Читать книгу Неизбежности - Андрей Артёмов - Страница 5

I

Развод, задуманный Раисой Владимировной, всё затягивался; казалось, он и вовсе не состоится. Мать, зная настроение своих самостоятельных дочерей относительно развода, иногда сомневалась в правильности своего же решения. Сам Горюнов не занимался этим делом по причине занятости и не торопился, предоставив всю возможность этого предприятия всё ещё своей жене. Но и он сам периодически сомневался, что развод состоится, полагая, что судьба противилась этому, а не какие-нибудь житейские обстоятельства или необъяснимые причины, от них самих не зависящие. Никому из них и в голову не приходило, что для этого дела следовало обратиться к адвокату.

Пришла весна, ранняя и тёплая. Это радовало и одновременно настораживало сельских жителей, так как оставалось непонятным, как природа поведёт себя в дальнейшем: безводные, высохшие поля нисколько не могли радовать аграриев, да и тех, у кого имелись огороды на приусадебных участках. Но всё это не беспокоило ни Раису Владимировну, ни Горюнова, несмотря на то что они являлись владельцами большого приусадебного участка.

И всё-таки Раиса Владимировна бывала на огороде. Во время работы она забывалась хотя бы на какое-то время, и это вносило разнообразие в серость жизни.

Май и первая половина июня выдались жаркими и без дождей. Работа на участке не доставляла теперь никакой радости, даже наоборот – угнетала.

Ещё никогда Раиса Владимировна не чувствовала себя настолько утомлённой и уставшей, временами она переставала ощущать жизнь, как ни стремилась заполнить её пользой дела. Эта надвинувшаяся на неё тяжесть заставила задуматься о вещах, на которые она раньше не обращала внимания. Она задумалась и осознала, что ей не хватает чего-то главного, ранее отсутствующего в её жизни, – не хватало того, без чего она раньше так легко и свободно обходилась. Самым мучительным оказалось, что она никак не могла понять, чего же ей так остро недоставало. Раньше она нуждалась в муже, затем в детях. Но вскоре дом опустел. Пустота ей внушила, что она теперь свободна и ни в ком не нуждается. К сожалению, это так: дочери повзрослели – стали сами по себе, муж – посторонним человеком, но – вот странно – до сих пор не чуждым ей…

Чтобы не сойти с ума, Раиса Владимировна успокаивала себя тем, что скоро на летние каникулы вернутся её дочери. А пока они не приехали, как из-под палки ходила на любимую работу. Огородные заботы забирали у неё последние физические силы. Но сила духа в Раисе Владимировне всё же была крепка.

Дело о разводе оставалось неопределённым. Раз за разом это откладывалось на потом.

II

Стояли сухие о особенно знойные первые дни лета. Даже лёгкий ветерок казался обжигающим, подобно жару из только что натопленной печи.

Раиса Владимировна вышла из душного дома и оказалась на пустынной улице, наполненной зноем. Не обращая на жару внимания. она побрела, сама не зная куда.

Вдруг в знойном воздухе воскресного утра раздался колокольный звон. Раиса Владимировна остановилась в задумчивости и прислушалась. Голоса колокольного перезвона воодушевили её, и она, уже весело, продолжила свой путь.

Тот воскресный день был днём Святой Троицы, иначе называемым Пятидесятницей. В храме проходила утренняя служба в честь этого знаменательного события.

Разумеется, Раиса Владимировна ничего о том не знала: ей раньше никогда не приходилось интересоваться духовным миром. Она в Бога не верила, но и атеисткой себя не считала.

Раиса Владимировна проходила мимо храма как раз в то время, когда народ, отстояв чуть ли не трёхчасовую службу, начал расходиться. На выходе люди обращались лицом к храму и осеняли себя крестными знамениями, совершая поклоны, и только после этого расходились по своим делам, кто спешно, кто не спеша.

