Читать книгу Лирика - Андрей Дементьев - Страница 2

* * *

Годы – как кочующие звезды,

Что глядят прозрачно с вышины.

Вспоминаю прожитые весны,

Забываю виденные сны.

Я о них печалиться не стану.

И по мне ты, юность, не грусти!

Вышел я однажды рано-рано.

Солнце в небе… Я еще в пути.

* * *

Первый снег сегодня выпал,

И кругом белым-бело.

Дед Мороз все лужи выпил,

Волгу спрятал под стекло.

Светят окнами во мраке

Побелевшие дома.

Тротуар, как лист бумаги,

Приготовлен для письма.

Мы с тобою этой ночью

Тихо по снегу идем.

Остановок многоточье

Отпечатали на нем.

Все прочел попутный ветер.

Посмеялся, а потом

Он под утро строки эти

Вытер белым рукавом.

1952

Яблоня

Я помню —

В тот день было много уроков.

Вернулся, когда уже стало темно.

И яблоня наша, под ливнем измокнув,

Ко мне перед сном заглянула в окно.

Как будто бы в дом попросилась несмело.

И сжалось от жалости сердце мое.

Почудилось мне, что она заболела, —

Так сильно трясло и ломало ее.

И с этого дня, побеждая ненастье,

Я с яблоней честно делился теплом:

Окно по ночам я распахивал настежь,

Отца не спросив и от мамы тайком.

Мне очень хотелось продлить ее лето.

И яблоня грелась ночами… Зато,

Довольный, я спать забирался одетым,

А сверху еще накрывался пальто…

Давно это было…

Иль все я придумал…

Но в полночь мне слышится шорох ветвей.

И я просыпаюсь от этого шума

Веселой и грустной затеи своей.

1954

Отчизна

Я в честь твою не бил в колокола…

Не любишь ты ни звонарей, ни звона…

Но ты всегда во всем во мне была.

И я молчал —

счастливо и влюбленно.

К чему слова, когда и так все явно.

Ты вся во мне —

от встреч и до разлук.

Моя любовь тиха и постоянна, как сердца стук…

1955

Подсолнух

Во ржи катились медленные волны,

За синим лесом собирался дождь.

Каким-то чудом

Озорник подсолнух

Забрел по пояс в спеющую рожь.

Он, словно шапку,

Тень на землю бросил,

Смотрел, как поле набиралось сил.

Навстречу звонким

Бронзовым колосьям

Едва заметно голову клонил.

Он бед не ждал.

Но этим утром светлым

Пришел комбайн – и повалилась рожь…

И то ль от шума,

То ль от злого ветра

По крупным листьям пробежала дрожь.

А комбайнёр, видать, веселый малый,

Кричит:

– Эй, рыжий, отступи на шаг! —

И тот рванулся,

Да земля держала,

Не может ногу вытащить никак.

Он знать не знал, что в этот миг тревожный

Водитель вспомнил, придержав штурвал,

Как год назад

Таким же днем погожим

Он поле это рожью засевал.

Как счастлив был, что солнце плыло в небе,

Что пашня только начата почти,

Что с девушкой,

Стоявшей на прицепе,

Ему всю смену было по пути.

Вдруг, как назло,

Остановился трактор

И, поперхнувшись, песню потушил…

– Отсеялись! —

Ругнулся парень. —

Так-то!

Видать, свинью механик подложил.

Он влез под трактор,

Поворчал уныло,

На миг забыв про спутницу свою.

И девушка-насмешница спросила:

– Ну, как там, скоро вытащишь свинью?

А дела было самая-то малость.

И парень встал,

Скрывая торжество…

Она лущила семечки,

Смеялась

И озорно глядела на него.

И потому, что день был так чудесен,

Что трактор жил, —

Он улыбнулся вдруг,

Схватил девчонку,

Закружил на месте,

Да так,

Что только семечки из рук!

От глаз ее,

Еще испуга полных,

Свои не мог он отвести глаза…

Вот почему сюда забрел подсолнух,

Теплом руки спасенный год назад.

И вот дрожит он от густого гула,

Уже и тень на голову легла…

И вдруг машина в сторону свернула.

Потрогав листья,

Мимо проплыла.

1955

Прости

Прости меня, за всё прости

(За эту просьбу тоже),

За то, что на твоем пути

Я просто был прохожим.

За то, что ты сейчас одна

И песни приуныли,

За то, что бродит тишина,

Где мы с тобой бродили.

За то, что я в чужом краю

Любовь впервые встретил,

Еще за то, что боль твою

Я в счастье не заметил.

За то, что с ней —

Моей судьбой —

Я во сто раз нежнее,

За то, что даже и с тобой

Ее сравнить не смею.

Прости меня, за всё прости,

За боль, за смех, за муки,

За начатый при встречах стих,

Дописанный в разлуке.

1955

Клен

Выбирал я недолго место.

У окошка погожим днем

Перед самым моим отъездом

Посадили мы клен вдвоем.

И потом в тесноте вокзала

Снова вспомнил о клене я.

Осень листья с него срывала,

Как страницы с календаря.

Клен наш вырос за эти годы,

Стал наряден, высок, плечист.

И случается – в непогоду

По ночам он в окно стучит.

Так стучит, будто в дом он хочет…

И, решив, что приехал я,

Ты, наверное, выйдешь ночью

За ворота встречать меня.

Так и будет.

Весной зеленой,

Но не ночью, а добрым днем

Я приеду к тебе,

И с кленом

Мы в окно постучим вдвоем.

1955

Снова о тебе

Тебе бы в выставочном зале

Побыть картиною чуть-чуть,

Чтоб посторонними глазами

Я на тебя сумел взглянуть.

С усердием экскурсовода

Я рассказал бы всё, что знал:

С какого ты писалась года

И как попала в этот зал.

И кто он – этот странный гений,

Тебя отдавший полотну.

И почему в глазах весенних

Грусть пролилась в голубизну.

И как ты шла неотвратимо

К чужой душе,

К моей судьбе…

Но это я не про картину…

Прости – я снова о тебе.

1955

* * *

Школьный зал огнями весь расцвечен,

Песня голос робко подала…

В этот день не думал я о встрече,

Да и ты, наверно, не ждала.

Не ждала, не верила, не знала,

Что навек захочется сберечь

Первый взгляд —

Любви моей начало,

Первый вальс —

Начало наших встреч.

Я б, наверно, не рискнул признаться,

Чем так дорог этот вечер мне, —

Хорошо, что выдумали танцы:

Можно быть при всех наедине.

1955

* * *

Я – в гостинице.

А за окнами

По-осеннему грустный вид.

Бродит осень лугами мокрыми,

Заморозить нас норовит.

Я печально смотрю на берег,

На крутой его поворот.

Словно где-то мой дом затерян.

