Читать книгу За три мгновения до свободы. Том 1 - Андрей Эпп - Страница 9

Инаугурация второго Лорда-Канцлера проходила пышно и торжественно. В тронном зале дворца собралась вся эссентеррийская элита. Среди черно-белого моря фраков и накрахмаленных воротничков пестрыми тропическими островами выделялись цветастые мундиры приглашенных зарубежных гостей. Оркестр изливал на присутствующих стройное многоголосье скрипок, арф, тромбонов и целого сонма самых необычных и удивительных музыкальных инструментов. Им вторил хрустальный звон фужеров из наполненного гостями зала. У трона, некогда принадлежавшего Династии Рольдов, в волнительном ожидании замер главный церемониймейстер Дворца.

На троне покоились символы королевской власти – скипетр и держава. Они были водружены туда в день смерти Тина Рольда. С тех пор ни одна рука не коснулась ни их, ни самого трона. Так было установлено Советом Лордов в дань уважения Династии, правившей Эссентеррией более тысячи лет, а также в знак того, что отныне никто не может обладать всей полнотой единоличной монаршей власти.

Оркестр грянул туш. Все как один повернулись в сторону западного входа, откуда должен был появиться Лорд Чизен Вьер. Его предваряли четверо гвардейцев в парадных мундирах. Чеканя шаг, сверкая обнаженными саблями и отполированными пуговицами, солдаты почетного караула стройным клином рассекали людское море, освобождая фарватер для следующего за ними Вьера. Лорд Вьер гордой и величественной бригантиной плыл вслед за гвардейцами к ожидавшему его церемониймейстеру и щедро одаривал своей сияющей улыбкой собравшихся в зале гостей. В свою очередь присутствующие склоняли головы в знак почтения и признания бесспорных заслуг первого Канцлера Эссентеррии. Пришвартовавшись у трона в центре зала, Чизен устремил взгляд на восточный вход.

Снова грянул туш. Украшенные золотой резьбой двери распахнулись, и в тронный зал, сияя точно начищенная до блеска монета, вкатился тот, кому предстояло принять канцлерскую эстафету. Лорд Конер Термз, также сопровождаемый гвардейцами, под трубные звуки марша проследовал к центру зала.

Прямо перед троном весь в белом и золотом, как символ торжественности момента, застыл в неподвижности церемониймейстер, держа перед собой бархатную подушку цвета переспелой вишни, обшитую золотой тесьмой. На ней возлежали атрибуты канцлерской власти. Главный ее знак – обильно усыпанный разноцветными драгоценными камнями орден на массивной золотой цепи, в центре которого – стоящий на задних лапах черный эссентеррийский медведь с разинутой пастью. Рядом с орденом – старинный серебряный ключ от казенной палаты и стеклянные песочные часы, символизирующие быстротечность времени. Они были призваны напоминать Лорду-Канцлеру о конечности его срока пребывания на посту и необходимости ценить каждый момент, наполняя его делами и стремлениями, направленными на процветание Эссентеррии. Одно из оснований этих часов выполняло также и функцию канцлерской печати.

Согласно вновь заведенной традиции, уходящий с поста Канцлер должен был собственноручно вручить все эти атрибуты вновь избранному приемнику, после чего процедура передачи полномочий официально считалась завершенной.

По едва уловимому сигналу церемониймейстера музыка умолкла. Ее сменила барабанная дробь, как нельзя лучше передававшая напряженность и значимость момента. Чизен Вьер, сняв с подушки орден, самолично водрузил его на Конера Термза, слегка склонившего для этого голову. Конер ощутил приятную тяжесть золотой цепи на своей лощеной шее и едва удержался от желания погладить заблестевшего на груди медведя. Следом за орденом Вьер вручил Конеру часы-печать. Когда Чизен передавал Термзу серебряный ключ, Конеру на долю мгновения показалось, что Экс-канцлер как будто замешкался, а пальцы его непроизвольно сжались, прежде чем нехотя, как бы через силу выпустить ключ. Конеру даже пришлось приложить некоторое усилие, чтобы преодолеть сопротивление пальцев Вьера. «Он мне не доверяет, – осенило Термза. – Он боится за казну Эссентеррии!». Но уже в следующее мгновение Конер решил, что ему просто показалось, учитывая всю волнительность момента.

