Читать книгу Беглец и Беглянка - Андрей Бондаренко - Страница 3

«Эх, мама-мамочка моя, как же так? Зачем? Ну, рак поджелудочной железы. Бывает. Мол, плохая наследственность и нездоровое питание в юношеские годы…. Плохая наследственность? Ну, да – в глобальном плане, если родители происходили из семей репрессированных. «Я помню тот Ванинский порт, и крик парохода угрюмый…». Откуда, спрашивается, было появиться несокрушимому здоровью, передаваемому по наследству? Бред бредовый…. А здоровое питание? В семидесятые-восьмидесятые нищенские годы? Откуда, спрашивается, ему тогда было взяться на Богом забытой Камчатке? Где они тогда были – полезные витамины и всякие там редкоземельные элементы? Только если в местных травах, ягодах и корешках, до которых так и не добрались всеядные медвежьи пасти…. Значит, рак навалился и скрутил – буквально-таки за полтора месяца. Сука грязная и позорная…. Извини, мама, само вырвалось. Я больше не буду так грязно выражаться. Честное слово. Ты этого никогда не любила…. Но папа же договорился тогда обо всём с одной известной московской клиникой. И оплатил – комплексное лечение. И «эмчээсовский» самолёт, оборудованный всякими современными медицинскими штуковинами, заказал. Вместе с квалифицированным персоналом. И оплатил. Я все бумаги сам видел. Лично. Была реальная надежда на выздоровление. Была. Надежда. Ещё восемь с половиной месяцев тому назад…. Зачем же ты, а? Да ещё так? Не понимаю…. Бросилась с обрыва. С высоченного. Говорят, что пролетела больше ста семидесяти метров. Прямо на острые-острые камни…. Даже проститься с тобой не дали, чтобы, мол, не травмировать хрупкую подростковую психику. Закрытый скромный гроб. Сырая чёрно-серая земля. Мелкие гранитные камешки, брошенные из дрожащих ладоней на крышку гроба. Лопаты могильщиков. Совковые…. Почему же ты опять мне снишься? Зачем? Снишься и снишься. Снишься и снишься…. Нет-нет, снись, сколько захочешь. Хоть пятьдесят лет. Хоть все пятьсот. Как захочешь…. И повторяй-повторяй-повторяй. Повторяй. Раз так тебе хочется. Мол: – «Сыночек, ты совсем большой у меня. Тринадцать с половиной лет – это уже серьёзно. Почти взрослый. И веди себя соответственно – по-мужски. И, главное, ничего не бойся. И никого. Ты всё сможешь. Всё выдержись. Всё перетерпишь. Всё преодолеешь. И никого никогда не предашь. И отомстишь…». Мама-мама, мамочка моя. Любимая…. А мстить-то я кому должен? И за что? Подскажи, пожалуйста…. Молчишь, смущённо отводя глаза в сторону? Ладно. Попробую сам во всём разобраться. Всенепременно попробую. Спасибо – за совет…. И…. Можно, я попрошу тебя об одном? Спасибо…. Ты снись мне, пожалуйста, и дальше. Обязательно – снись. Хоть каждую ночь…. А я обязательно попробую…. Попробую – соответствовать твоим ожиданиям. Клянусь…».

– Бух-х-х! – призывно гремит где-то – на самом изломе сонного подсознания.

– Тз-цинь-нь-нь, – тихонько и жалобно дрожат стёкла в оконных рамах.

– Бух-х-х!

– Тз-цинь-нь-нь…

Олег приподнимает голову над подушкой.

– Бух-х-х-х-х…

– Тз-цинь-нь-нь-нь-нь…

– Вот же, старикан неугомонный.

Отбросив одеяло, он встаёт с постели и подходит к окну.

На сизо-розовом полотне утреннего небосклона – над мрачной стеной дальнего тёмно-зелёного леса – величественно клубятся широкие полосы густого чёрно-серого дыма.

– Опять, дружище, подловил, – протирая кулаками сонные глаза, неодобрительно бормочет Олег.

