Читать книгу Новелла «О рыцаре, встретившем любовь, после убийства жены» - Андре Жуль - Страница 1

«Сеньор, там около пятидесяти мамелюков, а может, и больше».

«Милорд, это кузнец гоняет землепашца, застукал того со своей женой».

«Что, госпитальерский щенок, готов предстать перед очами Господа?».

Эти фразы принадлежали совершенно разным людям и были сказаны ими в разное время и в разных местах. Но сейчас они, кружась и перемешиваясь, одновременно раздавались в каком-то неведомом пространстве. Хотя, может быть, это была какая-то другая, неведомая субстанция, возможно, пространство вообще перестало существовать. Была лишь тьма. Мертвая, непроглядная, бездонная, за которой абсолютно ничего не таилось.

«Кодекс тамплиеров не позволяет нам избегать встречи с неверными, сколько бы их ни было».

«Милорд, этот землепашец прилюдно хвастался, что имел греховную связь с вашей супругой».

«Господа, сэр Руан Готье только что своими газами благословил нас на ратные подвиги. Наверное, даже Платон – мудрец не подобрал бы более точного выражения, чтобы описать все наши чувства, испытываемые к этим нехристям. Так давайте же не посрамим желудок нашего товарища, выдавшего эту замечательную трель».

Голоса с глухим эхом, глушившим все эмоции и оттенки, продолжали звучать в кромешной тьме.

«Да я молю Бога, чтобы это был его, а не твой ребёнок», – эта последняя фраза, вырвавшись из общей цепочки, прозвучала звонче остальных. Наверное, потому, что именно с неё всё и началось. Хотя нет, всё началось значительно раньше, она лишь стала отправной точкой.

***

До того, как количество прожитых дней Рингера, единственного сына рыцаря сэра Уильяма де Ферше, не достигло отметки 16 лет, в его жизни случилось всего одно значительное событие, и притом крайне трагичное. Речь идёт о смерти горячо любимой им матушки от чахотки. Результатом этой преждевременной кончины благородной дамы стало то, что двум главным мужчинам в её жизни, супругу и сыну, пришлось понести помимо скорби, утрату берущую своё начало от мужской и рыцарской сути. Уильям остался до конца своих дней без верной подруги, а его наследник, засидевшись в родовой вотчине, не отправился в странствия, утоляющие жажду приключений. Юноша стал оруженосцем собственного отца.

Они жили тихой, размеренной жизнью провинциалов, не подверженной колебаниям дворцовых интриг. Так продолжалось до тех пор, пока Уильям не решился откликнуться на приглашение своего былого боевого товарища, сэра Дергиза. В эту поездку он взял с собой своего оруженосца, приходившемуся ему сыном. Для юноши это было по сути первое путешествие за пределы отцовской вотчины. Дорога не побаловала новичка изобилием приключений. Самым ярким впечатлением для Рингера стало мимолётное видение милого женского личика, обрамлённого каштановыми кудрями. Промелькнув перед юношеским взором из окна кареты, благородная девица, подобно комете, оставила в душе оруженосца яркий след и исчезла.

У сэра Дергиза было двое детей: дочь Альбреда и сын Режинальд. Девушка была на год старше, а её брат на пару лет младше гостя. При знакомстве с детьми товарища отца, юноше стало неловко от взглядов, бросаемых теми в его сторону. В глазах девицы он уловил некое подобие алчности, а отпрыск смотрел на него так, как сам Рингер смотрел на ярких представительниц противоположного пола.

Как полагается в подобных случаях, по поводу прибытия гостей был устроен пир. На котором Рингера усадили рядом с дочерью хозяина замка. Девушка старалась быть милой и обходительной, но ей не удалось высечь у своего соседа по застолью, любовную искру. Причиной тому была не только её внешность, но и проскальзывающая фальшь. Чувствовалось, что вся её обходительность исходит не от чистого сердца. Единственное, за что де Ферше младший был по-настоящему благодарен своей соседке, так это за то, что та избавила его от навязчивого внимания своего братца.

Альбреда была высокой, крупной девушкой. Её тело не скрывало таящейся в нём силы. Черты её лица, хоть и не были отталкивающими, но их грубоватая простота не обладала чарующим воздействием.