Торжество продлилось всю ночь, и весь следующий день, и всю следующую за ним ночь. И лишь потом начались новые будни нового Канцлера.

А начались они вновь с подготовки к праздникам. Близилась Светлая Пасха – главный праздник Эссентеррии.

Конер понимал, что нового правителя всегда сравнивают со старым. И как правило, это сравнение не в пользу нового. В данном случае однозначно не в пользу нового. Судите сами, Вьер был хорошим другом всеми любимого почившего Короля, и он же стал человеком, оградившим страну и ее народ от потрясений в трудный переходный период, связанный с изменением всего государственного уклада.

Термз же, напротив, принадлежал к фамилии, имевшей не самую лучшую славу в народе. Да и где вы видели, чтобы люди, претендовавшие на первую строчку в списке богатейших людей страны, пользовались благорасположением масс. Термзов считали алчными, скупыми, беспринципными и нечистыми на руку. Откровенно говоря, помимо элементарной зависти объективные причины для этого тоже были.

Не сказать, чтобы это как-то беспокоило Конера. Его мало интересовало, что думают о нем остальные. Тем более какой-то там народ. Но это лишь до тех пор, пока он не стал Лордом-Канцлером. Новая должность внесла свои коррективы. Термз был дельцом, настоящим прожженным дельцом. А потому он не мог не понимать, что начинать правление лучше в благоприятной обстановке, а не в обстановке напряженности и недоверия. Тогда у него будет больше свободы в действиях. И кажется, он знал способ, как обеспечить эту самую благосклонность и лояльность населения, навсегда развеяв при этом миф о скупости и алчности Термзов. Он возродит традицию пасхальных королевских пожертвований! Только теперь они станут Канцлерскими! Так он сможет завоевать пусть и не любовь, но уж точно всемерную поддержку народа, которая вкупе с его канцлерскими полномочиями и влиянием в Совете позволит ему вершить любые дела! Ну или почти любые. Идея показалась Конеру не просто удачной, а почти гениальной. За счет государственных средств, не тратя ни медного гроша из собственного кармана, обеспечить себе всеобщее признание!

Оставалось только произвести ревизию казны и решить, какую ее часть направить на пожертвование. Спускаясь в подвальную часть дворца, где находились казенные палаты, Конер пребывал в прекраснейшем расположении духа. Он насвистывал веселую мелодию и безотчетно улыбался собственным мыслям. Будущее представлялось ему светлым и радужным, настоящее переливалось всеми оттенками удачи и успеха. Ни одно облачко не омрачало этого сияющего небосвода счастья. Само лицо Канцлера светилось, как весеннее солнышко в ясный погожий денек.

Последние три ступеньки, массивная дверь, кованная железом, за ней еще одна решетчатая… Вот они – сундуки с казной Эссентеррии. Сколько же их тут! Десять, двадцать, пятьдесят… Управиться бы до завтра!

Но все его благодушие улетучилось в один миг, как только он открыл первый сундук. Меньше всего Термз ожидал увидеть то, что увидел. Сундук был пуст. Второй тоже. И третий, и пятый, и десятый… Конер был в бешенстве! В своем неудержимом гневе он стал похож на Зевса – громовержца. Только вместо грома и молний он метал отборнейшие ругательства в адрес Чизена Вьера!

– Ах ты, мерзкий ублюдок! Ах ты, сучье отродье! – орал Термз с грохотом откидывая крышку очередного сундука. – Крысиный выродок! Подонок! Все вымел, скотина! Ты посмотри на него! И здесь пусто! Тварь! Ты у меня поплатишься, свиное рыло!

