Читать книгу Расколотые небеса - Андрей Ерпылев - Страница 2

Александр откинулся от монитора персоналки и потер пальцами уставшие от долгой работы глаза.

Хочешь не хочешь, а отчеты на высочайшее имя приходилось печатать лично – не поручишь же такое дело кому-нибудь из подчиненных: девчушке из отдела связи с общественностью или даже проверенному офицеру из оперативного. Вот и приходилось мало-помалу осваивать не совсем привычное еще занятие. Можно, конечно, было просто сляпать воедино еженедельные сводки, поступающие от начальников, но Бежецкий так халтурить не умел. И дело не в том, что цельная картинка из этих разнородных фрагментов выстраивалась с большим трудом. Еще с давних курсантских деньков он привык выполнять порученное сам, без всяких «левых припашек». Не лезть вперед без нужды – инициатива всегда наказуема, – но и не отлынивать. Тем более когда дело ответственное донельзя и к тому же возложенное на крепкие плечи самим Его Величеством. Поверх погон с золотыми зигзагами.

Мог ли думать безвестный офицер «непобедимой и легендарной», что когда-нибудь поднимется до таких высот, пусть и «не в этой жизни», если следовать известному рекламному слогану? Нет, конечно, как и любому настоящему военному, ему не чужд был здоровый карьеризм и, безусловно, известен афоризм Бонапарта о маршальском жезле в солдатском ранце… Но как далеки были от майорских генерал-майорские звезды!

Увы, не будешь же носить на службе великолепный лазоревый мундир, так выгодно отличающийся от советско-латиноамериканского варианта, выдуманного неизвестно кем и неизвестно зачем для той, «зазеркальной» армии Демократической России, – не принято-с. Подчиненные засмеют-с. Моветон-с…

Так что генеральские погоны, хотя и подразумевались, оставались невидимы на плечах скромного темно-синего костюма. Лишь цветом, да и то отчасти, отдавалась дань отеческой «конторе».

Но не все оказалось так радужно, как мнилось на той памятной аудиенции. Нынешний глава Шестого отделения Его Императорского Величества личной канцелярии и не подозревал, насколько сложное и разветвленное «хозяйство» свалилось ему на голову. Покойная Маргарита фон Штайнберг успела сделать очень много, и в любом случае ее детище рано или поздно было бы выделено в самостоятельную единицу. Так что наследство было приличным. По объему.

Мимолетно потрудившись под началом баронессы, Александр увидел всего лишь частичку, краешек механизма, а теперь перед ним понемногу представало целое.

Отдел вовсе не занимался лишь исследованием «окон в иные миры», как считали коллеги-ученые, да и создан был гораздо раньше появления здесь Бежецкого-второго (как он сейчас по традиции писался во всех официальных бумагах) и совсем не из-за его скромной персоны, как он одно время наивно полагал.

Инвазии из чужих миров случались и ранее, но все они считались досужим вымыслом и не принимались всерьез до «Спрингфилдского инцидента» 1983 года – масштабного вторжения «из-за грани» на стыке четырех границ: Русской Америки, Северо-Американских Соединенных Штатов, Конфедерации и Мексиканской Империи. Именно там, в кровавой недельной мясорубке, и получила боевое крещение будущая баронесса фон Штайнберг, а тогда рядовая сотрудница Иностранной Службы Министерства Внешних Сношений, проще говоря – здешнего аналога ГРУ – юная Анечка Лопухина.

