Читать книгу Вне конкурсов. Книга о свободе - Андрей Ганеша - Страница 3

Раз существуют тюрьмы и сумасшедшие дома,

то должен же кто-нибудь сидеть в них.

Антон Павлович Чехов

Знаешь, что объединяет меня и тюрьму, помимо моей отсидки?

Отсутствие будущего.

Думаешь, многое изменилось?

Закрыли меня за «особо опасные нарушения пространственно-временного континуума». Путешествуя во времени, стоит соблюдать ряд определенных правил, чтобы ничего, не дай бог, не изменить, не поломать, не сказать лишнего, ведь каждая секунда твоего пребывания «там» напрямую воздействует на реальность «здесь», а когда нарушаешь привычный ритм жизни граждан прошлого – меняешь весь ход истории. Дай бог, чтобы незначительно.

Тебе об этом кто угодно расскажет. Но ты ведь пришел не за этим, так?

Думаешь, тут цифровой Освенцим? Ошибаешься!

Как говорил дядечка Станиславский: «Понять – значит почувствовать». Я не знаю, поймешь ли ты…

Мне есть с чем сравнить. Я знаю, зачем ты пришел. Очередной фанатик, романтизирующий тюремную культуру…

Это не первая моя отсидка, но первая в «данном» времени. Меня, к слову, за это и закрыли. Мало того что совершил преступное деяние в прошлом, так еще и «там» попался. Чтобы не добивать пространственно-временной диссонанс, судом «здесь» было принято решение оставить меня за решеткой. Едва я откинулся «там», как хранители нынешнего правосудия забрали меня с целью отбывания наказания «здесь» – за то, что я натворил «там», за то, что я уже отбывал наказание. Иронично…

Разбирали дело довольно долго. Меня даже прокатили по этапу. По межпространственному. Все то же самое, все как и там: тот же конвой, те же собаки, только вместо автозака – специализированная машина, или, как вы любите ее называть, «машина времени». Однако и та до боли похожа на «пазик».

Зона – конечная точка маршрута; если все предыдущее время вместе с осужденными попадались подследственные, то на зону приезжают уже только те, кому назначен срок. Отношение к тебе резко меняется на отвратительное: ты преступник, ты вообще не человек. Максимум – беспородная собака.

Запиши… Неважно где ты застрял… «Здесь» или «там»… Запиши, запиши… От такого не зарекаются…

Взять в дорогу: черный чай, сигареты, биоразлагаемую одноразовую посуду (у нас об экологии заботятся чуточку больше, пластика как такового больше и нет; а вот многоразовую посуду у нас в лагерях отбирают – не положено), лапшу быстрого приготовления, сахар, сухарики, сушки. Больше двух сумок не брать (не утащишь – матрасы тяжелые, и тогда, и нынче).

* * *

Меня тревожат не те люди, которые сидят в тюрьме.

Меня тревожат люди, которые не сидят в тюрьме.

Артур Гор

Вернулся? Зачем? Тут тебе не зоопарк, смотреть не на что.

Всего здесь содержатся около 1500 заключенных, но 189-я камера считается особенной. Почему? Вы называете нас странными.

Сигарет принес?

Садись и вслушивайся. Может, наведет тебя на определенные мысли.

– Есть, гражданин начальник! Здравия желаю, гражданин начальник! Докладывает дежурный по камере Григорян. Гефсимания Рауль Камиллович 2994 года рождения, осужденный по статье 110. Довел до самоубийства робота. В марте 3024 года приговорен к трем годам лишения свободы. Вопросов, жалоб, заявлений к администрации нет!

Смешно тебе? Это отчего же?!

Да не, эти ваши древние радиотрубки… Боже упаси. Фигуристые куколки, обладающие выдающимся интеллектом. Содержать их гораздо выгодней, нежели обычных сотрудников, особенно на должностях, не требующих большого ума. Этот, например, был консьержем. Еврей к нему вечерами пьяный заглядывал, мучил своими этиловыми беседами. Ну, долго ждать не пришлось, робот сам себя в металлолом сдал. Абсурд, понимаю… Но законом не запрещено. Демократия у нас… Демократия – и никакой жизни.