И все ждет он меня.

Все ждет…

Словно юность моя осталась

На холодном, на волжском дне.

И спокойная, будто старость,

Волга зябко течет по мне.

1956

После грозы

Гром в небо ударил со зла,

И небо,

Как водится, —

В слёзы.

Дырявая крыша берёзы

Опять надо мной потекла.

Как тыща серебряных гривен,

Тяжелые капли стучат.

Сердит неожиданный ливень,

Но я ему, летнему, рад.

Он радугу вывел за лес…

Веселый, напористый, быстрый,

Внезапно прозрачною искрой

На солнце блеснул и исчез.

С земли все цветы подобрав,

Украсилась радуга ими.

Тут всё в ней —

От зелени трав

До льнов затихающей сини.

От луж заблестела тропа…

И видно на горизонте,

Как травы купаются в солнце

И тянутся к солнцу хлеба.

Вдали еще сердится гром,

Видать, из последних усилий.

И свежесть такая кругом,

Как будто арбуз разломили.

1957

* * *

Днем и ночью по синим рельсам

Вдаль уносятся поезда.

Мчат платформы с тяжелым лесом.

Нефть торопится в города.

Голубые плывут вагоны.

Травы ветром с размаху гнут.

Все что только душе угодно

Мимо окон моих везут.

Вновь гудок вдалеке раздался.

Поезда, поезда в пути…

И хотя б один догадался

Мне любимую привезти.

1957

Не терпится жить

Зимой я тоскую по лету,

По вызревшей синеве,

По зябкому, росному следу

В пахучей, дремучей траве.

По грозам —

Крутым, ошалелым,

С раскатами по ночам,

По вспыхнувшим на небе стрелам,

Что путь указали дождям.

По граду, забившему в крышу

Десяток веселых гвоздей,

По первому цвету,

Что вишню

Закутал до самых бровей.

По спрятанным в поднебесье

Двукрылым певцам тишины,

По древнему рогу,

Чем Месяц

Воды зачерпнул из волны.

По травам, встречающим косу

Равненьем, подобным стиху.

Еще – по душистому возу

С мальчишками наверху.

Еще – по грибному раздолью,

Густому румянцу рябин,

По песне, что вышла на поле

Под музыку грузных машин.

По первому празднику в доме,

По хлебам в печи,

Что хранят

Тепло наших жестких ладоней

И жарких полей аромат.

А летом —

Нежданно,

Без спросу —

Нахлынет другая тоска:

По злому седому морозу

И чистому пенью катка.

По первому хрупкому снегу,

По стону стремительных лыж,

Когда понесешься с разбегу

И птицей с трамплина взлетишь.

Люблю я метелицу злую

И дождика легкую прыть…

И так нашу землю люблю я,

Что просто не терпится жить.

1957

Россия

Нас в детстве ветры по Земле носили.

Я слушал лес и обнимал траву,

Еще не зная, что зовут Россией

Тот синий мир, в котором я живу.

Россия начиналась у порога

И в сердце продолжается моем.

Она была и полем, и дорогой,

И радугой, склоненной над селом.

И быстрой речкой, что вдали бежала

И о которой думал я тогда,

Что тушит в небе зарево пожара

Ее неудержимая вода.

Рассветом в сердце пролилась Россия.

Не оттого ли и моя любовь

Так неразлучна с ливнями косыми,

С разливом трав и запахом хлебов?

И мне казалось – нету ей предела…

А по весне я видел наяву:

Под парусами наших яблонь белых

Россия уплывала в синеву.

Прошли года. Объездил я полсвета.

Бывал в краях и близких, и чужих,

Где о России знают по ракетам

Да по могилам сверстников моих.

И я поверил – нету ей предела!

И чья бы ни встречала нас страна —

Россия всюду, что ты с ней ни делай,

В сердцах людей раскинулась она.

1958

* * *

Все,

Все как есть

Хранится в сердце:

К реке пробившийся ручей,

Поля – смотреть не насмотреться —

С широких батькиных плечей.

И дом, где родился и вырос,

Где каждый шорох помню я.

И леса утренняя сырость

В притихших капельках дождя.

И сел мудреные названья —

То Ветролом, то Нелюды.

И шумное негодованье

С плотины сброшенной воды.

Все,

Все запало в сердце крепко…

Я с каждым днем люблю сильней

Дом у ручья,

И дождь на ветках,

И даль распаханных полей.

1958

Довоенные фотографии

Письма…

Фотографии в альбоме…

Смотрят парни матерям в глаза.

Матери их мертвыми не помнят.

Оттого и верят в чудеса.

Всё они их видят молодыми.

Сильными, как много лет назад.

А в округе на родное имя

Столько откликается ребят.

Разных – незнакомых и знакомых,

Никогда не знавшихся с войной.

Ждут их тезок матери домой

И глядят на карточки в альбомах.

Парни там – смешливы и красивы.

Где им было знать, что скоро в бой…

В двадцать лет они спасли Россию,

Заслонив от смерти нас с тобой.

1956

* * *

Сергею Баруздину

Написать бы ее, Россию!

Всю – от неба, до трав, до дна.

Где найти мне слова такие,

Неизбывные, как она?

Чтоб во всей красоте и силе

Удивляла людей опять…

Написать бы ее, Россию.

Ох, как хочется написать.

* * *

Нет без леса России,

Без снегов и озер,

Нет без сумерек синих

И без розовых зорь.

Нет России без луга,

Где от маков светло.

Где ромашковой вьюгой

Землю всю замело.

Нет без поля России,

Где высокая рожь,

Где зайдешь и не выйдешь,

Голосов не найдешь.

Нет без песен красивых,

Что поют соловьи.

А еще нет России

Без сыновней любви.

1958

Аист

Белый аист, печальный аист —

Из бамбука худые голени.

Он стоит, в синеве купаясь,

Над своими птенцами голыми.

А у ног его шелест ив

Да гнезда незавидный ворох.

Весь нескладный,

Он все ж красив, —

И красив, и смешон, и дорог…

Говорят, будто к счастью аист.

И поэтому, может быть,

Я опять, я опять пытаюсь

С доброй птицей заговорить.

Оказав мне свое доверие,

С крыши первого этажа —

Он расскажет,

Как жил в Нигерии,

Сколько верст синевы измерили

Крылья эти, домой спеша.

Долго с ним говорить мы будем,

Будто снова ему в полет…

Аист очень доверчив к людям,

Даже зависть порой берет.

1958

На заре в лесу

Хорошо на заре в лесу:

Тишь.

Струится скупой огонь…

Ели пригоршнями росу

Держат бережно, —

Только тронь…

Мне дороже любых чудес

Их зеленая тишина.

Сосны в синем пруду небес

Хвою моют…

Лишь рябь видна.