Раиса Владимировна не знала, сомневалась, что ей делать. Наконец она прошла через широко распахнутую калитку изгороди и оказалась на храмовой территории, в глубине которой друг против друга стояли две большие скамьи. К ним и направилась Раиса Владимировна. Оказавшись между скамьями, она словно растерялась, на какую из них можно сесть, – и остановилась на той, откуда можно было прямо смотреть на храм. Как только она расположилась на скамье, её осенило: она поняла, чего ей так не хватало и над чем так мучительно думалось ещё недавно.

«Вот это да! – мысленно восхитилась Раиса Владимировна. – Надо же, самые простые вещи, как оказывается, достигаются невероятным трудом, – размышляла она, – или же без особого труда постигается самое невероятное. Неужели, чтобы оказаться здесь, так необходимо было пережить, испытать житейские трудности, неурядицы… Значит, идём мы не так… идём по дороге своей жизни обратным путём – то есть к Богу в последнюю очередь, спешно пройдя карьерный и семейный пути… – Раиса Владимировна подняла голову и, посмотрев вперёд, продолжила размышлять: – Значит, всё было неправильно, а главное, притворно… Нет, я точно в бреду, – опомнилась она и вновь посмотрела вперёд. – Наверное, думаю я чёрт знает что… Надо поговорить… Но с кем?.. В храме должен быть настоятель, попросту говоря, священник. Вот с ним-то и нужно поговорить… покаяться… Но я даже не крещёная! – испугалась она. – Всё равно останусь здесь его дожидаться, – решила для себя Раиса Владимировна. – И о чём же с ним стану говорить, когда?..» – она ещё не успела определиться с этим вопросом, как невольно подняла голову и увидела впереди себя стоявшего на паперти храма в чёрном облачении настоятеля. Раиса Владимировна быстро поднялась со скамьи и направилась к нему, понимая, что до сих пор не знает, о чём станет с ним говорить.

Настоятель обратил на неё внимание ещё тогда, когда она неподвижно сидела на скамье в своих размышлениях, и не спешил сходить со своего места. Увидев, что она направилась к нему, тогда только сошёл с паперти и пошёл ей навстречу. Они подошли друг к другу.

– Здравствуйте… – робко сказала она, не зная, как правильно к нему обратиться.

Настоятель, уловив её замешательство, улыбнулся и ответил ей на «здравствуйте».

– Вы не из числа моих прихожан, – заметил он как бы самому себе.

– Да… – отозвалась вновь с тем же замешательством.

– Зовите меня отцом Вячеславом или… – сделал он паузу, – или просто – батюшка; как и большинство моих прихожан.

Слово «батюшка» показалось ей каким-то неудобным для обращения: оно ассоциировалось с родным отцом, к которому частенько так обращалась. В сомнениях она простояла перед настоятелем ещё какое-то время.

– Отец Вячеслав, – наконец обратилась она, – мне бы хотелось с вами поговорить, но… но я сама хорошенько не знаю, о чём… как говорить.

Настоятель предложил ей вернуться на прежнее место, и они молча направились к скамьям. Раиса Владимировна расположилась на прежнем месте, он – напротив неё… Она ждала, что настоятель начнёт разговор. И действительно, видя в ней замешательство, к которому присовокупилась и скованность, он заговорил первым:

– Как к вам обращаться?

– Раиса… Раиса Владимировна… – дрожал её голос, – нет, Раиса…

Они оказались ровесниками, но настоятель выглядел старше её со своей седеющей густой бородой.

– Итак, Раиса Владимировна, – без эмоций обратился он к ней. – Я так понимаю, вы ещё не крещёная?

– Нет… ещё нет… но я теперь подумываю…

– Хорошо… и всему своё время, – он дал ей знать, что для разговора со священником это не имеет значения. – А теперь, что вас привело сюда?

– Отец Вячеслав… я не знаю, с чего начать…

– А вы рассказывайте – и само собою определится, что вас сюда привело.

