне. И я тоже не имею понятия, что оно такое. Но чувствую, что видение не сулит мне ничего хорошего.

Громы стихали. Гроза уходила. В глубь материка.

* * *

– Шарлатанство вся эта ее дивинация, – повторил Лютик, подкручивая колки лютни. – Мошеннические мороки для простецов. Сила внушения – не больше. Ты думал о мечах – и мечи увидел. И что же ты еще якобы видел? Процессию трупов? Ужасающую волну? Скалу странной формы? Это, стало быть, какой?

– Что-то наподобие огромного ключа, – задумался ведьмак. – Или геральдического креста – двойного с половиною.

Трубадур задумался. А потом смочил палец в пиве. И начертал нечто на столешнице.

– Навроде этого?

– Ха. Даже слишком похоже.

– Вот же проклятие! – Лютик дернул струны, обратив на себя внимание всей корчмы. – Чтоб меня гусь топтал! Ха-ха, дружище Геральт! Сколько раз ты вытаскивал меня из пучины проблем? Сколько раз помогал? Делал одолжения? И не счесть! Теперь моя очередь. Может, с моей помощью ты сумеешь снова обрести свое прославленное оружие.

– Ты о чем?

Лютик встал.

– Госпожа Литта Нейд, твоя новая зазноба, коей я нынче отдаю должное как знатной ворожее и непостижимой ясновидице, в своей дивинации методом бесспорным, прозрачнейшим и не пробуждающим сомнений, указала на место, которое мне известно. Пойдем-ка к Феррану. Тотчас же. Он должен организовать нам аудиенцию с помощью своих секретных знакомств. И выправить тебе пропуск на выход из города, служебными воротами, дабы избежать конфронтации с теми гетерами из кордегардии. Мы отправимся в небольшое путешествие. Небольшое и, скажем прямо, не слишком-то далекое.

– Куда?

– Я узнал скалу из твоего видения. По-научному это зовется карстовым останцем. Местные же кличут ее Грифоном. Характерная деталь, почти указатель, ведущий в место пребывания персоны, которая и вправду может что-то знать о твоих мечах. Место, в которое мы выбираемся, носит название Равелин. Говорит это тебе о чем-то?