Читать книгу Второй шанс - Андрей Ерпылев - Страница 2

Второй день уже Константин огибал озеро, и виной тому была вовсе не труднопроходимость маршрута, хотя всякого рода лесных завалов, глубоких ручьев и каменистых осыпей на пути попадалось немало. На первый взгляд невеликое озеро имело гораздо большие размеры, чем казалось с берега и даже со скальной кручи. Дело в том, что оно имело форму неправильного овала или капли со скругленным хвостом, причем путешественника угораздило попасть в расширяющуюся его часть.

Форма Парадиза наводила на мысль о том, что озеро образовалось в огромном кратере, наподобие метеоритного. В пользу той же гипотезы свидетельствовал значительно понизившийся к хвостику «капли» рельеф. Километров через десять от того места, где Лазарев с таким трудом преодолел скальное обрамление озера, оно настолько понизилось, что теперь он вряд ли вспотел бы, пересекая его, а в противоположной лагерю точке его вообще можно было переехать на верном «Буцефале»… Если вырубить вплотную подступающий к берегу кедровник, конечно.

На пути Костя встречал множество уток, лениво взлетающих менее чем за пятнадцать метров от идущего и производящих впечатление совершенно непуганых. По древесным стволам вверх и вниз деловито сновали белки (еще не вылинявшие и поэтому не представлявшие для охотника интереса), а по подлеску вовсю шуровали бурундуки, вообще наглые, как танки, и не обращавшие на прохожего никакого внимания. Пару раз ему казалось, что в густой хвое мелькнуло темно-бурое блестящее тельце, но мысли о соболе он гнал от себя, как совершенно фантастические: представить, что драгоценный пушной зверек резвится в такой близости от обжитых мест, было чистым сумасшествием. Да тут бы уже торчала половина Кедровогорска, будь это так!

Упоминать, что на мелководье то и дело раздавались всплески рыбы, охотящейся на всякую летающую мелочь, вообще не стоит. У инженера было такое впечатление, будто он угодил в заповедник, причем окруженный по периметру несколькими рядами колючей проволоки под током или даже минными полями, дабы не допустить сюда случайного человека.

Вот сейчас появится кавалькада рыцарей на белых конях, возглавляемая суровым бородатым мужиком, увенчанным золотой короной, и громовой голос спросит:

– А ты, смерд, какого… делаешь в моих охотничьих угодьях?..

Но ничего такого, естественно, не случалось…

Кстати, о крылатой мелочи: ко всякого рода энтомологам[2] Константин себя не относил, но кругом роились такие бабочки, которых он раньше нигде и никогда не встречал. Да и цветам всевозможных форм и оттенков место было на прилавке какого-нибудь смуглого торговца с далекого юга из числа заполонивших все и вся с некоторых пор, а вовсе не среди скромного таежного разнотравья.

Постепенно незаметно для себя Лазарев стал называть Парадизом не только озеро, но и все вокруг, всю небольшую долину, вмещающую крохотный мирок, не тронутый человеком. Знать бы еще, сколько времени удастся ему оставаться девственным…

Костя брел, где по колено, где по пояс в ароматной траве, а сердце его переполняла беспричинная радость…

* * *

Константин проснулся среди ночи и долго не мог понять, что его разбудило.

Костер давно прогорел, и теперь угли, покрытые толстым слоем золы, лишь едва-едва светились, то слегка разгораясь от дуновения легкого ночного ветерка, то совсем затухая. Где-то далеко-далеко однообразно, напоминая скрип несмазанного механизма, кричала ночная птица, названия которой Лазарев не знал. Словно часовые, обступали лагерь темные силуэты деревьев, а над ними раскинулось темное небо, усыпанное крупными не по-сибирски звездами.

Фосфоресцирующие цифры на циферблате наручных часов утверждали, что сейчас третий час ночи.

«Приснилось что-то, что ли? – подумал путешественник, готовясь перевернуться на другой бок и продолжить прерванный сон. – Или возраст уже такой критический? Бессонница не за горами…»

Бессонницей Костя отродясь не страдал даже в юности, когда ухаживал за Иркой, сгорая от неразделенной, как ему тогда казалось, любви. Стихи строчил, под окнами допоздна торчал, от ревности ко всем существам «мужеска полу» от семи до семидесяти мучился, но спал, как убитый, и, наоборот, старался уснуть пораньше, потому что именно во снах вожделенная Ирина являлась к нему такой благосклонной, манящей и доступной.

