Читать книгу Пустите тупицу в Америку - Андрей Дышев - Страница 4

Пока я ехал в Москву, во мне родилась обида на Настю. Подумаешь, какая брезгливая! Не могла подождать меня. Заставила нервничать, платить деньги юным негодяям и пачкать туфли в грязи. Наверное, потому, приехав в Москву, я не стал звонить ей домой и справляться, благополучно ли она добралась? И коль я не был обременен своей капризной и изнеженной попутчицей, сразу поехал в инженерно-физическую академию, которая находилась где-то на востоке города. С мобильника я позвонил человеку, чье имя было нацарапано на газетном клочке: Календулов Павел Герасимович.

– Я буду вас обязательно ждать, – ответил он мне глухим невыразительным голосом, словно был больным и бедным пессимистом. – Диссертация при вас?

Я предвкушал приятное общение с умным, интеллигентным человеком. После поселка Промышленного мне требовался обвал положительных эмоций, чтобы сбалансировать нервную систему. Я надеялся, что в мудрой тишине преподавательской, среди многометровых стеллажей с книгами, шкафов со схемами и приборами, среди отполированных усидчивостью столов и стульев, я почувствую себя почти что в родной стихии, и моя опустошенная душа вспыхнет жаждой познания.

Академия располагалась в здании старой школы, зажатой со всех сторон новыми жилыми корпусами. Изобилие иномарок, принадлежащих, по всей видимости, студентам, создало проблему с парковкой. Пришлось мне оставить машину в одном из близлежащих дворов. Но какой это был двор в сравнении с тем, где я был несколько часов назад! Тут и веселые дети на качелях, и вполне соображающие старушки на скамейках, и мужики с бутылкой под деревом, и еще много всякой приятной для глаз живности.

Я взял диссертацию, вынул ее из пакета и аккуратно упаковал в газету. Сунул сверток под мышку и направился в академию. Правдоподобность ситуации неожиданно наполнила меня сладким волнением. Наверное, что-то подобное испытывают настоящие соискатели, когда несут свой многолетний труд на строгий суд ученых мужей. Жаль, что коммерция не оставила мне никаких шансов посвятить себя науке. Прав, конечно, мой будущий тесть: наука – это дело святое, чистое и благородное, и ею нельзя заниматься между делом. Отдать себя ей до конца и сгореть в пламени истины – вот величайший образец жизни ученого. Красиво, как в мифах. Во второй своей жизни я обязательно стану ученым и сполна искуплю свой нынешний грех.

С этими возвышенными мыслями я зашел в вестибюль, наполненный шумными студентами, поднялся на второй этаж и по скрипучему паркету прошел в торец коридора. Там я нашел дверь, пронумерованную числом 208, постучал и взялся за ручку. Дверь была заперта.

Не успел я подумать, что это плохой знак – второй раз за день ломиться в запертую дверь, как услышал за спиной шаги. Обернувшись, я увидел миниатюрного человечка, едва ли не карлика, который шел прямиком ко мне.

– Я Календулов, – сказал он. – А вы по поводу диссертации?

Я кивнул и для убедительности показал ему сверток. Календулов приближался медленно, ибо переставлял ноги неторопливо и вдумчиво, словно поднимался по крутой горе. Если бы его ноги мельтешили, то это подчеркивало бы маленький рост, вот Календулов и старался опровергнуть первое впечатление о себе. Его крупная голова раскачивалась в такт шагам из стороны в сторону, как у китайского болванчика. На макушке просвечивалась благородная плешь работника умственного труда, но лицо почему-то не светилось проникновенной осведомленностью. Лицо у Календулова было гипсово-статичным, лишенным каких бы то ни было эмоций. Размахивая короткими, чрезмерно волосатыми ручками, он, не снижая темпа, приблизился ко мне и остановился, как вкопанный, едва не ткнувшись носом мне в солнечное сплетение.

Открыв ключом дверь, он взмахом руки пригласил меня зайти внутрь, быстро зашел следом за мной и тотчас заперся.

– Присаживайтесь, – сказал он.

Это была не преподавательская. Может быть, хранилище учебных приборов и пособий, может быть, мастерская по ремонту синхрофазотронов – не знаю. От пола до потолка высились стеллажи с коробками из-под оргтехники, мотками проволоки, старыми телевизорами без трубок, системными блоками от компьютеров, настольными лампами без ламп, молотками, рубанками, пакетами со шпатлевкой и прочим барахлом.

Я сел на табурет под большой коробкой из-под монитора, полагая, что коробка пуста, и потому это самое безопасное место в комнате. Календулов устроился на крутящемся офисном стульчике.

– Показывайте, – сказал он.

Я протянул диссертацию. Календулов расчистил для нее место на столе, бережно опустил и, энергично двигая головой, внимательно рассмотрел первую страницу.