Росший под бдительным присмотром, Рингер не был знаком с пагубными последствиями чрезмерного употребления вина. Юноша ни разу не выпивал до этого более двух бокалов за вечер. Однако на этом пиру Уильям сидел в отдалении от сына. Подначиваемый своей соседкой, оруженосец, желая не посрамить молодецкую честь, стремился не отставать от девушки. Он помнил, как ему было весело, как его душа наполнилась всеобъемлющей любовью ко всем без исключения присутствующим, а затем случился провал.

В чувство он пришел от дикого грубого ора сэра Дергиза. С тяжелой головой юноша силился понять, что происходит. К своему удивлению он обнаружил, что каким-то непонятным образом он оказался в кровати Альбреды, при этом совершенно голым. Сама дочка хозяина замка находилась рядом с ним. Укутанная в простыню, она что-то протяжно голосила в ответ на праведную ругань своего родителя. На пороге появился Уильям де Ферше.

– «Посмотри, что сделал твой паскудник! Он пренебрёг всеми мыслимыми законами и обесчестил мою дочь!», – взвыл Дергиз при появлении боевого товарища. Через три дня был новый пир. Состоялась свадьба.

***

Назад отец и сын возвращались с придатком, в виде Альбреды и смехотворным приданным, полученным за неё. Как заявил отец девушки за вероломство, учинённое юным гостем, он мог вообще ничего не давать. Так к шестнадцати годам юноша, не познавший свободу странствий, являющейся сутью рыцарства, был обременён нелюбимой женой.

Не испытывая любовного недуга к супруге, он пытался построить отношения с ней, как истинный христианин, возводя их на фундаменте смирения. Терпение, проявленное им, было поистине безграничным. Характер у девушки оказался тяжёлый, скверным. Дождаться от неё ласкового взгляда или доброго слова можно было лишь по редким праздникам. Достаточно легко и быстро прибрав мужа к рукам, она стала относиться к нему, как к прислуге. В ответ Рингер мученически терпя несправедливость с её стороны, прикладывал все усилия, чтобы угодить своей благоверной. Вот только это у него получалось отнюдь не всегда. Особенно это касалось тех дел, которые чаще всего совершаются между супругами в кровати. Казалось, что плоть Альбреды, не имея предела насыщения, испытывает постоянный голод. На самом деле усилий, которые прикладывал Рингер, хватило бы, чтобы с избытком «накормить двоих», вот только в данном случае речь шла о человеке, который «ел за четверых».

Ровно через три года после свадьбы умер Уильям де Ферше. Все его владения официально перешли к его сыну, а неофициально – к невестке. К тому времени в жизни семейной четы воцарилась полная гармония. Вот только соединение двух душ строилось на следующем принципе: она властвовала, а он беспрекословно пресмыкался. Поэтому нет ничего удивительного, что Рингер использовал любую возможность умыкнуть за пределы своего родового замка, подальше от Альбреды.

И вот однажды, возвращаясь из очередной бесцельной поездки, он, проезжая мимо принадлежавшей ему деревеньки, услышал, что крестьяне устроили какой-то переполох. Господин отправил своего лесничего выяснить, что происходит. Тот вернулся с таким видом, словно объелся веселящего пудинга, безудержное веселье не просто сквозило, а буквально застыло на его губах.

– «Милорд, это кузнец землепашца гоняет, застукал того со своей женой», – давясь от смеха, поведал воин своему сюзерену, причину шума в деревне.

– «Что же здесь, по-твоему, забавного?».

– «Да вы бы только видели их, милорд. Кузнец статный, рослый красавец, а землепашец маленький, словно гном, да ещё и плешивый».

– «Как же в таком случае ему удалось соблазнить чужую жену?».

– «Меня это тоже заинтересовало. Отозвав блудницу в сторонку, я поинтересовался, чем этот хмырь завлек её. Неужели она для этих дел никого получше выбрать не могла? А она в ответ, молвит: может, на внешность пахарь и неказист, зато его Бог другим наградил. Говорит, по деревне давно слушок ходил, особенно среди баб, что мотыга у парня больше, чем у коня. Вот она и решилась узнать, так ли это на самом деле».