Бормочет – неодобрительно, но улыбается – при этом – однозначно по-доброму и понимающе…

Что ещё за «бухи» имели место быть в то памятное утро? Это просто знаменитый камчатский вулкан Шивелуч, заскучав в гордом одиночестве, решил немного порезвиться и пообщаться с местными жителями. Тем более что до него и недалеко совсем было – порядка сорока шести-семи километров.

Извержение вулкана? Ерунда, локальное. Всего-то на несколько суток. Шивелуч, он такой: чуть ли не каждый месяц напоминает о своём существовании. Покашляет чуток. Погремит. Раскалённой лавой слегка поплюётся. А после этого вновь – на некоторое время – впадёт в спячку. Обычное дело…. Что там взрывается? В основном, газы всякие и разные. А ещё иногда из жерла Шивелуча и бомбочки вулканические вылетают. Рутина камчатская, короче говоря…

Больше не бухает. Дым над дальним лесом заметно истончается.

Олег стоит у окна.

«Семь тридцать утра. Погода – просто замечательная», – лениво бродят в голове разноплановые мысли. – «Небо ясное и лазурно-голубое. Безветренно. Теплынь. Уже третьи сутки над нашим славным полуостровом висит устойчивый и обширный антициклон. Знать, и пугливая рыба постепенно отошла от недавних природных катаклизмов. То бишь, от ливней, гроз и штормовых северо-восточных ветров…. Успокоилась. Вылезла из глубоких ям и омутов. И вновь принялась – в преддверии скорого осенне-зимнего сезона – активно жировать. Повезёт сегодня – в обязательном порядке. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно…. А почему, кстати, нигде не видно Василича? Он в это время обычно уже что-то копает, пропалывает или же воду набирает из колодца. Странно…. И гуси гогочут, словно бы сто лет некормленые. Ага, и козы голос подают. Ерунда какая-то…».

Недоумённо передёрнув плечами, он идёт в туалетную комнату. Справляет естественные нужды. Умывается. Чистит зубы. Причёсывается перед зеркалом. Возвращается в спальню. Меняет фланелевую пижаму на хлопчатобумажный спортивный костюм. А мохнатые домашние тапочки – на удобные кроссовки. И спускается по деревянной винтовой лестнице на первый этаж.

– Груня, – зовёт Олег.

Тишина.

– Груня! – повышает голос.

Нет ответа.

Столовая, гостиная, кухня, гостевые спальни – никого. Лишь чуткая тишина вокруг, нарушаемая – местами – монотонным жужжаньем беспокойных пчёл, залетевших с улицы.

В прихожей – под овальным зеркалом – отрывной календарь: двадцатое августа, 1998-ой год.

Он выходит на крыльцо и кричит:

– Василич! Эй! Груня! Отзовитесь! Эге-гей! Куда вы все запропали? Найда! Ау! Где ты, противная собака?

Нет ответа. Только требовательный гогот гусей и жалостливое блеяние коз становятся всё громче. И курицы, поддерживая, начинают рассерженно кудахтать.

– Как мама умерла, так они все тут слегка разбаловались, – шепчет Олег. – А ещё и папа – неделю назад – улетел по важным делам в солнечную Испанию. Кот из дома – мыши в пляс. А я на роль строгого хозяина дома не очень-то подхожу…. Груня, наверняка, к старшей дочери в Козыревск укатила. А Василич и в классический русский запой мог запросто уйти. На него иногда накатывает…. Ладно, отложив рыбалку на час-другой, сам поработаю. Чай, не переломлюсь. Жили же мы раньше без прислуги. И ничего…

Их семья, действительно, разбогатела только два с половиной года тому назад – с тех самых пор, как Митин-старший заделался владельцем всех местных лесопилок и лесосек: переехали в комфортабельный коттедж за высоким кирпичным забором, наняли садовника-огородника-скотника-птичника-пчеловода (в одном лице), горничную-кухарку и шофёра-охранника. А раньше-то Михаил и Арина Митины были обычными камчатскими фермерами «мелкой руки», да и сына своего единственного – с самого малолетства – приучили к труду крестьянскому. И козы-курицы-гуси-кролики-пчёлы переселились в новообразованное поместье из той, прежней, скромной и обычной жизни.