– А где же тема?

Мне стало ужасно стыдно. Как же я мог забыть, что Чемоданов сжег титульный лист!

– Сейчас, – ответил я, вытаскивая из кармана обрывок газеты и кое-как разравнивая его на колене.

Календулов, как истинный ученый, не побрезговал обрывком бумажки. Для него важно было содержание, а не форма.

– «Течение с образованием волн разрежения, – вполголоса бормотал он, читая каракули Чемоданова, – при обтекании угла сверхзвуковым потоком»… Очень интересно, очень… Вы кандидатский минимум сдали?

– А как же, – легко солгал я, уверенный в том, что документ о сдаче минимума, как и диплом об окончании вуза, я куплю в ближайшие дни.

Календулов принялся просматривать вторую страницу диссертации.

– Придется все делать задним числом, – говорил он тихо и невнятно, словно самому себе. – Я поговорю с заведующим кафедрой, чтобы утвердил тему… И попрошу, чтобы назначил меня вашим руководителем. Не возражаете?

Я понял, что прозвучал намек: пора заявить о своих возможностях и намерениях.

– Ну что вы! – воскликнул я, в уме прикидывая, сколько предложить Календулову. – Я очень даже рад. Вот только диссертация слабовата. Я не строю никаких иллюзий и совершенно уверен в провале…

– Ну, зачем же так? – встал на мою защиту Календулов и повернул голову в мою сторону. Глазки его были очень подвижны, вот только смотрел они на что угодно, но только не на меня. – Слава богу, что вы взялись за работу, довели ее до конца! Кто сейчас диссертации пишет? Силой никого не заставишь!

– Поймите меня правильно, – начал я приближаться к акту сделки. – Меня интересует только конечная цель. Я должен стать кандидатом наук, хотя, возможно, и не заслуживаю этого.

– Вы что? – не слишком горячо возмутился Календулов. – Почему вы сразу так унижаете себя? Может быть, это великолепная работа!

– Это совершенно бездарная работа, – заверил я.

– Я хочу лично удостовериться в этом, – ответил он.

– Сколько я вам буду должен? – спросил я.

Календулов поднял на меня возмущенный взгляд.

– Еще раз так скажете, – негромко, но выразительно произнес он, – я откажусь быть вашим руководителем.

Я оставил Календулову номер своего мобильного телефона и поехал в фирму. Там пообедал, покрутился немного и под видом того, что должен проводить в Домодедово оптовиков из Узбекистана, слинял. Директор не знал, что с узбеками я распрощался еще вчера, и потому возражать не стал.

Затем я зарулил к себе в Новогиреево, чтобы проконтролировать бригаду с Украины, которая делала ремонт в моей новой квартире.

– Тут у нас малэнька проблема, хозяин, – сказал мне бригадир с белыми от мела усами и красными от водки глазами. – Бильярдный стол, выбачаюсь, на запчасти розибраты нияк не можлыво. Там тильки одна доска три на два метра. Так шо нам придется заносить его разом. Может, мы сначала занесем, а уж потим двери навесим?

Я ходил по комнатам, в которых гулким эхом отзывались мои шаги и мат рабочих, зачищающих шкуркой потолок.

– Бильярдный стол отпадает, – сказал я бригадиру, который безотрывно следовал за мной.

– Шо значит отпадает? – не понял он.

– Я передумал. Вместо бильярдной будет кабинет.

– Во как! – с пониманием произнес бригадир и покачал головой. – Кабинет – цэ дило серьезное. Мабуть, вам потрибно головой часто думать, на то и кабинет нужен… Добре! Я хлопцам скажу, чтоб починали двери навешивать.

Я сам не мог понять, почему вдруг передумал устраивать в самой большой комнате бильярдную. Диссертация незаметно, но радикально меняла меня, вынуждая отказываться от прежних взглядов на жизнь. А в самом деле, на кой черт мне бильярдная? Собирать в ней толпы таких же бездельников, как и я, чтобы кичиться друг перед другом своим умением тыкать палкой по шарам?

Выйдя на улицу, я понял, что больше мне ехать некуда, и пришло время усмирить свою обиду и позвонить Насте.

Трубку поднял профессор.

– Да, Настя дома, – ответил он. – Позвать?

Пока он ходил за Настей, я думал, как бы не признать себя виноватым, но не смог придумать подходящих слов. Кто звонит первым, тот оправдывается, и никуда от этого не денешься.

– Она сказала, что занята, – ответил Аристарх Софронович через пару минут.

– Занята? – удивился я. Настя еще никогда не выказывала свою обиду в столь резкой форме. – А чем она занята?

– Книгу читает.