Этим же вечером, во время ужина, Рингер поделился этим забавным событием с Альбредой. Видимо, он не угадал с её настроением. Вместо того чтобы посмеяться над этим случаем, она отбранила его за непотребную историю, испортившую ей аппетит. На этом всё и закончилось, как он полагал.

Прошло еще полгода, и супруга сообщила, что в её теле зародилась новая жизнь. Эта новость стала для него приятным сюрпризом. Молодой человек, еще не осознавший предстоящего счастья отцовства, радовался ребенку, так как надеялся, что тот перетянет на себя внимание своей матушки, облегчив тем самым жизнь своему отцу. А ещё он подумал, что предстоящее материнство изменит в лучшую сторону характер Альбреды. Однако надежды на счастливую семейную жизнь были разбиты за три месяца до рождения малыша. Виной тому стала ретивость, проявленная его слугой.

– «Прошу прощения, милорд, но я обязан вам сообщить о дошедших до меня слухах. Дело касается вашей супруги и того плешивого пахаря. Милорд, этот землепашец прилюдно бахвалился, что имел греховную связь с вашей женой. Правда при этом он был вусмерть пьян, а протрезвев всё отрицает. Его бросили в темницу, но пыток пока не применяли».

До этого момента Рингер всегда чувствовал себя перед благоверной, словно заяц перед лисицей. Но от такого известия его кровь закипела. Сломя голову он бросился на поиски неверной подруги. Он настиг её поднимавшейся по лестнице. Несмотря на свою беременность, молодая женщина не отказывала себе в вине и сейчас была навеселе. Де Ферше остановив супругу в лестничном пролёте, потребовал от неё объяснений по поводу дошедших до него слухов.

Главной ошибкой людей, наделенных властью над кем-то, это злоупотребление. Они словно перестают понимать, что у всего есть предел, граница, за которой контроль иссякает, рождая мятеж. Именно отсутствие чувства меры сгубило немало тиранов и императоров. Альбреда тогда не поняла, что находится на опасном рубеже. Обвинения супруга, вызвали у неё лишь приступ смеха.

– «Ты ещё смеешь обвинять меня в том, что из-за твоей неспособности удовлетворить мои женские желания, мне приходится тащить в свою кровать паршивого крестьянина? Да я молю Бога, чтобы это был его, а не твой ребёнок. Тогда, если родится мальчик, есть шанс, что впервые за многие годы в стенах этого замка, появится настоящий мужчина», – с презрением она хотела оттолкнуть Рингера со своего пути. Но натянутая нить оборвалась. Размахнувшись, он со всей силы влепил ей пощёчину. От неожиданного удара молодая женщина завалилась назад и не сумев удержать равновесие, упала, стукнувшись затылком об каменную ступеньку, а затем крутясь покатилась вниз.

Он не желал такого исхода, но повернуть время вспять не под силу ни одному человеку. У основания лестницы лежало мертвое тело, некогда грозной Альбреды. С этого момента вся сущность молодого человека напиталась раскаяньем и душевными терзаниями. Он изводил себя, до предела накручивая чувство вины. Почти каждую ночь женоубийца просыпался от влезающих в его сны кошмаров.

Он прознал, что погибшая действительно не единожды утоляла страсть с землепашцем (под пытками плешивый рассказал такие подробности, что сомнений не оставалось), но это не облегчило его терзаний. Признания не рассеяли сомнений, по поводу отцовства ребенка которого Альбреда носила под сердцем. Именно то, что он мог быть невольным убийцей собственного дитя, терзало его. Смерть же женщины, с которой он стоял перед алтарем, оставляла безучастным. Обманутый муж совершенно не испытывал душевных мук по поводу преждевременной кончины своей подруги низкой.

Казнить пахаря он не стал. Того оскопили, чтобы впредь мотыга плешивца не искушала женщин нарушать супружеские догмы. Лишившись своего сокровища, нерадивый крестьянин сам утопился в реке.