Тишину обрывает вдруг

Быстрых крыльев веселый всплеск:

Дятел, ловко вспорхнув на сук,

Будит вежливым стуком лес.

Солнце с хмарью вступает в спор.

Где-то тонко скрипит сосна.

Это, видимо, старый бор

Чуть потягивается со сна.

1958

Русь

Я – русский.

Я из той породы,

Чья кровь смешалась

С небом и травой.

Чьи прадеды в зеленый храм

Природы

Входили с непокрытой головой.

И молча били низкие поклоны

Клочку земли —

В страду и в недород.

Им Русь казалась горькой и соленой,

Как слезы жен

Или над бровью пот.

Всё помнит Русь —

И звоны стрел каленых,

И отсветы пожаров на снегу…

Мы входим в жизнь

Открыто и влюбленно.

Уйдем —

Оставшись перед ней в долгу.

1959

* * *

Стихи читают молодые…

И в поездах, летящих в полночь,

И у костра – в заре и в дыме.

Стихи читают молодые,

Чтоб душу радостью наполнить.

И я боюсь, когда пишу.

Я на костры в ночи гляжу.

Слежу за теми поездами,

Что где-то спорят с темнотой.

И, как на первое свиданье.

Иду я к молодости той.

Несу всё лучшее на свете —

Тепло друзей, любовь и грусть.

И всё боюсь ее не встретить.

И встречи каждый раз боюсь.

1959

* * *

Горькой правдой всю душу вымотав,

Я на ложь не оставил сил.

Видно, я ее просто выдумал.

И придуманную любил.

И сейчас представляю четко,

Сколько я причинил ей зла.

И уйдет из стихов девчонка,

Как из сердца уже ушла.

«Что случилось? Ну, что случилось?» —

Взглядом спрашивает опять…

Побежденная, мне на милость

Хочет гордость без боя сдать.

Все понять иль всему поверить

У любви моей на краю…

Я стою у раскрытой двери,

Как у сердца ее стою.

И как тот – на распутье – витязь,

Все тревогу хочу избыть.

Надо было ее увидеть

Еще раз…

Чтоб совсем забыть.

1959

* * *

Вот и всё. Уже вещи собраны.

Посидим на прощанье, мать…

И молчат ее руки добрые,

Хоть о многом хотят сказать.

Руки мамы… Люблю их с детства.

Где б дорога моя ни шла —

Никуда мне от них не деться,

От душистого их тепла.

Руки мамы. В морщинках, в родинках.

Сколько вынесли вы, любя…

С этих рук я увидел Родину,

Так похожую на тебя.

1959

* * *

Я разных людей встречал —

Лукавых, смешных и добрых,

Крутых, как девятый вал,

И вспыльчивых, словно порох.

Одни – словно хитрая речь.

Другие открыты настежь.

О, сколько же было встреч

И с бедами, и со счастьем!

То надолго, то на миг…

Всё в сердце моем осталось.

Одни – это целый мир,

Иные – такая малость…

Пусть встречи – порой напасть,

Со всеми хочу встречаться:

Чтоб вдруг до одних не пасть

И чтоб до других подняться.

1960

* * *

Мне приснился мой старший брат,

Что с войны не пришел назад.

Мне приснилось, что он вернулся —

Невредимый и молодой.

Маме радостно улыбнулся:

– Я проездом… А завтра в бой.

Мать уткнулась ему в ладони…

– Что ты, мама!.. Ну как вы здесь? —

По глазам угадав, что в доме

Хлеба нету, да горе есть.

Брат молчал.

Словно был повинен

В той беде…

И, достав паек,

На две равные половины

Поделил он его, как мог:

– Это вам… —

И, взглянув на брата,

Я набросился на еду.

– А теперь мне пора обратно.

А теперь я ТУДА пойду…

Завтра утром идти в атаку,

В ту – последнюю для меня…

И тогда я во сне заплакал,

Не укрыв его от огня.

1960

Женщины

Видел я, как дорогу строили,

В землю камни вбивали женщины.

Повязавшись платками строгими,

Улыбались на солнце жемчугом.

И мелькали их руки медные,

И дорога ползла так медленно!

Рядом шмыгал прораб довольный —

Руки в брюках, не замозолены.

– Ну-ка, бабоньки! Раз-два, взяли! —

И совсем ничего – во взгляде.

Может, нет никакой тут сложности?

Человек при хорошей должности.

Среди них он здесь вроде витязя…

Ну а женщины – это же сменщицы,

Не врачи, не студентки ГИТИСа.

Даже вроде уже не женщины,

А простые чернорабочие,

В сапожищи штаны заправлены.

А что камни они ворочают,

Видно, кто-то считает правильным.

Кто-то верит, что так положено,

Каждый, мол, при своих возможностях.

Всё рассчитано у прораба:

Сдаст дорогу прораб досрочно,

Где-то выше напишут рапорт,

Вгонят камень последний бабы,

Словно в рапорт поставят точку.

Но из рапорта не прочтут

Ни газетчики, ни начальство,

Как тяжел этот женский труд,

Каково оно, бабье счастье.

Как, уставшие насмерть за день,

Дома будут стирать и стряпать.

От мозолей, жары да ссадин

Руки станут, как старый лапоть.

Мы вас, женщины, мало любим,

Если жить вам вот так позволили.

Всё должно быть прекрасно в людях,

Ну а в женщинах и тем более.

Не хочу, чтоб туристы гаденько

Вслед глядели глазами колкими,

Аппаратами вас ощелкивали:

«Вот булыжная, мол, романтика…»

Мы пути пролагаем в космосе,

Зажигаем огни во мгле,

И порою миримся с косностью

На Земле.

1960

* * *

Иду цветами, пью их аромат…

Они цветут так жарко, нестерпимо

и на меня растерянно глядят,

глядят глазами женщины любимой.

О, этот синий молчаливый взгляд!

Я перед ним ни в чем не виноват…

Иду цветами, пью их аромат.

Здесь все знакомо – как и год назад.

Здесь для меня, наверно, утаили

цветы ни с чьей не схожую красу:

и эту нежность полудетских линий,

и этих слез прохладную росу.

В дыханье их я чувствую невольно

ее дыханье, хмель ее волос.

И снова мне и радостно и больно,

как будто все сначала началось…

Но зябко на меня цветы глядят,

уже за что-то осудить готовы,

ее печаль – единственный их довод…

Цветы мои, а в чем я виноват?

1961

* * *

Я люблю тишину

Августовских рассветов,

Когда солнце встает,

В тучах броды разведав.

Я люблю тишину

Тех июньских закатов,

Когда завтрашний день

По закату загадан.

Я люблю тишину

Настороженных сосен,

Когда лес вдалеке

Темнотой своей грозен.