Термз был чернее тучи. Все его планы рухнули в одночасье. Так значит, ему не показалось на церемонии это замешательство Вьера с ключом.

– А я-то, идиот, подумал, что он мне не доверяет, боится казну передать. А он, оказывается, не за казну боится, а просто боится. За себя боится! Трясется, как осиновый лист, сволочь! И правильно делает! Сучонок, святоша недоделанный!

Конер продолжал открывать сундук за сундуком. Лишь в последних трех оказались какие-то деньги, которые предназначались, видимо, для текущих государственных расходов.

Термз направился прочь из казенной палаты с твердым намерением растерзать, разорвать, уничтожить, стереть в порошок, сжечь и развеять по ветру прах своего предшественника.

Подумать только, первый Канцлер Эссентеррии, человек, которого все считали достойнейшим и благороднейшим сыном своего отечества, которого ценили, уважали и любили все, оказался всего лишь гнусным подонком! Обыкновенным вором, укравшим, правда, необыкновенно много!

Но Конер Термз был бы не Термзом, если бы позволил эмоциям надолго взять верх над разумом. «Ищи выгоду во всем, что происходит вокруг, – учил его когда-то отец. – Не важно, что именно происходит. Важно, как ты для себя это повернешь. Удача – это хорошо. Но удача – это всего лишь удача. Она слепа, и рассчитывая только на нее, ты сам становишься слепцом. А слепец не видит открывающихся вокруг него возможностей. Научиться видеть перспективы, извлекать выгоду из неудач – значит приручить удачу, надежно привязать ее за уздцы к своему стойлу».

Ходьба по подземельям и длинным коридорам дворца несколько остудила огонь ярости и гнева, бушевавший в груди Конера. Зайдя в кабинет, он не мешкая налил себе полный фужер коньяка и залпом его осушил. Следом отправился второй. Терпкая жгучая жидкость помогла Конеру окончательно успокоиться и вернула ему способность трезво взглянуть на ситуацию, как бы парадоксально это ни звучало.

Термз плеснул себе третий фужер и удобно расположился в своем любимом кресле. Мысли его уже спокойно потекли в голове, словно бурный горный ручей влился в широкое озеро и, растворившись в его неподвижном лоне, нашел наконец покой.

«Вьер, конечно, тот еще сукин сын, – размышлял он. – Это же надо, так нагло, так бессовестно и так просто подчистить казну! И кто бы мог на него подумать? На что он, собственно, надеялся? Его стоило бы за это размазать по стенке, сдать Совету со всеми потрохами. Он это заслужил… Но с другой стороны, что это даст?

Во-первых, что сделано, то сделано. Вряд ли мы уже вернем то, что украдено. Украдено, к счастью, не у меня. Украдено из королевской казны. То есть как бы ничье. Да, я сам имел виды на эти деньги, и в этом смысле Вьер и меня обобрал. Но все же… Положа руку на сердце, кто на его месте не воспользовался бы ситуацией? Просто сделать это вот так нагло! Хотя это же Вьер, а Вьеров никто никогда не учил воровать изящно. Но нужно отдать ему должное, никто из нас не заподозрил проблем с казной. На все необходимое и все запланированное Вьер всегда находил средства. Это значит, что поступления в казну идут. И идут неплохо. Доходов с лихвой хватает на все текущие нужды. А это большой плюс.

Теперь Вьер понимает, что я рано или поздно узнаю про его проделки. И он боится. Он не на шутку испуган. И это хорошо. Это можно использовать. Сдав его Совету Лордов, мы не вернем всех денег. Это ясно, как день. А если и вернем, что очень вряд ли, то воспользоваться ими будет гораздо сложнее. Мы вызовем волну подозрений, которая вынудит Совет усилить контроль над расходованием средств. А это значит – усилить контроль за мной. Этого-то мне совсем не нужно, абсолютно не нужно. Это никак не вяжется с моими планами.