Об этой истории, тщательно засекреченной даже спустя четверть века, Бежецкий узнал лишь после вступления в должность, знакомясь с материалами, доступными немногим. Собственно говоря, передачи дел как таковой из-за трагической кончины предшественницы не было, и добрался новый шеф до того эпизода не сразу. А еще – до десятков пухлых томов, обрушивших на него такую лавину немыслимой для простого смертного информации, что дух захватывало. А своей очереди дожидались еще сотни…

Увы, имевшая основной целью защиту Империи от более чем внешних врагов, служба долгое время топталась на месте, не только не понимая природы чужеродных вторжений, но и не имея возможности исследовать «окна», что называется, «на зуб». Порталы в чужие миры во всех, без исключения, случаях оказывались эфемерными, открываясь лишь на какое-то время и затем исчезая без следа. Причем без какой-либо системы. Попытки предугадать, где и когда откроется дверь в иное измерение, напоминали гадание на кофейной гуще или попытки средневековых схоластов подсчитать количество ангелов, умещающихся на острие иглы. Лишь буквально перед появлением в этом мире Александра золотые головы службы – ученые с мировыми именами – смогли нащупать нужную ниточку, создать хоть какую-то теорию, пусть и хромающую на все четыре ноги, разглядеть свет, чуть брезжащий в конце тоннеля.

И он сам, вернее, безуспешная попытка взять неуловимого Полковника немало помогла этому.

Бежецкий, даже став генералом и главой ведомства, не перестал быть простым военным – практически абсолютным профаном в физике и математике, тем более отличающихся от тех дисциплин, которые он изучал (не слишком, кстати, прилежно) в школе, как реактивный истребитель от фанерного «кукурузника». Все заумные термины, слетающие с уст его многомудрых «подчиненных», были для него не более информативны, чем шум ветра. В конце концов он уяснил лишь то, что хотя «окно», кратковременно пробитое Полковником в параллельное пространство, затянулось практически мгновенно, в этом месте какое-то время продолжал оставаться след в виде искривленных полей, специфического излучения и еще чего-то образно названного академиком Новоархангельским «кварковым шумом». И шум этот позволил ученым откалибровать и перенастроить какие-то хитрые приборы…

А дальнейшее было уже делом техники. И он, тогда еще практически безымянный полуизгой под чужим именем, в этом научно-техническом прорыве принял непосредственное участие.

«Жаль все же, что не удалось тогда присутствовать при этом до самого конца, – в который раз пожалел Александр. – Челкин этот чертов…»

Хотя грех ему было клясть бесследно испарившегося экс-фаворита: не будь его неумеренной жажды власти, не сидел бы сейчас в этом кресле генерал Бежецкий. В лучшем случае корпел бы над бумагами двумя-тремя этажами ниже или лазал бы где-нибудь по лесным чащам и горным склонам в поисках ускользающих «ворот на Тот Свет» безвестный ротмистр Воинов.

Да и жалеть собственно не о чем: «Ледяной мир», который удалось открыть тогда и куда сейчас время от времени удается забрасывать исследовательские автоматы и группы смельчаков, по сей день остался единственным. Если не считать, конечно, того недоступного и неизвестно за какими «лесами и долами» находящегося, откуда явился он сам, и другого, в котором на короткое время был пленен близнец. Но как они далеки…

Генерал еще раз потер ладонями лицо и снова придвинулся к персоналке, на мониторе которой последнее предложение так и осталось незаконченным.

– Остается констатировать… – прочел он вслух и бесцельно покатал «мышку» (и здесь она называлась точно так же) по столу.

«Что констатировать? Свою полную бездарность? Невозможность дать хоть какие-то результаты?.. Блин. Какая-то лотерея получается, игра в орлянку. Даже не в орлянку, а в подкидного дурачка!.. Надеемся на чудо, словно темные дикари…»

Он положил пальцы на клавиатуру, готовясь стереть весь последний абзац, но тут ожил динамик селектора.

– Ваше превосходительство, – мелодичный голос секретарши тут же развеял мрачное настроение Бежецкого. – К вам тут ротмистр Розенберг рвется. Пустить?..

– Пусти, конечно, Лизанька, – прижал клавишу пальцем его превосходительство. – Входите, барон.

– Добрый день, Александр Павлович, – возник в дверях его, Бежецкого, преемник в роли начальника научно-исследовательского отдела Николай Федорович Розенберг (приставки «фон», которой так гордились его остзейские предки, ротмистр не любил, хотя и менять фамилию на какого-нибудь Розогорского не собирался).