Олег сноровисто напоил и накормил животных. Подоил коз. Собрал в берестяное лукошко с полтора десятка крупных, жёлто-коричнево-пятнистых куриных яиц. А заглянув в большой застеклённый парник, недовольно покачал головой:

– Огурцы, понимаешь, переросли. Совсем Василич мышей не ловит. Ладно, самые крупные, пожалуй, с собой прихвачу. А остальные уже завтра сорву, по возвращению. Часть, может, засолю. Другую, наоборот, замариную. В зависимости от настроения…. Кабачки-переростки? Козам и кроликам скормлю, не вопрос…

Тихий вкрадчивый шорох за спиной.

Он, торопливо нащупывая ладонью – в правом боковом кармане спортивной куртки – чёрный брусок бельгийского метательного ножа, оборачивается.

Качающаяся – чуть-чуть – разноцветная листва декоративного кустарника.

– Кто там прячется? Выходи, гнида позорная…. Ну, долго я буду ждать? Порешу на раз.

– Хр-р-р…. Гав!

– Это ты, Найда? Извини. А я, уж, подумал – чёрт-те что…

Из-за разлапистого куста японской гортензии появляется крупная охотничья собака.

Лайка? Может быть, если рассуждать по-глобальному. Только какая-то откровенно нетипичная. Белая, с редкими жёлто-бисквитными пятнами на боках. Компактная, ладная, лохматая и «шерстяная». Голова мощная и слегка клиновидная. Угольно-чёрный аккуратный нос. Углы рта слегка загибаются, образуя некое подобие ехидно-философской улыбки. Глаза тёмно-коричневые, глубоко посаженные, широко расставленные, немного раскосые, миндалевидной формы. Хвост пышный, гордо закинутый на спину. А, вот, уши какие-то маленькие и слегка закруглённые на концах.

В тёмно-жёлтых собачьих зубах зажата тушка юного лесного зайца.

– Хряп, – кривые зубы разжимаются, и добытый заяц послушно плюхается на землю.

– Молодец ты у меня, – хвалит Олег. – Добытчица. Знатная и умелая.

– Гав! – отзывается собака, мол: – «Сама знаю. Но за доброе словечко – спасибо…».

Найда, она чистокровная самоедка[1]. Три с половиной года назад Митин-старший купил за пять американских долларов лобастого и на удивление хилого щенка – у старого чукчи, на северном плато Корякского нагорья. За прошедшее с того момента время из уродливого «цуцика» настоящая красавица выросла: сильная, отважная и грациозная – до полного умопомрачения.

Откуда взялся заяц?

Собака уже давно вырыла под кирпичным забором – за пчелиными ульями – тайный лаз. А отец Олега, узнав про это, велел не препятствовать, мол: – «Самоедам без регулярной охоты – никак нельзя. Могут всерьёз затосковать и впасть во фрустрацию. Шерсть, тьфу-тьфу-тьфу, конечно, начнёт вылезать-выпадать, зубы и клыки крошиться в пыль…. Оно нам надо? Не надо, зорька ясная…. А так собака регулярно в тайгу наведывается. Свежим воздухом дышит. Охотится. Добычу приносит: зайчишек, белок и тарбаганов…».

Кто такие – тарбаганы? А это сурки местные, камчатские, упитанные. Их топлёный жир здорово при простудных радикулитах и застарелых артритах помогает…

– Знатный нынче заяц по камчатским лесам и перелескам скачет, – подбирая с недавно подстриженного газона тяжёлую звериную тушку, констатирует Олег. – В том смысле, что упитанный. И шкурка хорошая: гладкая, блестящая и без проплешин. Лето же нынешнее выдалось – просто на загляденье. В меру дождливое, с достаточно тёплыми ночами. Вот, зверьё лесное и взяло своё, по полной и расширенной программе…. Лето тёплое, плодородное и доброе – это хорошо? Ну, как посмотреть, блин горелый. Если с легкомысленной и обывательской точки зрения, то просто замечательно. А если – со стратегической и долгоиграющей? Философия, будучи наукой серьёзной и грамотной, утверждает: – «Если в одном конкретном месте что-то прибывает, то в другом – непременно – убывает…». Следовательно – что? Следовательно, вскоре надо ждать насквозь негативных осенне-зимних сюрпризов – в плане погоды. Не, как по мне – так пусть лучше будет суровая и снежная зима, чем избыточно-дождливая, слякотная и ветреная осень…. Кстати, я тут на рыбалку собрался.