***

Оставаться в родовом имении Рингер не мог, а потому, желая искупить свой грех перед Богом, он подписал на три года контракт с орденом Госпитальеров и отправился в Святую Землю. Там его определили под начало командора, сэра Бернарда Кремонского. Больше двух лет господин де Ферше, в составе вооруженного отряда рыцарей в красных сюрко с белым крестом, охранял и сопровождал паломников от побережья до Иерусалима. Это служение делу Святой Веры практически не таило в себе опасности. В то время мусульманские бандиты редко беспокоили путников. А при виде тяжеловооруженных госпитальеров, оправдывающие религией грабеж безоружных паломников, разбойники тут же устремлялись на своих легких как ветер скакунах, скрыться за линию горизонта.

В этот раз отряд, возглавляемый Бернардом Кремонским, получил задание сопроводить четырех венецианских купцов. В дороге их ряды пополнились семью тамплиерами, также державшими путь в Иерусалим. Начальник Рингера, слыл человеком предусмотрительным и осторожным. Поэтому, несмотря на убаюкивающую бездеятельность со стороны врагов Святой Церкви, он выслал вперед двоих разведчиков. Благодаря этой бдительности, они заранее узнали о многочисленной шайке последователей Аллаха, преградившей их путь.

– «Сеньор, там около пятидесяти мамелюков, а может и больше. Они расположились лагерем в лощине, вон за тем холмом», – указывая рукой на глыбу, доложил вернувшийся дозорный.

– «Что ж, господа, нам придется сделать небольшой крюк. Я полагаю, что в потере времени кроется меньше зла, чем от разбойников», – обратился Бернард к купцам. Те согласно закивали.

– «Кодекс тамплиеров не позволяет нам избегать встречи с неверными, сколько бы их ни было», – вперед выехал предводитель рыцарей, носящих красный крест.

– «Но сеньор – это же безумство!», – воскликнул один из венецианцев. Воитель даже не удостоил его ответом, сомкнув губы в пренебрежительной улыбке.

– «Это бесполезно, благоразумие этим господам не знакомо. Разве вы не слышали, как их предводитель, имея под своим началом всего лишь сто тридцать рыцарей, бросился на семитысячное войско? Эти господа – они просто фанатики», – иронично улыбнувшись, заметил Кремонский.

– «Сир, прошу вас следить за тем, что произносит ваш язык», – в упор уставившись на командора, сухо промолвил храмовник.

– «Я не нахожу ничего обидного в сказанном мною. А то, что наши точки зрения могут с вами в чем-то не совпадать, то в этом нет ничего удивительного. Ведь не даром мы носим плащи разного цвета. Кодекс вашего ордена я считаю слишком фанатичным, но это вовсе не оскорбление, а моё мнение. Если же вы думаете иначе, то я всегда к вашим услугам», – несмотря на тягу к предусмотрительности, Бернард не был трусом.

По достоинству оценив этот ответ, воин красного креста кивнул, показывая тем самым, что удовлетворен этими объяснениями, после чего иронично бросил: – «Оставим этот спор до следующего раза, а возможно, до следующей жизни».

Командор ухмыльнулся: – «Если выживешь, то разыщи меня в Иерусалиме, я поставлю по поводу нашей встречи галлон вина!».

– «Всего один?».

– «Два, самого лучшего!».

– «Тогда я буду молиться, чтобы с тобой ничего не случилось!».

– «Хорошо, тогда до встречи, лейтенант!».

В тот момент, когда семь рыцарей храмовников смело отправились на бой с превосходящим их неоднократно отрядом мусульман, у де Ферше не было и мысли присоединиться к ним. Глядя им вслед, он лишь восхищался их отчаянной храбростью. Его внимание привлекли плывущие облака, частично укрывавшие небесную синь. В одном из них Рингер отчетливо распознал образ младенца. Маленькая ручонка была направлена в ту сторону, куда направились тамплиеры. Он понял – Господь посылает ему знак, указав путь для искупления греха. Молодой человек немедля ударил стременами по крупу коня, направив того в сторону своего командира.

– «Сэр, я прошу вас, позволить мне присоединиться к тамплиерам».

От удивления глаза Бернарда Кремонского едва не вылезли из орбит: – «Ты что с ума сошел или неожиданно надумал стать самоубийцей?».