Так это по матушке. Если ты думаешь, что через тысячу лет социальные проблемы исчезнут, ты глубоко заблуждаешься. Отцы из семей реже уходить не стали. Я бы даже сказал, стали чаще. Матчества еще у вас были, а у нас так тем более. Популярная вещь.

Помимо этого жида, со мной в камере находятся еще трое.

Сава Аллигатор. Власть ругал. У нас с этим очень строго. Позиционируем мы себя государством демократическим, однако внутренний режим здесь сугубо тоталитарный. Любое малейшее отклонение от режима карается весьма строго. Он тебе и сам об этом расскажет.

– Здравия желаю! Докладывает осужденный Ронцо Савелий Дмитриевич 2980 года рождения, осужденный по статье 1234. Являлся активным участником гражданской оппозиции. В феврале 3011 года приговорен к казни, в апреле 3011 года указом Президента Российской Федерации смертная казнь заменена на пожизненное лишение свободы. Вопросов, жалоб, заявлений к администрации нет!

И это, к слову, еще очень гуманно обошлись.

Петя Вожжинский. Сам из бедной семьи. Папа – алкаш, мама – собутыльница. Не доучился, работать пошел в возрасте десяти лет. У нас это пограничный возраст для начала трудовой деятельности. Берут далеко не на все должности, существует множество ограничений, но берут достаточно охотно. Тяга к саморазвитию всегда была. Личность он максимально странная, а значит, творческая. Если не знать его близко, можно подумать, что он на чем-то сидит. Закрыли его за «несоблюдение рамок цензуры». Он книги писал. Много книг. Не просто писал, а жил ими. Но кому-то свыше произведения его не очень понравились. Кого-то оскорбил, разжег межнациональный конфликт – унизил темнокожего. И это только в одном произведении. Честно – не знаю. Может, правда, а может, и нет – не читал, но у нас с этим очень строго. Контролируют все издания – любые рукописи, в любом формате. СМИ, само собой, контролируют… Выражать свое мнение стало невозможно: так или иначе кого-то да заденешь. Поэтому отсидка независимых писателей и журналистов является нормальной практикой нашего времени. Как сказал Леха Суворин: «Тюрьма – это необходимая вещь для писателя. Кто не был в тюрьме, тот не служил свободе печати».

Архип – весомая персона в нашей камере. Полная противоположность Пете. Человек, мягко говоря, обеспеченный, сделал себя сам. Кроткий, сутулый, увесистый и авторитетный мужчина. О семье, жизни и бизнесе говорить не любит. Однако одно известно точно: попал он конкретно. Был директором и по совместительству главным инженером процветающего конструкторского бюро Flieger der Bus, выполняющего государственные заказы на эйрбусы. Налаженное производство, договоры на крупные суммы, поставщики германские. Что может пойти не так? Одна маленькая ошибка в конструкции и халатность испытателя. Последствия катастрофические: выход из строя целой партии оборудования, воздушные аварии, унесшие жизни пары сотен людей. Приемщик работ, в обязанности которого входил контроль качества товара, был человеком «своим». Его подставить нельзя. Несмотря на почти доказанную невиновность подсудимого, суд в последний момент вынес Архипу обвинительный приговор.

* * *

В тюрьме должно быть меньше тюрьмы.

Министр юстиции РФ

Чем свобода радикально отличается от воли? Она учит дисциплине. И я сейчас далеко не про ранние подъемы, не про обеды по расписанию. Один из немаловажных факторов – чистоплотность. Хата – место небольшое, ваш общий дом, все здесь взаимосвязано. Помещение маленькое, сырое и душное. Если кто-то пропустил душ, с утра старший по камере обязательно его погонит. Воняет ужасно. Если у новеньких нет каких-то предметов личной гигиены, с ними обязательно поделятся, но не из вежливости, а ради собственного благополучия.