– Гав?

– Куда? Ещё не решил…. Составишь мне компанию?

– Гав! – радостно кивает лохматой головой Найда. – Гав, гав, гав…

Собрался он быстро. Запихал тушку добытого зайца (уже выпотрошенную, без головы и со снятой шкуркой), в полиэтиленовый пакет, а его – в свою очередь – определил в морозильную камеру. Отправил в холодильник куриные яйца и две пузатые керамические крынки с козьим молоком. Накормил Найду говяжьими почками. Наскоро перекусил бутербродами с колбасой, маслом и сыром. Запил бутерброды растворимым кофе без молока и сахара. После этого сложил в наплечную кожаную сумку нехитрую провизию: буханку чёрного хлеба, две банки говяжьей тушёнки, шматок сала, с десяток огурцов, пачку чая, грамм триста фруктовой карамели. Ну, и немного соли, чёрного перца и лаврового листа – для возможной ухи. Вот, собственно, и все сборы.

А как же походная одежда, резиновые сапоги, котелки-кружки и всяческие рыбацкие снасти? Всё это хранилось на речном берегу – в маленьком гараже, выстроенном рядом с лодочным причалом. Очень удобно, знаете ли…

Прихватив сумку с провизией и заперев глухую железную калитку в кирпичном заборе, он шагает направо. Найда, чуть заметно помахивая пышным хвостом-кренделем, семенит рядом.

Тепло, но между деревьями и кустами, растущими вдоль дороги, плавно перемещается лёгкая туманная дымка. Солнышко нерешительно прячется за длинными светло-сизыми облаками.

Навстречу идёт мужчина средних лет, облачённый в пятнистую военную форму без погон. Это Иван Павлов, когда-то начинавший фермерскую карьеру вместе с Михаилом Митиным.

Завидев мальчишку с собакой, мужчина останавливается и нерешительно топчется на месте.

– Привет, дядя Ваня, – здоровается Олег.

– Ага, здравствуй, Олежа. Хорошая сегодня погода, – смущённо бормочет Павлов, а после этого резко разворачивается на девяносто градусов и исчезает в боковом проулке.

– Гав? – удивляется Найда.

– Не знаю, что это на него нашло. Чудак – одно слово…

Поворот, второй, впереди заметно светлеет, и вскоре они выходят на каменистый речной берег – как раз напротив того места, где речка Еловка впадает в реку Камчатку. Кофейно-бурый поток – это Камчатка. А светло-светло-серый и более узкий, соответственно, Еловка. Над водой мелькают – чёрными изломанными молниями – шустрые камчатские стрижи. По речной глади следует – вниз по течению – старая самоходная баржа, перевозящая доски и брус.

– Наши с папой доски и брус, – уточняет Олег. – То бишь, изготовленные на наших лесопилках. В Усть-Камчатске всё это перегрузят на солидное океанское судно и – вместе с другими пиломатериалами – отправят в Японию. Или, к примеру, в Южную Корею…. Папа. И зачем он срочно улетел в Испанию, а?

– Гав.

– Не знаешь? Вот и я не знаю. Без малейшего понятия…. И вообще. Каким-то очень взволнованным он выглядел при прощании. И озабоченным. И хмурым. И несколько раз спросил: – «Помнишь, сынок, где находится наш тайник? Сможешь его самостоятельно найти – ежели что?». Я ему, мол: «Помню и, конечно же, найду. Без проблем». Он головой заторможенно покивает, а через час-другой по новой: – «Помнишь про наш тайник? Сможешь его отыскать?». Ерунда какая-то.