Когда дочка моя

Засыпает неслышно…

Тихо-тихо,

Как будто на улицу вышла.

И такая над нею

Стоит тишина, —

В целом мире она,

Вероятно, слышна…

Нет дороже и радостней

Той тишины,

Когда смотрят ребята

Счастливые сны.

1961

Продается романтика

Старый учитель

Продает клубнику

Вместе с торговками —

В одном ряду.

Я узнал его —

Тихого —

Среди крика.

И вдруг испугался:

«Не подойду…»

Но не сумел —

Подошел, покланялся.

Взял от смущения

Ягоду в рот.

Старый учитель —

Торговец покладистый:

За пробу

Денег с меня не берет.

– Купите ягод!

Жалеть не станете… —

И смотрит.

И кажется, не узнает.

И я смотрю —

Какой же он старенький!

Зачем он ягоды продает?

– Берите!

Смотрите, какие спелые! —

И, глядя на лакомый

Тот товар,

Я вспомнил

Наши уроки первые —

Он нам романтику

Преподавал.

Но я его ни о чем

Не выпытываю.

Меня и так смутил

Его вид.

Продается

Романтика позабытая.

И горькой платой

Мой рубль звенит.

1961

Черный ворон

Этот зловещий фургон, прозванный в народе «черным вороном», однажды остановился у нашего дома и увез моего отца.

Старели женщины до срока,

Когда в ночи

Он отъезжал от темных окон

И угрожал: «МОЛЧИ…»

И мы молчали, друзей стыдились,

Хотя не знали их вины.

А где-то стреляные гильзы

Им счет вели.

О «черный ворон», «черный ворон»!

Ты был внезапен, как испуг.

И просыпался целый город

На каждый стук.

Не видя слёз, забыв про жалость,

Свой суд творя,

Ты уезжал… Но оставалась,

Но оставалась тень твоя.

На доме том, где ночью побыл,

На чистом имени жены

Того, чей час нежданно пробил,

Час не дождавшейся вины.

На снах детей, на тыщах судеб,

На всей стране.

Как трудно было честным людям

Жить с тенью той наедине!

И закрывались глухо двери

Перед добром.

И люди разучились верить

Сперва себе. Ему – потом.

О «черный ворон», «черный ворон»!

Будь проклят ты!

Сейчас ты – лишь бумаги ворох

Да безымянные кресты.

Да память горькая, да слёзы,

Да имена друзей.

Проехали твои колеса

По сердцу Родины моей.

1962

Раздумье

Я подумал:

«Мне тридцать пять».

И, ей-богу, мне стало страшно.

Жизнь бы заново всю начать,

Возвратиться бы в день вчерашний!

Много там у меня долгов —

Неоконченных дел и песен.

Был я празден и бестолков,

Слишком в юности куролесил.

Я в те годы не мог понять,

Как ответственна в жизни юность.

И приходится в тридцать пять

За нее вершить и думать.

1963

Опыт

Приходит опыт, и уходят годы…

Оглядываясь на неровный путь,

Чему-то там я улыбаюсь гордо,

А что-то бы хотел перечеркнуть.

Всё было в жизни – поиски и срывы…

И опыт постоянно мне твердит,

Что дарит мать птенцу в наследство крылья,

Но небо за него не облетит.

Пусть юность и спешит, и ошибается,

Пусть думает и рвется напролом…

Не принимаю осторожность паинек,

Входящих слепо в мир с поводырем.

1963

* * *

Где-то около Бреста

Вдруг вошла к нам в вагон

Невеселая песня

Военных времен.

Шла она по проходу

И тиха, и грустна.

Сколько было народу —

Всех смутила она.

Подняла с полок женщин,

Растревожила сны,

Вспомнив всех не пришедших

С той, последней войны.

Как беде своей давней,

Мы вздыхали ей вслед.

И пылали слова в ней,

Как июньский рассвет.

Песня вновь воскрешала

То, что было давно,

Что ни старым, ни малым

Позабыть не дано.

И прощалась поклоном,

Затихала вдали…

А сердца по вагонам

Всё за песнею шли.

1963

Вдова

Женщину с печальными волосами

Цвета декабрьской вьюги

Я сажаю в веселые сани

И дыханьем ей грею руки.

Женщина —

Одиночество вдовье…

Но о том я тебя не спрашиваю,

Как живется тебе с любовью,

Если радость она —

Вчерашняя.

Если вся она – безнадёжность,

Нетерпенье того,

Что минуло,

Если вся она – невозможность

Смеха,

Взгляда,

Голоса милого.

Кто был муж твой?

Ученый-атомник?

Или летчик?

В то утро раннее

Он ушел от тебя еще затемно

И вернулся воспоминанием.

1963

* * *

Зимний пир – таков в лесу обычай —

Собирает много птичьих стай.

И плывет по лесу гомон птичий,

Словно за столом звенит хрусталь.

Собирая корм, синицы скачут.

На снегу расселись снегири,

Будто это расстелили скатерть,

Вышитую пламенем зари.

Через сук салфетку перекинув,

Над гостями клонится дубок.

Набросали птицы под осину

Кучу вилок – отпечатки ног.

Щедрый вечер им на третье подал

С мёдом рог…

Ты только посмотри:

Раскраснелись, словно от работы,

Сытые смешные снегири.

И, в густую хвою песни спрятав,

Засыпают птицы на суках…

А внизу стоят, как поварята,

Пни в огромных белых колпаках.

1963

* * *

О благородство одиноких женщин!

Как трудно женщиною быть.

Как часто надо через столько трещин

В своей судьбе переступить…

Всё ставят женщине в вину:

Любовь,

Когда она промчится,

Когда с печалью обручится,

Оставив надолго одну,

В воспоминанья погребенной…

А люди уж спешат на суд —

И всё – от клятв и до ребенка —

Словами злыми назовут.

И пусть…

Зато она любила…

Где знать им, как она любила!

Как целовала – аж в глазах рябило,

Как встреч ждала,

Как на свиданья шла…

О, где им знать, как счастлива была!

Пускай теперь ей вспомнят все пророчества…

(Да, осторожность, ты всегда права…)

Пускай ее пугают одиночеством.

А женщина целует ручки дочери

И шепчет вновь счастливые слова.

1963

* * *

Как вёсны меж собою схожи:

И звон ручьев, и тишина…

Но почему же всё дороже

Вновь приходящая весна?

Когда из дому утром выйдешь

В лучи и птичью кутерьму,

Вдруг мир по-новому увидишь,

Еще не зная, почему.

И беспричинное веселье

В тебя вселяется тогда.

Ты сам становишься весенним,

Как это небо и вода.

Хочу веселым ледоходом

Пройтись по собственной судьбе.

Или, подобно вешним водам,

Смыть всё отжившее в себе.