Через сорок минут я был у нее дома. Открыл, как я и предполагал, профессор. Я с порога вручил ему бутылку французского вина, упаковку голландского табака и английскую подставку для курительной трубки из красного дерева. Пока Аристарх Софронович рассматривал подарки, я проскользнул в комнату Насти.

Она, в самом деле, читала. Причем, лежа на диване под пледом. Оранжевый свет от торшера уютно освещал ее маленький мир. Я отметил, что Настя выглядит намного лучше, чем утром, чего нельзя было сказать о ее отношении ко мне. Она даже не взглянула на меня.

Я подошел к ней на цыпочках. Настя перевернула страницу, наморщила лобик и с деланным интересом прицепила взгляд к строчкам. Я опустил ей на грудь тряпичного игрушечного кота. Она не отреагировала.

– Куда ты пропала? – как о чем-то заурядном спросил я, опускаясь в кресло. – Я искал тебя по всем дворам, у людей спрашивал – ты как в воду канула.

Настя медленно опустила книгу на кота и холодным взглядом посмотрела на меня. Мне показалось, что ее глаза полны слез.

– Ты меня искал? – переспросила она. – Плохо искал.

– Плохо? – нарочито возмутился я. – А где ты должна была меня ждать? В подъезде. На крайний случай – у машины. А ты где ждала?

– Я не могла стоять у подъезда рядом с наглыми подростками! – в моем тоне ответила Настя. – Они ругались матом и приставали ко мне с грязными намеками! Мне пришлось отойти к заводскому забору. Там я тебя и ждала.

– Честное слово, я тебя не видел, – поклялся я.

– Целый час я там простояла! Думала, не уйду живой. Потом шла через лес. За мной увязались какие-то подозрительные типы. Я бежала, сломала каблук…

Жалость к этой слабой и беззащитной девушке наполнила меня до краев. Я вскочил с кресла, сел на край дивана и взял ее руку. Она была горячей, будто девушку лихорадило.

– Прости меня, – произнес я, признавшись самому себе, что искал Настю не достаточно настойчиво. – Прости меня!

Она позволила мне поцеловать ее руку, но не более. Видимо, испытания, которые ей пришлось сегодня пережить, оказались для нее чересчур серьезными. Я знал ее уже три месяца, и она часто удивляла меня неприспособленностью к суровой жизни и неумением сопротивляться обстоятельствам. Но благодаря именно этим качествам я с ней и познакомился.

Это было поздним ноябрьским вечером. Я задержался в офисе и вышел на улицу в десятом часу. Не успел я подойти к машине, как откуда-то из темноты ко мне подошла миловидная девушка в легком не по сезону плаще и с непокрытой головой. В руке она держала футляр для скрипки. Девушка озябла настолько, что ее зубы выбивали чечетку. «Извините, – сказала она. – Вы не могли бы проводить меня до метро? В этом переулке не горит ни один фонарь, а мне кажется, что там хохочут пьяные парни».

Провожать незнакомую девушку по темным переулкам у меня не было никакого желания. Я достаточно осмотрительный и осторожный человек, чтобы безоглядно пуститься на такую авантюру. В газетах каждый день писали про очень милых девушек, который заманивали состоятельных мужчин в темные подворотни. Но испуганное и немного наивное личико незнакомки меня настолько обворожило, что я предложил ей доехать до метро на моей машине.

Она согласилась, что сразу сняло с нее все подозрения. Я включил печку и, растягивая время, поехал к метро медленно и по большому кругу. Девушка отогрела руки и открыла футляр. «Я больше не могу ходить на эти занятия, – сказала она. – Надо искать репетитора ближе к дому… Хорошо, что скрипка не промокла, не то папа прибил бы меня». «Ваш папа антиквар?» – спросил я, кинув взгляд на скрипку. «Нет, – охотно ответила она. – Мой папа академик, доктор филологии. Но это не мешает ему ругать меня самыми обидными словами. А мама, которая могла бы меня защитить, давно умерла».

В общем, я довез ее до дома, в самый центр, хотя мне надо было в Выхино. Мы не расстались. Настя пригласила меня к себе попить чаю. А я взял да и согласился. И в тот же вечер я понял, что я хочу иметь именно такую жену. Но только через три месяца я понял, каким хотел бы видеть мужа своей дочери Аристарх Софронович.

– Ты диссертацию привез? – спросила Настя.

– Да, она уже у моего научного руководителя.

– Заплатил ему?

– Пытался, но он отказался от денег.

– Это плохо, – ответила она, откинула книжку вместе с котом в сторону, энергично поднялась с дивана и приблизилась ко мне. Глаза ее горели огнем и жаждой деятельности. – Имей ввиду, пока ты не получишь диплом кандидата наук, отцу о диссертации – ни слова!

– Само собой! – пообещал я.