В отличие от ваших тюрем, у нас на общем режиме разрешены стиральные машинки. Это очень удобно, на мой взгляд. Правда, они доисторические; мы иногда даже шутим, что из вашего времени завозят. Ну, ничего, когда аппарат казенный – все стерпишь.

Границы как таковых «тюремных понятий» давно стерлись. Толерантное общество. Никаких личностных оскорблений и уж тем более драк, за это могут добавить срок.

Когда находишься с человеком 24/7, все его пороки видны как на ладони, поэтому в четырех стенах очень ценят честность, дружелюбие, взаимовыручку. Ценят гораздо сильнее, нежели на свободе. Эти качества были актуальны тысячу лет назад, актуальны сейчас и не потеряют актуальности никогда.

Касаемо утверждения, что болеть на зоне нельзя, я скажу так: нигде нельзя. Помнится, что вы хотели как в Америке. За что боролись, на то и напоролись. Или как там у вас говорится?.. Медицина платная, очень дорогая, но качественная. Однако далеко не у каждого среднестатистического гражданина хватит денег на элементарную страховку. На зоне есть дежурная медсестра, однако, чтобы попасть к ней на прием, ты должен умереть и воскреснуть. И никак иначе. Чаще всего, вне зависимости от того, что именно болит, ставят один диагноз: туберкулез. Вовсе не потому, что в МЛС его легко заработать. Хотя и поэтому тоже. Задумайся: в вашем времени тоже этим болели. Болели часто и много, но об этом молчали. А на фоне пандемии все совсем забыли о проблематике этой болезни. В старые времена в России никогда особо не контролировали и не проводили профилактику тубинфицированных. Результат – подскочившая смертность. В нашем времени, памятуя о годах пандемии, весьма строго контролируют заболевания, передающиеся воздушно-капельным путем.

* * *

Страсть к тюрьме у тех, кто борется.

Альбер Камю

Каждый день ты думаешь о том, что будет дальше. Точнее, уже не думаешь. Надеешься на то, что дальше вообще будет хоть что-то. Жизнь каждого и каждое дело нужно рассматривать отдельно. Я отсидел почти половину срока. Очень надеюсь на УДО. Ходатайствовать можно не только о том, чтобы освободили условно-досрочно. Можно послать прошение о том, чтобы действующее наказание было заменено на более мягкое. Тюремное заключение могут заменить на любой другой вид наказания – например, на прохождение исправительных работ. Посмотрим. Надеюсь, что повезет.

* * *

Тюремное заключение так же непоправимо и вредно, как и смерть.

Джордж Бернард Шоу

…Конечно, у него 180 был. Еле откачали. Не знаю, очередной какой-то додик. Словил бэд-трип от диэтиламида лизергиновой кислоты. Не обращай внимания, он бывший ээк. Мамаша его сказала, что у него такое регулярно, особенно если с веществами перегибает. Согласна. Страшная вещь эта ваша зона. Вроде сидел давно, а забыть не может. На вещества, кстати, говорят подсел после выхода. Она его сломала. И поломает еще многих. Ладно, давай, не могу говорить, он, кажется, очнулся. Ага, давай. Люблю.

Андрей Ганеша

Бархатный сезон

Введение

Больше всего на свете люблю своих читателей. Иногда я получаю от своих читателей письма и отзывы, и это непередаваемое ощущение, когда твои книги начинают жить сами по себе и читатель превращается в твоего соавтора и уже по мотивам твоих книг создает свои собственные миры.

Мои книги во многом основаны на реальных событиях, но в них отображен лишь мой взгляд на события, не факт, что так оно и было на самом деле. Когда же книга доходит до читателя, тут и происходит настоящее чудо: читатели оживляют героев и события моих книг, но уже совершенно по-своему, и именно этот процесс дает жизнь моим книгам.