Опять же Совет. Влияние мое велико, но гарантировать большинство во всех вопросах я не могу. Безмерно важно любое укрепление позиций, важен любой голос, особенно такой авторитетный пока еще голос, как у Чизена Вьера. И его животный страх, похоже, дает мне возможность заполучить этот голос. Я думаю, нет, я уверен, что он согласится заплатить своей лояльностью за мое молчание о его махинациях с казной. Он не может не согласиться».

Вдруг внезапная мысль осенила Термза. Она была проста и граничила с гениальностью. «Ну конечно! Это же просто подарок! Я не только куплю голос Чизена в Совете Лордов. Нет! Это было бы слишком примитивно для Термза и слишком дешево для Вьера! Я выжму из этой истории максимум! И Вьер мне в этом поможет. Но прежде, пусть страх доведет его до отчаяния. Не будем торопиться. Подарим ему эту ночь!»

Конер тут же черкнул несколько строк на гербовом листе, сложил его конвертом, запечатал сургучом с оттиском канцлерской печати и вызвал посыльного.

– Вручите это Лорду Чизену Вьеру и скажите, что я жду его завтра утром в десять в моем кабинете.

Когда Экс-канцлер прочитал послание Лорда Термза, письмо выпало из его дрожащих рук и плавно опустилось на великолепный ковер ручной работы. В глазах потемнело, грудь защемило, ноги ослабли, и если бы не стоящее рядом кресло, Вьер всенепременно рухнул бы прямо на пол. Спустя несколько минут, немного оправившись, но все еще ощущая приступ тахикардии, Лорд Вьер нетвердой рукой поднял упавшее письмо и с видом приговоренного к высшей мере еще раз прочел выведенные аккуратным каллиграфическим почерком строки: «Уважаемый Лорд Вьер. Я был сегодня в казенной палате, и я думаю, нем есть, о чем с Вами поговорить. Конер Термз».

На следующее утро, без четверти десять Чизен Вьер уже стоял перед помощником Лорда-Канцлера, понурив голову и теребя в руках успевший стать мокрым носовой платок. На Экс-канцлера невозможно было смотреть без слез. Весь какой-то сморщенный, сжавшийся и высушенный, как сморчок, с огромными иссиня-черными кругами вокруг воспаленных, стыдливо опущенных глаз. Трясущиеся руки никак не могли найти себе место. Они то засовывали мятый платок в карман, то в ту же секунду изымали его на свет, тянулись к потному лбу, но на полпути снова ныряли в карман, повторяя весь этот круг телодвижений снова и снова. Дополняло столь удручающую картину густое и тяжелое амбре от обильных ночных возлияний, которое не смогли сдержать даже плотно сжатые губы. Не скрыли его и вылитые супругой на несчастного Чизена несколько флаконов дорогущих заморских духов.

Всего одна ночь превратила респектабельного и лощеного вельможу в жалкое человеческое подобие. Воистину страх перед наказанием подчас бывает ужаснее самого наказания. Собственное сознание мучает нас дольше и изощренней любого палача. Палач не может дважды отрубить вам голову или трижды вздернуть вас на виселице. У него всего одна возможность для приведения приговора в исполнение. Но наш страх способен на значительно большее. В один вечер он может казнить нас десятки и сотни раз. Он призывает себе на помощь наше воображение. Боже упаси, если у вас с ним все хорошо! Напитанная страхом фантазия распишет вам ваши мучения в самых ярких и незабываемых образах и красках. Вы услышите хруст своих шейных позвонков, стянутых грубой веревкой, почувствуете внезапную пустоту под судорожно дергающимися ногами, ощутите холод металла, отделяющего вашу голову от многострадального тела. Вы даже увидите, как она падает в специально подставленную корзину и пялится выпученными стеклянными глазами в небесную высь. Вашу грудь пронзят жгучей болью сразу десятки пуль. Вы почувствуете липкую и влажную теплоту, растекающуюся под широкой белой рубахой, и поймете, приложив ладонь к этой теплоте, что это алая кровь, пульсируя, вытекает из пулевых отверстий на вашей груди. Ваши руки и ноги стянут грубые веревки. И вот вы уже на дыбе, где хрустят и рвутся все ваши жилы, лопаются одна за другой, а ваш крик разносится по всему подземелью, умножаемый тысячами отголосков живущего под мрачными сводами эха…