– Проходите, присаживайтесь, – сделал радушный жест генерал, чуть приподнимаясь из кресла. – Бумаги принесли? – обратил он внимание на папку, которую посетитель держал под мышкой. – Зря, зря… Электронкой бы переслали или курьером, на худой конец…

– ЧП, Александр Павлович! – перебил его подчиненный, и весьма непочтительно. – Потерпел катастрофу пассажирский «Святогор» авиакомпании «Ермак-Аэро».

– Много жертв? – построжал Бежецкий, мечась мыслями с одного на другое: неужели кто-то из высокопоставленных персон пострадал. Или… Нет, члены Императорской семьи услугами частных авиакомпаний не пользуются – для них и прочих «особ» есть государственный «Российский орел». Может…

– Много, но не в них дело! – досадливо отмахнулся ротмистр. – Смотрите сами…

Поверх вороха генеральских бумаг лег радужный компакт-диск…

* * *

Обломки разбившегося самолета аккуратно раскладывались на полу огромного ангара, способного вместить несколько «Святогоров». В силуэте лайнера, похожего сейчас на детскую мозаику, зияли незаполненные участки – многие фрагменты оказались настолько изуродованы после падения с многокилометровой высоты, что понять сразу, куда приложить тот или иной комок дюралюминия, перемешанный с пластиком и пучками проводов, было сложно. Но хотя до завершения кропотливого труда оставалось еще изрядно, даже совершенно не искушенный в авиастроении человек понял бы, что здесь присутствует далеко не полный остов самолета. Если быть точным, то всего лишь треть планера, рассеченного вдоль, чуть наискось, словно гигантский огурец не менее гигантским ножом – часть фюзеляжа с одним крылом и остатками хвостового оперения.

– Взрыв на борту исключен? – деловито поинтересовался Бежецкий, облокотившись на ограждение балкона, нависающего над останками расчлененного самолета.

– Абсолютно, ваше превосходительство, – с готовностью ответил инженер, замерший рядом с высокопоставленным «гостем» и совершенно не знавший, как себя вести: генерал в штатском формально не входил в комиссию, присланную из Санкт-Петербурга, но полномочиями, судя по тому, как к нему обращались столичные чиновники, обладал отнюдь не меньшими. – Анализы на следы взрывчатых веществ были проделаны одними из первых. К тому же разброс обломков…

Инженер замялся.

– Ну-ну, продолжайте, – поощрил его генерал.

– Разброс обломков не характерен для взрыва в воздухе. Тем более на такой высоте. Фрагменты располагаются довольно компактно в пределах четко очерченного сектора… Вот, извольте взглянуть на чертеж…

Александр вгляделся в неправильную фигуру, вычерченную на ксерокопии сильно увеличенного участка топографического плана разноцветными карандашами. Больше всего она напоминала с детства набившее оскомину схематическое изображение атома или уродливый цветик-семицветик. Заштрихованное красным ядро, похожее на кривую букву «Т», два неравных по длине оранжевых «лепестка», вытянутых с востока на запад, и три желтых «ложноножки», направленные в разные стороны. Лепестки совпадали по направлению с плавно изогнутой красной стрелой, видимо обозначающей траекторию движения самолета до столкновения с землей, а дополняли картину несколько зеленых пятнышек разного размера и точек, разбросанных по правой части листа. Фигура пестрела разноцветными точками, помеченными номерами, доходящими до четырехзначных. Вся композиция была очерчена толстой синей линией.

– Извините, э-э-э…

– Виталий Никитович, – с готовностью подсказал инженер.

– Виталий Никитович, вы не можете пояснить мне, несведущему, этот э-э-э… сюрреализм.

– Охотно. Красным обозначена область первичного, так сказать, столкновения. И местонахождение обломков, оставшихся на месте, – крупные фрагменты фюзеляжа, шасси, заглубленные в почву мелкие части… Ну, это понятно. Да?

