Читать книгу Новелла «О рыцаре, встретившем любовь, после убийства жены» - Андре Жуль - Страница 2

– «На, жри!», – тамплиер бросил несколько кусков под ноги пленнику.

– «Я не собака, чтобы есть с земли», – даже не взглянув в сторону еды, произнес тот на чистейшем латинском.

– «Тогда сдохнешь с голода!».

– «Смерти никому не избежать, а значит, глупо пугать ею. Время же – это ничто, и при этом его всегда мало. Поэтому ради того, чтобы продлить свой земной путь, нет смысла превращаться из человека в пса».

– «Вот это да! Поздравляю, Готье, ты взял в полон философа!», – вмешался в разговор Гуго.

– «Сейчас я этому философу язычок вырежу, избавлю мир от его блистающих мудрёностью речей», – оскалился здоровяк.

– «Погоди, нужно уметь побеждать противников не только в ратном бою, но и в словесной дуэли».

– «Угу, я что-то не слыхал, чтобы кто-нибудь ворону перекаркал».

Командир отряда подсел к невольнику. Однако прежде чем вступить в полемику, он обратился к своему подчиненному: – «Любезный сэр Готье, не далее, как сегодняшним днем, если мне не изменяет память, ты сам добровольно вызвался сохранить жизнь и заботиться об этом мусульманине. Поэтому я настаиваю, чтобы ты подал ему еду по-человечески, а от меня лично добавь к рациону бокал вина».

Пробурчав что-то очень неприличное себе под нос, тамплиер не стал перечить. Руан более чем усердно выполнил пожелания лейтенанта. Он поставил перед невольником седло, потом неизвестно откуда взявшимся бархатным платком, на манер скатерти, застелил этот импровизированный столик. Куски жареного мяса он уложил в серебряную чашу и вместе с кубком вина поставил перед мамлюком.

– «Итак, вы остановились на мысли о том, что земные годы, как вещь проходящая, не могут иметь ценности, а, следовательно, ради них не стоит пресмыкаться, разменивая свои убеждения?», – подождав, пока пленник утолит свой голод и жажду, начал беседу де Сеньи.

– «Именно так», – кивнул невольник.

– «В таком случае сами убеждения должны быть нерушимы. Это возможно лишь, если они будут содержать в себе истину. Ведь если мы представим, что они ложны, то тогда при раскрытии правды они рухнут, перестав быть величиной постоянной и, следовательно, обесценятся. Вы согласны с моим выводом?».

– «Да, я лишь не могу понять, куда вы клоните».

– «В основе нашей непримиримости, вражды лежит религия. Правда всегда одна, а ложь может принимать множество обличий. Выходит, что лишь одно из вероисповеданий может являться истинным. Значит, кто-то из нас идет на смерть за ложную веру. Согласны?».

– «Нет, вы сами сказали, что ложь может иметь множество обличий. Почему в таком случае вы не допускаете, что обе религии могут быть равнозначно ложны», – этот ответ пленника настолько поразил лейтенанта тамплиеров, что у того от удивления нижняя челюсть поползла навстречу к кадыку.

– «Достаточно неожиданно! Услышать подобные вещи от правоверного мусульманина. Обычно мне приходилось сталкиваться с тем, что ваши единоверцы с пеной у рта доказывают истинность учений пророка Мухаммеда», – быстро справившись с собой, произнес Гуго.

– «Вы ошиблись насчет меня, я не больше мусульманин, чем христианин».

– «Я всё понял, то-то у тебя такой чистый говор! Ты – собака – перебежчик, продавший Святую Веру ради своей жалкой шкуры!», – от этой догадки де Сеньи вскочил с перекошенным от ненависти лицом. Находящийся рядом Руан, услыхав, что была попрана верность Евангелии, выхватил из-за пояса кинжал, намереваясь перерезать горло пленнику.