– Гав, – добродушно виляя хвостом, соглашается Найда.

На северо-востоке, над далёкой линией горизонта, величественно возвышается конус Шивелуча.

– Славный старикан, – одобрительно хмыкает Олег. – Мощный такой, солидный и горделивый…. И сегодняшние дымы впечатляют. Клубятся, клубятся. Вверх поднимаются. А потом, постепенно превращаясь в длинный шлейф-полосу, заметно отклоняются к западу. Значит, ветерок сегодня дует со стороны Тихого океана.

Над конусом вулкана появляется-возникает ярко-розовый всполох. Второй.

Секунд через пятнадцать-двадцать с той стороны долетает:

– Ба-бах! Бух-х-х-х-х…

– Гав, – сообщает Найда.

– Ага, согласен. Вулканическими бомбочками плюётся, не иначе. Фокусник хренов…

У дощатого безлюдного причала неподвижно застыли – на коротких ржавых цепях – несколько десятков деревянных, алюминиевых и дюралевых лодок. Чуть дальше расположились, выстроившись в два неровных ряда, разномастные гаражи.

Вообще-то, Митин-старший в последнее время частенько говорил, мол: – «Давно уже пора обзавестись приличным катером или даже солидной яхтой. Статус – дело такое. Ему соответствовать надо…». Только дальше слов дело так и не пошло: на рыбалку они по-прежнему отправлялись на старенькой и потрёпанной «Казанке».

Олег отмыкает массивный навесной замок и входит в «фамильный» гараж. Переодевается в походную одежду. Меняет кроссовки на многократно-проверенные болотные сапоги. Закрепляет на брючном ремне деревянные ножны с дельным охотничьим ножом. Складывает в рюкзак нехитрую посуду, снасти и прочие рыбацкие причиндалы. Относит в «Казанку» вёсла, рюкзак, сумку с продовольствием, а также брезентовый чехол со спиннингом и телескопической раздвижной удочкой. Возвращается в гараж. Заполняет бачок пятнадцатисильного японского мотора смесью машинного масла и бензина – в соотношении один к двадцати. Относит мотор, предварительно заперев гаражную дверь, на причал и надёжно закрепляет его на корме лодки. А после этого впадает в задумчивость.

– Гав? – к «Казанке» подходит Найда.

– Ну, да, решаю, куда податься, – подтверждает Олег. – Мы с Василичем планировали спуститься вниз по течению Камчатки и по узкой дельтовой протоке доплыть до лагуны Маламваям[2]. Там сейчас корюшка, навага и камбала должны хорошо ловиться. Это Груня морскую рыбу заказала. Мол, речная и озёрная приелись слегка…. Но, где он, Василич?

– Гав!

– Правильно, нет его. Испарился, бродяга непоседливый, в неизвестном направлении. А я маме обещал – не отплывать в одиночку далеко от посёлка. Обещанья же, как известно, надо всегда выполнять. Принцип такой краеугольный…. Поэтому мы пойдём вверх по течению, к Второму лабиринту. Это недалеко совсем, и тридцати километров не будет…. Согласна?

– Гав!

– Тогда – залезай. Будем стартовать.

Дождавшись, когда собака займёт место в лодке, Олег отталкивает «Казанку» от берега и запрыгивает на её нос.

Через полторы минуты над речными просторами разносится негромкое тарахтенье подвесного мотора, и «Казанка», уверенно преодолевая встречное течение, начинает отдаляться от причала…

Что ещё за «Второй лабиринт»?

