Читать книгу Утраченный свет (Солнце полуночи) - Андрей Дашков - Страница 5

Спустя десять минут дьякон Самсон Могила открыл глаза.

Он был крепким мужиком и хорошо держал удар. Вряд ли кто-нибудь другой на его месте очухался бы так же быстро. Добрая половина хиреющих человекообразных не очухалась бы вообще.

Дьякон отлежался, вдыхая запах сырой земли и рассматривая одним уцелевшим глазом щебень со следами собственной крови. Рядом висели клочья того же белесого, липкого на вид и подозрительно стабильного тумана. Шея была будто сдавлена колодками. Голова раскалывалась от боли, и отчаянно хотелось опустить ее в ледяную воду. Хотя бы и в отравленную реку Уды…

И все же Могила соображал, что делать дальше. После удара автомат оказался отброшенным в сторону и лежал на расстоянии пяти метров. Для дьякона в его положении это было все равно что пять километров. Но он изменил бы своим правилам, если бы не имел при себе несколько игрушек на черный день. Похоже, черный день наступил.

Он шевельнул пальцами. И только теперь почувствовал, как запылали руки, словно он опустил их в бак с серной кислотой. Однако этой боли было далеко до той, настоящей, замешанной на безысходности, – боли в пробитых гвоздями кистях, особенно когда крест ставят вертикально и они частично принимают на себя тяжесть тела…

Дьякон вычистил из сознания смешную щекотку, терзавшую его ладони, и превратился в полноценного стрелка. Его правая рука забралась под плащ и нащупала Библию в металлическом переплете. Открыв ее, он начал перелистывать страницы, пока пальцы не наткнулись на «иглоукалыватель» – маленький, легковесный, но достаточно эффективный при стрельбе в упор ПСМ калибра 5,45.

В середине прошитого блока была вырезана ниша для хранения пистолета. Для этого пришлось пожертвовать Книгами Царств, Паралипоменон, Ездры, Неемии, Есфирь, Иова и большей частью Псалтиря. Дьякон считал это небольшой потерей по сравнению с тем, чего он мог лишиться сейчас. Многие места из вышеперечисленного он знал наизусть.

Обхватив пальцами плоскую рукоятку пистолета, Самсон уже решил было, что его шансы выжить существенно возросли.

Он перекатился на бок и мгновенно нажал на спуск. Он не слишком доверял этой чертовой детской погремушке. ПСМ «разговаривал» невразумительно… Дьякон стрелял по движущемуся человеческому силуэту. Но утро наступало неотвратимо – и так же неотвратимо возникало в сумерках ЛИЦО.

После первого выстрела раздался странный звук, лишь отдаленно похожий на тот, с которым лопается яичная скорлупа… Самсон выстрелил еще трижды и не сомневался, что все четыре пули с безоболочечной головной частью достигли цели. Достаточная порция даже для имбецила или мутанта с гипертрофированным спинным мозгом. Поскольку клиенты дьякона часто оказывались в бронежилетах, он приобрел полезную привычку стрелять только в голову.

И он действительно увидел эту голову, будто разорванную на части четырьмя попаданиями, отчего она казалась только отражением в неспокойной воде.

(«Отражение» – это был ключевой образ. Дьякон еще не подозревал, до какой степени близок к истине.)

Его искусство стрелка не оказало никакого влияния на движение массивной фигуры. Она приближалась, ступая бесшумно и уверенно. Приглядевшись к ней, дьякон начал молиться. Про себя. Его молитва снова была своеобразным кощунством. В ней попадались матерные слова.

От удара Самсона слегка контузило, в противном случае он бы уже слышал красноречивый звук, напоминавший свист зубоврачебного бора, только грозивший ему гораздо большими неприятностями… Он не сразу узнал свое лицо, но когда все же узнал, то мгновенно понял причину зловещей трансформации.

Зверь явился ему – зверь в новом образе, предпринявший тщетную попытку свести его с ума. Тварь «надела» его лицо – точную копию, вплоть до сложного рисунка шрамов на щеках и подбородке. После выстрелов оно почти мгновенно восстановилось, бесследно и безо всякого вреда для себя поглотив кусочки свинца. Разбитая пулями мозаика снова сложилась единственно возможным образом; это не имело отношения к биологии; тут скорее попахивало каким-то жутким и самоубийственным искажением человеческого восприятия, изменой органов чувств… Дьякон даже потрогал собственную, заросшую щетиной и опухшую рожу, чтобы убедиться в том, что кожа все еще на месте и никто не содрал ее с его головы, как были содраны с ладоней кресты и «линии жизни». Содрал и сделал зловещую маску…

Могила расстрелял обойму до конца – с тем же результатом. От кошмарного двойника его отделяло не более трех метров. Холодный рассудок не сдавался. Теперь дьякон надеялся на то, что все это окажется сном. Дьявольским наваждением. Искушением. Обещанием бессмертия. Новым способом вегетативного размножения…

Но даже во сне он вытащил из ножен свой нож с клинком, имевшим полуторную заточку, которым можно было без труда рубить кровельные гвозди. Дьякон крайне редко пользовался этим инструментом. Обычно он решал все проблемы с помощью пилы.