1964

О самом главном

Самое горькое на свете состояние —

Одиночество.

Самое длинное на Земле расстояние —

То, которое одолеть не хочется.

Самые злые на свете слова:

«Я тебя не люблю…»

Самое страшное —

Если ложь права,

А надежда равна нулю.

Самое трудное —

Ожиданье конца

Любви.

Ты ушла,

Как улыбка с лица,

И сердце

Считает

Шаги

Твои…

И все-таки я хочу

Самого страшного,

Самого неистового хочу!

Пусть мне будет беда вчерашняя

И счастье завтрашнее по плечу.

Я хочу и болей, и радостей.

Я хочу свою жизнь прожить

Не вполсердца, не труся, не крадучись.

Я взахлёб ее стану пить.

Я хочу ее полной мерой —

В руки, в сердце, в глаза и в сны…

Всю – с доверием и с изменой.

Всю – от крика до тишины.

1964

Тишина

Я стал бояться тишины.

Когда иду я улицей ночной,

Мне кажется —

Я слышу чьи-то сны…

И тишина смыкается за мной.

Всё безмятежно,

Всё в плену покоя.

Вокруг меня – ни одного лица.

Я в тишину вхожу,

Как входят в горе,

Когда ему ни края,

Ни конца.

Когда оно вот так неотвратимо,

Как эта притаившаяся тишь.

И улица —

Как старая картина,

Где ничего почти не различишь.

Но я ее намеренно бужу,

Стучусь в асфальт я злыми каблуками,

Уснувшему беспечно этажу

Кидаю в стену крик свой,

Словно камень!

Чтоб кто-нибудь бы вышел на порог

Или хотя бы выругался, что ли…

Я в той ночи, как будто в чистом поле,

Где голос мой и страх мой одинок.

1964

* * *

Иуда жив… Не под запретом.

Он тот же и уже не тот.

Христа еще раз он не предал,

Но прочих смертных предает.

И Брут живет… Он где-то рядом.

Все той же завистью ведом,

В улыбке зло искусно спрятав,

Он, может быть, идет в мой дом?

И никуда себя не денешь —

Иуда это или Брут, —

Из-за тщеславия иль денег,

Но эти двое предадут.

И все-таки я верю в чудо.

Оно не ходит стороной.

Я жду…

Но слышу смех Иуды

И Брута чувствую спиной.

1964

* * *

Последние дни февраля

Завьюжены, но искристы.

Еще не проснулась земля,

А тополю грезятся листья.

И вьюга, как белый медведь,

Поднявшись на задние лапы,

Опять начинает реветь,

Весенний почувствовав запах.

Я всё это видел не раз.

Ведь всё на Земле повторимо.

И вёсны пройдут через нас,

Как входят в нас белые зимы.

1964

Чужие

Меня сюда случайно пригласили…

Закрылась дверь, и показалось мне,

Что где-то очень далеко Россия.

А я с чужой страной наедине.

Здесь всё не наше – и глаза, и танцы.

Чужое всё – от песен до тряпья.

Здесь даже имена под иностранцев.

А русское – лишь черный хлеб да я.

Меня сюда позвали по ошибке,

Решив подать, как сладкое, к вину.

Надеясь, что под сытые улыбки

Стихи я декламировать начну.

А я не стану!

Нету настроенья…

Мне так здесь скучно —

Как в желе ножу…

Я поднимаюсь, сетую на время.

И радостно в Россию выхожу.

1964

На Волге

Я родился на Волге,

Где в погожие дни

Нас баюкали волны

И будили они.

Я вставал на рассвете,

Лодку брал – и айда!

Только Волга да ветер,

Может, знали, куда.

Выходил, где хотелось,

Шел созвездьями трав,

Падал в мяту и вереск,

От восторга устав.

Слушал утренний гомон

И вечернюю тишь.

Лес глядел в тыщи окон

Из-под зелени крыш.

Я любил его очень

За приветливый нрав,

За бессонницу сосен,

За безмолвие трав.

…С той поры миновало

Столько лет, столько зим.

Как ни в чем не бывало

Мы встречаемся с ним.

Он по-майски наряден,

Что гостям по душе.

И стучит тот же дятел

На своем этаже.

Узнаю эти тропы,

Тихий шепот осин.

И стволы высшей пробы,

И бездонную синь.

1964

* * *

Как руки у Вас красивы!

Редкостной белизны.

С врагами они пугливы,

С друзьями они нежны.

Вы холите их любовно,

Меняете цвет ногтей.

А я почему-то вспомнил

Руки мамы моей.

Упрека я Вам не сделаю,

Вроде бы не ко дню.

Но руки те огрубелые

С Вашими не сравню.

Теперь они некрасивы,

А лишь, как земля, темны.

Красу они всю России

Отдали в дни войны.

Всё делали – не просили

Ни платы и ни наград.

Как руки у Вас красивы!

Как руки мамы дрожат…

1964

Дерево

Я подумал – стать бы деревом,

Чтобы весь свой долгий срок

Не жалеть о всем содеянном

И о том, чего не смог.

Не страдая, не завидуя,

Позабыв друзей своих,

Молча встану над обидами

И над радостями их.

Не грустя о днях потерянных,

Буду ждать иной судьбы…

Почему не стать мне деревом,

Коль в чести у нас дубы.

1964

Мой хлеб

Тверской областной библиотеке имени А. М. Горького

Я с книгой породнился в дни войны.

О, как же было то родство печально!

Стянув потуже батькины штаны,

Я убегал от голода в читальню.

Читальня помещалась в старом доме.

В ту пору был он вечерами слеп…

Знакомая усталая мадонна

Снимала с полки книгу, словно хлеб.

И подавала мне ее с улыбкой.

И, видно, этим счастлива была.

А я насторожённою улиткой

Прилаживался к краешку стола.

И серый зал

С печальными огнями

Вмиг уплывал…

И всё казалось сном.

Хотя мне книги хлеб не заменяли,

Но помогали забывать о нем.

Мне встречи те

Запомнятся надолго…

И ныне – в дни успехов иль невзгод —

Я снова здесь,

И юная мадонна

Насущный хлеб

Мне с полки подает.

1965

Березы

Березы в ночи – как улыбки…

Вот так улыбается Русь

Сквозь беды свои и ошибки,

Сквозь майские грозы и грусть.

Березы – как давние даты,

Что все еще в сердце остры.

Похожи на русских солдаток

Березы военной поры.

Светлы, величавы и строги,

С Россией сроднившись судьбой,

Стояли у каждой дороги,

Солдат провожая на бой.

Бежали за поездом следом,

В снегу утопая по грудь…

Зимою бежали и летом.

И был нескончаем их путь.

Собой партизан укрывали,

Плечом подпирали жилье.

Бойцам на коротком привале

Тепло отдавали свое.