Ни тени страха не промелькнуло в глазах приговоренного, усмехнувшись, он произнес: – «Вы снова ошиблись. Судя по вашим речам, у вас есть тяга к мудрости. Но вы должны понимать, тот, кто ищет истину, не станет судить о картине лишь по её небольшому фрагменту. Ведь тогда его представление будет строиться на домыслах. А как правило, догадки ведут к той истине, которая ближе к тому, что желают найти, чем к тому, что задумал создатель картины. Если вы не против, то позвольте мне кратко поведать историю своей жизни. Это позволит вам судить обо мне на основе реальных событий, а не ваших предположений».

Жестом руки Гуго велел своему подчинённому убрать оружие.

– «Хорошо. Я переиначу любимое выражение своего товарища. Кстати, приходящегося вашим благодетелем. Ведь именно он настоял на том, чтобы продлить ваш земной путь до определенного момента», – проговорив это, лейтенант тамплиеров кивнул в сторону сэра Готье, – «От него мне очень часто приходится слышать выражение: если есть что выпить, так давайте выпьем. Я же скажу: если есть что послушать, так давайте послушаем».

– «Только прежде, чем начать, позвольте отплатить мне любезностью за превосходный ужин. К седлу моего коня привязана небольшая сумочка. В ней находится пузырек с жидкостью. Добавьте две капли его содержимого на бокал воды и дайте раненому. Поверьте, это значительно ускорит процесс выздоровления».

– «А может, мне сразу дать тебе кинжал, чтобы ты ему горло перерезал!», – с горячностью воскликнул Руан.

– «Если бы я желал его смерти, я бы не бил плашмя по шлему, а отсек голову».

– «Логика в его словах есть», – заметил де Сеньи.

– «Но с какой стати ему помогать Рингеру?», – не спешил сдавать свою позицию здоровяк.

– «А с какой стати мне желать ему смерти?».

– «Потому что когда поправится, он убьёт тебя», – тамплиер злобно оскалился.

– «А что случится, если он умрет?».

– «Тогда я убью тебя!», – усмехнулся тамплиер.

– «Я бы предпочёл погибнуть от его, а не от вашей руки!».

– «И чем же тебе так мои руки не угодили?».

– «Скажите, если бы перед вами стоял такой выбор, с кем провести последнюю в жизни ночь, с невинной девушкой или трактирной девкой. При условии, что своей красой они равнозначны, то что бы вы выбрали?».

– «Трактирную девку, с ней веселее, а девица будет больше ломаться, да и на кой мне её портить, если это моя последняя ночь», – без раздумий произнес Готье.

– «А я бы предпочёл девицу, возможно, удовольствий с ней и меньше. Зато я останусь в её памяти на всю жизнь, тогда как девка из трактира забудет меня на следующий день».

– «Ну, это зависит от того, как ты её приголубишь. Погоди-ка, ты что сравнил меня с трактирной подстилкой?», – кулак Руана завис над пленником.

– «Это была всего лишь аллегория».

– «Послушай, Гуго, позволь мне уже вырезать язык этому трепачу!».

– «Вот уж нет, я не позволю тебе лишить меня удовольствия от общения с этим искусным собеседником», – рассмеялся лейтенант, а затем добавил: – «Лично я уверен, что в пузырьке действительно снадобье, а не яд. Если же сомневаешься, то прежде чем напоить Рингера, можешь испробовать лекарство на нашем госте».

После того как здоровяк вернулся с пузырьком, Гуго обратился к пленнику: – «Теперь, когда все вопросы улажены, а недомолвки сглажены, я бы хотел уже наконец послушать вашу историю».