Он старался не смотреть «себе» в глаза. Потом его взгляд невольно притянула дисковая пила в правой руке глюка. Диск вращался с немыслимой скоростью. Подшипникам полагалось испариться. Диск казался прозрачным и сверкал чистым, ярким светом, будто был сделан из тончайшего отполированного алмаза. Сквозь него дьякон видел пальцы двойника, абсолютно похожие на его собственные. На них остались следы от сведенных наколок. Когда-то он пытался исправить ошибки юности.

…Что делать, если твоя ненависть, безжалостность и неумолимость оборачиваются против тебя же? Если предопределенность и твой приговор написаны на твоем же лице и ты вдруг осознаешь, что мог бы справиться с чем угодно, только не с ЭТИМ? («Проклятие! – подумал Самсон. – Сейчас ОНО меня выпотрошит!») Это капкан судьбы, окончательная ловушка, самая грязная шутка, которую может сыграть с тобой твоя извращенная природа. Особенно если помочь ей, сотворив идеальное отражение…

Двойник улыбался. Дьякон ударил, разделив улыбку пополам и зафиксировав нож только внизу живота. Вместо крови из разреза хлынул поток слепящего света. Чистейшее сияние солнца в летний полдень…

Самсон зажмурился, чтобы свет не выжег ему глаза. Когда он открыл их, двойник частично слился с ним, перетекая из формы в форму, словно масса, состоящая из расплавленного золота. Руки… Вначале соединились их руки.

Он подозрительно долго не чувствовал боли, как будто конечность была поражена гангреной. А может быть, время чудовищно растянулось. Что это? Медленное изменение сущности? Не иначе, ему предстояло стать плотью мышей, змей, лисиц, листьями травы и придорожной пылью. Или прахом в полном смысле слова. Исчезнуть бесследно. Очиститься. Пройти фильтрацию в теле матери-земли. И обрести жизнь вечную. Разве не для этого был предусмотрен круговорот веществ в природе?..

Из глаз двойника бил слепящий свет. Дьякон ударил его левой рукой, и кулак врезался в стеклянную голову, разлетевшуюся на тысячи осколков, как ваза, но каждый осколок летел по невероятной орбите, возвращавшей его в место пересечения и слияния. За сотые доли секунды лицо было слеплено снова – из идентичных фрагментов, тканей, ДНК, атомов…

Это очень напоминало цепенеющему дьякону чертов детский конструктор.

У его шестилетнего сына был именно такой. И он сам не раз собирал дурацких роботов-трансформеров из тысячи и одной детали…

Все случилось настолько быстро, что дьякон не был уверен, произошли ли в действительности распад и слияние. Он мог быть уверенным лишь в том, что его руки, одна из которых все еще сжимала рукоятку ПСМ с пустой обоймой, уже не вполне принадлежат ему. И только тогда возник зуд, будто нервы реагировали с заметным опозданием на проникновение извне чего-то чуждого.

Несмотря на запредельную, испепеляющую боль, дьякон молчал, сцепив зубы, и бил снова и снова. Неуязвимый двойник уже не обращал внимания на его удары. Это было похоже на бой со связанными руками против тени или голограммы, только тень, несомненно, нарастила плоть. Более того, она держала эту самую плоть под немыслимым контролем, который Могиле и не снился. В сравнении с этим любая магия или телепортация были детским лепетом…

Зверь одерживал верх. Самсон почувствовал себя голым, как младенец.

Это было иррациональное ощущение растворения одежды, а затем и самой кожи.

Податливая нагота, полная беззащитность… Он прекрасно помнил, что сам не раз цитировал Иова, просвещая своих тупых прихожан: «…нагим я вышел из чрева матери моей, нагим и возвращусь. Господь дал, Господь и взял…»

И вот, спустя секунду, он действительно услышал СВОЙ шепот – глухой и тяжелый, восторженный и торжественный, осыпавшийся, словно влажная земля, но, несомненно, принадлежавший ему.

«Нагим я вышел…» – прошептала тварь, будто УТЕШАЛА его, и слилась с ним полностью.

Самсон завыл. Глюк был внутри него и совершал странные эволюции. Это слегка напоминало перетекание искрящейся жидкости внутри сообщающихся сосудов. Охотника особенно интересовало все, что могло иметь отношение к клонированию.

Пока он оплодотворял яйцеклетки, извлеченные из женской матрицы, у дьякона было время подумать о том, куда же подевалось его совершенство? Его неуязвимость? Его воля к жизни? Бумажная броня его спокойствия?.. Все забрала себе эта тварь. Высосала вместе с остатками воздуха из легких. «Отражение» – главное слово, мать его так! Тварь была зеркалом, впитавшим отражение и уничтожившим зазеркалье. Дьякон только что «переселился». Он сам стал матрицей.

