Читать книгу Бродяги Тверди - Андрей Дашков - Страница 3

Три спирали спустя он вошёл в Лимб.

Эта пустота считалась нейтральной территорией, одним из немногих относительно спокойных мест. Иногда её также называли Зоной Любви. В Лимбе заключались сделки, продавалось и покупалось оружие, одежда, контейнеры для призраков, источники света, спиральные часы и прочие вещи, которые делают существование возможным, сносным и даже приятным – на определённое время, не более того. Здесь можно было взять проститутку или попытать счастья в игре. Сюда приводили захваченных пустотников, но рабство не практиковалось. Кто же захочет таскать за собой сквозь твердь обузу, которая лишает хозяина главного преимущества – мобильности?

Тут попадались тихие уголки, где раненые нигредо залечивали раны. Некоторые приходили в Лимб, чтобы умереть. Выбор последних он, мягко говоря, не уважал. По его мнению, покидать этот мир следовало так же, как входить в него – в одиночестве, хотя и через другую дверь. Исторгнутый Колыбелью, он, как и все остальные, испытывал смутную потребность в неё вернуться, но эта пустота никого не впускала обратно…

Размышляя о смерти, он пытался представить себе свои последние мгновения. Он предпочел бы умереть без свидетелей. И самому закрыть коридор, превратив свой кошмар в окончательную реальность. Ну а если смерть застанет его в какой-нибудь пустоте? Это было другое дело. Наличие вероятности того, что его собственный призрак может быть кем-то поглощен, ему очень не нравилось. Наверное, потому он и не любил пустоты, в которые рано или поздно его приводила необходимость поддерживать существование. Истинный бродяга тверди, он никогда не покидал бы её, если бы не проклятие, разделившее жизнь надвое: на краденый свет и мать-тьму.

* * *

Как только позади него закрылся коридор, он испытал то же, что и всякий раз, когда входил в пустоту. Агорафобия, которая следовала за ним неотвязной, невытравленной тенью, терпеливо ждала своего часа. И он её не разочаровал. Нападая, она словно в мгновение ока, одним движением сдирала с него кожу. Он ощущал её ледяные объятия каждым обнажённым нервом. Она не играла, она замораживала.

От этого нельзя было избавиться – оставалось только преодолевать себя. Ему казалось, что от него вот-вот начнёт отваливаться мясо и весь он, уже не сдавленный спасительной твердью, распадётся на куски. Угроза – мнимая или реальная – исходила отовсюду; он находился под ударом, точно выползшее из щели насекомое, и удар мог последовать с любой стороны. Даже без оружия он был в несколько раз быстрее и опаснее самого натасканного пустотника и всё-таки остро чувствовал измену сознания и плоти. В пустоте было нечто инородное, отторгаемое его сущностью, которая заключала в себе имманентный изъян. Боль неизменно служила напоминанием: он должен был знать своё место, а место нигредо – в непроницаемой тьме тверди.

Как всегда, он подавил болезненные ощущения, загнал их в специально отведённую клетку мозга, срезал до терпимого уровня. Вероятно, период адаптации занимал всего несколько мгновений, но субъективно длился гораздо дольше. Это почти ничего не меняло. При необходимости он вступил бы в схватку немедленно, точно так же, как если бы ломал твердь и случайно наткнулся на чужой коридор. И вряд ли противник уловил бы различие.

* * *

Лимб пребывал в своем мрачном величии, наполненный тайнами, видениями и снами. Бродяга считал его красивым, но ощущал в этой красоте что-то чуждое, почти противоестественное. Свод нависал опрокинутым нагромождением скал, мерцавших влагой, будто усыпанные звездами небеса, под которыми никто из отпрысков Колыбели не сохранил бы рассудок даже на протяжении четверти квадранта. Зáмки Спящих подпирали свод, словно колонны гигантских сталагнатов, – погружённые во тьму и обвитые восходящими спиралями кошмаров. Зрелище завораживающее даже для нигредо, а о пустотниках и говорить нечего. При желании в окрестности любого из зáмков можно было найти трупы или скелеты тех, кто стал жертвой старой иллюзии и слишком долго играл в молчанку с самой тишиной. Но у него не возникало такого желания, и тайны обителей Спящих не манили его – неизбывная тоска по Колыбели не имела ничего общего с тоской по дому.

Совсем мало огней и множество оттенков тьмы… Русло подземной реки, впадавшей за много пустот отсюда в океан Абзу, многократно изгибалось, словно мозаика, выложенная из отполированных серпов; быстрая вода отливала на перекатах расплавленным металлом с примесью фиолетовых и лиловых тонов.