Раисе Владимировне понадобились не больше десяти минут, чтобы эмоционально рассказать о муже, предавшем её, о дочерях, отдалившихся от матери… Настоятель выслушал её, как казалось со стороны, с каменным лицом, которое, как ни странно, успокаивающе действовало на растроганную в ходе рассказа Раису Владимировну. Она теперь ждала его ответа – чтения морали или осуждения. Но ни отповеди, ни осуждения от настоятеля не прозвучало. Это ещё больше её успокоило.

– Значит, настаиваете на разводе? – спросил он совсем не строго.

– А что мне остаётся делать, когда он давно живёт с другой?.. Я не удивлюсь, если до меня дойдёт слух… Узнаю, что он вновь стал отцом… И что?.. У того ребёнка отобрать отца?.. А наши совместные дети, дочки, собственно говоря, уже не нуждаются в отцовстве… Не так ли?.. – спросила она отчаянно, с намерением обратиться к нему: «Отец Вячеслав».

– Зато все мы нуждаемся в отцовстве, Раиса Владимировна, – обратился он к ней мягко, с некой торжественностью в голосе.

– В каком? – не поняла она.

– В Небесном отцовстве…

– Это да, да… – понимающе согласилась она. – Но я совсем не то имела в виду… в другом смысле…

– А я имею в виду во всех смыслах… Да и церковь не одобряет разводы.

– Но как же тогда?..

– Как поступите, так и будет… Вы всё равно это сделаете…

– Но будет ли правильным?..

– Правильным?.. – задумался настоятель. – Разумеется, правильным не будет: повторяю, церковь не одобряет разводы… И вы в таком случае можете освободиться от прежних обязательств, но совершенно без участия… с отсутствием в вас, в обоих вас, упования на Отца Небесного…

– И правда, как мы всё это время так жили?.. Лишь сегодня я впервые, с каким-то облегчением, с особой радостью услышала звон колоколов, – и она указала в сторону колокольни. – И их звон привёл меня сюда… Кажется, теперь я поняла, чего мне так не хватало: упования, надежды… Ведь раньше я полагалась на саму себя, на мужа, на дочерей… А в итоге вышло одно разочарование, – с грустью заключила она.

– Не надо сожалеть и печалиться… Если семья уже распалась, что же, остаётся служить людям и, если вы пришли за тем, служить Богу…

– Но как?

– У вас благородная профессия – помогать немощным, то есть больным, исцелять их, значит, служить людям, а служа им, служить и Богу, – настоятель взглянул на неё как бы с восторгом и продолжил: – Вы, врачи, владеете Божественным даром: исцелять – вот этим чудесным делом и прославился Господь. Вам дан тот чудесный дар, это Он, если хотите знать, призвал вас… привёл вас к этому. Не понимаю, как вы всего этого не осознаёте…

– Как всё просто, оказывается.

– Это лишь отчасти.

– Да, – вздохнула она.

– А с разводом как решите, так и будет. Вы всё равно поступите, как посчитаете нужным и без участия церкви. Но мужа следовало бы простить… И не держите на него зла. С этим вам от него не освободиться.

– Я не знаю, простила ли ему, но верно – не держу на него зла.

– Это уже хорошо.

– Батюшка, – обратилась она к нему и вдруг смутилась, произнеся это слово.

– Да? – отозвался он спокойно, не обратив внимания на её смущение.

– Я ещё ни разу не бывала в храме…

Настоятель предложил ей пройти в храм, и они поднялись.

Выйдя из храма, Раиса Владимировна не спеша направилась домой. Ей казалось, что незачем туда идти. Между тем она вздохнула с облегчением и теперь была твёрдо намерена на развод: освободиться – и свободно служить другим. Домой она вернулась обновлённым человеком.