Де Ферше виновато притупил взор, скорее всего он бы не стал настаивать, но командор неожиданно передумал: – «Впрочем, дело твоё. Я не вправе запрещать воину отказываться от сражения. К тому же лишний меч для этих безумцев сейчас будет намного полезнее, чем для нас».

***

Храмовники ехали не спеша, не желая перед схваткой изматывать скачкой своих лошадей. Рингер достаточно быстро нагнал их легким галопом. Заслышав позади топот копыт, тамплиеры остановились, повернув головы в сторону подъезжающего.

– «Я решил присоединиться к вам», – поспешил объяснить своё появление молодой человек.

– «Нет, вы только посмотрите на этого храбреца! Он, видите ли, решил! Что ж, мил сударь, а мы в свою очередь решили, что вы нам не подходите», – эта реплика, сопровождавшаяся грубым смешком, принадлежала достаточно тучному рыцарю, находившемуся по правую руку от предводителя отряда.

– «Напомни мне, Руан, с каких таких пор ты стал у нас главным?», – пресек толстяка лейтенант, после чего обратился к добровольцу: – «Ты уверен в своём выборе? Те, кто сражаются в наших рядах, принимают наши правила. Мы не берём пленных и нас не берут в плен. Мы либо побеждаем, стирая всех врагов Господних с лика земли, либо умираем на поле боя. Для тамплиера плен – это гарантия долгой, мучительной смерти. В лучшем случае с него просто снимут кожу, а о худшем, даже говорить не стоит. Так ты принимаешь наши условия?».

– «Да».

– «Хорошо. Я не могу отказать воителю Святой Веры в возможности пролить кровь мусульманских псов. Меня зовут Гуго де Сеньи, позволь узнать твоё имя».

– «Рингер де Ферше».

– «Хорошо, Рингер, ты будешь замыкать наш правый фланг. Ты же, Руан, с учетом того, что тебе сразу же удалось найти общий язык с этим благородным юношей, будешь сражаться рядом с ним».

Под смешки товарищей толстяк переместился поближе к новичку.

– «Что, госпитальерский щенок, готов предстать перед очами Господа?», – беззлобно пошутил он.

– «Всё будет зависеть от вас. Ведь у такого большого рыцаря и душа должна быть большая. Поэтому, если ваша душа вдруг выпорхнет птичкой из клетки тела, моей придётся последовать следом, так как боюсь, что без моей помощи вашей душе на небеса не подняться», – эта шутка была встречена общим хохотом, даже Гуго де Сеньи не удержался от улыбки.

Здоровяк, ставший мишенью данного выпада, отнёся к нему также вполне благодушно. Покачав головой, он промолвил: – «Как я погляжу, языком ты паришь, всех прочих выше, словно орёл! Надеюсь, ты вскоре продемонстрируешь нам, что твои речи сравнятся с поступками».

Они въехали на высокий холм, под которым раскинулась лощина, где мамлюки устроили привал. Завидев вооружённый отряд, мусульмане бросились к лошадям. Воины Христа не спешили нападать. Они трусцой двигались на неприятеля. В этом был своеобразный вызов, им не хотелось, чтобы победа была достигнута благодаря внезапности.

Прикинув число врагов, Гуго де Сеньи воскликнул: – «Господа, так их всего три десятка! Видно, у дозорного в глазах от страха двоилось. Сэр Руан Готье, что думаете вы по поводу того, что на каждого из нас придётся не более четырёх недругов?».

Сосед по строю Рингера, в ответ на вопрос, адресованный лично ему, громко пустил газы, вновь вызывая всеобщее веселье.

– «Господа, сэр Руан Готье, только что своими газами благословил нас на ратные подвиги. Наверное, даже Платон – мудрец, не передал бы более точно всех наших чувств, испытываемых к этим нехристям. Так давайте же не посрамим желудок нашего товарища, выдавшего эту замечательную трель!», – вытаскивая меч из ножен, задорно произнёс командующий отрядом.