Как всегда, стражники Лимба появились внезапно и словно ниоткуда. Ещё мгновение назад он никого не видел, но теперь дёргающиеся изломанные силуэты чётко выделялись на фоне невысокой скалистой гряды, которая уступами спускалась к реке. Всего фигур было шесть; от них падали тени, которым вроде бы неоткуда взяться. Одна казалась двухголовой и выглядела слегка несообразно, точно лишний палец на чёрной руке.

Пока стражники ковыляли к нигредо, их тени исполняли свой изнурительно сложный тягучий танец, огибали неровности, сворачивали за углы, проваливались в пещеры, сливались с тьмой… и удлинялись, будто где-то за ними садилась ослепительная луна пустотников. Как только стражники останавливались, тени исчезали.

Тот, кто счёл бы их медлительными, совершил бы большую и, вероятно, последнюю в жизни ошибку. Бродяга мог лишь догадываться о том, как им удаётся почти мгновенно перемещаться к месту взлома. Чутьё чутьём, но что касается охраны границы, то дело явно не обходилось без Проектора.

И только смрад опережал их. Чувствительный нос нигредо уловил запах мертвечины шагов за тридцать. Стражникам понадобилось не меньше минуты, чтобы одолеть это расстояние. Они не торопились, поскольку он не предпринимал попыток скрыться. Ещё бы – им принадлежало всё время тверди, включая Обратный Циферблат. Пока тени были с ними, они оставались неуязвимыми.

Тот, которого можно было принять за двухголового только издали, был капитаном стражи. На его левом плече сидел нетопырь, вцепившийся когтями в накладку из кожи пустотника. Иногда тварь принималась вынюхивать и вылизывать единственное ухо хозяина, которое было лишь немного больше каждого из её собственных заострённых ушей, напоминавших отогнутые лоскуты надорванного скальпа. Временами капитан «выслушивал» напарника благосклонно, но мог и ударить по оскаленной морде, после чего ненадолго лишался второй головы: оскорблённый в лучших чувствах нетопырь опрокидывался, полураскрыв крылья, и в течение какого-то времени болтался на хозяйском плече, будто эполет.

В красном глазу капитана зажёгся огонек узнавания – точно кто-то заново раздул угли в дотла выгоревшей башне:

– А-а, Твердолобый… Тебе известны наши правила. Ты должен сдать оружие. За своих пустотников отвечаешь головой.

Голос у него был сдавленный, будто он пережёвывал землю, а тон – ленивый, как и движения. Оживлялся он только тогда, когда ему перечили. Но даже в этом случае слово «оживлялся» было не совсем подходящим.

Нигредо, которого назвали Твердолобым, не впервые заносило в Лимб, и он знал правила. Поэтому без возражений отстегнул обе кобуры и снял клинки в ножнах, которые принял в свои руки стражник с трепанированным черепом – этот малый двигался ещё хуже, чем остальные, и вообще не разговаривал. Тем не менее, за сохранность оружия можно было не беспокоиться. Путаницы или пропажи на памяти бродяги не случалось ни разу. Поскольку в этот раз он не привёл с собой живых пустотников и капитан это прекрасно видел, предупреждение было простой формальностью, продиктованной понятным желанием показать, кто тут главный.

Но зато нигредо имел при себе кое-что другое, а именно контейнер в заплечной сумке, и стражник не преминул спросить:

– Э-э-э… Нет ли у тебя чего-нибудь, что помогло бы моим людям скрасить вечность в пустоте?

Сила обычая. Тирания традиций. Теперь уже не узнать, кто и когда впервые предложил стражникам взятку, но с тех пор они вежливо просили «что-нибудь» в обмен на свою благосклонность. И обычно им не отказывали. С ними предпочитали не ссориться. Никто ведь не знал, что ждёт его за границей следующего квадранта. А может, и раньше.

Нигредо открыл контейнер и заглянул в стальной сосуд, наполненный отражениями. На дне его плавало нечто, напоминавшее два размытых чернильных пятна. Или клочья дыма. Или взвесь пыли. Но ни то, ни другое, ни третье.

Он сунул руку в контейнер и достал душу пустотника. У него осталась всего одна. Маловато, но сойдёт.

Стражники сделались похожими на свору голодных псов. Он почти ощутил пронзившую их дрожь ожидания. Они не сводили с него глаз, в которых засветились нездешние огни.

Душу, что трепетала в кулаке, подобно пойманной рыбке, он отдал им без сожаления.

Они сдвинулись, превратились в однородную массу, застыли; их тени слились и на несколько мгновений исчезли.

Капитан сохранял тень и достоинство. Старейший из стражников Лимба расплылся в улыбке – зрелище, от которого дети пустотников становились заиками на всю жизнь.

– Добро пожаловать в Зону Любви! – проскрипел он, а тварь, сидевшая у него на плече, распростёрла крылья, словно хотела принять голову нигредо в свои объятия и впиться ему в губы кровососущим поцелуем.