Когда Горюнов, придя в понедельник на работу, увидел свою жену, он удивился светлости и одухотворённости её лица. Вскоре состоялся развод, в тот самый момент, когда дочери приехали из города. Это событие они восприняли спокойно, как неизбежность, – они уже были к нему подготовлены. Горюнов в тот же день пришёл домой к матери Дарины самым счастливым человеком и о своей радости сообщил ей.

III

Горюнов с Дариной определились с днём, когда они могут расписаться и наконец зажить новой полноценной семьёй. И с нетерпением стали дожидаться этого дня.

Неважно, откуда является слепая беда, но важно то, куда и к кому она приходит. И эта беда пришла в дом, где счастливо обосновался Горюнов, к матери Дарины. Она и не подозревала о нещадной опасности, которая её поджидала.

Первый раз в жизни мать Дарины почувствовала боль в груди, но не обратила на неё внимания, и вскоре всё прошло. Она успокоилась и быстро забыла об этом, хоть женщинам не очень свойственно не замечать таких сигналов. Но случается разное… Через неделю та же самая боль напомнила о себе, и матери Дарины ничего не оставалось, как прийти в поликлинику и обратиться к врачу. Им оказалась Раиса Владимировна. Она и не подозревала, что обратившаяся к ней женщина – будущая свекровь её бывшего мужа. Врач, выслушав жалобы, направила больную на сдачу анализов. Когда об этом узнал и Горюнов, он посодействовал скорому прохождению и проведению анализов. В короткое время они были готовы – и оказались малоутешительными. Врач назначила больной лечение, а Горюнов обеспечивал и контролировал его ход.

Так мать Дарины узнала бывшую жену будущего зятя и устыдилась своего положения, но Раиса Владимировна сумела её успокоить – так, как успокаивают давнишних знакомых, приятелей. И они стали приятельницами.

Раиса Владимировна узнала, что Дарина ждёт ребёнка.

– Я это подозревала, – призналась Раиса Владимировна. – И не хочу быть помехой его нового счастья, – со смирением заявила она.

– Как я рада…

– И кто ожидается?

– Мальчик.

– Вот и станет он нашим дочерям единокровным братом.

– Да, станет… – грустно улыбнулась мать Дарины.

Раиса Владимировна сама посмотрела на неё с грустью и женской жалостью. Она как врач знала, что рано или поздно той понадобится хирургическое вмешательство, в котором непременно примет участие Горюнов. Раисе Владимировне не хотелось преждевременно расстраивать свою приятельницу. Впрочем, знал об этом и сам Горюнов, но тоже помалкивал. Он понимал, что преждевременное хирургическое вмешательство никак не способствует оздоровлению организма. Он молча ждал и наблюдал, следил за её поведением.

– Иван, – обратилась однажды к нему мать Дарины, – ты, как я заметила, в последнее время на меня так странно смотришь, как будто ожидаешь чего-то ужасного.

– Марина… – сказал он тихо и тут же решил проявить врачебную строгость: – Марина Николаевна, это вам так кажется.

– Нет…

– Нет! – не дал он ей договорить. – Вы сами себе внушили ужас, вот потому и кажется…

– Да, да… Наверное, так кажется, – усомнилась она.

– Всё будет хорошо, я это знаю.

– Вот и хорошо, теперь успокоюсь…

Но Марина Николаевна не успокаивалась: она чувствовала, как что-то росло и теснило её грудь изнутри… И вскоре настал тот момент, когда понадобилось хирургическое вмешательство – уже своевременное.

После операции Марину Николаевну перевели в палату, куда Дарина часто приходила. Навещала её как врач и Раиса Владимировна. И однажды в той палате она вновь повстречалась с Дариной, бывшей уже на девятом месяце беременности. Она выглядела неуклюжей из-за большого живота, походка её казалась утиной: она с трудом носила тяжесть беременности – и неспроста! Эта встреча привела Дарину в испуганную стыдливость, но Раиса Владимировна успокоила её своей искренней доброжелательностью, отчего девушка ещё больше смутилась. Увидев это, Раиса Владимировна поспешила удалиться из палаты.