Вот и сейчас, против желания, перед его глазами встала во всей красе супруга – не нынешняя, пусть и сохранившая, несмотря на материнство, почти девичью фигуру, а та – девятнадцатилетняя богиня…

Что-то негромко хрустнуло, будто гнилой сучок под чьей-то тяжелой ступней, и дрема рассеялась без следа.

Если бы звук раздался со стороны костра, то его можно было бы списать на остывающие головешки, но, увы, направление было прямо противоположным.

Да, за все время добровольного отшельничества на берегу Парадиза Константин не встречал ни одного человека и даже человеческих следов, но это совсем не значило, что он тут совершенно одинок. Запросто к заповедному озерку мог забрести охотник, рыбак, турист, грибник, геолог да еще Бог знает кто из бродячего люда…

Лазарев убеждал себя в этом, притворяясь крепко спящим, но по миллиметру тянул руку к двустволке, лежащей рядом по перенятой с детства от отца привычке. Тайга есть тайга – много по ней народу шляется, причем далеко не все честные и мирные люди.

Ружье было заряжено картечью, но переломлено, чтобы во сне случайно не нажать на курок и не наделать беды, поэтому следовало быть осторожным до самого последнего момента, когда останется лишь защелкнуть его в единое целое и прицелиться неизвестному пришельцу в грудь…

Сучок хрустнул снова, чуть громче и заметно ближе. Незваный гость совсем не собирался убираться восвояси или, прекратив играть в прятки, не таясь выйти к костру и поздороваться с хозяином. Ружье все никак не попадалось под руку, и Лазарев с паникой подумал, что, возможно, в этот раз забыл приготовить его перед сном, оставив возле палатки. Он прямо видел внутренним зрением, как оно стоит себе, прислоненное к туго натянутому палаточному боку… Усыпило «лесное чувство» кажущееся безлюдье, заставило расслабиться…

Оставался охотничий нож, висящий на боку, но что такое нож, к примеру, против беглого зэка с трофейным автоматом, забранным у убитого охранника? Иллюзий насчет своего мастерства рукопашного боя охотник не испытывал.

Глаза уже настолько привыкли к темноте, что легко различались не только силуэты деревьев, но и отдельные ветви. Даже вон та коряга…

«Какая еще коряга! – одернул себя Костя. – Не было там никакой коряги…»

Темный горбатый силуэт шевельнулся, и охотник вдруг понял, что ощущает тяжелый звериный запах, давно доносящийся с той стороны, где бродил пришелец. Вряд ли даже самый одичавший бродяга мог так пахнуть… Медведь?

«Эх, надо было карабин распаковать первым делом! Растяпа! – корил он себя. – Конечно же, это медведь, которого привлек запах рыбы. Такого, пожалуй, и картечь не возьмет. Влип! Влип, как мальчишка!»

Хруст больше не повторялся. Минуты тянулись, словно резиновые. Лежать и безропотно ждать своей участи было невыносимо.

«Сейчас вскочу на ноги, выхвачу из костра головню, заору во все горло и будь что будет…»

Хрустнуло снова, но уже далеко-далеко.

«Уходит! – возликовал Константин, радуясь тому, что не нужно изображать из себя героя. – Не решился подойти ближе! Уходит!»

Новый хруст раздался уже на пределе слышимости и больше не повторился, но Лазарев выжидал еще больше получаса, боясь пошевелиться, только стискивал до ломоты в пальцах рукоятку ножа, вытянув его до половины из ножен. Только почувствовав, что напряженное тело затекло, он осторожно приподнялся и сел.

Ружье оказалось там, где и было положено с вечера, никуда не делось, и почему так долго не попадалось под руку, понять было невозможно. Костя быстро привел его в боевую готовность, но не удовлетворился и, крадучись, забрался в палатку, где долго, путаясь в тряпках и вещах, разыскивал карабин, мешочек с патронами, дрожащими пальцами набивал обойму…

Молочные сумерки близкого рассвета застали его чутко дремлющим сидя у костра с пальцем на спусковом крючке винтовки, направленной в ту сторону, куда удалился ночной гость, а когда окончательно рассвело и ночные страхи рассеялись вместе с туманом, отыскались и следы.

Присев на корточки, Лазарев долго изучал неправильной формы углубление, найденное на голом глинистом пятачке почти у самого озера, равным образом не похожее ни на след человеческой обуви, ни на отпечаток звериной лапы. Чертовщина какая-то…

* * *

Три недели пролетели, как один день.