Рассказываю. Река Камчатка является крупнейшей рекой Камчатского полуострова. Ительмены издревле называют её – «Уйкоаль», что в переводе на русский язык означает – «Самая большая река». Считается, что длина Камчатки – от истока до устья – составляет около семисот пятидесяти километров. Но это – если мыслить прямыми и ломаными линиями. Но Камчатка – самая извилистая речка в Мире. Самая-самая-самая. Петляет, петляет, петляет. Обычные петли, двойные, тройные, обратные, восьмёрочные…. Сколько можно, двигаясь на лодке вниз по её течению, намотать километров? Трудно сказать. Несколько тысяч, наверное. А ещё на реке наличествует великое множество проток и стариц, в которых заблудиться – раз плюнуть. И сотни тысяч озёр и озерков, расположенных на низких речных берегах. Гигантская и бескрайняя водная страна, короче говоря, со своими особенностями и причудами…. Так вот. «Второй лабиринт» – так в народе называется причудливое наслоение речных петель (практически незатянутый морской узел), расположенное в двадцати шести-семи километрах вверх по течению Камчатки – относительно посёлка Ключи. Достаточно рыбное местечко. Для тех, естественно, кто умеет эту самую рыбу ловить…

Вволю попетляв по хитрым речным излучинам и протокам, «Казанка» пристаёт к западному берегу. Вернее, к низкой песчаной косе аккуратной полукруглой бухты.

Окончательно заглушив мотор, Олег вылезает на берег и, крепко ухватившись ладонями за металлический кронштейн на носу плавсредства, затаскивает лодку – на треть корпуса – на песчаную косу. Найда тут же выпрыгивает из «Казанки» и, тихонько гавкнув, скрывается в густом ельнике.

– Охотиться пошла, – понимающе хмыкает Олег. – Ну, и ладно. Кто-то рыбачит. Кто-то охотится. Разделение труда, так сказать. Чисто для пользы общего дела…

Он перетаскивает к балагану рюкзак, наплечную сумку и чехол с удочкой-спиннингом.

Балаган, это такое временное строение: грубый каркас из толстых веток и досок, три стены и крыша которого обтянуты-оббиты старым рубероидом. Разжигаешь возле входа в балаган жаркий костерок, забираешься внутрь, ложишься на толстую подстилку из елового лапника, укрываешься ватником и спишь, холода не ведая. Красота.

– Крепкий, – одобрительно похлопывая ладонью по боковой стенке балагана, шепчет Олег. – Мы его вместе тогда построили, почти два года тому назад: я, папа и мама. Эх, мама моя, мамочка…

Олег, ослабив шнуровку, достаёт из рюкзака «кораблик». Это такая хитрая снасть для ловли рыбы – маленький катамаран, две заострённые вертикально-поставленные дощечки которого соединены между собой тонкими горизонтальными планками. А на отдельной берёзовой дощечке намотано метров пятьдесят-шестьдесят толстого капронового шнура, ближе к концу которого (прикреплённого к боковине «кораблика»), привязаны поводки из лески диаметром 0,3 миллиметра с самодельными мушками-приманками.

Мушки – статья особая. Из чего их только не делают идейные камчатские рыбаки, брезгующие – в большинстве случаев – покупными импортными изделиями. Из шерсти и подшерстка всех «шерстяных» животных. Из перьев всех-всех-всех местных водоплавающих птиц. Из разнообразных синтетических материалов, включая «щетину» китайских бытовых швабр и кисточек. Ну, и применяя – для пущей эстетики – самые хитроумные долгоиграющие краски.

Митины же в этом плане были упёртыми и законченными консерваторами, и для изготовления рыбацких мушек использовали только оленьи и кабаньи «шерстины», да подбрюшные перья краснозобых казарок. Краски? Фи, как пошло. Вполне достаточно красной шерстяной нити. Для тех, кто понимает, конечно…

– Подъехать на лодке к Серой скале? Там, конечно, знатная стремнина. И глубокий омут совсем рядом, – неторопливо оглядывая речные просторы, рассуждает Олег. – Крупная рыба обожает такие места…. Только у скалы и перевернуться – плёвое дело. А я сегодня, как назло, один. Неоправданный риск, как любит выражаться отец, он умному человеку ни к чему. Ладно, здесь попробую порыбачить. Глядишь, и будет толк…

Какую рыбу собрался ловить Олег? А всякую и разную. И крупную, и не очень. Камчатка – самая рыбная и щедрая река полуострова, и видов рыб в ней водится – чёрт знает сколько. Перечислю только некоторые – чисто навскидку: горбуша, кета, нерка, кижуч, чавыча, сима, микижа, мальма, кунджа, хариус, ну, и так далее…

Прихватив «кораблик» подмышку, Олег возвращается к реке и отходит от «Казанки» – вверх по течению – метров на шестьсот пятьдесят.