– «Я был рожден на острове Сицилия. Уже после его освобождения от арабского владычества. В семье богатого торговца и мореплавателя, владельца двух галер. Меня нарекли Дионисием. Когда мне было пять лет, мой родитель, вернувшись после очередного предприятия, объявил нам, что мы переезжаем с острова, куда именно он не сказал. Уже будучи на палубе, мы узнали о том, что он везет нас в один из Арабских Халифатов. А еще он признался, что стал мусульманином и теперь нам предстоит жить по законам Ислама. Он объяснил это тем, что во время последнего путешествия с ним произошло чудо, спасшее его от гибели, и в тот момент он услышал голос Всевышнего. Моя мать очень любила своего супруга и никогда не перечила, но тогда она воспротивилась, не желая предавать веру своих предков. Отец же сказал, что доля женщины – следовать за волей мужа. Если она не согласна, то он откажется от неё и возьмет себе другую жену. Мать согласилась, но при условии, что он никогда не приведет в наш дом вторую супругу, что позволялось делать Исламом. На этом они и порешили. Что касается меня, то я был слишком мал, чтобы в полной мере осознать происходящее. Я очень боготворил своего тятеньку и ради него был готов молиться любым богам. Что касается матушки, я твердо могу сказать, что по-настоящему она никогда не отступилась от католичества. В своей комнате она всегда прятала икону Божьей Матери, каждый вечер читая молитвы. Отец, скорее всего, знал об этом, но значения не придавал. Ему требовалось лишь внешнее повиновение. Мне кажется, что на самом деле не было никакого чуда. Просто он не смог поладить с захватившими Сицилию норманнами и решил перебраться в халифат. Смена веры ему была просто выгодна по торговым соображениям. Я же, получив новое имя Давликач, рос одновременно в двух религиях. Днем я молился вместе с главой семейства Аллаху, а вечерами вместе с матушкой отдавал почести Христу и деве Марии. Я не мог сделать свой выбор в пользу одного из верований, ведь для меня это означало предать одного из родителей. А потом папа не вернулся из плавания. Во время шторма галеру, на которой он плыл, поглотило море. Мне тогда было девять. После себя отец оставил богатое состояние. Но так как я был мал, а женщина на Востоке практически не имеет прав, то мы могли лишиться его в любой момент. Тогда моя мать, ища поддержки, согласилась стать женой местного визиря и переехать в его гарем. С того дня меня начали воспитывать как воина», – на этом моменте пленный закончил свой рассказ. Собравшиеся вокруг него тамплиеры не сразу сообразили, что Дионисий – Давлекач поведал все, что хотел.

Первому мысль о том, что история так попросту была закончена и продолжения ждать не стоит, добралась до сознания Гуго: – «Как я понимаю, на этом ваш сказ завершен?».

– «Да, ведь я собирался вам объяснить, что я не низкий мерзавец, кощунственно втоптавший в грязь веру своих предков, обменявший на неё, как вы выразились, свою жалкую шкуру. В споре двух религий я занимаю нейтральную сторону».

– «А вот сейчас ты явно брешешь! Разве не ты сегодня сражался с нами, святым воинством Христа!», – реплика принадлежала Руану.

– «Я бился с солдатами, а не с проповедниками, и делал это не во имя веры! Я выполнял приказ своего сюзерена. Это называется воинской честью, а не резней людей из – за того, кому и как молиться».

– «Постой, какого еще сюзерена? В бою тебя окружали обычные разбойники, отверженцы и тати, которые словно бездомные псы не имеют хозяина. Так о каком тогда приказе идет речь?», – известие, что перебитые ими мамлюки были не бродягами, а действовали по чьему-то указу, сильно заинтересовало Гуго.

Давлекач не спешил удовлетворить любопытство лейтенанта, в этот момент он размышлял, не будет ли его откровение расцениваться как предательство. Де Сеньи терпеливо ожидал ответа, а вот его подчинённый, не отличавшийся выдержкой, решил поторопить пленника.

– «Эй, говорливый, чего это ты замолчал? Красноречие иссякло? Но так смотри, я же могу помочь. Вмиг как птичка у меня защебечешь», – наклонившись над связанным, зловеще процедил Руан.

– «Ваши намеки на пытки способны не столько запугать меня, сколько очернить ваше имя славного воителя», – хладнокровно глядя в глаза тамплиеру, произнес урожденный сицилиец.

– «А знаешь, парень, ты даже начинаешь вызывать у меня симпатию! Жаль, что придется тебя убить», – усмехнулся Готье, больше всего ценивший в людях смелость.

– «Поверьте, я не меньше вашего сожалею, по поводу моей предстоящей, преждевременной кончины», – в тон ему отозвался Давлекач.