И тут на него снизошла неземная отстраненность, благодать бесчувственности, которую можно было ошибочно принять чуть ли не за святость. Он смирился с непоправимыми вещами. Он разделил восторг зверя, почти пресытился ненавистью к греху, почти постиг СМЫСЛ своего изменения… Но не до конца.

Утолив информационный голод, глюк занялся всем остальным. Глазными яблоками, зрительными нервами, слуховыми рецепторами, речевым аппаратом, насосом, перекачивающим кровь…

* * *

Глюк не удовлетворился этим. Освободив дьякона, он отправился к автопоезду и вскрыл оба контейнера при помощи дисковой пилы. Были и другие способы, но он берег энергию.

То, что находилось внутри, превзошло все его ожидания.

* * *

Охотник мчался по шоссе в сторону города. Под ним ровно рычал лаково-черный «кавасаки-малышев» – довольно дурацкое и шумное средство передвижения, хотя и не лишенное определенной эстетической ценности. Вокруг клубилось седое утро. Холодный огонь сверкал впереди.

Глюк воспроизводил странные образы, вспыхнувшие в мозгу последней матрицы перед самым «переселением». Он не понимал, почему в сознании матриц иногда оставалась беспредельная, гнетущая ненависть к Ангелу вместо любви и благоговения; почему всякая мысль о Нем сопровождалась мраком отчаяния и безысходности.

По мнению охотника, Темный Ангел вовсе не был темным. Он излучал даже слишком много света. Его сияние ослепляло. Он был поистине светоносным. Его эманации были настолько многообразны, сложны, всепроникающи и вездесущи, что узреть истинный лик Создателя казалось абсолютно невозможным. Его суть была растворена во всем, но сам Он ускользал от прикосновений. Он таился в блеске своей славы.

…Остановившись на вершине холма, глюк обвел взглядом изломанную линию горизонта. На западе лежал тревожный отсвет. Ветер терзал тополя, растущие вдоль дороги…

Охотник поднял лицо к небу. Он знал: за плотным занавесом туч были ледяные россыпи утренних звезд. Где-то там, среди них, находилось невидимое, но всевидящее око Ангела, распростершего крылья над миром. Охотнику этот мир казался верхом совершенства. В нем было все, что нужно смертному: Бог, вечность, время, судьба и тайна.

Он двигался налегке, оставив дьякону его смешное оружие. Не было смысла в декорациях. Клоны – его потенциальные жертвы – сами выбирали способ казни, сюжет гибели, мотив уничтожения и… путь к спасению. Каждое существо носило закодированный в сознании рецепт своей смерти. Почти все пути оканчивались тупиками. Повсюду стерегли призраки счастья. Иллюзии, фальшивые ценности и ложные фетиши заставляли бросаться в бессмысленную погоню, растерянно блуждать или вовсе замирать в тупой неподвижности. Но глюк знал один путь, который точно вел к свету.

* * *

…Невозможно описать то, что он почувствовал, когда увидел город. Лабиринт, где ему теперь предстояло охотиться и освобождать. Место, полное чуждой жизни. Черная луна, погруженная в тень большой планеты, висела над ним, как старое запылившееся зеркало. Из щелей в стенах лабиринта просачивалось замороженное сияние…

Внизу были огни, тоже указующие путь, но разительно отличающиеся от тех, недоступных, сияющих вверху, в вечной мерзлоте открытого космоса. Жуткие башни – иногда пустые, иногда пронизанные неестественным излучением, – торчали на горизонте. В геометрически правильных пещерах копошились примитивные организмы, объединенные в непостижимо сложный механизм. И еще в сердце города была энергия, так похожая на энергию Светоносного. Глюк ощущал ее. Это было как птичий гомон, несмолкающий, сводящий с ума; налет невидимой стаи; атака сотен тысяч клювов, одновременно долбящих по черепу. Но он быстро научился ставить защиту.

И еще одно: теперь он стал в десятки раз сильнее. Он больше не нуждался в непрерывном формирующем излучении «Абраксаса». Он сделал первый шаг на пути регресса. При необходимости глюк мог совершить почти мгновенную обратную эволюцию от энергетического сгустка до любого биологического существа.

Ему достался практически неисчерпаемый источник энергии, который мог обеспечить его автономное функционирование в течение невообразимо долгого срока. При всем том источник имел смехотворно малые размеры. Он был похож на очень тяжелую сигаретную пачку. На всякий случай глюк взял себе несколько таких «пачек». Этого должно было хватить ему примерно на шесть миллионов лет.

Он был бы рад поделиться своей добычей с Ангелом. И когда-нибудь обязательно сделает это. Таким способом он вернет создателю ничтожную часть долга. Это будет его жертвоприношением на алтарь их цивилизации.

…Двое, составляющие одно. И больше никого в целом мире. В новом мире. Это касалось исключительно его и Ангела.

Если только им не помешают проклятые клоны!..