Читать книгу Естественное положение вещей. стихотворения - Андрей Драгунов - Страница 22

Мне не было обещано дожить

до старости. Знакомая сказала,

что это тоже надо заслужить,

как право – к ней залезть под одеяло

холодным вечером. От ветра и тоски,

пока ещё не поздно согреваться,

сложив в ботинки рваные носки —

от посторонних, чтоб не разрыдаться

от бедности. Гляжу в её глаза —

почти что родственник, почти глава семейства —

какого-то – никто не рассказал —

какого, исключая фарисейство —

подходят все – никто не обещал,

что будет просто и не так накладно —

чего-то там родитель завещал,

но, видимо, не слишком много… Ладно,

и так сгодится, чтобы пережить,

переиначить всю скороговорку

про то, что парка треплет свою нить,

пытаясь втиснуть бедную в иголку

с тупым концом, что в стоге не найти —

не стоит и пытаться – дождь в подмогу,

чтобы кого-нибудь успеть спасти

ещё живым и здравым, слава Богу! —

пока вода стекает между ран,

и кто-то шепчет в ухо «отлетает»

и открывает шире свой карман

для подати… и время застревает,

как между пальцами… Ищи его теперь —

в каких краях соломку мягче стелют,

где, отпевая свою жертву, зверь

глядит в глаза и никому не верит,

как я тебе, сказавшей про постель,

про то, что – заслужить или заслужит.

Холодный ветер веет канитель,

и никому никто уже не нужен

со рваными носками. Пуст карман,

глаза пусты – до времени. Собака

ждёт на пороге. Вылитый туман

торчит меж сосен. Мокрая рубаха

влипает в спину, чтобы уберечь

от лишних стрел и, может быть, от страха

животного, с которым в землю лечь,

когда с кредитом рассчитает плаха

иль менеджер в конторе за процент,

за выжатый лимон в стакан с палёной,

хвалёной водкой. Жалкий пациент

останется никем недолюблённый,

не выжатый, как тот лимон в стакан.

Вода из крана пополняет чашу

холодной струйкой времени. Туман

от горя меж стволов бесшумно пляшет,

как ненормальный, выбившись из сил

и выйдя за границы поселенья,

как будто бы кого-то упросил

не поднимать излишнего волненья

по поводу отсутствия его

в означенных границах. Замерзает

пейзаж, глядящий в мутное стекло,

как в зеркало. Квартира остывает

ещё до осени, до выпавшей листвы,

то есть, до времени, опять – без продолженья

какой-нибудь затейливой игры,

надеясь на ночлег и на сближенье

с хозяйкой дома, чтобы пережить —

дожить до старости, пока не закатали

в ту самую, нервущуюся, нить —

и не добавили к тоске ещё печали

или чего-нибудь крамольного ещё,

что вылечит, но не спасёт от смерти,

но предоставит выверенный счёт

за ночь под одеялом на рассвете

и будет дальше выбивать долги

за прожитую жизнь, за булку с маслом,

что съел на завтрак, пробуя дожди

разбавить чаем, но не слишком часто,

не так, как бы хотелось – чтобы жить

или хотя бы доживать остаток,

но парка на рассвете треплет нить,

стирая со щеки песка осадок,

как горькую слезинку, что стекла,

не думая надолго оставаться,

как каплю с замутнённого стекла

в рассветный час, с которым расставаться

не хочется, но, видимо, потерь —

не избежать, покуда ветер ноет

о неизбежном. Что сказать теперь? —

что слишком долго тянется сегодня

и, кажется, что это навсегда,

пока вода не вытечет из крана,

в котором лишь холодная вода,

и согревает лишь тепло дивана

и одеяло. Некого винить

за то, что жизнь прошла наполовину —

и завершается. Туман не изменить

в желании погладить чью-то спину

своим дыханием – в лесное молоко —

с ногами, с головой – почти что в омут —

не броситься, поскольку далеко,

за дальним лесом, где другие стонут

и так же пряжу собирают в нить,

и шьют рубахи, чтобы ни случилось,

носки латают, чтоб не говорить

о них в стихах, как раньше получилось,

то есть, вполне нормальное житьё,

расписанное сызмальства до срока,

где каждый знает, что твоё – твоё —

всё остальное лишняя морока

со всеми исходящими. Вода

не льётся попусту – от края и до края

лишь из желания забраться хоть куда,

как облако, краёв не различая

и даже дальше, но его следы

среди других, таких всегда заметных,

не делая из этой ерунды

события, как из воды конфеты,

то есть, как птенчик, выпав из гнезда —

своей дорогой, если не зачтётся

и выйдет боком… Если посчитать,

во что обходятся бумаги и чернила

для этого писания – кровать

окажется настолько сиротливой,

что точно выйдет боком словарю —

без лишних слов, что говорят под утро,

ну что-то вроде «Кофе я сварю» —

«И булочку, пожалуйста, с кунжутом», —

несётся вслед. Бумага терпит всё

и вымысел, и президентский росчерк

на резолюции о том, что всё ещё

не как должно быть. Между строчек прочерк —

без заполнения, как в протоколе брешь,

что жжёт перо, но никуда не деться

от соглядатая, что стережёт рубеж,

не соглашаясь на другие средства

в переживании – и в этом весь секрет.

Туман сползает, открывая площадь

среди деревьев, не найдя ответ

на заданный вопрос. А дальше, в общем —

обычный день, без тени на упрёк

на скомканное утро и погоду,

что за ночь свой усвоила урок

и больше не страдает от свободы

среди деревьев и не портит вид

с той стороны, водой затёртых стёкол,

освободившись от числа обид —

за ночь под одеялом – стала блеклой,

сославшись на здоровье. Лишь носки

в ботинках дожидались возвращенья

хозяина, не ведая тоски, —

чего-нибудь ещё, как продолженья

прошедшей ночи. Станешь говорить

о том, что было – булочка с кунжутом

получится, чтоб утро повторить,

и вновь туман опустится, как будто.