Читать книгу «Серп и Молот – Карачарово», или Ничего подобного - Андрей Анатольевич Бочко - Страница 34
II. Литературные маршруты. Маршрут первый. Гоголь и его окрестности
ОглавлениеДокладная, написанная в ночь перед Рождеством
Вечером сего дня, 6 января, нонешнего года и производил осмотр вверенного мне района деревни Диканька. Каковой осмотр, несмотря на трескучий мороз (вот ей-ей трескучий! Ежели бы своими ушами не слышал я треск этот с похмел… виноват, с утра, то и не писал бы о том…) и совершенное отсутствие освещения (про которое брешут бабы, что наступит оно во всём христианском мире лет аж через сто), происходил в целом нормально и даже геройски, о чём и спешу сообщить. Впрочем, отсутствие в мире покамест электрического освещения вполне себе компенсировал весёлый месяц, и кабы не пренеприятнейшее происшествие, по поводу которого и пишу я эту записку, то и не случилось бы впоследствии необыкновенных и чудных событий, коими и поспешил воспользоваться небезызвестный Вам сочинитель Мыкола… Ибо где это видано, чтобы ярко светившие звёздочки ни с того ни с сего начали бы качаться и исчезать постепенно, а вслед за ними и месяц… Да-да! Тот самый, что светил весело и ярко, дёрнувшись несколько раз, исчез, оставив весь крещёный мир в страшном недоумении и тьме! И докладываю абсолютно достоверно, невзирая на наветы недругов моих, кои утверждают, неразумные, будто бы всё описанное мною является плодом больного воображения, якобы потревоженного накануне внеплановой инспекцией здешнего шинка и проверкой качества горилки, что виной всему явились злокозненные действия бабы, выпорхнувшей на помеле вместе с густым дымом из печной трубы ближней хаты, и мужыка, непотребного на вид, коего и разглядеть-то толком не удалось по причине беспрестанного качания оного перед глазами, и который (мужык) и скрал тот месяц, довершив безобразия, учинённые злой бабой, описанной мною выше и умыкнувшей звёздочки мои ясные. А и получается, что и есть эта баба – ведьма, а мужык – сам чёрт, не иначе…
Уведомление издателя:
Узнать дальнейшую судьбу престранной этой докладной, сыгравшей немалую роль в… э-э… допустим, развитии российской словесности, а также о «необыкновенных и чудных событиях», неосторожно упомянутых в ней, можно в произведении под названием «Самая правдивая история царских черевичек», проживающем по адресу: г. Москва ул. Ал… виноват… вот же где:
Самая правдивая история царских черевичек
И предупреждаю всякого нетерпеливого читателя, что историю эту лучше читать после ознакомления с текстом под названием «Докладная, написанная в ночь перед Рождеством».
Вижу, однако, что нетерпение ваше плюёт на предупреждение моё, заботливое, конечно… А и пусть! Оно, предупреждение, могло бы быть поумнее и обращаться к ТЕРПЕЛИВОМУ читателю. Так что и читайте как хотите. Не пожалеете (виноват, вырвалось…).
Уж чем славна была всегда Диканька наша, так это кузнецом здешним, Вакулой. И не столько самим им, сколько необыкновенными приключениями, случавшимися с ним постоянно, каковые приключения и описывал он с неизменной правдивостью, каковая, в свою очередь, являла беспримерный пример (о!) честности и бескорыстия. А ежели кто тут засмеялся, то и глупо… Ну да… Продал Вакула свои рассказки заезжему писаке, ну и што с того? Я б тоже… Тем паче, что писака тот прямым ходом в сам Петербург направлялся и хвастал, что Пушкин его там ждёт не дождётся! «Так, – грит, – россказнями Вакулы я всю столицу развеселю, а иначе и не узнает никто во всём крещёном мире о самом правдивом парубке по эту сторону Днепра, и пропадёт его удивительная история ни за понюх табаку». Да и монета Вакуле пригодилась. Злые языки врали, что купил он на эту монету черевички помещицы местной, которой подковывал коней в её хозяйстве, коими черевичками и пытался соблазнить полюбившуюся красавицу здешнюю Оксану. Заодно, грят, подковывал он ещё и… оп… дальше я эти сплетни пересказывать не собираюсь. Враки же! Всякий ребёнок вам скажет, что враки и что на самом деле ничо он никому не подковывал, а летал он тем часом верхом на чёрте в тот самый Петербург, к царице, с наглым намерением выпросить обувку ейную, чего и добился, к немалому удивлению всех царских… При этом ухитрился чёрт так быстро доставить Вакулу в царский дворец, что оказался он пред царицей не токмо раньше писаки того знаменитого, коего сам Пушкин поджидал с нетерпением, но и даже раньше рождения того писаки… И нечего тут мне ухмыляться, Вакула сам это всё говорил, а всякий в Диканьке скажет, что правдивей и честнее нашего Вакулы во всём свете нету! Разве что барон один, по удивительному совпадению оказавшийся впоследствии немцем…