– «Господа, хватит уже любезностей, вы же не на свидании! А между прочим, я до сих пор не дождался ответа на свой вопрос», – вмешался в возникшую гегемонию лейтенант.

– «Хорошо. Я удовлетворю ваше любопытство», – кивнул пленник, принявший окончательное решение, – «Хотя, как я полагаю, мои слова уже не могут представлять для вас особой ценности. К тому же, я пришел к выводу, что не могу упрекнуть себя в предательстве. Тот, кто бросает своих людей в руках противника, не имеет права рассчитывать на их преданность».

Такое вступительное слово заставило лица храмовников напрячься в ожидании не самых хороших известий.

– «Когда мне исполнилось шестнадцать, муж моей матери отправил меня на службу к своему двоюродному брату. Не стану жаловаться и томить ваше терпение, просто скажу, что своим решением перебраться в халифат, родной отец избрал мне долю вечного чужака. Вельможа, которому я присягнул своим мечом, скорее торговец, чем воин. По крайней мере? выгода ценится у него гораздо выше чести. За неделю до того, как мы покинули халифат, у него в гостях побывали европейские купцы. Я не знаю, о чем у них был сговор, но выдвинулись мы точно по подстрекательству ваших единоверцев. После того как мы перешли границу Иерусалимского царства, то стали двигаться только по ночам, скрываясь днем. Мой сюзерен не желал быть узнанным, поэтому мы должны были изображать из себя диких разбойников. Для убедительности он нанял в этот поход три десятка татей. Все они, благодаря вашим усилиям, сегодня отправились в один из загробных миров. На меня было возложено командование этими наемниками. Мне велели перекрыть путь в Иерусалим, а основные силы отправились устраивать засаду на старой дороге».

– «Погоди, ты хочешь сказать, что всего было два отряда. Тот сброд, которым командовал ты, выполнял лишь отвлекающую роль?», – прервал пленника Гуго. Давлекач кивком подтвердил эту догадку. Лейтенант повернулся к Готье: – «Что ты думаешь по этому поводу?».

– «Основной целью служили те, кто, обнаружив отряд грабителей, свернул бы с главного тракта. Следовательно, ловушка была не по наши души», – немного подумав, произнес Руан.

– «Ты прав, но это еще не всё. Дозорный умышленно преувеличил количество мамелюков, понимаешь, для чего он совершил этот обман?».

– «Если бы он сказал, сколько их на самом деле, то госпитальерам не было бы смысла сворачивать. Ведь десять их и семеро нас – это нормальный расклад против трех десятков разбойничьих псов. Но он сказал пятьдесят, а возможно, больше. Он был уверен, что нас это не остановит, а командора белых крестов, отвечающего за сохранность купцов, заставит свернуть. Этот мерзавец хотел, чтобы мы разъединились», – хотя сэр Готье и корчил большей частью из себя недалекого простачка, когда этого требовали обстоятельства, его мозг работал так, что меж тамплиером и иным мудрецом не видно было разницы.

– «Да, похоже, мы стали невольными участниками какой-то грязной интриги. В общем, поступим так. Я сейчас отправлю пару ребят, найти тихое местечко, где на день можно будет укрыть Рингера и нашего философа -безбожника. Ты останешься с ними, а я с парнями проедусь по старой дороге».

***

То ли бальзам сицилийца действительно обладал чудотворными свойствами, то ли сказался день, проведенный в покое, а возможно, то и другое в сумме, вот только к вечеру следующего дня де Ферше почувствовал себя значительно лучше. То обстоятельство, что он восстанавливал силы после полученного удара, послужило ему щитом от различного рода словесных нападок скучавшего без дела Руана. Зато не повезло Давлекачу. В течение дня между тамплиером и пленником не раз происходили подобные диалоги:

– «Эй, умник, что это с тобой сегодня? Молчишь весь день, а накануне так певал с охотой, развлекая слух, своими трелями. Неужели вся твоя мудрёность с испражнениями вышла?», – обращениями подобного рода пытался навязать разговор тамплиер.

– «Тот, кто ищет развлечений, нуждается в бродячих артистах и не способен ценить красоты философской мудрости».