Мусульмане меж тем, вскакивая на лошадей, устремлялись навстречу храмовникам. По тому, как они это делали, становилось понятно, что воинская дисциплина у этих приверженцев Ислама отсутствовала напрочь. В их построении не было даже малейших признаков синхронности. Они действовали подобно стае диких хищников, где каждый двигается не в общем ритме, а согласно имеющимся природным качествам. Увидев, что все противники устремились на них, Гуго взмахом руки перевёл свою малочисленную конницу на рысь.

Ширина долины не позволяла восьмерым рыцарям растянуть свой фронт на всю её длину. Это дало возможность части мамлюков обойти тамплиеров с левого фланга, отрезая путь к отступлению. На деле этот манёвр, заслуживающий внесения в книжную учёность по военной тактике, вышел спонтанно. Просто часть всадников Аллаха, нападавших во всю ширину лощины, вынуждены были проскакать дальше, чтобы не столкнуться со своими же единоверцами.

Первая стычка случилась как раз на левом фланге, двое вырвавшихся вперёд воителя с Востока схлестнулись с тамплиерами. Что произошло дальше, Рингер не видел. Всё его внимание сосредоточилось на всаднике, мчащемся прямо на него. О том, что этот воин был не из простых, говорили блестящие на солнце позолотой доспехи и породистый, чёрный как смоль, скакун. Остриё копья знатного мусульманина было направлено в грудь де Ферше. Подняв щит и сгруппировавшись, женоубийца направил своё тяжёлое копье на противника и пришпорил коня. Сломавшиеся об щиты копья не нанесли ущерба ни тому, ни другому. Тогда, отбросив обломки оружия, он вытащил меч, а мамлюк саблю.

Де Ферше достался достаточно сильный оппонент, как минимум не уступающий ему в воинских навыках. Клинки двух бойцов, соприкасаясь со звоном, высекали столпы искр. Но ни одному из них не удавалось нанести решающий удар, обманув другого. Остервенело рубясь, они при этом не впадали в фанатичную истому, сопровождающуюся оскорбительными или религиозными выкриками. Они дрались молча, но не в тишине. Долина наполнилась не только шумом схватки, но и человеческими криками. Громкими воплями, соединившими в себе боль от ран и отчаянье оборванных жизней. Поскольку раздавались они только на чужом наречье, госпитальер сделал вывод, что его товарищи по оружию зря времени не теряли.

Боковым зрением он отметил, что сосед по строю, вырвавшийся чуть вперёд, сражается сразу с двумя неприятелями. Труп ещё одного недруга валялся на земле. Из развороченного живота несчастного наружу вывалилось нутро, которое сейчас усердно втаптывали в землю копыта трёх лошадей. Желая поскорее прийти на помощь тамплиеру, юноша сделал хитрый выпад. Но враг парировал, и тот час последовал ответный удар, от которого Рингер успел увернуться лишь чудом. Кони развернули их так, что рыцарь, присягавший ордену госпитальеров, оказался лицом к панораме битвы. К этому времени здоровяк Руан уложил ещё одного мусульманина. Но павшего единомышленника сменил новый воин, поэтому храмовник вновь в одиночку сражался с двумя мамелюками.

Между тем, те всадники, которые в самом начале обошли фронт рыцарей слева, уже успели развернуться, перестроиться и сейчас под троекратные возгласы, славящие Аллаха, шли атакой с тыла. По непонятной причине ни один из них не стремился напасть на женоубийцу, а на Готье скакали сразу целых два. Первый из них нацелил копьё прямо в спину здоровяка. К этому моменту тамплиер поразил очередного противника, но его меч увяз в доспехах поверженного недруга. Он никак не смог бы отбить готовящийся удар. Рингер принял решение в доли секунды. Широко замахнувшись, он имитировал атаку из-за головы, и его оппонент поднял щит. Однако вместо того, чтобы нанести удар, рыцарь госпитальерского ордена метнул свой меч в мчащегося воина с копьём. Клинок угодил в бок лошади, задев ногу всадника. Животное взбрыкнуло и повалилось наземь, придавливая своего седока. Это было последнее, что увидел де Ферше, прежде чем провалиться в беспросветную тьму со звучащими в ней голосами.