На суд читателя в этот раз я представляю свою новую книгу, написанную в сумеречном сознании моего пребывания в мире, захваченного вирусом. Здесь я вспоминаю события из своей жизни и пытаюсь анализировать, что со мной происходит в сегодняшнем, так сильно изменившемся мире.

Бархатный сезон – некий символ моей жизни, когда лето уже прошло и наступил он – бархатный сезон.

Зима близко

Все свои книги я писал, находясь в угнетенном состоянии, вызванном потерей своих друзей. Эта книга не будет исключением. На этот раз я стал терять себя. Дело в том, что последние годы я искал счастья и спокойствия в одиночестве. Ну вот, ко мне пришла новая болезнь – COVID-19, которая заставила меня посмотреть на свою жизнь под другим углом.

В сентябре я ездил в Ялту на отдых, и там меня заразили вирусом. Отдых не задался с самого начала. Мой чартерный рейс Москва – Симферополь постоянно откладывали, в результате в ожидании самолета я провел в аэропорту почти 12 часов.

В аэропорту меня подцепила отчаянная, веселая женщина 30 лет, которая, бросив ребенка на мужа, планировала в ближайший месяц покорить Крым. Планы у нее были действительно впечатляющими. Ее путешествие начиналось в Симферополе и должно было охватить весь Южный берег Крыма. Планировались походы, и клубы, и много чего еще. Меня она приглашала с собой, по крайней мере на ближайшую ночь в Симферополе. Хоть я и люблю веселых женщин, но твердо вознамерился добраться до своей Ялты, в отель «Запорожье».

Из-за задержки рейса нам даже частично компенсировали ужин, выдав 400 рублей. Но наконец-то самолет подали, и уже около полуночи мы взлетели. Прилетев в Симферополь уже ночью, я мечтал только лишь добраться до кровати, и поэтому мое решение о том, что нужно добираться до Ялты, а не зависать с новой знакомой в Симферополе, казалось мне единственно правильным.

До Ялты у меня был забронирован трансфер, и микроавтобус «Тойота» уже ждал нас. Микроавтобус задержала пара дурочек, которые ночью пошли выяснять к представителю турфирмы, из-за чего произошла задержка рейса. Поругавшись часок, они, видимо, получили то, что склочным бабам заменяет секс. Короче, в отель представитель турфирмы доставил около пяти утра.

Мы с трудом достучались до бабы, которая дежурила в отеле. Эта бабища меня отругала за ночной заезд, но главное, из-за отсутствия справки об отсутствии вируса она отправила меня спать в сарай. Я был взбешен, но в Ялте был впервые и понятия не имел, где искать там жилье в пять утра. Пришлось согласиться на сарай. За два с половиной часа сна я почувствовал, что у меня зачесались глаза и уже начался конъюнктивит. Как выяснилось позже, это было начало инфицирования ковидом.

Мы, русские, часто ругаем «тупых» иностранцев и свое родное правительство, но почему-то просто не умеем даже встретить гостей. На следующий день я взял необходимую справку, но вирус уже запустил свои щупальца в мой организм.

Через неделю я прилетел в Москву, где благополучно свалился в кровать и провалился в небытие на месяц. Иногда я выходил на кухню укусить бутерброд, но чаще либо спал, либо дремал под работающий телевизор. От телевизора пахло психическим расстройством, но все время лежать в тишине тоже было невыносимо. Никаких сил вирус мне не оставил, дочку свою я своевременно отправил к бывшей жене и вот сходил с ума в одиночестве.

Чтобы окончательно не свихнуться, я решил написать книгу, где будут обрывки из воспоминаний о моей жизни. За то время, что я лежал, осенние желтые листья совсем опали, и я чувствовал полную безнадегу. Лечить меня особо никто не планировал, и, чтобы не сойти с ума и попытаться выздороветь, нужно было найти себе занятие. Написание книги для этого очень подходит.