– Мама, – с жалостью обратилась Дарина, не зная, что и сказать.

– Ну-ну… всё теперь хорошо, – успокаивала она дочь, – теперь будет лучше прежнего.

И действительно: через две недели мать Дарины выписалась из больницы. А спустя несколько дней на свежем воздухе к ней вернулся здоровый цвет лица.

IV

Сёстры Наталья и Ольга зря времени не теряли. Они в это летнее время как бы торопились жить, и чем больше им этого хотелось, тем медленнее шло время, несмотря на разнообразие и стремительность событий не только в их личной жизни, но и вообще во всём, что так или иначе их связывало. Изо дня в день всё меньше и меньше проводили они времени у себя дома. Понятное дело – лето! Мать на это уже не обращала внимания, зная их самостоятельность, пока это было приемлемым. Впрочем, ей самой было не до них: она принадлежала своему любимому делу – Божьему дару! – врачеванию, исцелению. Её дочери находили это странным и отдалялись от матери, не подозревая о неизбежности конфликта.

Как-то старшая сестра, прогуливаясь по улицам села, повстречалась вдруг со своим школьным ревнивым ухажёром, которому некогда дала, как говорится, от ворот поворот. При этом ухажёре находился его друг – на него и обратила своё внимание Наталья.

Друзья были настолько различными между собой, что Наталья только дивилась: один оказался зажиточным и простым, а другой, некогда её ухажёр, бедным и горделивым. Но дело было не в бедности: его гордость являлась некой защитной реакцией от насмешек или отверженности, которая произошла ещё в школьные годы. Надо отдать должное его артистическому таланту, благодаря которому непременно можно было пойти далеко или подняться высоко, засияв звёздной славой. Но бедность, особенно в наше время, настолько тяжела, что не даёт прорваться вперёд, а уж тем более высоко. Впрочем, вероятно даже, дело не в бедности, а в обидчивой и гордой натуре, противопоставляющей себя наивной простоте.

При встречах Наталья ни разу не обмолвилась новому другу о том школьном ухажёре. Между тем, она подозревала, что тот о ней сам много чего порассказал. В то же время она предполагала, что и новый друг расспрашивал о ней, о её прошлом – ведь это так любопытно и естественно.

Детская любовь, будь она в детском саду или первых классах школы, не накладывает на возлюбленных никаких обязательств. Но и она чревата непредсказуемыми последствиями. А между тем сколько забавной радости и беспечного счастья случается пережить именно в этот период жизни! Юношеская любовь, пожалуй, самая искренняя и светлая, но вместе с тем вспыльчивая и нередко трагическая. Вероятно, оттого она искромётная. И только в самых редких случаях она продолжительна в своём сиянии, и только потому, что в ней сохранились искренность и светлость помыслов любви. Взрослая любовь оказывается настолько безответственна, что невольно ужасаешься. В ужасе теряется рассудок, а в бессмысленном удивлении выказываются беспомощность. За всем этим появляется безрассудность и, как следствие, – отчуждённость. Но совсем другое дело – зрелая любовь! Она мудрость жизни! Она опыт жизни! Такая любовь крепкая и взаимная. Взаимность заключается не в том, чтобы удовлетвориться в каких-либо потребностях, а в том, чтобы ощутить необходимость друг друга – в человеческих взаимоотношениях, без дурных, испорченных помыслов. Идти под руку, значит, ощущать поддержку, надеясь на неё и веря в неё, а точнее, друг в друга. Всё это не так, как в юношеской любви, где правит бал телесная близость двух противоположностей, а моральное падение влечёт за собой неизбежность разрыва отношений. При зрелой же любви физическое падение, хотя и ожидаемо, невозможно: один обязательно успеет удержать, поддержать другого. О моральном же падении и говорить не приходится: оно не случается.