Но нет, сначала даже не казнь. Сначала вы стоите на главной площади Горсемхолла перед королевским Дворцом. Вы на высоком помосте со связанными за спиной руками. Площадь до краев наполнена людьми. Все они собрались, чтобы услышать ваш приговор и увидеть, как он будет приведен в исполнение. Кто-то из Лордов Совета читает длинный обвинительный акт с растянутого перед ним свитка. Вас называют вором, казнокрадом, лицемером и растратчиком. Вы всматриваетесь в лица людей и в каждом читаете презрение и ненависть. Муки совести заставляют вас встать на колени и рыдать перед всеми этими людьми, заливаясь слезами раскаяния и жалости к самому себе. Но ни один из них не сжалится. Ни одно сердце не смягчится. Ни один взгляд не потеплеет и не наполнится слезой сострадания. Ни один. И только маленькая девочка будет стоять в недоумении где-то в первых рядах и не понимать по наивности детского сердца, отчего так убивается и плачет взрослый дядя. Ей будет вас жалко, потому что вам больно и потому что вы плачете. И мама ей скажет, что дядя плачет, потому что дядя плохой и сделал гадость. И прижмет ее хорошенькое личико к своей юбке в тот самый миг, когда… да-да, когда ваша отделившаяся от тела голова упадает в специально подставленную корзину и станет пялиться выпученными стеклянными глазами в небесную высь…

Да, с воображением у Лорда Вьера все было непросто. Оно пасовало и отказывало в изобретательности, когда дело касалось финансовых вопросов и генерирования утонченных способов опустошения казны. Но все возможные варианты наказания за совершенный проступок оно обрисовало бедняге в тончайших деталях и подробностях, вплоть до звуков, запахов и ощущений. И сделало это в прошедшую ночь не единожды, каждый раз дополняя картину все большим количеством нюансов.

Стоит ли удивляться тому, как выглядел наутро человек, которого за прошедшую ночь десять раз обезглавили, пятнадцать раз повесили, пять раз четвертовали, три раза разорвали на дыбе, дважды расстреляли и один раз даже уморили голодом в тюремном подземелье. И все это на глазах у маленькой девочки, которая до конца дней будет помнить, что «дядя плохой, дядя сделал гадость»!

Распахнувшиеся двери канцлерского кабинета представились вдруг Лорду Вьеру отверстыми вратами ада, входом в самою преисподнюю. Голова Чизена окончательно повисла, будто обнажая шею для предстоящей казни. Так же обреченно и безвольно повисли и руки, прекратив наконец свое беспорядочное метание. Вконец измятый платок выпал из ослабевших пальцев. Но Вьер не придал этому ни малейшего значения. Медленно, шаркая неподнимающимися ногами по отполированному паркету, заворовавшийся агнец проследовал на заклание. Тяжелые двери неумолимо захлопнулись за его спиной, оборвав последнюю зыбкую надежду на спасение.

– О, я вижу, Лорд Вьер, что вы в полной мере осознали всю гнусность и низость своего поступка, – Конер встретил Чизена, не поднимаясь с роскошного кожаного кресла, на котором еще совсем недавно вальяжно восседал сам Вьер. – Похоже, совесть и алкоголь не позволили вам выспаться минувшей ночью. Хотя… Будь у вас хоть капля совести, вы не обчистили бы столь наглым образом государственную казну. Нет, не совесть вас мучает, Чизен, не совесть! Страх – вот ваш бич! И это правильно. Вам есть, чего бояться, друг мой, есть чего. И как раз об этом я и хотел с вами поговорить.