– Конечно, конечно.

– Оранжевым выделена, – продолжил ободренный «технарь», – основная часть обломков, выброшенная по ходу движения фюзеляжа при чисто механическом разрушении… Удар о землю. Желтым – осыпь, образовавшаяся после взрыва…

– Так взрыв все-таки был?

– Естественно! В баках самолета оставалось какое-то количество топлива, которое сдетонировало при ударе о землю или последовавшем пожаре. Объем был невелик, поэтому и разлетались фрагменты фюзеляжа, кресла и… ну вы понимаете.

– Тела?

– Да. В основном части тел. Разлетались они недалеко, но достаточно хаотично.

– Понятно. А зеленые участки?

– Зеленым мы отметили те фрагменты, которые предположительно отделились от падающего самолета еще в воздухе и продолжали движение до столкновения с землей самостоятельно. Часть кресел правого ряда, чемоданы из вскрытого багажного отделения… Опять же… Тела. Кстати, они и позволили вчерне определить точку разрушения фюзеляжа в пространстве.

– Серьезно? – оторвался от созерцания печальных останков некогда прекрасного воздушного судна Александр. – С какой точностью?

– Пока с невысокой, – пропустил первый риторический вопрос мимо ушей инженер. – Вот, взгляните сюда.

Перед генералом появился второй лист, с линией, изображающей траекторию падения самолета, так сказать, в профиль (довольно крутой, кстати) и еще одна ксерокопия карты несколько меньшего масштаба.

– Вот, – длинный палец «авиатора» указал на то место, где синяя линяя «спокойного» полета переходила в красный, «аварийный» участок, – практически над деревней Чудымушкино…

* * *

Мертвая деревня смотрелась декорацией из какого-нибудь сериала «про старину», которые устойчиво держали в сетке вещания всех телекомпаний страны пальму первенства далеко не первый сезон. Портили картину лишь телевизионные антенны на крышах и чересчур аккуратные ограды палисадников из штампованного пластикового штакетника.

– Как видите, уложились точно в отпущенный срок, ваше превосходительство. – Солнышко припекало почти по-летнему, и исправник то и дело вытирал пот, струящийся по мясистому лицу из-под козырька форменной фуражки, обширным клетчатым платком. – Только так ли уж необходима была полная эвакуация?

– Вы сомневаетесь в моих полномочиях?

– Нет-нет, нисколько! Только…

– Вот именно, – посмотрел в голубые безмятежные глазки полицейского Бежецкий. – Ответственность за принимаемые решения я беру на себя. Этим правом меня наделил Император. Проверьте еще раз.

Исправник молча кивнул, кинул к козырьку фуражки ладонь и потрусил вдоль деревенской улицы, отдавая на ходу распоряжения замершим как истуканы полицейским.

«Хм-м, ответственность… – подумал, глядя ему вслед Александр. – Ответственность…»

– Поступайте, как считаете нужным, – после недолгого молчания ответил вчера Император после того, как шеф Шестого охранного отделения изложил ему все резоны. – Я вам доверяю.

Вот так – ни больше ни меньше: «Доверяю». И означать это могло лишь одно – потерю доверия в случае чего. Поскольку Его Величество уже был несколько разочарован «успехами» нового ведомства, топчущегося на месте довольно долго. Значит, осечки быть просто не должно. Особенно если учесть, какую бучу поднимут, узнав об экстренной эвакуации безмятежной деревеньки, все эти разномастные и разношерстные «борцы за права», разные по названию, но одинаковые по сути. Слыханное ли дело: без всяких причин вроде наводнения, землетрясения или другого стихийного бедствия взять да и выселить из собственных домов целых два населенных пункта, не считая нескольких хуторов!