Березы – разлуки и встречи,

Печаль над безмолвием трав…

Люблю ваши сильные плечи

И тихий приветливый нрав.

Березы, березы России —

Вы всё вместе с нами прошли.

И нету конца вашей силе,

Идущей от русской земли.

1965

* * *

Я помню первый день войны…

И страх, и лай зениток.

И об отце скупые сны —

Живом, а не убитом.

Война ворвалась стоном —

«Жди…»

В бессонницу солдаток.

Еще все было впереди —

И горе, и расплата.

А ныне добрая земля

Покрыта обелисками.

Война кончалась для меня

Слезами материнскими.

И возвращением отца.

И первым сытным ужином…

Но до сих пор ей нет конца

В душе моей контуженной.

1965

Торжокские золотошвеи

Смотрела крепостная мастерица

На вышитую родину свою…

То ль серебро, то ль золото искрится,

То ли струятся слезы по шитью.

И лишь ночами вспоминала грустно,

Как бьется лебедь в лапах у орла…

Откуда же пришло твое искусство?

Чьим колдовством помечена игла?

А было так: проснувшись на печи,

Крестьянка вдруг почувствовала Солнце,

Когда сквозь потемневшее оконце

Пробились к ней весенние лучи.

Как нити золотые, всю избу

Они прошили радостным узором.

Она смотрела воскрешенным взором

И утро принимала за судьбу.

Всё в ней дрожало, волновалось, млело.

И белый свет – как россыпи огней.

Она к оконцу оглушённо села…

И вот тогда пришло искусство к ней.

Пришло от Солнца, от любви – оттуда,

Где ей открылась бездна красоты.

Она в иголку вдела это чудо,

Ниспосланное небом с высоты.

И не было прекраснее товара

На ярмарках заморских, чем ее.

Она надежду людям вышивала,

И горе, и отчаянье свое.

1966

Зима соскучилась по снегу

Уже декабрь…

И потому

Зима соскучилась по снегу,

Как я соскучился по смеху —

По твоему.

Безудержный,

Искристый,

Смех от души!

Неистовый

И чистый,

Снег,

Поспеши!

Морозами расколота,

Земля всё ждет его.

И мне,

Как полю,

Холодно

Без смеха твоего.

1966

Баллада о матери

Постарела мать за двадцать лет,

А вестей от сына нет и нет.

Но она всё продолжает ждать,

Потому что верит, потому что мать.

И на что надеется она?

Много лет, как кончилась война.

Много лет, как все пришли назад.

Кроме мертвых, что в земле лежат.

Сколько их в то дальнее село,

Мальчиков безусых, не пришло!

…Раз в село прислали по весне

Фильм документальный о войне.

Все пришли в кино – и стар и мал,

Кто познал войну и кто не знал.

Перед горькой памятью людской

Разливалась ненависть рекой.

Трудно было это вспоминать…

Вдруг с экрана сын взглянул на мать.

Мать узнала сына в тот же миг.

И зашелся материнский крик:

– Алексей! Алешенька! Сынок!.. —

Словно сын ее услышать мог.

Он рванулся из траншеи в бой.

Встала мать прикрыть его собой.

Всё боялась – вдруг он упадет,

Но сквозь годы мчался сын вперед.

– Алексей! – кричали земляки.

– Алексей, – просили, – добеги…

Кадр сменился. Сын остался жить.

Просит мать о сыне повторить.

И опять в атаку он бежит,

Жив-здоров, не ранен, не убит.

Дома всё ей чудилось кино.

Всё ждала – вот-вот сейчас в окно

Посреди тревожной тишины

Постучится сын ее с войны.

1966

Дочери

У нас одинаковые глаза,

Только твои синее.

У нас одинаковые глаза,

Только мои грустнее.

У нас одинаковые глаза.

И разные адреса.

И разные по утрам рассветы

В моем окне,

На твоем этаже.

И разные радости и секреты

В сердце твоем

И в моей душе.

Через беды,

Через разлуки

Провожает тебя мой страх.

Слышишь сердце?

Ты —

В этом стуке.

Видишь слёзы?

Ты —

В тех слезах.

И приходят ко мне твои письма,

Как в горло приходит ком…

Словно ты на руках у меня повисла,

Прибежав из разлуки в дом.

– Здравствуй! —

Строчки прыгают вверх и вниз.

– Здравствуй!

И продолжается жизнь…

1966

* * *

Никогда не бередите ран

Той любви, что вас не дождалась,

Что до вас слезами пролилась

И прошла, как утренний туман…

Будьте выше собственных обид,

Будьте выше ревности к былому.

Всё пройдет, и всё переболит,

Разнесёт, как по ветру солому.

Просто очень поздно вы пришли.

Кто же знал, что вы придете поздно?

Не грустите по ушедшим вёснам,

Доброте учитесь у Земли.

Но как важен этот ваш приход!

Пусть он был немного запоздалым.

Ничего нам не дается даром.

А любовь сомнения зачтет.

1966

* * *

Грустит ночами старый дом.

В нем поселились мрак да ветер.

А дому снится на рассвете

Всё чей-то шепот под окном.

Он просыпается, волнуясь,

И, затаив дыханье, ждет,

Что кто-то дверь его резную

С привычным шумом распахнет.

Но тихо всё. Во мраке комнат

Ткут паутину пауки,

Да половицы смутно помнят

Еще недавние шаги.

Покинут дом весельем детским,

Теплом хозяев и гостей.

И никуда ему не деться

От трудной памяти своей.

1966

Не смейте забывать учителей

Не смейте забывать учителей.

Они о нас тревожатся и помнят.

И в тишине задумавшихся комнат

Ждут наших возвращений и вестей.

Им не хватает этих встреч нечастых.

И сколько бы ни миновало лет,

Слагается учительское счастье

Из наших ученических побед.

А мы порой так равнодушны к ним:

Под Новый год не шлем им поздравлений.

И в суете иль попросту из лени

Не пишем, не заходим, не звоним.

Они нас ждут. Они следят за нами.

И радуются всякий раз за тех,

Кто снова где-то выдержал экзамен

На мужество, на честность, на успех.

Не смейте забывать учителей.

Пусть будет жизнь достойна их усилий

Учителями славится Россия.

Ученики приносят славу ей.

Не смейте забывать учителей.

1966

Волга

А я без Волги просто не могу.

Как хорошо малиновою ранью

Прийти и посидеть на берегу!

И помолчать вблизи ее молчанья.

Она меня радушно принимает,

С чем ни приду – с обидой иль с бедой.

И всё она, наверно, понимает,

Коль грусть моя уносится с водой.

Как будто бы расслабленная ленью,

Течет река без шума, без волны.

Но я-то знаю, сколько в ней волненья

И сколько сил в глубинах тишины.

