Читать книгу Первое свидание - Андрей Белый - Страница 2

Взойди, звезда воспоминанья;

Года, пережитые вновь:

Поэма – первое свиданье,

Поэма – первая любовь.

Я вижу – дующие зовы.

Я вижу – дующие тьмы:

Войны поток краснобагровый,

В котором захлебнулись мы…

Но нет «вчера» и нет «сегодня»:

Всё прошлое озарено,

Лишь песня, ласточка господня,

Горюче взвизгнула в окно…

Блести, звезда моя, из дали!

В пути года, как версты, стали:

По ним, как некий пилигрим,

Бреду перед собой самим…

Как зыби, зыблемые в ветры,

Промчите дни былой весны, —

Свои ликующие метры,

Свои целующие сны…

Год – девятьсотый: зори, зори!..

Вопросы, брошенные в зори…

Меня пленяет Гольбер Гент…[1]

И я – не гимназист: студент…

Сюртук – зеленый, с белым кантом;

Перчатка белая в руке;

Я – меланхолик, я – в тоске,

Но выгляжу немного франтом;

Я, Майей мира полонен,

В волнах летаю котильона,

Вдыхая запах «poudre Simon»,

Влюбляясь в розы Аткинсона.[2]

Но, тексты чтя Упанишад,

Хочу восстать Анупадакой,[3]

Глаза таращу на закат

И плачу над больной собакой;

Меня оденет рой Ананд[4]

Венцом таинственного дара:

Великий духом Даинанд,[5]

Великий делом Дармотарра…[6]

Передо мною мир стоит

Мифологической проблемой:

Мне Менделеев говорит

Периодической системой;

Соединяет разум мой

Законы Бойля, Ван-дер-Вальса —

Со снами веющего вальса,

С богами зреющею тьмой:

Я вижу огненное море

Кипящих веществом существ;

Сижу в дыму лабораторий

Над разложением веществ;

Кристаллизуются растворы

Средь колб, горелок и реторт…

Готово: порошок растерт…

Бывало, – затеваю споры…

Пред всеми развиваю я

Свои смесительные мысли;

И вот – над бездной бытия

Туманы темные повисли…

– «Откуда этот ералаш?» —

Рассердится товарищ наш,

Беспечный франт и вечный скептик:

– «Скажи, а ты не эпилептик?»

Меня, бывало, перебьет

И миф о мире разовьет…

Жил бородатый, грубоватый

Богов белоголовый рой:

Клокочил бороды из ваты;

И – обморочил нас игрой.

В метафорические хмури

Он бросил бедные мозги,

Лия лазуревые дури

На наши мысленные зги;

Аллегорическую копоть,

Раздувши в купол голубой,

Он дружно принимался хлопать

На нас, как пушками, судьбой;

Бросался облачной тропою,

От злобы лопаясь, – на нас,

Пустоголовою толпою,

Ругая нас… В вечерний час, —

Из тучи выставив трезубцы,

Вниз, по закатным янтарям,

Бывало, боги-женолюбцы

Сходили к нашим матерям…

Теперь переменились роли;

И больше нет метаморфоз;

И вырастает жизнь из соли;

И движим паром паровоз;

И Гревса Зевс – не переладит;

И физик – посреди небес;

И ненароком Брюсов адит;

И гадость сделает Гадес;

И пролетарий – горний летчик;

И – просиявший золотарь;

И переводчик – переплетчик;

И в настоящем – та же старь!

Из зыбей зыблемой лазури,

Когда отвеяна лазурь, —

Сверкай в незыблемые хмури,

О, месяц, одуванчик бурь!

Там – обесславленные боги

Исчезли в явленную ширь:

Туда серебряные роги,

Туда, о месяц, протопырь!

Взирай оттуда, мертвый взорич,

Взирай, повешенный, и стынь, —

О, злая, бешеная горечь,

О, оскорбленная ледынь!

О, тень моя: о тихий братец,

У ног ты – вот, как черный кот:

Обманешь взрывами невнятиц;

Восстанешь взрывами пустот.