– «Чёрт возьми, он должен выжить. Он спас меня, а значит я у него в долгу. А со своими долгами я предпочитаю рассчитаться в этой жизни. Не хочу переносить их с собою в Царство Небесное», – эта фраза принадлежала Руану, Рингер распознал голос самого добротного тамплиера. Вот только раньше он её не слышал. Она точно не была из его прошлого. Звучать она могла только в настоящем времени.

***

Вместе с осознанием того, что его земной путь ещё не окончен, пришла острая головная боль. Из его уст вырвался протяжный стон.

– «Живой», – воскликнул кто-то из храмовников. Де Ферше с трудом разлепил слипшиеся веки, но вместо цельной картинки действительности увидел лишь её размытые осколки. Он попытался соединить их воедино, но это вызвало сильнейший приступ головокружения.

– «Слава Богу», – выдохнул слева от раненого здоровяк Готье, баритон которого было нельзя ни с кем перепутать.

– «Раз наш союзник жив, значит будем считать, что обошлись без потерь», – нотки властности, присущие вождям и полководцам, вплетённые в речь, выдали Гуго де Сеньи: – «Давай, Руан, прикончи уже этого мамелюка и отправимся в путь».

– «Нет, это должен сделать он».

– «Да ты посмотри, в каком он состоянии. В лучшем случае он сможет держать меч в руках не раньше, чем через месяц».

– «Значит, придется подождать», – упрямо заявил Руан.

– «Ты, может быть, позабыл про клятву нашего ордена? Мы не берём пленных. Тут даже не о чём говорить».

– «Но он не тамплиер, ему можно, к тому же это ненадолго».

– «Спорить с тобой всё равно, что пить забродившее вино. Удовольствия никакого, зато дерьма с избытком. Ладно, твоя взяла. Только смотри, задача радеть об этих двоих лежит целиком на тебе».

На этом прения закончились. Так и не поняв, что именно обсуждали между собой рыцари красного креста, Рингер вновь провалился в небытие. Временами сознание на короткие отрезки возвращалось к нему, а затем вновь скрывалось за непроглядной тьмой. Специально для него новые товарищи соорудили носилки из прочной ткани, которые привязали между двух лошадей. Но даже несмотря на медленную езду, раненого укачивало, что вызывало обильные приступы рвоты. Если бы не забота сэра Готье, то его подопечный мог дважды отправиться к праотцам из-за неблагородной смерти. Причиной, которой стало бы захлебывание в собственной блевотине.

Обременившись тяжелораненым бойцом, храмовники решили устроить ночной привал достаточно рано: солнце едва сдвинулось в сторону горизонта.

– «Слушай, Гуго, этот парень спас жизнь мне. Это моя ноша. Необязательно всем задерживаться», – обратился здоровяк к командиру отряда, почувствовавший себя неловко от того, что пусть и косвенно, он послужил причиной задержки своих товарищей.

– «Не неси чушь, он спас одного из нас, а значит, ему обязаны все», – де Сеньи достаточно грубо обрубил своего подчинённого.

Рингера, которого била небольшая лихорадка, положили ближе к костру. Тамплиеры действовали синхронно, без дела никто не сидел. За короткий временной промежуток был собран хворост, с учётом того, чтобы его хватило до утра; установлен навес на случай дождя; расседланы и накормлены лошади; осмотрены лёгкие раны, на которые наложили основательные повязки. После этого почти все храмовники занялись починкой доспехов и одежды, заточкой оружия. Руан вызвался освежить и зажарить свежую конину, взятую с поля боя в качестве трофея. Нарезав мясо тонкими ломтиками, он насадил их на прутики и стал запекать походный деликатес над углями. От его действий поляна наполнилась стойким аппетитным запахом, вызвавшим у присутствующих обильное выделение голодных слюнок. Первая порция была поднесена раненому, но тот отказался. Сочные куски мяса вызвали у него лишь рвотные рефлексы.

Лишь после того, как все товарищи по оружию насытились, Руан вспомнил о своём втором подопечном. Это был тот самый знатный мусульманин, что сражался с де Ферше и обрушил на шлем того тяжелейший удар. Несмотря на то, что его лишили позолоченных доспехов, связали по рукам и ногам, мамелюк не утратил своего достоинства. Осанка и гордый взгляд зеленых глаз не оставляли сомнений в знатности его происхождения.