Она своих трудов не замечает.

Суда качает и ломает лед.

И ничего зазря не обещает,

И ничего легко не отдает.

Мне по душе и тишь ее, и гам.

Куда б меня судьба ни заносила,

Я возвращаюсь к волжским берегам,

Откуда начинается Россия.

1966

* * *

Не ссорьтесь, влюбленные,

жизнь коротка.

И ветры зеленые

сменит пурга.

Носите красавиц

на крепких руках.

Ни боль и ни зависть

не ждут вас впотьмах.

Избавьте любимых

от мелких обид,

когда нестерпимо

в них ревность болит.

Пусть будет неведом

вам горький разлад.

По вашему следу

лишь вёсны спешат.

По вашему следу

не ходит беда.

…Я снова уеду

в былые года.

Где были так юны

и счастливы мы.

Где долгие луны

светили из тьмы.

Была ты со мною

строга и горда.

А все остальное

сейчас как тогда:

те ж рощи зеленые,

те же снега.

Не ссорьтесь, влюбленные,

жизнь коротка.

1966

Баллада о верности

Отцы умчались в шлемах краснозвездных.

И матерям отныне не до сна.

Звенит от сабель над Россией воздух.

Копытами разбита тишина.

Мужей ждут жены.

Ждут деревни русские.

И кто-то не вернется, может быть.

А в колыбелях спят мальчишки русые,

Которым в сорок первом уходить.

…Заслышав топот, за околицу

Бежал мальчонка лет шести.

Всё ждал – сейчас примчится конница.

И батька с флагом впереди.

Он поравняется с мальчишкой,

Возьмет его к себе в седло…

Но что-то кони медлят слишком

И не врываются в село.

А ночью мать подушке мятой

Проплачет правду до конца.

И утром глянет виновато

На сына, ждущего отца.

О, сколько в годы те тревожные

Росло отчаянных парней,

Что на земле так мало прожили,

Да много сделали на ней.

…Прошли года.

В краю пустынном

Над старым холмиком звезда.

И вот вдова с любимым сыном

За сотни верст пришла сюда.

Цвели цветы. Пылало лето.

И душно пахло чебрецом.

В чужой степи мальчишка этот

Впервые встретился с отцом.

Прочел, глотая слезы, имя,

Что сам носил двадцатый год.

Еще не зная, что над ними

Темнел в тревоге небосвод.

Что скоро грянет сорок первый.

Что будет смерть со всех сторон.

Что в Польше под звездой фанерной

Свое оставит имя он…

…Вначале сын ей снился часто.

Хотя война давно прошла.

Я слышу – кони мчатся, мчатся

Всё мимо нашего села.

И снова мыкая бессонницу,

Итожа долгое житье,

Идет старушка за околицу,

Куда носился сын ее.

«Уж больно редко, – скажет глухо, —

Дают военным отпуска…»

И этот памятник разлукам

Увидит внук издалека.

1967

* * *

Это как наваждение —

Голос твой и глаза.

Это как наводнение.

И уплыть мне нельзя.

Все затоплено синью —

Синим взглядом твоим.

Посредине России

Мы с тобою стоим.

И весенние ветки

Над водой голубой,

Словно добрые вехи

Нашей встречи с тобой.

Я смотрю виновато.

Я в одном виноват,

Что чужой мне была ты

Час иль вечность назад.

1968

Сентябрь

Андрею Вознесенскому

Нет ничего прекрасней русской осени,

Когда сентябрь и солнечен, и тих.

Давно скворцы свои дома забросили

И где-то с грустью вспоминают их.

Проходит осень тихо по Земле.

Кружатся листья, как воспоминанья.

Как искры в остывающей золе,

Мерцают звёзды… Тускло их мерцанье.

Ах, все пройдет – жалей иль не жалей.

Все превратится в памятную небыль:

И это одиночество полей,

И тишина покинутого неба.

От злых ветров бросает речку в дрожь,

И в стаю сбились лодки на причале.

И только лес божественно хорош

В цветах любви, надежды и печали.

1968

* * *

В нас любящие женщины

Порою

Находят добродетелей запас.

Мы в их глазах

То боги, то герои…

А их сердца —

Как пьедестал для нас.

Как будто мы и вправду так красивы

И так мудры.

Скорей, наоборот,

Но никакие доводы не в силах

Столкнуть нас

С незаслуженных высот,

Пока не сгонит разочарованье —

И все в обычном свете предстает.

А бывший «бог»,

Улегшись на диване,

Других высот

Уже не признает.

О, как же надо и любить, и жить,

Чтоб пьедесталы не давали трещин,

Чтобы высоты в сердце заслужить

И быть достойным

Заблуждений женщин.

1969

Иронические стихи

Поэта решили сделать начальством,

А он считает это несчастьем.

И происходят странные превращенья:

Те, кто при встречах кивал едва,

Теперь – как пальто – подают слова.

Здороваются, словно просят прощенья.

Поэт не привык

К этим льстивым поклонам,

К фальшивым взглядам

Полувлюбленным.

Он остается во всем поэтом.

И еще чудаком при этом.

Прежним товарищем для друзей.

Чернорабочим для музы своей.

И добрая слава о нем в народе.

А он продолжает свое твердить:

«Должность приходит и уходит —

Поэзии некуда уходить…»

1969

Под окнами роддома

Хочу сына…

Хочу, чтоб рядом был мальчишка.

С мальчишкой в доме веселей.

И на душе светлей и чище,

И радостней любви твоей.

Хочу сына…

Не потому, что я тщеславен.

Черт с ней, с фамилией моей!

Я в этом мире не был слабым,

Но стал бы чуточку сильней.

Хочу сына…

Пускай он носит имя деда.

Или мое.

Не все ль равно.

…Ты наверху халат надела

И робко глянула в окно.

1969

* * *

Матери, мы к вам несправедливы.

Нам бы вашей нежности запас.

В редкие душевные приливы

Мы поспешно вспоминаем вас.

И однажды все-таки приедем.

Посидим за праздничным столом.

Долго будут матери соседям

О сынах рассказывать потом.

А сыны в делах больших и малых

Вновь забудут матерей своих.

И слова, не сказанные мамам,

Вспоминают на могилах их.

1969

* * *

Поздняя любовь —

Как поздняя весна,

Что приходит на землю без солнца.

Поздняя любовь чуть-чуть грустна,

Даже если радостно смеется.

Пусть морщины бороздят чело.

Я забыл,

Когда мне было двадцать.

Всё равно мне страшно повезло —

Ждать всю жизнь

И все-таки дождаться

Той любви —

Единственной,

Моей,

Чьим дыханьем жизнь моя согрета.

Поздняя весна…

И пусть за ней

Будет жарким северное лето.

1969

Кипрская легенда

Говорят, что Афродита

вышла к людям из волны.