Но верю: ныне очертили

Эмблемы вещей глубины —

Мифологические были,

Теологические сны,

Сплетаясь в вязи аллегорий:

Фантомный бес, атомный вес,

Горюче вспыхнувшие зори

И символов дремучий лес,

Неясных образов законы,

Огромных космосов волна…

Так шумом молодым, зеленым, —

Меня овеяла весна;

Так в голове моей фонтаном

Взыграл, заколобродил смысл;

Так вьются бисерным туманом

Над прудом крылья коромысл;

Так мысли, легкие стрекозы,

Летят над небом, стрекоча;

Так белоствольные березы

Дрожат, невнятицей шепча;

Так звуки слова «дар Валдая»

Балды, над партою болтая, —

Переболтают в «дар валдая»…

Ах, много, много «дар валдаев» —

Невнятиц этих у меня.

И мой отец, декан Летаев,

Руками в воздух разведя:

«Да, мой голубчик, – ухо вянет:

Такую, право, порешь чушь!»

И в глазках крошечных проглянет

Математическая сушь

Широконосый и раскосый

С жестковолосой бородой

Расставит в воздухе вопросы:

Вопрос – один; вопрос – другой;

Неразрешимые вопросы…

Так над синеющим цветком,

Танцуя в воздухе немом,

Жужжат оранжевые осы.

И было: много, много дум;

И метафизики, и шумов…

И строгой физикой мой ум

Переполнял: профессор Умов.[7]

Над мглой космической он пел,

Развив власы и выгнув выю,

Что парадоксами Максвелл[8]

Уничтожает энтропию,

Что взрывы, полные игры,

Таят томсоновские вихри,[9]

И что огромные миры

В атомных силах не утихли,

Что мысль, как динамит, летит

Смелей, прикидчивей и прытче,

Что опыт – новый…

– «Мир – взлетит!» —

Сказал, взрываясь, Фридрих Нитче…

Мир – рвался в опытах Кюри

Атомной, лопнувшею бомбой

На электронные струи

Невоплощенной гекатомбой;

Я – сын эфира, Человек, —

Свиваю со стези надмирной

Своей порфирою эфирной

За миром мир, за веком век.

Из непотухнувшего гула

Взметая брызги, взвой огня,

Волною музыки меня

Стихия жизни оплеснула:

Из летаргического сна

В разрыв трагической культуры,

Где бездна гибельна (без дна!), —

Я, ахнув, рухнул в сумрак хмурый, —

– Как Далай-лама молодой

С белоголовых Гималаев, —

Передробляемый звездой,

На зыби, зыблемые Майей…

В душе, органом проиграв,

Дни, как орнамент, полетели,

Взвиваясь запахами трав,

Взвиваясь запахом метели.

И веял Май – взвивной метой;

Июнь – серьгою бирюзовой;

Сентябрь – листвою золотой;

Декабрь – пургой белоголовой.

О лазулитовая лень,

О меланитовые очи!

Ты, колокольчик белый, – день!

Ты, колокольчик синий, – ночи!

Дышал граненый мой флакон;

Меня онежили уайт-розы,[10]

Зеленосладкие, как сон,

Зеленогорькие, как слезы.

В мои строфические дни

И в симфонические игры,

Багрея, зрели из зари

Дионисические тигры…

Перчатка белая в руке;

Сюртук – зеленый: с белым кантом…

В меня лобзавшем ветерке

Я выглядел немного франтом,

Умея дам интриговать

Своим резвящимся рассудком

И мысли легкие пускать,

Как мотыльки по незабудкам;

Вопросов комариный рой

Умел развеять в быстротечность,

И – озадачить вдруг игрой, —

Улыбкой, брошенною… в вечность…

Духовный, негреховный свет, —

– Как нежный свет снегов нездешних,

Как духовеющий завет,

Как поцелуи зовов нежных,

Как струи слова Заратустр, —

Вставал из ночи темнолонной…

Я помню: переливы люстр;

Я помню: зал белоколонный

Звучит Бетховеном, волной;

И Благородное собранье,[11] —

Как мир – родной (как мир весной),

Как старой драмы замиранье,

Как то, что смеет жизнь пропеть,

Как то, что веет в детской вере…