Здесь прибрежная коса уже не песчаная, а каменистая – с отдельными каменными глыбами, торчащими из речной воды.

Он перебирается, ловко перепрыгивая с камня на камень, на покатый гранитный тёмно-красный валун, расположившийся рядом с белопенной струёй сильного течения. Перебирается и умело запускает «кораблик», постепенно стравливая с берёзовой дощечки – под лёгким натягом – капроновый шнур.

Маленький катамаран постепенно отходит от валуна примерно на сорок пять метров, шнур тихонько звенит, «кораблик», зарываясь вертикальными дощечками в речные буруны, замирает на месте, мушки весело и призывно скачут по гребням волн…

Звонкий удар хвостом по воде, брызги во все стороны. Это какая-то рыба прыгнула на мушку.

Олег резко подсекает, несуетливо подводит «кораблик» к валуну и аккуратно снимает с крючка светло-серебристую рыбину с мелкой чешуёй. Бока и брюхо добычи покрыты чёрными и тёмно-бордовыми точками-пятнышками.

– Речной голец. Вернее, мальма, если по-местному…. Грамм на семьсот-восемьсот потянет. Хороший задел. Знать, клёв будет. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно…

Рыба, оглушённая коротким ударом головой об валун, отправляется в полиэтиленовый пакет, извлечённый из бокового кармана старенькой штормовки. «Кораблик» уходит во второй рейс.

Звонкий удар хвостом по воде, брызги во все стороны.

– На этот раз кто-то покрупнее попался, – подтягивая катамаранчик, радуется удачливый рыбак. – Снова мальма? Посмотрим…. Ага, в воде мелькает бледно-жёлтый бок с крупными светлыми пятнами. Значит, кунджа. Килограмма, наверное, на полтора…

«Кораблик» вновь, трудолюбиво зарываясь вертикальными дощечками в тёмные речные воды, замирает на месте, мушки весело и призывно скачут по гребням волн.

Неожиданно рядом с катамараном возникает здоровенный бурун, в котором виден – на долю секунды – здоровенный (ну, очень здоровенный), рыбий хвост.

Мощный звонкий шлепок, и деревянный «кораблик» мгновенно разваливается на отдельные дощечки и планки.

– Чёрт знает, что такое! – размеренно наматывая на дощечку шнур, возмущается Олег. – Всю рыбалку, гад хвостатый, испортил…. Из чего я теперь смастерю новый «кораблик»? А? Вот же, не было печали у гусара…. Кто же это такой шустрый и крупный? И на сколько, интересно, этот поганец потянет? Килограмм на пятнадцать-двадцать? Или же ещё крупнее? Ладно, наглец бокастый, я с тобой сейчас разберусь. Сейчас-сейчас. По полной и расширенной программе. Только не отплывай, пожалуйста, далеко…

Олег возвращается к балагану. Бросает бесполезную дощечку с капроновым шнуром и мушками на высокую моховую кочку. Рядом пристраивает полиэтиленовый пакет с пойманной рыбой. Достаёт из брезентового чехла и собирает – из составных частей – спиннинг. Закрепляет на его удилище – чуть выше пробковой рукояти – безынерционную катушку. Пропускает леску через спиннинговые кольца. Привязывает к леске надёжный стальной поводок. Вытаскивает из рюкзака круглую жестяную коробочку с блёснами и воблерами. Раскрывает её. И после недолгих раздумий останавливает свой выбор на «змейке».