– «Так выходит грош цена твоей учёности, если ты не способен переубедить меня, сменить праздность на мудрость».

– «Как говорили древние греки, человека нельзя тянуть к знаниям, он должен сам прийти к ним».

– «А знаешь, что я понял. В халифате тебя сторонились не потому, что ты чужак, а потому что зануда».

– «Возможно. Но волк, оказавшись в стаде коров, не начинает мычать и давать молоко».

– «Все, заткнись! Я лучше в тишине посижу».

Однако не проходило и часа, как всё повторялось.

Отряд рыцарей во главе с Гуго де Сеньи воротился назад еще засветло. Судя по хмурым лицам всадников, ничего хорошего они не обнаружили.

– «Дионисий не соврал, там действительно была засада», – слезая с коня, сообщил лейтенант своему товарищу.

– «Они все мертвы?».

– «А вот это нам выяснить не удалось. Тела погибших были изрублены, а затем сожжены».

– «Все ясно, заметали следы. Решили укрыть своих сообщников. Что будем делать?», – почёсывая затылок, поинтересовался Руан.

– «Подыграем им. Раз они хотели, чтобы мы поверили в засаду обычных грабителей, мы поверим. А сейчас следует кое-что выяснить», – отдав поводья одному из воинов, Гуго направился к Рингеру, Готье последовал за ним.

– «В общем, молодой человек, предлагаю поговорить начистоту. Прошу вас полностью и без утайки рассказать мне, что именно подвигло вас присоединиться к нам. Я хочу, чтобы после вашего рассказа у меня не осталось сомнений, что вы сделали это не потому, что знали о готовящейся засаде», – прямо глядя в глаза раненому, произнес де Сеньи. Стоит отметить, что голос его звучал вполне дружелюбно.

Рингер не стал артачиться и рассказал абсолютно всё, не утаив даже о том, что пусть и не по злому умыслу, он убил свою беременную жену.

– «Да уж, видимо, не зря говорят, что все беды от женщин», – грустно ухмыльнулся лейтенант, дослушав до конца историю о злоключениях де Ферше. После чего он встал и протянул раскрытую ладонь к раненому, со словами: – «Я тебе верю, и зароком этому моя рука. Вот только обстоятельства сложились против тебя. В твоем ордене могут усомниться в твоих словах и подвергнуть пыткам. Поэтому для тебя будет лучше остаться на время с нами, пока мы не выясним всю правду».

– «А что на самом деле червь этого пахаря, обесчестившего твоё семейное ложе, был такой здоровенный?», – этот вопрос принадлежал неугомонному Руану и был задан после того, как Гуго направился к костру.

– «Не знаю, я не присутствовал при его кастрации. Меня как-то особо этот вопрос не интересовал».

– «А зря!».

– «Это ещё почему?», – от любопытства молодой человек, позабыв про рану, резким движением приподнялся на локоте. Однако приступа головокружения не последовало.

– «Ну, если его размеры были действительно столь масштабны, как бабьё трепалось, то это значит дар небес. А с небесами, как известно, не больно поспоришь. А вот если его достоинство не было столь примечательно, то получается проблема в тебе. Значит, плох ты в нижнем фехтовании. Но ты не унывай, когда выздоровеешь, я тебя обучу паре секретных приёмов. Конечно, так же хорош, как я, ты не будешь, но следующая супруга будет довольна твоими талантами так, что у неё и мысли об измене не появится. Ты станешь для неё бесценнее адаманта».

– «Спасибо, конечно. Но, во-первых, что-то мне не особо хочется жениться ещё раз. Ну а во-вторых, Альбреда была очень изобретательна в этом деле, поэтому не думаю, что в нём для меня остались какие-то нераскрытые тайны».

– «Милостивый сударь это было слишком дерзко с вашей стороны. Принимаю эти слова как вызов! Парни, делайте ставки на объезд арабских кобылиц! Бессменный чемпион», – здоровяк приложил руку к груди и отвесил поклон, представляя себя, после чего указал в сторону де Ферше: – «Против дерзкого новичка!».