«Что ж, будем высочайшее доверие оправдывать…»

Генерал пожал плечами и зашел в дом, у ворот которого замерли двое крепких мужчин в штатском – бывшие бойцы спецподразделений, которых Бежецкий самолично сманивал отовсюду, откуда только было возможно, справедливо считая, что без мускулов самая продвинутая служба – клуб по интересам, а не государственная структура. Функции у маленькой армии пока были расплывчаты донельзя, возглавлял ее тот самый ротмистр Краюхин – герой первого десанта в «Ледяной мир», да и численность оставляла желать лучшего. Но шеф мог быть уверен: его сорвиголовы полезут хоть к черту на рога, если на то будет приказ обожаемого всеми без исключения «людьми в погонах» командира. Ведь «наш Бежецкий» сломал хребет самому узурпатору Челкину! Если не в прямом смысле, то фигурально. Но с не меньшим эффектом.

Вот и сейчас охранники проводили своего кумира взглядами, в которых сквозила безграничная преданность. Образу следовало соответствовать, и Александр лишь скупо кивнул обоим сразу и никому в отдельности.

Ученые, облюбовавшие просторный дом деревенского старосты под свою штаб-квартиру, уже успели развернуть аппаратуру и теперь были заняты малопонятными манипуляциями, на их птичьем языке именуемыми «калибровкой». Они разбились на группки соответственно специализации и теперь обменивались редкими фразами, словно игроки в «морской бой» ходами, вызывающими то общее одобрение, то недовольство отдельных личностей, такое же понятное непосвященному, как и язык какого-нибудь обитателя затерянного амазонского племени.

Бежецкий и не думал вникать в их специфические занятия, разобраться в которых вряд ли смог бы и лауреат Нобелевской премии сразу в области физики, математики и философии, вкупе с десятком иных дисциплин. Поэтому прошел через импровизированную лабораторию, терпеливо кивая тем немногим, что сочли возможным оторваться от своего занятия, и односложно отвечая на их приветствия и вопросы, стремясь в заднюю комнатку, хозяевам служившую супружеской спальней. Туда, где заседал мозговой трест всей «ученой банды», как не слишком почтительно отзывались о «научниках» «оперативники».

– А, Александр Павлович, – прервал спор со своими закадычными приятелями и одновременно заклятыми врагами в научной сфере академик Николаев-Новоархангельский, привставая из-за стола, на котором чертил какие-то непонятные графики и кривые в наваленных неопрятной грудой бумагах. – Мы тут как раз обсуждали…

– Сидите-сидите! – Генерал скромно пристроился в уголке на весьма расшатанном «венском» стуле. – Я так, на минутку.

Он отметил про себя, что на обсуждение-то как раз прерванный разговор никак не походил. Слишком уж взъерошенны были «оппоненты»: раскрасневшийся профессор Кирстенгартен и, наоборот, бледный в синеву академик Мендельсон, которого ученый-помор опять, наверное, довел до белого каления своим показным антисемитизмом, подключаемым к дискуссии тогда, когда иных доводов не хватало. Скорее всего, оба ученых светила опять вцепились друг другу в глотки мертвой хваткой, а добрейший немец изо всех сил пытался их разнять, как всегда, в минуту волнения мешая русскую речь с немецкой.

– Александр Павловитш! – подскочил он на месте. – Зеген зи бите… Скажите им…

– Да-да, господин Бежецкий…

– Господа, – кротко заметил генерал. – Я же сказал, что зашел только на минутку. Ответьте мне на один вопрос и можете продолжать свой диспут.

– Мы слушаем, – первым справился с собой Дмитрий Михайлович.

– Скажите мне только одно: это оно? – ткнул шеф Шестого отделения пальцем в потолок.

Ученые помолчали.

– Учитывая некоторую специфику… – начал Мендельсон.

– Нельзя говорить в один слов… знак… однозначно… – вставил Леонард Фридрихович, мужественно борясь со сложностями чужой речи.

– Да, это переход, – убитым тоном подытожил Агафангел Феодосиевич, обведя взглядом притихших коллег. – Причем необыкновенно обширный и устойчивый, хотя и очень необычный по структуре и частотно-вероятностным характеристикам…