Что ещё за «змейка» такая? Самоделка. В том плане, что эту нестандартную снасточку Олег сам изготовил, прошлой зимой. Знаете, есть такие ёлочные новогодние гирлянды, состоящие из серебристых блестящих шариков, нанизанных на капроновую нить? Вот, кусочек такой нити – с десятком шариков – Олег от гирлянды и отрезал. Потом насадил шарики на «первую» гитарную струну. Лишнее, понятное дело, удалил с помощью ножниц по металлу. А к кончикам отрезка струны припаял два карабинчика: один (тяжёлый), для лески или стального поводка; второй (лёгкий), для кольца с рыбацким «тройником».

Осмотрев снасточку, он заменяет закреплённый на ней «тройник» на другой, самый крупный – из тех, что обнаружились в коробочке. А после этого закрепляет «змейку» на колечке стального поводка.

Олег, предварительно раскатав голенища болотных сапог, осторожно заходит в реку.

Почему он не забрался на покатый гранитный валун, с которого уже рыбачил? Скажете тоже. Камень, торчащий из реки, является – при ловле очень крупной рыбы – достаточно коварной штуковиной. Запросто можно – в процессе борьбы с потенциальным трофеем – поскользнуться и свалиться в воду. А ещё и головой удариться – об тот же самый валун, на котором и поскользнулся…

Взмах спиннингом. Заброс «змейки» метров на шестьдесят. Чуть слышный треск катушки, наматывающей – с короткими рывками и паузами – леску.

Взмах. Заброс. Треск.

Взмах. Заброс. Треск…

Удар!

Удилище спиннинга тут же сгибается в крутую дугу. Оглушительно трещит катушка. По воде ходит – туда-сюда – огромный бурун, создаваемый усилиями большой и сильной рыбины.

Олег медленно перемещается вдоль берега, то отпуская леску, то подматывая её.

Отчаянная борьба длится и длится.

Мышцы спины и плеч сводит судорогами. Ледяная речная вода переливается через края рыбацких сапог. Летнее камчатское солнышко, лукаво проглядывая сквозь широкие прорехи в низких тёмно-серых облаках, начинает откровенно припекать. По лбу, застилая глаза, скатываются крупные и частые капли слегка солоноватого пота. Пальцы рук предательски немеют.

Сквозь всплески, производимые неизвестной рыбиной, долетает шум работающего лодочного мотора. Но Олегу сейчас не до ерунды: он весь поглощён одним – борьбой…

Наконец, где-то через полчаса, добыча отчаянно прыгает по чёрным прибрежным камушкам. Несколько ударов увесистым булыжником по бугристой рыбьей голове, и всё – полная и окончательная победа.

– Ну, и ничего же себе, – с трудом переводя сбившееся дыхание, восторженно охает Олег. – Натуральное чудо-юдо какое-то. Кожа тёмная и очень жёсткая на ощупь. Как у…, как у престарелой камбалы. Вдоль хребта красуются непонятные шишечки-наросты. Морда непривычно-длинная. Рот – внизу. Но достаточно большой и круглый. А нижняя губа – очень короткая…. Да кто же это такой, а?

– Осётр, однако, – раздаётся сзади густой мужской голос.

– Гав! – подтверждает собака.

– Большой и настоящий, однако…. Взять травоядного и мирного осетра – на блесну? Почётное дело. Невероятное…. Ну, парень, однако, ты и молодец. Красава самая натуральная…

Олег оборачивается. В трёх-четырёх метрах от него, рядом с замшелым корнем-выворотнем, стоит, опираясь на чёрный посох, высокий узкоглазый старикан в тёмно-бордовом малахае, расшитом разноцветным бисером. У ног старика, беззаботно щурясь, сидит Найда.

– Здравствуй, дядя Костька, – радостно улыбается Олег.

Сделав несколько шагов навстречу, он протягивает пожилому мужчине открытую правую ладонь.

– Привет, Красава. Муза нсунск[3], однако, – отвечая на рукопожатие, произносит старик. – А ты изменился – со времени нашей последней встречи. Вырос, однако. Возмужал.

– Как ты меня назвал?

– Красава, однако. Так ительмены и паланцы величают успешных и удачливых людей. Так издревле повелось. Не нами заведено, не нам, однако, и отменять. Красава…