А ещё врут, что писака тот прикупил в шинке у волостного писаря нашего докладную, писанную тем в страшном похмелье как раз в НОЧЬ ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ, и уж потом, в Петербурге, всё смешалось в доме Обл… ой… в бумагах его, и, здраво рассудив, что разбор оных потребует всёж-киж трудов, отказался от этого дурацкого занятия, а взял всё да и подели… виноват, соединил как есть, тем более что в бумагах тех оказались непонятно как попавшие туда же отчёты дьяка местной церкви о расходах на малевание церковных стен местным живописцем, странным образом оказавшимся тёзкой кузнецу нашему, и оправдание расходов немалых дюжим мастерством того малевателя, каковое подтверждалось правдивой историей о том, что картинки те иногда оживали и чёрт, изображённый на тех картинках, выл и дёргался, как живой, оттого что били его нещадно… Так что и пригодились отчёты эти, добавив красок всей столь удивительно сложившейся истории. И уж потом вписал туда сочинитель наш Солоху в виде ведьмы, отомстив таким образом за то, что высмеяла та Солоха длинный нос его… Хотя, по совести, должон был бы он всякий раз славить её, вспоминая посещение своё мест наших. Как эт почему?! Что такое значит ваше «почему»?! Так ведь НОС! Он же потом этим НОСОМ так нос всем утёр! Нешто не слыхали?! Вы ещё скажите, что с майором Ковалёвым не знакомы… Ах вон оно что… Так я вам ща расскажу!
О пострадавшем ни за что майоре Ковалёве
Конечно… Ну да… Майор Ковалёв и его нос, кто ж спорит… Про себя же – низя-я-я… У самого-то, поди, тоже знакомые чиновницы и пр. Что значит: почему ухмыляюсь? Какие вы наблюдательные, однако… Чиста квартальный, поймавший на мосту несчастного цирульника со злосчастным тем носом, каковой (НОС) вся международная общест… виноват, петербургская полиция разыскивала…
А с другой стороны, чо жь мне не ухмыляться, когда и понятно не только мне, но и любому телезрит… виноват, трезвому на данный момент читателю, что, ну не мог же он в самом деле! Кто, кто… Гоголь в пальто! Мучиться со своим рубильником – да, а в повесть – нет, тока не себя! И не просто: нет, а никак нет! Ах да, было уж… Ну и что, что было? Всё одно – лучше мне не сказать… Вам-то, конечно, никто не запретит, изобретайте на здоровье, а я – пас… Да и времени в обрез! Вот же 5 минут уже пытаюсь связно объяснить, что высмеянный Солохой относительно размеров носа его будущий великий писатель земли русской Н. В. Гоголь, оказавшийся впоследствии, по версии некоторых русскоговорящих нерусских, просто чёрт знает чем, а не Гоголем, оттого что говорил и писал он на русском, зараза-паразит, не имея никакой другой возможности освободиться от осадка неприятного, подаренного ему вышеупомянутой Солохой во время посещения писателем Диканьки нашей и многократно помноженного того осадка на впечатлительность свою, хош бы и находящуюся в начальной стадии, однако уже дающую о себе знать и представляющую нешуточную опасность не только для окружающих (как уж потом чиновничество родимое взволновалось – и не скажу…), но и для себя, единственный способ освободиться от того наваждения обидного видел только в том, чтобы излить всё эт вот насмехательство Солохино в литературу… Да ещё свалив всё на бедного Ковалёва. Даром что Ковалёв тот был чиновником… А вам всякий пионэр скажет, что если уж кто в чём и виноват, то уж непременно чиновник…
Нич-чо удивительного, меж прочим… Он же, Гоголь, и был литератором. То есть по профилю… А кабы он был сапожником, к примеру, то и думается мне, что сконстралил бы он (не мешайте! Конечно, «сконстралил»! Это, будучи писателем, он творил и создавал) какой-нить специальный сапог, или, того хуже, башмак, а так, конечно, повесть родилась… Небольшая, надо сказать, но уже с норовом… Да с таким, что сам автор не смог укротить её, в конце концов, и, не сдержавшись, возмущался нешуточно и сюжетом, и даже собою!