Нельзя сказать, что берег в районе лагеря был загажен, просто он приобрел обжитой вид, вот и все. Балок – небольшой сруб, крытый берестой, в который Костя перенес все съестное после памятного ночного визита (Бог с вами – никаких незаконных порубок, один только валежник, благо сухостоя и коряг кругом было предостаточно), постоянное кострище, коптильня, а главное – палатка, вознесенная на двухметровый помост, дабы уберечься от непрошеных гостей, – смахивали если не на человеческое жилье, то на стойбище первобытного охотника.

Другие обитатели Парадиза тоже стали более цивилизованными. Утки облетали «стойбище» стороной, уже отлично зная, какую опасность представляет небольшой, невиданный ранее зверь, передвигающийся на задних лапах, за рыбой тоже каждый раз приходилось забираться все дальше и дальше… Одни только бурундуки и белки, не видящие для себя угрозы в пришельце, наоборот, переселились поближе и увлеченно тырили все, что, с их точки зрения, представляло гастрономический интерес.

Наблюдая за бурундуком, настойчиво, но неизобретательно пытающимся проникнуть в балок, Константин лениво думал, что ему, пожалуй, повезло, что он тут оказался единственным приматом. Происходи дело, скажем, в Африке – припасы и добычу вряд ли удалось бы уберечь от пронырливых и гораздо более разумных, чем грызуны, ближайших родственников человека. От обезьян берестяная крыша и открывающаяся наружу дверь помогли бы едва ли…

«Ну что же, – подумал Лазарев, наблюдая за тяжелыми, набрякшими влагой облаками, несущимися совсем не в ту сторону, куда дул ветер, как это часто бывает осенью. – Поблаженствовал тут в раю, порадовался, отдохнул на славу – пора и честь знать…»

Действительно: хотя погода баловала путешественника и с самого его прибытия в Парадиз не выпало ни одного дождя, ночи становились все прохладнее, предвещая скорые сентябрьские заморозки, с озера все чаще наползал плотный сырой туман, а в яркой зелени березок и осин появились первые золотые и красные отблески. Грядущая осень предвещала настоящее изобилие грибов, но Костя не слишком жаловал «третью охоту», предпочитая ей две первые, и грибы собирал лишь по необходимости. Вот если бы сюда притащить жену Ирину… Но «если бы да кабы, то во рту росли б грибы». Разве что на будущий год, если до тех пор никто об этом заповедном уголке не пронюхает.

Хорошо, что хоть домой возвращаться придется не с пустыми руками: балок под завязку забит мешками с вяленым и копченым хариусом, ленком и тайменем, связками копченых утиных тушек, пакетами с сушеными грибами и малиной… На зиму теперь семья, можно сказать, обеспечена. Кое-что даже, наверное, можно продать – такой отборной рыбки в Кедровогорске еще поискать… Одна беда – вряд ли все это войдет в просторное, но все ж таки не резиновое нутро «нивы». Хотя кто помешает наведаться сюда где-нибудь в конце сентября на недельку (особенно если главного инженера подмаслить копченой утятиной, до которой он большой охотник)? Кстати, заодно и еще пополнить запасы… Распуганные дичь и рыба, думается, за месячишко угомонятся…

«Ладно, – подвел черту размышлениям Лазарев. – Будет день – будет и пища… Так вроде бы говаривал покойный дедушка Трофим? Сегодня еще поблаженствую, а завтра нужно будет начинать собираться…»

А какая тут зимой обещается подледная рыбалка… Вот только добираться сюда будет проблематично – разве что на Пашкином вездеходе.

«Все, все! – оборвал Костя сам себя. – Хватит мечтать…»

* * *

Протаскивать через «шкуродер» не слишком тяжелый, но объемистый тюк с копченой рыбой оказалось сущим мучением. Взмокнув, словно в парной, и перебрав по дороге всех чертей вместе с их матерями, бабушками и прочими предками по женской линии, да к тому же едва не вывихнув ногу (поскользнулся уже на обратном склоне, по пути к «Буцефалу»), Костя плюхнулся у машины «на пятую точку» и дрожащими пальцами вытряхнул из мятой-перемятой пачки «Примы» сломанную пополам сигарету.

Курить он бросал в несчетный уже раз и опять безуспешно. Собираясь в путешествие, Лазарев намеренно взял минимум курева, а раздышавшись на свежем воздухе, вообще позабыл про «допинг». Позабыл… До нынешнего дня. После сегодняшнего мучения и некурящий бы «засмолил», не то что пусть и бросающий, но завзятый курильщик.

Сердце частило, не собираясь успокаиваться, ожидаемая эйфория от долгожданной затяжки не приходила.