Говорят, что в Афродиту

все на Кипре влюблены.

Говорят, она под вечер

возле Пафоса у скал

каждый раз спешит навстречу

тем, кто век ее искал.

Я и верил и не верил.

Но, приехав в ту страну,

увидал прекрасный берег,

знаменитую волну.

На рассвете и в закате

плавал в море и нырял.

Но богиню я не встретил.

И надежду потерял.

А вернувшись в белый город,

средь полночной тишины

все я слышал синий шорох

набегающей волны.

Может, был бы я в обиде,

но, лишь день вошел в зенит,

я на улицах увидел

сухопутных Афродит.

С тем же профилем точеным,

но живее и добрей —

в светлом облике девчонок,

в строгом лике матерей.

1969

Дети

Когда вам беды застят свет

И никуда от них не деться, —

Взгляните, как смеются дети,

И улыбнитесь им в ответ.

И если вас в тугие сети

Затянет и закрутит зло,

Взгляните, как смеются дети,

И станет на сердце светло.

Я сына на руки беру,

Я прижимаю к сердцу сына

И говорю ему: «Спасибо

За то, что учишь нас добру» —

А педагогу только годик…

Он улыбается в ответ.

И доброта во мне восходит,

Как под лучами майский цвет.

1970

* * *

В этом имени столько нежности,

И простора, и синевы,

Молодой озорной безгрешности,

Не боящейся злой молвы.

Над землей пролетают птицы —

Это имя твое струится.

Это имя твое несется

Из-под ласкового крыла.

Это девушка из колодца

Синевой его пролила.

1970

Будь нежной

Будь нежной,

Если хочешь

Быть сильной,

Как море,

Когда грохочет

Волною синей.

Будь нежной,

Если хочешь

Быть красивой,

Как лунной ночью

Январский иней.

Будь нежной,

Будь нежной

К друзьям своим,

Когда печалью

Или надеждой

Приходишь к ним.

Будь нежной,

Если можешь…

Если не можешь —

Будь нежной.

Всего дороже

На этой земле вешней

Твоя нежность.

1970

* * *

Я ненавижу в людях ложь.

Она порой бывает разной —

Весьма искусной или праздной,

И неожиданной, как нож.

Я ненавижу в людях ложь.

И негодую, и страдаю,

Когда ее с улыбкой дарят,

Так, что сперва не разберешь.

Я ненавижу в людях ложь.

От лжи к предательству – полшага.

Когда-то всё решала шпага.

А ныне старый стиль негож.

Я ненавижу в людях ложь.

И не приемлю объяснений.

Ведь человек – как дождь весенний,

А как он чист – апрельский дождь.

Я ненавижу в людях ложь.

1970

Яблоки на снегу

Яблоки на снегу…

Розовые – на белом.

Что же нам с ними делать?

С яблоками на снегу.

Яблоки на снегу

В розовой нежной коже.

Ты им еще поможешь.

Я себе – не могу.

Яблоки на снегу

Так беззащитно мерзнут,

Словно былые весны,

Что в памяти берегу.

Яблоки на снегу

Медленно замерзают.

Ты их согрей слезами.

Я уже не могу.

Яблоки на снегу…

Я их снимаю с веток.

Светят прощальным светом

Яблоки на снегу.

1970

* * *

Б. Н. Полевому

– Ну что ты плачешь, медсестра?

Уже пора забыть комбата…

– Не знаю…

Может, и пора, —

И улыбнулась виновато.

Среди веселья и печали

И этих праздничных огней

Сидят в кафе однополчане

В гостях у памяти своей.

Их стол стоит чуть-чуть в сторонке,

И, от всего отрешены,

Они поют в углу негромко

То, что певали в дни войны.

Потом встают, подняв стаканы,

И молча пьют за тех солдат,

Что на Руси

И в разных странах

Под обелисками лежат.

А рядом праздник отмечали

Их дети —

Внуки иль сыны,

Среди веселья и печали

Совсем не знавшие войны.

И кто-то молвил глуховато,

Как будто был в чем виноват:

– Вон там в углу сидят солдаты —

Давайте выпьем за солдат…

Все с мест мгновенно повскакали,

К столу затихшему пошли —

И о гвардейские стаканы

Звенела юность от души.

А после в круг входили парами.

Но, возымев над всеми власть,

Гостей поразбросала «барыня»,

И тут же пляска началась.

Вот медсестру какой-то парень

Вприсядку весело повел.

Он лихо по полу ударил,

И загудел в восторге пол.

А медсестра уже, напротив,

Выводит дробный перестук.

И, двадцать пять годочков сбросив,

Она рванулась в тесный круг.

Ей показалось на мгновенье,

Что где-то виделись они:

То ль вместе шли из окруженья

В те злые памятные дни,

То ль, раненого, с поля боя

Его тащила на себе.

Но парень был моложе вдвое,

Пока чужой в ее судьбе.

Смешалось всё —

Улыбки, краски,

И молодость, и седина.

Нет ничего прекрасней пляски,

Когда от радости она.

Плясали бывшие солдаты,

Нежданно встретившись в пути

С солдатами семидесятых,

Еще мальчишками почти.

Плясали так они, как будто

Вот-вот закончилась война.

Как будто лишь одну минуту

Стоит над миром тишина.

1972

Лось

Лось заблудился.

Он бежал по городу,

И страшен был асфальт его ногам.

Лось замирал,

Надменно вскинув морду

Навстречу фарам,

Крикам

И гудкам.

В обиде тряс скульптурной головой.

То фыркал,

То глядел на мир сердито.

Гудели как набат его копыта,

И боль его неслась по мостовой.

А город всё не отпускал его…

И за домами лось не видел леса,

Он на людей смотрел без интереса,

Утрачивая в страхе торжество.

И, как в плечо,

Уткнулся в старый дом.

А над столицей просыпалось утро.

И кто-то вышел и сказал:

– Пойдем… —

И было всё так просто и так мудро.

И, доброту почувствовав внезапно,

За человеком потянулся лось.

И в ноздри вдруг ударил милый запах,

Да так, что сердце в радости зашлось, —

Вдали был лес…

И крупными прыжками

К нему помчался возбужденный лось.

И небо,

Что он вспарывал рогами,

На голову зарею пролилось.

1972

В мае 1945 года

Весть о Победе разнеслась мгновенно.

Среди улыбок, радости и слез

Оркестр академии военной

Ее по шумным улицам понес.

И мы – мальчишки —

Ринулись за ним,

Босое войско в одежонке драной.

Плыла труба на солнце, словно нимб,

Над головой седого оркестранта.

Гремел по переулкам марш победный.

И город от волненья обмирал.

И даже Колька —

Озорник отпетый —

В то утро никого не задирал.

Мы шли по улицам