«Швах дело, – подумал инженер, выпуская через нос струйку дыма. – Чуть не половину утра провозился, а перетащил с гулькин нос. А ведь это – не самый тяжелый груз… Нет, тут нужно что-то решать…»

Решать, собственно, было нечего. Прямо как в том бородатом анекдоте: «Чего думать? Прыгать, только прыгать!..»

Вот и сейчас предстояло прыгать… тьфу! таскать, таскать и еще раз тупо таскать пожитки через проклятую щель. Не через «хребет» же, в самом деле? А до того места, где он более-менее приемлемо понижается, – верст двенадцать…

Существовала и еще одна причина, в которой путешественник не желал сознаться даже себе: он с детства побаивался замкнутого пространства.

Он был еще малышом-дошкольником, когда во время строжайше запрещенной игры в свежевырытом котловане на соседней стройплощадке прямо на его глазах завалило землей одного из дворовых товарищей. Детская забава обернулась трагедией: пока перепуганные насмерть мальчишки позвали на помощь взрослых, пока те осторожно, чтобы не повредить погребенного, вырыли его из-под почти метрового слоя тяжелой глинистой почвы, тот уже не дышал…

Долго еще маленького Костю по ночам преследовали кошмары, а оставаясь один в каком-нибудь тесном месте вроде кабины лифта, он закатывал форменную истерику… Со временем страхи рассеялись, казалось, навсегда, но теперь, особенно когда он миновал самый крутой изгиб хода, неожиданно вернулись.

Ему казалось, что стоит только дотронуться до покрытых лишайником стен, как они, дрогнув, сблизятся, будто рыхлый песок, и навсегда замуруют его. Ужасным призраком вставало перед глазами бледное искаженное лицо приятеля, даже имени которого он теперь за давностью лет припомнить не мог, весело глядящий куда-то в сторону совсем живой еще глаз и рыжая крупитчатая земля во второй глазнице… И сколько без малого сорокалетний мужчина не уговаривал себя, что простоявшим столетия скалам абсолютно наплевать на то, что их трогает такая мошка, как он, – страх не проходил, а наоборот, усиливался, давил почти физически, леденил душу и заставлял испуганно трепетать сердце…

А на открытом пространстве все снова казалось сущей ерундой…

Когда Костя налегке уже возвращался обратно после второго рейса, вдруг пришла мысль: он, довольно подробно изучивший береговую линию озера почти на всем ее протяжении, а в районе «стойбища» – досконально, даже не подумал облазить склон на предмет другого, более удобного прогала.

Да. Так бывает. И не нужно прикалываться. И что из того, что мозги – инженерные? Да хоть академические! Нельзя же думать обо всем сразу! Тем более и повода не было.

Все это Лазарев додумывал, снова карабкаясь вверх, но уже несколько в сторону от осточертевшего «шкуродера»…

И что вы думаете? Искомое нашлось. Правда, не скоро – я бы даже сказал, очень не скоро.

Если быть честным до конца, то на широкий и почти прямой лог он наткнулся уже на следующий день, где-то после обеда, потратив остаток предыдущего на обшаривание всех трещин и овражков.

Наткнулся, нужно заметить, не далее чем в двух сотнях метров от знакомой щели, причем совершенно случайно, сорвавшись с кручи, куда забрался в полнейшем отчаянии от бесплодных поисков в густые заросли колючего кустарника. Они-то и скрывали устье небольшой пещерки, служившей как бы аркой нового прохода, а на их «варварскую порубку» ушло часа два.

Зато здесь можно было протащить хоть слона… Да, кстати, тюк, который волок, отдуваясь, Константин, на небольшого слоненка и походил.

Кусты на выходе из лога инженер предусмотрительно оставил в целости и сохранности «на случай чего» и теперь проклинал себя за излишнюю тягу к конспирации, стараясь миновать их так, чтобы «не наломать дров». Короче говоря: на преодоление «маскировочной полосы» ушло едва ли не больше времени, чем на весь маршрут от «стойбища», и выбрался он на волю уже в ранних предосенних сумерках.

К «ниве» пришлось топать по лесу почти на ощупь, ориентируясь лишь на белесо светящийся в лучах тоненького полумесяца каменистый склон, едва различимый за стволами кедров по левую руку.

Ага, вот и поляна, где должен стоять автомобиль…

Должен…

Серебрившаяся под лунным светом трава даже не была примята.

– Угна-а-а-ли!.. – ввинтился в равнодушные небеса вопль, полный бессильного отчаяния… – Га-а-а-ды!!!..